Текст книги "Борьба за жизнь"
Автор книги: Луи Анри Буссенар
Соавторы: Анри Мален
Жанр:
Прочие приключения
сообщить о нарушении
Текущая страница: 8 (всего у книги 15 страниц)
ГЛАВА 19
ЛУЧШЕ СМЕРТЬ!
Тяжелые суда с глубокой посадкой не могут встать на мелком рейде Кайенны и должны бросать якоря у островов Спасения, где к их услугам удобная глубокая гавань, запасы угля и провизии на обратную дорогу. Именно так и поступают военные транспортные корабли. Однако «Крез», вместо того чтобы приблизиться к причалу, остановился в нескольких кабельтовых [68]68
Кабельтов – морская мера длины, равна 1/ 10мили, или 185,2 м.
[Закрыть]от Королевского острова, одного из трех группы островов Спасения.
– Прибыли, уже на месте! – закричал каторжник, прозванный Старожилом за то, что уже побывал в этих местах.
Пассажиры судна, ухватившись за прутья клеток, жадно всматривались через бортовые отверстия в маленькие островки, которые должны были приютить их, пока они не будут распределены по колониям.
С корабля смутно виделись церковь, казарма, госпиталь, бараки… Между зданиями змеились дорожки цвета охры, поднимались невысокие густые деревья, над ними возвышался чахлый веер кокосовой пальмы. Все было тусклым, маленьким, запущенным и казалось заброшенным. Клетка не больше, чем их клетки на корабле, только вместо прутьев – океан.
Поль вышел из своего оцепенения и смотрел, мучимый унижением и любопытством.
Обычно выгрузка пассажиров происходит незамедлительно: осужденные свозятся на берег, а их досье передаются управляющему островом. На этот раз дело затягивалось. «Крез» стоял на якоре, словно какая-то загадочная причина не позволяла ему приблизиться к берегу. Вдруг Старожил, который внимательно рассматривал строения, вскрикнул – он заметил на флагштоке [69]69
Флагшток – вертикальный шест, служащий для подъема флага.
[Закрыть]большое желтое полотнище.
– A-а, дети мои, – протянул он, – нас не станут здесь высаживать. Вот, должно быть, власти пальцы себе грызут!
– А в чем дело? – Сотоварищи Старожила, казалось, были в восторге от затруднения властей.
– Видите эту желтую тряпку? Она обозначает, что на островах заразная болезнь, оспа или желтая лихорадка… не знаю, что именно, но что-то очень серьезное.
– А с нами что будут делать?
– Кто его знает! Меня это не касается.
– Скажи-ка, желтая лихорадка ведь очень заразна?
– Еще бы! Я близко с ней познакомился. Она навалилась на нас в семьдесят пятом или семьдесят восьмом, не помню точно… Это как хороший удар палкой. Все тело разбито, голова раскалывается, а рвота черная, как гуталин. Кровь идет из носа, из глаз, из ушей, сочится из пор… Становишься желтым, как апельсин, и – р-р-аз! – ты уже покойник. Внутренности бедных мертвяков превращаются в кашу.
Слово «мертвяк», так часто слетавшее с уст Мели, заставило Поля сжаться.
«Ах, если бы заболеть этой ужасной болезнью, – подумал он. – Я стал бы свободен…»
Старожил между тем продолжал:
– Я работал в санитарном корпусе и присутствовал на вскрытиях. Печень по цвету как омлет, а живот полон желтой жидкости.
Осужденные вздрогнули при мысли, что страшное бедствие рядом с ними, в нескольких сотнях метров.
– Самое забавное, – заговорил опять Старожил, – болезнь набрасывается только на белых, особенно на новичков, негры ею не болеют.
– Счастливчики!
– Да, но когда кто-нибудь из них схлопочет оспу, помирает в два дня.
– Чертова страна!
– Что да, то да. И болезни, и мухи, и муравьи, и вампиры [70]70
Вампиры – здесь: название некоторых насекомоядных и кровососущих мышей в Южной Америке.
[Закрыть], и змеи, и луна с солнцем, и всякая прочая дребедень…
– Луна и солнце? А что с ними такое?
– Это чертово солнце не дает тени даже в полдень и может убить, как выстрел из пистолета. Попробуйте пройти сто метров с непокрытой головой – свалитесь замертво. Я знаю случай, когда один служащий работал в комнате при закрытых жалюзи [71]71
Жалюзи – решетчатые ставни или шторы из деревянных пластинок для регулирования света и пропуска воздуха в помещение (в русском языке слово не имеет единственного числа и не склоняется).
[Закрыть]и получил такой солнечный удар, что чуть не отдал концы.
