Текст книги "Остров в огне"
Автор книги: Луи Анри Буссенар
сообщить о нарушении
Текущая страница: 5 (всего у книги 14 страниц)
ГЛАВА 9
Мариельская дорога. – Отвлекающая атака. – Дикие птицы Прованса. – Фаронский [66]66
Фаронский – от названия португальского приморского города Фаро.
[Закрыть] lèbre. – Один провансалец двоих стоит. – Подвиги охотника за futifus. – Динамитная пушка. – Канонир Мариус. – Победа! – Почетное оружие.
Масео готовился к наступлению. Он задумал ввести войска в провинцию Пинар-дель-Рио и еще раз пересечь Мариельскую дорогу. Генерал решил произвести отвлекающую атаку в районе Артемиса, красивого городка с пятью тысячами населения. Он полагал, что так ему удастся оттянуть основные силы противника, сосредоточенные вокруг испанского генштаба, от дороги, что облегчит задачу кубинским отрядам.
Решиться именно в этом месте перейти знаменитую линию обороны было, с обычной точки зрения, верхом безрассудства. Но Масео проделывал это уже не раз, и всегда успешно. Неудивительно: ведь его бойцы отличались необычайной храбростью и не щадили жизни, целиком отдав ее борьбе за независимость родины.
Операция предстояла, конечно, трудная, сопряженная с большими опасностями. Часть участников отвлекающей атаки, прижимаясь к земле, направились к пальмовой роще, расположенной посреди маленькой поросли густых кустарников. Там они и стали ждать сигнала к наступлению.
Другая группа солдат двинулась в направлении укрепленной полосы, где, как уже было сказано, находились блокгаузы, или малые форты, построенные на расстоянии ста – ста десяти метров друг от друга и соединенные широким рвом, вдоль него тянулись проволочные ограждения и частоколы. Кроме того, и вокруг самих фортов, сооруженных из камня или из деревянного бруса, были рвы, обложенные камнем. Из проволочного ограждения торчали острые шипы, там и сям виднелись стрелковые ячейки.
Наконец, километрах в двух друг от друга были разбиты лагеря войск подкрепления, которые в любой момент могли открыть перекрестный огонь из пушек и пулеметов.
Эта полоса, идущая от Мариеля до Майаны, то есть через весь остров, тянулась километров на сорок. Ее охраняли двадцать тысяч отборных испанских солдат.
Итак, наступал решительный момент. Еще полчаса – и взойдет солнце. Солдаты Масео неподвижно, тщательно укрывшись в кустах, ждали сигнала. Генерал и полковник Карлос осматривали в бинокли окрестности. Из-за легкого тумана, всегда появляющегося в тропиках перед восходом, было плохо видно.
Долорес подошла к Фрикет, та вместе с мальчиком стояла рядом с мулом в окружении санитаров. Тут же, конечно, находился и увешанный оружием Мариус, борода его походила на львиную гриву. Матрос заряжал и разряжал винтовку, как бы изучая механизм. Он изображал из себя капитана, что несколько беспокоило Фрикет. Она хорошо знала этих провансальцев, любящих шумиху, бахвальство, весьма похожих на Тартарена [67]67
Тартарен из Тараскона – герой трилогии французского писателя Альфонса Доде (1840–1897) – чудовищный хвастун и фанфарон; имя его стало нарицательным.
[Закрыть], и побаивалась, что ее ординарец станет не дело делать, а трепать языком. Если бы он был не таким экспансивным, более спокойным, более сдержанным! Ее раздражало, что Мариус все время щелкает затвором, целится в воображаемую мишень, стреляет из незаряженного ружья, а потом все повторяет снова, будто играющий в солдатики ребенок.
Девушка тихонько подсмеивалась над ним:
– Ну же, Мариус, вы «хоть р-разок» стреляли из винтовки? Получалось? Не осрамитесь перед солдатами? Они ведь на вас смотрят.
– Я, мадемуазель!.. Вы что, надсмехаетесь надо мной? Спрашивать, умеет ли Мариус, лучший охотник на побережье, обращаться с ружьем?! В Тулоне моя двухразка была грозной futifus…
– Ваша двухразка?..
– Во Фракции у вас говорят двустволка. А мы в Провансе называем ее двухразкой…
– Ну ладно!.. А что такое фютифюс?
