Текст книги "Демократия. История одной идеологии"

Автор книги: Лучано Канфора

сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 26 страниц)

Наивность этого энгельсовского завещания, его оптимизм (партия, по его мнению, растет «так же стихийно, так же непрерывно, так же неудержимо и так же спокойно, как какой-нибудь процесс, происходящий в природе»!), произвольность его прогнозов («если так будет продолжаться, мы завоюем к концу этого столетия большую часть средних слоев общества, мелкую буржуазию и мелкое крестьянство, и вырастем в стране в решающую силу, перед которой волей-неволей должны будут склониться все другие силы») не только в высшей степени необоснованны – он, например, не учитывает такой случай народной партии, как партия Центра (Deutsche Zentrumspartei), – но и заводят в тупик со стратегической точки зрения. Да, он предвидит, что появятся «партии порядка», чьей задачей станет «самим нарушить роковую законность», но не может указать, каким образом отреагирует на такое возможное явление с каждым днем все более процветающая благодаря выборам социалистическая партия! Конечно, обращаясь к воображаемому противнику, он предупреждает, что социал-демократия ответит как сочтет нужным, но не может объяснить, как; отделывается пустой фразой («Но что именно она сделает, – эту тайну она вряд ли поведает вам теперь»), а в заключение ударяется в дорогую ему историческую параллель (его работа «К истории первоначального христианства» относится к 1894 году), которая впоследствии привлекала заметную часть представителей левой культуры (от Исаака Дойчера[306]306
  Дойчер, Исаак (1907-1967) – польско-английский марксистский историк и публицист, советолог, автор книг по истории и социологии, в том числе биографий Троцкого (1954-1963) и Сталина (1966) (прим. пер.).


[Закрыть] до Арнольда Тойнби[307]307
  Тойнби, Арнольд Джозеф (1889-1975) – английский историк, философ истории, культуролог и социолог, автор 12-томного труда по сравнительной истории цивилизаций «Постижение истории», один из создателей «цивилизационной» теории (прим. пер.).


[Закрыть]): то есть в сопоставление, полное намеков и надежд, с «неодолимой» силой христианства, победившего Римскую империю. Слабый довод: чтобы подорвать стратегическую ценность такой аналогии, достаточно представить себе, что само понятие, лежащее в ее основе, может быть оспорено; кроме того, в действительности победа христианства по большей части заключалась в приспособлении этой религии к социально-экономическому строю, существовавшему в Империи! Сравнение, таким образом, научно несостоятельное, да и политически не слишком-то поучительное.

Старый патриарх принадлежал к другому поколению, пережившему свои иллюзии и свои поражения, и не мог до конца понять мир, с головокружительной быстротой меняющийся вокруг него, стремительно летящий к беззастенчивой, душераздирающей эре борьбы между империалистическими державами, в которой политическая демократия на глазах превращалась в ненужную побрякушку.

Предвидение того, что вскоре обрушится на Европейский континент, да и на весь мир, содержится в замечательной речи Уинстона Черчилля в Палате общин 12 мая 1901 года:

В иные времена, – говорил он, горячо ратуя за радикальное усиление британского военно-морского флота, – когда войны возникали по личным причинам, из-за политики какого-нибудь министра или пристрастий какого-нибудь короля; когда сражались небольшие регулярные армии, состоящие из профессиональных солдат, и продвижение войск задерживалось из-за плохих коммуникаций и трудностей со снабжением, а зачастую и вовсе прекращалось в зимние холода, было возможно ограничить потери среди сражающихся. Но сейчас, когда великие народы ополчаются друг на друга, воспламененные яростью; когда достижения науки и цивилизации сметают с дороги все, что могло бы эту ярость сдержать, европейская война не может закончиться иначе, как разорением побежденных и не менее фатальными для победителей дезорганизацией торговли и полным истощением сил.

Эту тираду, несколько отдающую пафосом Демосфена[308]308
  См. Третью филиппику Демосфена, 47-51.


[Закрыть], он закончил так: «Демократия более мстительна, чем кабинеты министров. Войны народов будут ужаснее, чем войны королей». Интересное использование термина «демократия» человеком, который ее определенно не любил, для обозначения мобилизации широких масс в поддержку правительственной политики. Такое определение соответствует эпохе – эпохе империалистической борьбы, – когда вовлечение масс в великодержавную политику уже происходит через политические формирования, перед которыми поставлена задача – вывести массы из-под влияния социализма. Это – одна из основных, и наиболее опасных, черт нового империализма.

В Германии, наконец-то модернизированной – Вильгельмом II не менее, чем Бисмарком, – уже наблюдаются массовые реакционные движения, такие как Alldeutscher Verband [Всенемецкий союз][309]309
  Alldeutscher Verband [Всенемецкий (Пангерманский) союз] – широкое национал-патриотическое движение в Германии и в немецкоязычных странах в 1891-1939 гг. Целями движения в разное время назывались поднятие патриотического духа, поддержка немцев и немецких интересов за границей, строительство военного флота, германизация окраин страны и сопредельных территорий, экспансионистская политика. Непосредственный предшественник идеологии нацизма (прим. пер.).