Слушатели недоверчиво рассмеялись.
– Смейтесь, смейтесь, – пробурчал Старожил, – сами увидите. В жалюзи была дырка величиной с монетку, и через эту дырку на голову бедняги светило солнце. Парень и свалился вверх копытами. Целую неделю болтался между жизнью и смертью.
– А луна?
– То же самое. Попробуй заснуть на воздухе под луной – получишь лунный удар. Глаза распухают, и можно ослепнуть. Всякого тут навидаетесь. В этой стране жизнь для бедных каторжников очень тяжелая.
Пока старый преступник рассказывал о поджидавших бедах, от пристани к судну направилась большая лодка с тремя офицерами, военным комендантом и двенадцатью гребцами. На корме развевался трехцветный национальный флаг, а на носу – мрачный желтый штандарт.
Одинаково одетые в блузы грубого полотна и соломенные шляпы, гребцы одновременно опускали в воду короткие весла в форме лопаток. Все они были мертвенно-бледными и изможденными.
Стремительно приближавшееся в водоворотах пены суденышко пришвартовалось к борту военного корабля.
Осужденные в своих клетках жадно смотрели на первого увиденного ими надсмотрщика и каторжников.
Между одним из офицеров и капитаном судна завязался разговор; ни тот, ни другой не протянули руки, на «Крезе» царила мертвая тишина. Офицер рассказал, что на островах и в Кайенне свирепствует желтая лихорадка. Тем временем запретивший высадку комендант распорядился немедленно отправить привезенных в Сен-Лоран-дю-Марони [72]72
Сен-Лоран-дю-Марони – город во Французской Гвиане, близ устья реки Марони, пограничной с Нидерландской (Голландской) Гвианой (Суринамом).
[Закрыть], единственное подразделение каторга, которое пощадила ужасная болезнь.
При словах «Сен-Лоран» Старожил радостно воскликнул:
– Вот так удача! Сен-Лоран – чудная страна! Там дохнут так же, но ее отделяет от Голландской Гвианы только река Марони. Если не бояться голода, змей, красных муравьев, ядовитых мух, лихорадки, индейцев и выдачи французским властям, можно попытаться бежать. Нужно подумать!
От островов Спасения до Сен-Лорана приблизительно двести километров. Он расположен километрах в двадцати от устья Марони, крупнейшей реки этой южной колонии, и является главным центром гвианской навигации. Марони течет с юга на север и разделяет Французскую и Голландскую Гвианы. В устье река достигает четырех километров, у Сен-Лорана она еще шире (на две тысячи метров). Но при колоссальной ширине Марони неглубока, и тяжелогрузные суда не могут подняться непосредственно к месту каторга. Поэтому «Крез» бросил якоря в устье в ожидании, когда заберут его живой груз.
Получив уведомительную телеграмму, управляющий каторгой уже принял все необходимые меры. К кораблю на буксирах подходили большие лодки с морской пехотой, вооруженной охраной и надзирателями, чтобы забрать осужденных. Стоял конец января, но жара была неописуемая. Уже два месяца, как начался сезон дождей, и от земли поднимались горячие, насыщенные миазмами испарения, от которых у новоприбывших, привыкших к свежему бризу океана, болела и кружилась голова.
По небу бежали низкие серые облака, пряча белое солнце, что едва проглядывало сквозь лившиеся на землю потоки воды.
Мокрый от пота Поль снял свой колпак в надежде, что дождь его освежит. Оказавшийся с ним в одной лодке Старожил дружески предупредил:
– Осторожнее, малыш, солнце, спрятанное в облаках, еще опаснее. Надень шапку, не то с тобой приключится беда.
Поль поблагодарил и покрыл голову.
Лодки пришвартовались у пристани, на которой в окружении надзирателей и солдат стоял среднего роста человек с седыми усами, в гражданском платье с розеткой ордена Почетного легиона. Голову, украшенную колониальным шлемом, он прятал под белым зонтом. Это был главный администратор, безраздельный хозяин Сен-Лорана. Он располагал большой военной силой – морской пехотой, отвечавшей за охрану четырех тысяч каторжников.
Выходя из лодки, осужденные откликались на свои фамилии, которые выкрикивали надзиратели. Поль все еще не мог перенестись в жестокую реальность. Он тупо смотрел на желтоватую воду реки, на громадные деревья с тусклой зеленью, на белые султаны поднимавшихся прямо из воды каких-то растений, следил за беспорядочными перемещениями словно одетых в ярко-красные штаны фламинго [73]73
Фламинго – птицы длиной 91–120 см. Оперение розовое. Гнездятся колониями у воды.
[Закрыть].