– Это малоежки… птички, которые по вечерам возвращаются из Ла-Волет, куда они летают поесть… Мы, тулонцы, поджидаем их у Итальянских ворот на крепостном валу на заходе солнца… И пах! пах! пах!.. Ей-ей, из двухразок мы их сбиваем тысячами!
– Бог мой! Так, значит, уничтожая пташек, вы учитесь стрелять?..
– Ну да-а!..
– Бедные птицы!..
– Там и других хватает… В Провансе много диких птиц… Потому там все и занимаются охотой!..
– Не может быть!
– Ну почему же! У нас там из крупной дичи водятся ложная полуцесарка, полуцесарка, просто цесарка…
– Ну, хватит, хватит… А еще какие?
– А потом еще всякие зверьки… Большая, большая… Фаронский lèbre…
– Лебр?..
– Во Франции их называют иначе – lièvres, зайцы, да?
– Значит, там у вас есть…
– К-конеч-чно!
– И вы видели хоть одного?
– Еще бы!
– И вы его не убили?
– Да дело вот в чем. Я нес двухразку под мышкой… и не успел ее вскинуть… Рас-стерялся… Но ведь заяц-то бежал очень быстро…
– Ну и шутник же вы, дружок! Не видели вы фаронского зайца. Знаете почему? Каждый год муниципалитет Тулона выделяет фонды, и зверьков красят в зеленый цвет, чтобы охотники не видели! Должна вам сказать, что это дорого обходится. Вот так-то, друг мой!
Мариус от удивления разинул рот, не зная, как реагировать на великолепную выдумку. Его спасло только то, что началась отвлекающая атака. Свист пуль. Буханье пушек. Стрекот пулеметов.
Вдали показались ряды стрелков, продвигавшихся перебежками. Они уже подходили к оборонительной линии. Испанцы попались в силки, расставленные Масео. Думая, что началось общее наступление, они вышли за пределы укрепленной полосы, решив зайти мамбисес с тыла и открыть по ним огонь с двух сторон.
Там-то и поджидал противника мужественный генерал. Приказав кавалеристам быть наготове, он еще до сигнала атаки велел пехоте открыть огонь. Первый выстрел раздался со стороны стоявших группкой санитаров. То был Мариус. Увидев офицера, ехавшего на великолепном белом жеребце во главе испанских войск, провансалец прицелился и выстрелил в коня, находившегося шагах в ста от него. Ко всеобщему удивлению, животное встало на дыбы и вместе со всадником рухнуло. Чрезвычайно гордый содеянным, Мариус окинул взглядом победителя ошеломленную Фрикет и заорал во всю глотку:
– Ну что, мадемуазель, теперь в-видите, что стрельба по птичкам дает хорошую выучку? Никаких с-случ-чайностей! Щас я еще покажу! Вот так-то!
И храбрый моряк действительно открыл бешеную стрельбу. Он орал, рычал, поливал врага непотребной руганью, но сохранял полное хладнокровие истинного провансальца, которые лишь на первый взгляд кажутся излишне горячими.
Кубинцы шли все вперед и вперед, хотя и несли тяжелые потери. Из-за присущей испанцам храбрости бой становился все ожесточеннее. Придя в себя, они стали отвечать ударом на удар и, вернувшись в укрытия, в конце концов остановили оба отряда Масео. Форты стали похожи на действующие вулканы, огонь косил повстанцев. Ужасное зрелище!
Масео пришел в ярость, увидев, как гибнут его лучшие воины. Но есть же средство прорваться за линию укреплений, где скрывались защитники дороги?
– Пушки!.. Пушки вперед! – крикнул он зычно.
Тут же появились два странных орудия, похоже, американского производства. Одно из них оказалось совсем близко от группы санитаров.
– Ну и пушки! – сказал Мариус, обращаясь к Фрикет, которая даже во время кровавого боя сохраняла удивительное спокойствие.
То были действительно воздухострельные, или пневматические, пушки, назначенные для бросания динамитных мин. Образцы этих орудий разработал в Северо-Американских Штатах артиллерист Зелинский. Ствол длиною около пятнадцати метров состоял из трех чугунных труб, соединенных между собою, а задняя их часть скреплялась стальным кожухом, куда из герметического резервуара (он находился внизу, под стволом) впускался воздух, сжатый до семидесяти атмосфер: он-то и выталкивал из ствола снаряд, начиненный динамитом.
Эту диковину обслуживал специально подготовленный орудийный расчет. Его солдаты посматривали на своих соотечественников-кубинцев с чувством явного превосходства: еще бы, только они умели обращаться с заморской диковиной.