– Поль Бернар, номер восемьсот восемьдесят первый! – хрипло провозгласил один из надзирателей.
Поглощенный бездумным созерцанием, Поль не отозвался.
– Номер восемьсот восемьдесят первый! Бернар! Отзовитесь, черт бы вас побрал!
– Здесь, – пролепетал несчастный и увидел того, кто его вызывал. Это был мужчина лет тридцати пяти, с усами и бородкой, с усталым лицом, одетый в синий морской мундир с голубым кантом и галунами бригадира жандармерии, в такие же брюки, на поясе – револьвер, на груди – военная медаль.
– Это они нами командуют, ведут на работу, живут рядом и полностью за нас отвечают, – шепнул Полю Старожил. – Среди них попадаются очень даже неплохие.
Рассеянный взгляд юноши упал на мрачную группу, заставившую его вздрогнуть. Человек двадцать, как две капли воды похожие на тех, что гребли на лодке у островов Спасения, медленно удалялись, с трудом волоча за собой ствол розового дерева. Люди со стоном скользили по расплывшейся земле, надрываясь под холодным оком надзирателя.
Эта картина вызвала у Поля безудержный протест. Отныне его жизнью станет удел вьючного животного! Без всякой вины! Юноша захотел умереть. Ему пришла мысль выскочить из рядов и броситься в реку. Но его, безусловно, тотчас же вытащат, и за ним закрепится позорная слава самоубийцы-неудачника. Поль вспомнил слова Старожила о том, что солнце здесь убивает вернее, чем пуля. Он подумал о Марьетте, которую больше не увидит, прошептал имя любимой и сдернул колпак. Вскоре ему показалось, что беспощадные лучи солнца пробивают череп и вонзаются в мозг. Начались рвота, удушье, из носа потекла кровь, и Поль рухнул, пробормотав:
– Свободен!
ГЛАВА 20
«881-Й» И «883-Й»
Неподвижное тело Поля немедленно перенесли на пост надзирателей, а затем на носилках, покрытых холстиной, в госпиталь. По счастью, начальник медицинской службы, врач первого класса, оказался на месте. С помощью санитара, старого араба Каддура, и монахини он сразу же занялся пострадавшим. Однако самые энергичные меры долго оставались безрезультатными. Прямое воздействие экваториального солнца на голову больного было столь сильно, что врач стал опасаться кровоизлияния и смертельного исхода. Наконец, после двух часов растираний, примочек и искусственного дыхания, грудь умирающего затрепетала.
Поль открыл глаза, хрипло вздохнул и что-то пробормотал; поднес руку к обмотанной ледяными компрессами голове и почувствовал острую боль.
– Оставьте меня умереть! Отправили на каторгу, а я невиновен, ничего не крал… Виктор солгал… Каторга!.. – шептали слабые губы. – Но ведь солнце убивает… Пусть убьет… Марьетта, Марьетта!.. Невиновен… невиновен… невиновен… Умереть!
Привыкший к солнечным ударам старый араб качал головой и говорил:
– Ты не умер, Каддур хорошо разбирается…
– Бедное дитя, – прошептала монахиня, чье бледное лицо выражало бесконечное сочувствие.
– Выживет, – холодно отозвался врач. – Каддур, не спускайте с него глаз. Сестра, – обратился он к монахине, – мне нужно осмотреть прибывших. Оставляю на вас больного. Еще зайду.
Врач ушел. Поль, удерживаемый санитаром, хрипел:
– Дайте же мне умереть! Ведь я невиновен…
К вечеру пострадавшему стало лучше, но ночью случился сильный бред, а за ним последовала кома [74]74
Кома – бессознательное состояние, вызванное ушибами, болезнями головного мозга и некоторыми другими заболеваниями.
[Закрыть], длившаяся целые сутки.
Однако постепенно Поль стал приходить в себя. Ему показалось, что он узнал резкий орлиный профиль старого санитара, который смутно вырисовывался сквозь застилавшую глаза пелену, лицо мягко улыбавшейся из-под белого головного убора монахини. Юноша осознал, какие усилия потребовались, чтобы вернуть его к жизни, и с признательностью и сожалением прошептал: «Спасибо».
Поля охватило блаженство выздоровления. Он сладостно погружался в мягкую постель, ласкавшую разбитые деревянными скамьями «Креза» члены, и незаметно для себя примирился с тем, что остался жив.
Теперь Поля поразило лицо врача, открывшего дверь комнаты, где в течение пятидесяти часов юноша боролся со смертью. По мере приближения доктора глаза Поля расширялись, наполнялись страхом, удивлением, стыдом, сожалением и восхищенной признательностью. Он прошептал с бьющимся сердцем и слезами на глазах:
– Месье Шарле! Бог мой, месье Шарле!
– Мы знакомы? – изумился доктор.
– Вы меня спасли еще раньше, в Париже… Что за несчастье! Лучше бы я умер!
– О чем вы?
– Если бы я тогда умер, то не был бы сейчас здесь… невиновный… Да, невиновный!
– Их послушать, так ни один не виноват, – пробурчал про себя доктор.
А Поль все твердил:
– Как было бы хорошо умереть тогда… совсем маленьким… Ничто не привязывало меня к жизни, и теперь я не был бы здесь…
Врач сделал санитару знак выйти.
– Кто вы? – требовательно спросил он.
Не в силах сдержать поток слов, Поль снова заговорил:
– Отец тогда сказал: «Ты никогда не забудешь имени доктора Шарле, этому морскому врачу ты обязан жизнью и каждый день должен благословлять его». Я сдержал слово, месье, и благословлял вас каждый день моей жизни. Но сегодня, узнав, кем вторично спасен, я едва не проклял вас.
Понемногу туман памяти рассеялся, и доктор вспомнил свою нелегкую стажировку, Париж, комнатку на улице Ванв… Как давно это было! И как много изменилось! Он врач первого класса, имеет орден, женат, отец двух очаровательных малышей… Ребенок, которого он тогда спас, уже мужчина… каторжник!
– Узнаю́, – заговорил расстроенный доктор, – ты Поль, маленький Поль Бернар… Дитя мое, разве я так думал с тобой встретиться!
Поль, совершенно уничтоженный, с рыданиями и в полубреду, стал рассказывать свою ужасную историю, погубившую его жизнь. Бедняга говорил долго и облегчил наконец душу, а в ней столько накопилось! По щекам сестры-монахини бежали безмолвные слезы, а на лице доктора, сердце которого ожесточилось в каторжном аду, появились искренние сострадание и волнение. Врач сочувственно протянул Полю руку, которую тот с трепетом поднес к губам. Доктор почувствовал в исповеди неудавшегося самоубийцы какую-то тайну, понял, что перед ним жертва, добровольная и оттого еще более достойная уважения. Он постарался утешить несчастного, пообещал облегчить его судьбу, насколько сможет. Потом месье Шарле спросил о маленькой подружке, которая в день отъезда доктора в Шербур преподнесла ему цветы. Из глаз юноши, которые, казалось, уже исчерпали отпущенную им влагу, вновь полились слезы.
– Мы помолвлены, – тихо сказал он, – и после моей военной службы должны были пожениться. Но случилась эта катастрофа… Она меня не покинула, о нет! Ей известно, что я невиновен, она в отчаянии, хотела следовать за мной сюда… Бедная Марьетта! Здесь, в аду… Нет, никогда! Не хочу!.. Впрочем, я умру раньше…
Сила молодого организма и заботливый уход быстро поставили Поля на ноги. Вскоре он уже мог понемногу прогуливаться в госпитальном саду. Душа тоже постепенно залечивала раны под благотворным влиянием доброго расположения врача, сестры и санитара-араба. К юноше вернулась слабая надежда – ведь должна же правда обнаружиться, тогда он окажется вне подозрений и, может быть, друзья во Франции и доктор Шарле здесь выхлопочут ему помилование.
Однажды утром в комнату вошел надзиратель и грубо сказал:
– Эй, номер восемьсот восемьдесят первый! Собирай вещи и за мной!
Поль не понял. Надзиратель прикрикнул:
– Номер восемьсот восемьдесят первый – это ты. Давай поторапливайся!
Вошла сестра. Надзиратель отсалютовал и уважительно поклонился.
– Здравствуйте, Ле Горн, – голос сестры был, как всегда, мягок, – как у вас дела?
– Понемножку, спасибо. У малышки еще температура, и жена пока слаба.
– Сейчас я их проведаю и отнесу хинин, – отозвалась монашенка. – А вы, Ле Горн, уже здоровы, друг мой, не так ли?
– Только благодаря вашим заботам, сестра. Бога за вас молю, и, если понадобится, моя жизнь…
– Оставим это, прошу вас. Юноше пора идти в лагерь?
– Да, а этот прокл… простите, этот лентяй все копается.
Как резко контрастировал уважительный и ласковый тон, которым сорокалетний энергичный бретонец [75]75
Бретонец – уроженец или житель Бретани, исторической провинции на западе Франции.
[Закрыть]обращался к монашенке, с резкостью и грубостью, предназначавшимися Полю! Юноша даже вздрогнул. Он перекинул свой мешок через плечо, взволнованно поблагодарил сестру и последовал за надзирателем, не заметив, как монашенка тихо сказала бретонцу:
– Ле Горн, поручаю вам этого несчастного, будьте добры к нему.