Быстро подготовленное к бою орудие открыло огонь. Раздался странный треск, будто разломили кусок сухого дерева. Никакого грохота, как у обычных пушек.
– Qu’ès aco? – спросил с удивлением Мариус. – Осечка?.. Какой-то хлопок запального фитиля!
Издали, однако, донесся глухой звук, характерный для взрыва динамита. Снаряд, подняв облако пыли, упал в ста метрах от блокгауза.
– Недолет! – воскликнул огорченный Мариус.
Второй снаряд взорвался позади опорного пункта.
– Перелет! – отметил, пожимая плечами, провансалец.
Командир орудия стал корректировать наводку. Но, сраженный пулей, упал бездыханным.
– Чтоб они все передохли! – заорал Мариус. – Неужто эти недоноски уничтожат нас как червей?.. Ну уж нет! Еще посмотрим!
От природы любопытный и сметливый, матрос не отрываясь смотрел, как действует орудийный расчет, старался понять не столь уж хитрое устройство невиданной пушки. Судя по выражению лица, ему удалось многое усвоить за эти короткие минуты.
Отшвырнув винтовку, он бросился к орудию, подправил подъемный винт, чего не успел сделать командир, и рявкнул, обращаясь к последнему оставшемуся в живых артиллеристу:
– Огонь!
Треск, а потом через несколько секунд – бах! Снаряд ударил прямо в блокгауз, тот развалился как арбуз и рассыпался. Смотреть было по-настоящему страшно.
– А ну еще! Эй, канониры, сюда, ко мне!
Кубинские артиллеристы, находившиеся неподалеку – их пушки в прошлом бою вышли из строя, – тоже кое в чем разобрались. Они мгновенно зарядили орудие. Мариус навел на стоявший рядом с разрушенным блокгауз и снова крикнул:
– Огонь!
Опять попали в цель, полностью уничтожив укрепление.
– Ну подождите, чертовы идальго! – пообещал матрос, снова берясь за прицел. Он сделал еще шесть выстрелов и – глазам не верили – за несколько минут уничтожил еще два блокгауза. Пушки и пулеметы замолкли. Оборонительная полоса была пробита. Ее защитники бежали.
Мамбисес с восторгом и с каким-то суеверным страхом смотрели на провансальца.
Масео, видя брешь, сказал, не скрывая радости:
– Теперь пройдем.
Размахивая саблей над головой, он поскакал впереди кавалеристов, оглашая все вокруг боевым кличем борцов за независимость:
– Да здравствует свободная Куба!.. Солдаты, мачете изготовь!
Не прошло и пяти минут, как лихие конники уже добивали последних защитников укрепленной полосы. Преодолев стрелковые ячейки, проволочные заграждения, кубинцы, оказавшись по другую сторону, стали ждать пехоту и обоз.
Битва была выиграна. Об этой победе заговорила вся страна.
Когда армия вошла в провинцию Пинар-дель-Рио, где она чувствовала себя как дома, Масео, прежде чем разбить лагерь, провел смотр войск.
Дойдя до санитарной повозки, возле которой стояли Фрикет, Долорес, маленький Пабло и Мариус, генерал остановился перед провансальцем и торжественно произнес:
– Матрос, сегодня вы оказали большую помощь делу независимости… Командир обычной армии повысил бы вас в звании, представил к ордену, выдал бы вам вознаграждение… Я же могу только выразить вам признательность… Вечно буду вам обязан!.. Когда-то ваша великая республика награждала самых храбрых почетным оружием… Будьте добры, примите в подарок от меня саблю… Это самое дорогое, что у меня есть… А теперь дайте руку… Я горжусь, что могу поздравить храбреца…
Мариус, лишившись дара речи, взял саблю и, не зная что сказать, пробормотал:
– Вот ведь судьба… Генерал, смельчак-то вы… Уж я-то знаю.
ГЛАВА 10
Французы на Кубе. – Семьи Агиларов и Вальенте. – Детская любовь. – Карлос и Кармен. – Он просит ее руки. – Величайшее оскорбление. – Как становятся борцами за свободную Кубу. – Война на уничтожение. – Вальенте и его дети.
Англичане, как известно, с 1794 по 1802 и с 1809 по 1814 годы оккупировали самую красивую колонию на Антильских островах – Мартинику [68]68
Мартиника – остров в Вест-Индии, владение Франции.