Через четверть часа прибыли в лагерь. Поль увидел обширное голое пространство, на котором стояли, образуя огромный четырехугольник, несколько обнесенных железными решетками бараков. Между ними расхаживали каторжники, согнутые, изможденные, с болезненным видом. Надзиратель ввел Поля в один из бараков, достаточно свободный для пятидесяти гамаков, развешанных двумя рядами по двадцать пять в каждом. Их разделял трехметровый проход. С одной стороны шли четные номера, с другой – нечетные.
Надзиратель подвел Поля к гамаку с его номером и сказал своим грубым голосом:
– Вот твое место, твой гамак. Давай!
И вышел.
Юноша стоял, не зная, что делать, не осмеливаясь двинуться с места под прицелом множества глаз.
– Эй, вали сюда, – окликнул новичка, видя его замешательство, сосед слева, высокий и сильный, настоящий геркулес [76]76
Геркулес – здесь: человек огромной физической силы (от имени героя древнегреческой и древнеримской мифологии Геркулеса, он же Геракл).
[Закрыть]. – Я номер восемьсот восемьдесят третий… твой «дед», буду учить тебя уму-разуму.
Стоя посреди массы людей, от которых исходил резкий запах дикого зверя, Поль наконец понял, что он на каторге и обратного хода нет. Несчастный боялся каторги, но и не подозревал, как она страшна на самом деле!
ГЛАВА 21
КАТОРГА
Сегодня каторга не имеет ничего общего с теми гнездами преступности, что прежде являли миру свои язвы в Бресте, Рошфоре и Тулоне [77]77
Брест (на западе), Рошфор (на западе), Тулон (на юге) – крупные порты Франции.
[Закрыть]. Да и само слово «каторга» не употребляется более, замененное сочетанием «исправительная колония», лучше передающим идею наказания и исправления преступника. Надсмотрщик уступил место военному надзирателю. Это элитная [78]78
Элитный – лучший, отборный.
[Закрыть]категория, полувоенные, полутюремщики, выходцы из действующей армии и в большинстве своем славные ребята. Каторжник, в свою очередь, превратился в «перемещенное лицо», больше он не закован в кандалы с чугунным ядром, не прикован цепью к товарищу по несчастью, не носит ни ужасного зеленого или красного колпака, ни отвратительной красной либо красно-желтой куртки. В его обмундирование входят большая соломенная шляпа, холщовые брюки и куртка, на которой крупными цифрами отпечатаны номер каторжника и буквы, П. А., разделенные якорем, что значит – Пенитенциарная администрация [79]79
Пенитенциарная администрация – управление системой исправительных учреждений. (Примеч. перев.)
[Закрыть]. В Гвиане на ноги полагаются грубые башмаки, но осужденные охотнее ходят босиком.
Изменилось многое. Не изменился только человек. Где бы он ни находился – работает ли в мастерской на островах Спасения, заключен ли в тюрьмах Кайенны и обслуживает морской порт, копает ли землю на плантациях Куру, отбывает ли наказание в «сахарном» Сен-Лоране, преступник везде остается преступником, он не отличается от своих предшественников на каторгах метрополии [80]80
Метрополия – государство, владеющее колониями.
[Закрыть]. Не изменилось само существо преступления, просто способных на него стало больше, и они стали еще хуже.
В пенитенциарных заведениях Гвианы преступники собраны со всех французских территорий – из самой Франции, из Сенегала [81]81
Сенегал – государство в Западной Африке, первая французская колония на этом континенте, захвачен в 80-х – середине 90-х годов XIX века. С 1960 года – независимая республика.
[Закрыть], Алжира [82]82
Алжир – государство в Северной Африке. Первые поселения возникли в XII веке до н. э. Территория неоднократно завоевывалась разными странами. С 1830 года – колония Франции. С 1962 года – независимая республика.
[Закрыть], с Антильских островов [83]83
Антильские острова – архипелаг в Вест-Индии, здесь расположены государства Куба, Гаити, Гренада и другие, а также колониальные владения, в том числе французские.
[Закрыть], с острова Реюньон [84]84
Реюньон – остров в Индийском океане. С XVII века – французское владение. С 1846 года – так называемый «заморский департамент» Франции.
[Закрыть], из Индии и даже из Тонкина [85]85
Тонкин – название французского протектората (одного из видов колоний) в северной части Вьетнама (1884–1945).
[Закрыть]. Так что каторжная Гвиана являет собой истинный Вавилон – здесь и белые, и негры, и арабы, и индусы, и аннамиты [86]86
Аннамиты – жители севера и центра Вьетнама, называемые китайцами Аннам. Название сохранялось и при французском владычестве.
[Закрыть]. Все это утрясается, притирается, уживается и говорит на креольском [87]87
Креолы – потомки европейских колонизаторов, родившиеся в испанских, португальских и французских владениях.
[Закрыть]диалекте, языке образном, наивном и не лишенном определенного очарования.
Поступающие определяются, независимо от происхождения, в первую категорию – на самые тяжелые работы: строительство дорог, валку и транспортировку леса, осушение болот, возделывание целины и тому подобное.
Хорошо себя зарекомендовав на работе и в быту, узник переводится во вторую категорию, где труд не столь тяжел.
Третья категория состоит из людей, нрав которых настолько смягчился от пребывания в первой категории, что они могут быть переданы в распоряжение колόнов [88]88
Колоны – земледельцы, свободные жители колоний. (Примеч. перев.)
[Закрыть].
Наконец, исправившиеся и вновь обретшие утраченные на свободе моральные устои поселяются в тех же местах на предоставленном им клочке земли. Такие составляют четвертую категорию. Но, прежде чем человек в нее попадает, проходят долгие годы.
Отправляя впервые новичков на работу, им зачитывают правила, касающиеся неподчинения надзирателям, ссор и драк между собой, воровства, побегов и прочее, где указываются полагающиеся за все это наказания. Чтение завершается никому не известным отрывком из Кодекса, который производит впечатление разорвавшейся бомбы. Сами присяжные в суде, надо думать, не слышали об этом параграфе, значительно ухудшающем участь осужденных, так как он удваивает вынесенные сроки.
Вот он во всей своей красе:
«Каждый осужденный подвергается содержанию в исправительном заведении на время, равное присужденному ему сроку, если он был осужден менее чем на восемь лет,и на всю жизнь,если он был осужден на восемь лет и более».
Таким образом, приговоренный к пяти годам проводит в колонии десять лет. Осужденный на семь – четырнадцать, на восемь – всю жизнь. Каждая попытка к бегству карается новым сроком.
Помещенные в колонию на восемь лет и более составляют семьдесят пять процентов всех осужденных; осужденных менее чем на восемь лет – двадцать процентов. Фактически на приговоренных к вечному заключению приходится три четверти от общего числа пойманных преступников. Неудивительно, что в этих условиях попытки побегов, чаще неудачные, множатся и множатся. Трудно ждать покорности там, где нет надежды. С того самого дня, как преступник попадает на каторгу, у него в голове только одна мысль – свобода! Он превращается в дикого зверя в клетке, ищущего в ней любую щелку, чтобы ускользнуть. Он знает, что добровольно его отсюда уже не выпустят.
Легко себе представить состояние Поля, невинно приговоренного к ежедневной пытке. Он узнал, что наказание продляется еще на пять лет, и все его существо предалось мечте о свободе. С первой минуты у него в голове засела мысль бежать из этого ада. Она не отпускала юношу ни днем, ни ночью. Вскоре Поль, не выдержав, заговорил о побеге со своим соседом, номером 883-м, грубовато, но сердечно учившим новичка, как он говорил, уму-разуму.
Прежде всего 883-й спросил у ученика имя и представился сам.
– Меня зовут Жозеф, – сказал он, – но многие предпочитают имя Майпури. Этим прозвищем я обязан моей силе. Знаешь, что это за животное – майпури?
– Нет.
– Так называют тапира, самое сильное животное Гвианы и самое большое. Он как бык. Дикий зверь, живет в лесах и похож на небольшого слона без хобота. Не злой, но дразнить его нельзя – свирепеет. Как и я, впрочем.
Поль покивал головой.
– Ты неразговорчив, – заметил Жозеф-Майпури. – Что ж, я тебя понимаю. Ничего, привыкнешь!
– Никогда! – энергично воскликнул Поль.
– Ба! Все так говорят. Но скажи-ка, как ты оказался на работах?
Надо отметить, перемещенные лица никогда не говорят «каторга», «приговор», но предпочитают выражение «быть на работах». Это несет печать престижности и некий ореол [89]89
Ореол – здесь: почетная слава.
[Закрыть]мученичества.
Поль ответил:
– Меня обвинили в краже чековой книжки. Но я не виноват, клянусь.
– Ничего серьезного, – хмыкнул Майпури. – А я замочил свою маруху.
– Как вы сказали?