[Закрыть]. Не желая оказаться под гнетом завоевателей, большая часть французов предпочла эмигрировать. Покинув плантации, бросив все накопленное, они уехали либо в Соединенные Штаты, либо на Кубу.
На принадлежащем Испании острове их великолепно приняли. Поселившись преимущественно в восточной части острова, большинство занялось выращиванием кофе. Вскоре их плантации стали процветать, и к галлам [69]69
Галлы – старинное название французов, иногда употребляемое и в литературе нашего времени.
[Закрыть]вернулось прежнее благополучие. Благодаря своей энергичности, трудолюбию и честности они стали влиятельными людьми в провинции. Там даже вошел в обиход французский язык, на нем жители, хотя и коверкая слова, говорят до сих пор. Многие в этой части острова и не знают никакого другого наречия. Объясняется это во многом тем, что во время революции 1868–1878 годов во главе восставших в восточной провинции стояли франкоговорящие командиры.
Неудивительно, что здесь часто слышишь слова, похожие по звучанию на французские, на каждом шагу сталкиваешься с Жирарами, Майарами, Леженами, Дюбуа, Гуле, Донами, Детурнелями, Жоли, Ренарами, Руссо, Мартенами и т. д.
Некоторые фамилии, правда, несколько изменили свой первоначальный облик, получив иное написание (Гриньяны стали Griñan) или даже иное звучание – их просто перевели на испанский язык. Фамилия Вайян (Доблестный) превратилась в Вальенте. Ее носил и полковник Карлос Молодой офицер был правнуком одного из фрапцузов-эмигрантов. Приехав с Мартиники, прадед занялся расчисткой обширных невозделанных земель, засадив их сахарным тростником. Здесь же он построил перерабатывающий завод. В память о родине-матери он назвал плантацию «Франсия» Она-то и сделала его одним из самых богатых колонистов острова.
Переходя по наследству, «Франсия» расширялась. И Вальенте, владельцы великолепного поместья, стали настоящими гражданами Кубы. Они жили в такой роскоши, которая была неведома Европе. Их гостеприимство, особенно ценимое в колониях, не знало границ, у них годами жили какие-то люди, всегда толпилась масса бездельников.
Неподалеку от «Франсии» находилась сахарная плантация старой испанской семьи – Агилар-и-Вега. Жизнь их ничем не отличалась от быта Вальенте те же труд, достаток, даже роскошь.
Между семьями с давних пор установились дружеские отношения. Агилары на все праздники приглашали Вальенте, а те не мыслили себе развлечений без участия Агиларов. Фамилии то и дело встречались на охоте или рыбалке, во время увеселительных поездок, на пирушках. Они охотно в случае необходимости помогали друг другу рабочей силой, пользовались одними и теми же сельскохозяйственными машинами и вместе вывозили в порт Сантьяго бочонки с ромом и мешки с сахарным песком.
Между Агиларами и Вальенте не водилось ни соперничества, ни ревности Они любили друг друга не по расчету и не из корысти. В их отношениях было что-то патриархальное и непосредственно-милое.
Первая тучка, омрачив вековую дружбу, появилась примерно в 1872 году, в самый разгар революции. Хотя сеньор Вальенте, отец Карлоса, не придерживался сепаратистских [70]70
Сепаратизм – стремление к отделению, обособлению.
[Закрыть]идей, Маноэля Агилара все же удивляло несколько прохладное отношение его соседа и друга к Испании. Агилар не раз говорил об этом сеньору Вальенте. Но тот лишь с улыбкой отвечал.
– Что поделаешь, дорогой, я ведь недавно стал испанцем. Естественно, я еще не утвердился в своем мнении.
На следующий год произошло событие вроде незначительное, но воспринятое гордым испанцем как чрезвычайно важное. Вальенте, как истинный француз, не очень считавшийся с креольскими обычаями, официально заявил о своем неприятии расовой дискриминации [71]71
Расовая дискриминация – умаление прав отдельных народов, их угнетение и преследование.
[Закрыть]. И поначалу наломал немало дров.
В его поместье жила хорошенькая квартеронка, дочь отпущенного на свободу раба. Вальенте пылко влюбился в красавицу, отличавшуюся к тому же дивной добротой. И, махнув рукой на сплетни, он, считая, что нельзя упускать счастье, женился на ней. Бог ты мой! Что тут поднялось! Все белые в провинции восприняли это как личное оскорбление, пощечину – ведь для них цветные ничем не отличались от животных.