– Не говоришь на жаргоне? Ну и дела! – засмеялся гигант. – Я сказал, что убил жену. Так, сучка, ничего больше… Наставляла мне рога. Не хотел ее бить… боялся оплеухой размозжить башку… слишком я сильный. Думал, исправится… Втюрился, знаешь ли… Однажды здорово выпил, а пьяный я дурной… И застал ее с соседом… Давно уже подозревал. Ну и кровь бросилась в голову, все было в красном тумане… А тут еще топор оказался некстати… Я его и схватил, уж не помню как… И ударил ее, один-единственный раз ударил… и убил… Приговорили к двадцати годам. Пятнадцать лет назад это было, а сидеть еще все сорок… Но, знаешь, я никогда не воровал, никогда! Лучше отрубить себе руку.
Исповедь, сделанная тихим и усталым голосом, заинтересовала Поля. Несчастный малый, жизнь которого тоже в один миг пошла под откос, возбуждал симпатию. Виноват, бесспорно, но не преступник. Поль присмотрелся к своему соседу повнимательнее: колосс с бугристыми мускулами, добрым и мягким лицом; горько опущенные уголки губ и большие черные честные глаза. Этот человек был светлым лучом в криминальном мире каторжного сброда.
– Очень страдали? – участливо спросил Поль, вышедший наконец из оцепенения.
– Вначале да… среди этих подонков. Но со временем привыкаешь.
– Никогда не пытались бежать?
– О, много раз. Но всегда ловили. Побеги стоили мне лишних десяти лет плюс три года двойных цепей.
– Двойные цепи?
– Эдакая безделушка из двухметровой цепи. Ее прикрепляют к лодыжкам и икрам стальными браслетами. Так и таскаешь день и ночь. Но я недолго ее носил.
– Почему?
– Однажды в Кайенне мы разгружали корабль с быками из Пары [90]90
Пара – город, центр одноименного штата на севере Бразилии, государства в Южной Америке; в числе прочих отраслей хозяйства развито скотоводчество. Город Пара называется ныне Белен.
[Закрыть]. А у этих зверей зловредный нрав. Один так брыкался, что оборвал привязи и побежал по улицам, все круша и калеча людей. Я бросился за ним, схватил за хвост, повалил на землю и убил ногами и кулаками. Донесли губернатору, в награду он и распорядился снять с меня двойную цепь [91]91
Эти факты не выдуманы, они реально имели место. (Примеч. авт.)
[Закрыть].
– А что потом? – заинтересовался Поль.
– Второй раз это случилось здесь, в Сен-Лоране. Пытался бежать, поймали, как-нибудь расскажу, и военный совет приговорил меня к чертовой двойной цепи. А тут какой-то бедняга капрал [92]92
Капрал – первый чин младшего командного состава (унтер-офицеров) в армиях многих государств.
[Закрыть]во всей амуниции [93]93
Амуниция – совокупность вещей (кроме одежды и оружия), составляющая снаряжение, носимое военнослужащим.
[Закрыть]свалился в Марони в самый прилив. Ну, я бросился в воду и вытащил бедолагу, а он уже погрузился метров на пять. Ты бы тоже так поступил, верно? Губернатор опять приказал снять с меня цепь.
– Но вас должны были помиловать! – воскликнул Поль.
– Может, и так, да вот беда – я опять пустился в бега. Это у меня вроде болезни.
– Я тоже заразился, – отозвался Поль. – Пусть погибну, но убегу при первом же удобном случае. Ведь я не виноват.
– Послушай, малыш, совета. Что ты невиновен, и хорошо, и плохо для тебя. Никому не говори, добра это не принесет. Здесь, чем больше ты натворил зла, тем больше тебя уважают. Когда здешние ребята увидели, что мне претит воровать и многое другое, надо мной попытались издеваться. Но я прижал тут посильнее нескольких и меня оставили в покое. И потом, я же убийца! Тихо! Пришел надзиратель, перекличка.
Пока 881-й и 883-й беседовали в своем углу, спустилась ночь, как всегда в этих краях, без предупреждения. Деревянное помещение, служившее каторжникам домом, слабо освещалось двумя фонарями.
Каждый обитатель барака отозвался «Здесь!» на свой номер, раскинули гамаки, и надзиратель отправился к начальству доложить, что все на месте. Через полчаса раздался звук трубы, посты и дозоры были удвоены, и вот уже колония спит посреди ядовитых испарений девственного леса, воя обезьян и монотонного шелеста речных волн, перекатывавшихся через корни прибрежных деревьев.