Вальенте никак не отреагировал, выразив тем самым глубокое презрение к раздававшимся со всех сторон воплям, и стал кумиром цветного населения.
Вскоре жена подарила ему сына, нареченного Карлосом. К великому несчастью, рождение ребенка, что должно было еще больше укрепить и так прочные узы, связывавшие белого и квартеронку, стоило матери жизни. Через неделю не стало обаятельной женщины, той, кого Бог наградил красотой, любовью и преданностью.
Отца охватило отчаяние, какое не выдерживают даже самые сильные. Вальенте наверняка наложил бы на себя руки, если бы не бедный малыш, не по своей вине ставший причиной смерти. Постепенно Вальенте пришел в себя и посвятил жизнь мальчику.
Время – лучший лекарь – приглушило боль, успокоило. А потом пришло и утешение. Израненное сердце Вальенте не устояло перед обаянием, чарующим обликом дальней родственницы семьи Агиларов.
На редкость красивая девушка с незаурядным умом была сиротой. Ее родителей нес вихрь революции, когда гибли и ее противники, и ее сторонники. Мятеж лишил ее и состояния.
Глубоко порядочная, бескорыстная девушка полюбила Вальенте не за богатства, а за человеческие качества. Став его женой, она родила Долорес.
Обожая дочь, она тем не менее заменила мать и оставшемуся сиротой Карлосу. Разве это не говорит о благородстве? Тем более что она знала, что его мать была квартеронкой, цветной. Но для нее самый несправедливый и беспощадный предрассудок, порожденный рабством и ставший его воплощением, просто не существовал.
Агилар вообще-то мог быть прекрасным человеком, если бы только не его чувство превосходства и презрения к черным. Правда, был он также и груб, вспыльчив, необуздан, но эти недостатки окупались искренностью, честностью, великодушием, признаваемыми даже врагами.
Нельзя забывать и о том, что Агиларов и Вальенте связывала многолетняя дружба. Нет поэтому ничего удивительного, что при первой возможности они восстановили прежние отношения. На свадьбе все было забыто, и семьи стали вновь встречаться.
Единственная дочь дона Маноэля Агилара-и-Вега по имени Кармен была лишь на год старше Долорес Вальенте. Привыкшие с пеленок жить рядом, трое детишек любили друг друга и никогда не разлучались. Дон Маноэль не видел ничего плохого в том, что маленький метис Карлос постоянно играл с его дочерью. Да ведь, между прочим, белые охотно нанимают для своих ребятишек черных нянек. Аристократы, в жилах которых течет голубая кровь, не брезгуют молоком чернокожих кормилиц. Разве оно чем-нибудь отличается от молока коровы, козы или другого млекопитающего – рассуждают даже отъявленные расисты.
Они не имеют ничего против, если их отпрыски общаются с детворой негритянок. Для белых малышей они такая же забава, как собачка, пони или говорящая кукла. Что тут плохого? Игрушка, и все тут.
В общем, дон Маноэль не видел разницы между юным Карлосом Вальенте и обезьянкой. Просто живой паяц, всегда готовый развлечь его любимую Кармен.
В будущем обстоятельства сложатся так, что сама жизнь отомстит за незаслуженные страдания маленького метиса и заставит высокомерного испанца пожалеть о презрительном отношении к мальчику.
А пока дети росли, чувства их крепли, ребята были просто необходимы друг другу.
Карлос, конечно, всей душой любил сестру. Он бы жизни не пожалел ради ее счастья – чтобы ничто ее не огорчило, не опечалило, не заставило плакать. Он жалел Долорес еще и потому, что в десять лет она потеряла мать, умершую от желтой лихорадки! Но Кармен… ради Кармен он готов был перенести любые страдания, преодолеть любые трудности, подвергнуться любым испытаниям… Кармен была для него божеством, ей он поклонялся, не размышляя, как фанатик.
Если Кармен грустила, Карлос плакал. Она смеялась – он прыгал от радости. Она пела какую-нибудь креольскую песню – он приходил в такой восторг, что забывал о небе, птицах, цветах, деревьях. Вернее, пение подружки переносило его в другой мир. Чтобы выполнить малейшее желание Кармен, Карлос готов был все перевернуть вверх ногами.
Однажды она увидела великолепную орхидею на самой верхушке гигантской акации. Вероятно, ей захотелось понюхать цветок. На следующий день Карлос, весь в царапинах и ссадинах, но бесконечно счастливый, принес ей этот подарок. Он чуть не сломал себе шею, весь исцарапался, продираясь через колючие лианы. Но Кармен улыбнулась, и боль прошла.
Каждое ее слово, жест, взгляд приводили Карлоса в восторг. Пустячная жалоба, нахмуренные бровки вызывали отчаяние. Если бы на ее ресницах навернулась слезинка, он бы заболел. Горячий, порывистый и даже необузданный, Карлос становился нежным, мягким, сдержанным в присутствии Кармен, которую пугал неровный характер друга.
Он терпеть не мог ученье, предпочитая бродить по полям и лесам, наслаждаясь солнцем, пьянея от воздуха. Рано повзрослев, девочка решила, однако, что он должен получить такое же образование, как она. Добиться этого было нетрудно – она лишь сказала:
– Фу, Карлос, тебе не стыдно быть таким неучем?
Он тут же отказался от прогулок по лесам и саванне [72]72
Саванна – обширные равнины в тропиках, покрытые травами, с островками колючих кустарников и низкорослых деревьев.
[Закрыть]и засел за книги.
Дону Маноэлю, презиравшему полукровок, даже в голову не приходило, что дети любят друг друга. Ему нравилось, что Карлос по-собачьи привязан к его дочери. Иногда он даже поощрял его, говоря:
– Прекрасно! Очень хорошо, мой мальчик!
Испанец будто поглаживал пса, приговаривая: «Славный… славный Медор!»
Очнулся дон Маноэль, лишь когда грянул гром.
Дети подросли. Кармен вот-вот должно было исполниться шестнадцать лет – она, по обычаям страны, достигла брачного возраста. Вокруг нее вился, конечно, рой поклонников, привлеченных умом, красотой и богатством девушки. Многие очень даже завидные женихи предлагали руку и сердце, но она упорно всех отвергала.
Среди претендентов оказался сын друга дона Маноэля, принадлежавший к тому же аристократическому обществу и не менее богатый, чем Агилары. Дон Маноэль считал его идеальным зятем. Но, к великому удивлению отца, Кармен отказала и этому юноше. Уговоры, ласки, угрозы, обещания, гневные слова – все впустую, все наталкивалось на упорное сопротивление дочери.
– Почему?.. Ну скажи же почему! – настойчиво вопрошал дон Маноэль. – Ты что, любишь кого-нибудь?
– Да, папа.
– И ты дала слово?
– Мы торжественно поклялись принадлежать друг другу… Даже смерть не нарушит этой клятвы: если один из нас умрет, другой последует за ним в могилу.
– Но кто же это?.. Я хочу знать, кто это.
– Вы скоро об этом узнаете, папа.
Дону Маноэлю и в голову не могло прийти, что речь шла о Карлосе. Полукровка… Почти негр… Правда, у него белая кожа! Ну и что?
Между тем Карлос после трех лет пребывания во Франции, где он совершенствовал знания, должен был вернуться на родину, где его ждала любимая.
Без тени сомнения он предстал перед чванливым плантатором. Тот, увидев соседа, подумал: «Жаль, что у этого юноши черная кровь! Он стал настоящим мужчиной».
Карлос, зная себе цену и веря во взаимную любовь, без лишних слов попросил у него руки дочери. Крайне удивленный, возмущенный, дон Маноэль внешне остался спокойным, хотя его переполняли презрение и отвращение. Испанцы умеют держать себя в руках при необходимых обстоятельствах.
После минутного молчания, огромным усилием заставив себя сдержаться, он почти ровным голосом ответил:
– Отдать Кармен… тебе?
– Да, конечно, мне… Мы с детства любим друг друга… Она согласна…
Дон Маноэль, собиравшийся вскочить в седло, держал в руках плетку. И тут он не выдержал, поднял руку и со всего размаха хлестнул Карлоса по лицу.
– Вот тебе мой ответ… Вот тебе, сын рабыни, несчастный черномазый!
На лице юноши выступила кровь. Он вскрикнул от боли. Но физическое страдание не шло ни в какое сравнение с душевными пытками: его оскорбили, разбили вдребезги мечту о счастье.