Мокрый от пота, задыхаясь в насыщенной миазмами атмосфере, Поль не мог сомкнуть глаз, тревожимый грохотом дождя по деревянной крыше барака. Остальные спали, наполняя жаркую темноту шорохами, стонами, храпом. Время от времени вооруженная охрана делала обход, возникая, как тени, в глубине барака. До полуночи Поль насчитал четыре обхода, потом заснул; часы на здании госпиталя пробили двенадцать. Сон тяжело навалился на него, заставив забыть ужасную реальность ради не менее кошмарного миража. Полю снился побег. Он продирался сквозь непроходимый девственный лес, умирал от жажды, тонул в болотах… Его преследовали громадные звери, оплетали страшные змеи, лизали кожу своими узкими языками и касались ледяными боками его обнаженного тела. Юноше удавалось вырваться, он бежал из последних сил, напролом, но позади возникала погоня, и ноги, казалось, врастали в землю. Беглеца ловили и возвращали на каторгу, где военный совет еще на пять лет увеличивал его срок.
В половине шестого в дверях возник надзиратель с криком: «Подъем!»
В мгновение ока все были на ногах, отцепили и свернули гамаки и выстроились в два ряда.
Майпури дружески помогал Полю; вскоре они заняли место в строю, готовые отозваться на свои номера.
Осужденные второй категории, работа которых была менее тяжела, принесли еду на весь день: сушеную камбалу, немного растаявшего от жары, жидкого, как растительное масло, свиного жира и муку крупного помола из маниоки [94]94
Маниока – южноамериканское травянистое растение с крахмалистыми клубнями, из которых варят суп и делают муку. (Примеч. перев.)
[Закрыть]. Каторжники спрятали свои порции в мешки с двумя карманами и в шесть часов, когда труба протрубила подъем для солдат морской пехоты, отправились в путь отделениями по сто человек под присмотром военных надзирателей. По дороге получили на складе кайлы, ломы, лопаты, пилы и пошли дальше к месту работы. «Стройка» (так это называлось) располагалась в двух часах ходьбы от лагеря.
Правила предписывали идущим в строю полное молчание, но надзиратели не очень следили за дисциплиной и делали вид, что не слышат тихих разговоров в рядах.
Поля удивляло, что такое большое количество осужденных – отряд в сто человек – поручалось заботам лишь одного надзирателя.
– Все вооружены лопатами и ломами, – говорил он своему приятелю, – им ничего не стоит убить надзирателя и убежать!
– А куда бежать? – пожимал тот плечами. – Разве можно без припасов, без компаса, без оружия пройти десять квадратных миль девственного леса? К тому же Голландская Гвиана выдает беглецов обратно.
– На «Крезе» говорили, что Английская Гвиана не выдает…
– При условии, что не совершил убийства. В противном случае тебя возвращают в кандалах и сразу же строят гильотину [95]95
Гильотина – орудие для обезглавливания осужденных на смертную казнь, введенное во Франции во время революции 1789–1794 годов; названа по имени изобретателя, врача Ж. Гильотена.
[Закрыть]. Видишь ли, малыш, – вздохнул гигант, – не нужно думать, что девственный лес – хорошее убежище. Там умрешь от голода, или жажды, или болезни, как если бы оказался в пустой лодке посреди океана. Лес удерживает лучше всякой ограды, у самых отважных сердце сжимается от страха при одной мысли о нем.
Майпури невольно повысил голос, и тотчас раздался окрик надзирателя:
– Тишина в рядах!
После очень тяжелого перехода отряд пришел наконец на место. Работа заключалась в очистке и осушении раскорчеванного участка земли, который должны были засадить сахарным тростником для сахароварен Сен-Мориса.
В землю на равных расстояниях были вбиты вехи, там рыли осушительные канавы. Осужденные принялись за работу, атакуемые полчищами мошкары, которая, как крохотные вампиры, впивалась в кожу, доставляя невыносимые страдания.
От влажной земли поднимались зловонные испарения, несшие лихорадку, и некоторые, самые слабые, уже начали стучать зубами.
Другая часть заключенных выдирала и выпиливала кустарник, рискуя на каждом шагу получить укус змеи.
Третьи выкорчевывали остатки деревьев, торчавшие посреди поля, и как могли спасались от ужасных укусов красных муравьев, которые впивались в ноги – пораженные места походили на ожоги.
Наконец, последние, среди них были и Поль с Майпури, стоя по колено в воде, рыли траншеи и выбирали совками и лопатами жидкую грязь.
Вскоре на поле, окруженном непроницаемой стеной гигантских деревьев, стало невыносимо жарко. Каторжники были уже без сил. По изможденным лицам лил пот, они совсем ослабели, спотыкались на каждом шагу и, сраженные солнцем, падали на землю. С трудом поднявшись, неверными движениями снова втыкали в землю свои инструменты, страшась услышать голос вытаскивающего блокнот надзирателя: «Номер такой-то лишается вина».