Вальенте-младший чуть не набросился на того, кто нанес ему столь тяжкий удар, растоптал, изничтожил его… Но Карлос сдержался: перед ним стоял отец любимой. Подавляя стыд, гнев, отчаяние, юноша произнес сдавленным голосом:
– Дон Маноэль, благодарите ангела, который спас вам жизнь и отвратил меня от преступления… Вы совершили подлость… Дай Бог, если когда-нибудь вы найдете себе оправдание!
Дон Маноэль дико засмеялся.
– Негр… супруг моей дочери!.. Господни Зозо!.. Хижина дяди Тома [73]73
Хижина дяди Тома – нарицательное название убогого жилища негров; по одноименному роману американской писательницы Гарриет Бичер-Стоу (1811–1896), написанному в 1852 году и пользующемуся до наших дней популярностью.
[Закрыть]у дона Маноэля Агилара-и-Вега… Вон, черномазый!.. И запомни: если ты еще появишься здесь, получишь пулю, как бешеная собака!
– Хорошо, мы встретимся… на расстоянии выстрела… Но только не здесь!.. Значит, я негр… Ладно, война так война. Тогда да здравствует война!
Карлос вернулся во «Франсию» и с полным хладнокровием рассказал отцу о происшедшем. Тот хотел немедленно отправиться к бывшему другу, чтобы отомстить за нанесенное сыну оскорбление. Карлос остановил его.
– Нет, отец, – сказал он твердо. – Мстить надо более высоко стоящим и не так. Я жертва гнусного предрассудка, порожденного спесивостью испанцев. Они не считают нас за людей, держат в страхе всю страну и возрождают, хоть и в иной форме, рабство… Вот с кем нужно сражаться беспрерывно, беспощадно ради свободы родины и ее граждан. Марти [74]74
Марти Хосе Хулиан (1853–1895) – национальный герой Кубы, идеолог, организатор и участник освободительного движения против испанского господства. Основатель Кубинской революционной партии (существовала в 1892–1898 гг.). Погиб в бою.
[Закрыть], Варона [75]75
Варона Энрике Хосе (1849–1933) – кубинский писатель, ученый, общественный деятель, активный участник борьбы за независимость. Присоединялся к Кубинской революционной партии.
[Закрыть], Гомес, Масео, Рюлоф [76]76
Рюлоф – польский генерал, участник освободительного движения на Кубе; в войне 1868–1878 годов одержал ряд побед над испанцами.
[Закрыть]недавно подняли восстание во имя свободной Кубы. Я пойду бороться в их рядах. Победа над угнетателями или смерть!
– Хорошо, сын! Ты будешь не один – я поеду с тобой.
– А Долорес?
Тут открылась дверь и раздался взволнованный голос:
– Долорес – дочь Сезара Вальенте… Сестра Карлоса… Она не расстанется ни с отцом, ни с братом!
– Ты, дитя мое?!
– Да, папа. Я все слышала… Мы рассчитаемся за тебя, Карлос… Если вы уедете, меня здесь ничто, кроме воспоминания о маме, не будет удерживать… Она была вам достойной супругой, а тебе, Карлос, заменила мать. Она бы одобрила меня.
– Пусть будет так, дорогая моя дочь!
И Вальенте отдал за полцены верховых и тягловых лошадей, оставив только трех лучших коней. Расплатился с прислугой. Распродал все, что мог. Взял ценные бумаги, фамильные драгоценности и передал их в революционный комитет.
Неподалеку от его поместья в это время квартировала бригада испанских солдат Вальенте безжалостно, не колеблясь поджег свой великолепный дом, где более века жила их семья. Огонь перекинулся на воинские склады. Набитые до отказа порохом, динамитом, продуктами и спиртом, они вспыхнули как факел.
Вальенте с детьми молча стояли, глядя, как уничтожается их поместье. Многим они подали пример, что и обрекло противника на голод, лишило жилья, запасов и стратегических точек.
Потом, не произнося ни слова, семейство француза перекрестилось, как над мертвым телом, все вскочили в седла и исчезли в красном зареве, охватившем весь горизонт.
Хотя небольшая армия Масео, вернувшись в провинцию Пинар-дель-Рио, чувствовала себя в безопасности, положение было тем не менее шатким. Мужественные и дисциплинированные испанцы, в армии которых было немало искусных офицеров и большое количество опытных рядовых, готовились к мощному наступлению.
Ни вылазки бесстрашных партизан, ни унесенные желтой лихорадкой жизни, ни прорыв оборонительных сооружений не сломили испанцев, сумевших сохранить высокий боевой дух и веру в победу.