[Закрыть], знаменательное, внушающее тревогу течение, которое в разгар войны и в первые годы республики преобразится в Deutsche Vaterlandspartei [Немецкая отечественная партия], реакционную партию, насчитывающую миллионы членов, в случае чего всегда готовую к путчу и неразрывно связанную с военной верхушкой (отсюда и неизменная безнаказанность ее вождей). Но наряду с Alldeutscher Verband, основным и наиболее грозным орудием внепарламентского давления, действовали и другие аналогичные силы: Flottenverein [Союз в поддержку германского флота], Ostmarkenverein, [Общество немцев на востоке] (знаменитая Hakatisten[310]310
  Hakatisten (гакатисты) – прозванная так по начальным буквам фамилий троих своих основателей – националистов Фердинанда фон Ганземанна (1861-1900), Германа Кеннеманна (1815-1910) и Генриха фон Тидеманна (1843-1922). Полное название – «Общество за улучшение положения немцев Восточной марки» (Verein zur Fórderung des Deutschtums in Ostmarken) – основано в Познани, бывшей в 1815-1919 гг. провинцией Пруссии, в 1894 г. и просуществовало до 1935 г. При жизни Бисмарка пользовалось его покровительством (прим. пер.).


[Закрыть], прозванная так по начальным буквам фамилий троих своих основателей), проводившие политику насильственного онемечивания польских земель (Познани, Восточной Пруссии), проникнутые расизмом и антисемитизмом, хотя в этом смысле недалеко ушедшие вперед от своих собратьев во Франции, прославивших себя делом Дрейфуса[311]311
  Дело Дрейфуса – процесс (1894-1906) по делу о шпионаже в пользу Германской империи, в котором обвинялся офицер французского генерального штаба, еврей родом из Эльзаса (принадлежавшего тогда Германии) капитан Альфред Дрейфус (1859-1935). Процесс, носивший откровенно антисемитский характер, сыграл огромную роль в общественной жизни Франции и Европы конца XIX в. (прим. пер.).


[Закрыть], или в Англии (не говоря уже о геноциде индейцев сиу, «демократически» осуществленном с благословения Теодора Рузвельта)[312]312
  Ему мы обязаны «оправданием» геноцида: «Я не дохожу до того, чтобы думать, будто хороший индеец – мертвый индеец, но полагаю, что в девяти случаях из десяти это так; кроме того, я бы не стал слишком усердно разбираться и в отношении десятого»: см. Stannard D. E, Olocausto americano. La conquista del Nuovo Mondo (1992) (итал. перевод, Bollati Boringueri, Torino, 2001, p. 389 и Losurdo D., Il liberalismo non ha commesso genocidi?, «Liberal», 16, февраль-март 2003).


[Закрыть].

Чтобы привлечь массы к подобной политике во времена, когда существует всеобщее равное избирательное право и организации социалистов стремятся к возможно более широкому представительству в парламенте, а в перспективе и к большинству, основным инструментом как раз и является создание других массовых партий, не менее притягательных, могущих стать противовесом, а главное, способных неизменно ставить социалистическим партиям препоны на пути к той победе, завоеванной выборным, парламентским путем, которую Энгельс считал всего лишь вопросом времени и полагал, что остановить продвижение к ней можно только силой. Застрельщицей в этой области стала Вторая империя во Франции. После Коммуны, когда рабочие партии были разогнаны, радикальная партия утвердилась как типичная партия светской буржуазии и мелких земельных собственников. В Германии социал-демократов оттесняла от народного электората католическая партия Центра, которая перед войной добилась 20-25% представительства в парламенте. В Италии проблема не стояла так остро: даже после реформы 1912 года большинство населения уклонялось от выборов, а избирательный закон не мешал либералам пользоваться их неизменным парламентским преобладанием. В целом одномандатная избирательная система до войны 1914 года позволяла изолировать социалистические партии и ограничить им доступ в парламент. После войны, при всеобщем избирательном праве и пропорциональном механизме выборов, образование крупных, массовых антисоциалистических партий приобретет, как мы увидим ниже, особый размах, что в конечном итоге окажется губительным. Нельзя также не упомянуть, хотя бы вскользь, такую определяющую черту, как экономическое господство крупного капитала над обществом в целом. «После войны, – пишет Отто Бауэр («Кризис демократии»), – мы наблюдали, как левые правительства, опирающиеся на подавляющее парламентское большинство, бывали вынуждены капитулировать перед биржевыми махинациями, уходить в отставку, несмотря на преимущество в парламенте, и передавать власть партиям и лицам, которые пользовались доверием Биржи»[313]313
  Bauer О., Tra due guerre mondiali?, итал. перевод под ред. E. Collotti, Einaudi, Torino, 1979, p. 94, глава La crisi della democrazia.


[Закрыть].

Целое направление критики «парламентской демократии» в смысле эффективности ее механизма развивало этот аргумент, указывая на неизменное присутствие и преобладание элиты внутри политических систем, обычно определяемых не только как «парламентарные», но и как «демократические». Этот аргумент, во имя «германской демократии», коренным образом отличной от демократии «западной», имперские верхи обрушили в годы войны на Антанту, разоблачая ее пропагандистские лозунги. Тогда заговорили об «идеях 1914 года», противопоставляя их идеям 1789-го. Сама по себе «германская демократия» была материей расплывчатой, она опиралась, в сущности, на банальный концепт, имевший отдаленную связь с описанной у Тацита comitatus[314]314
  Община (лат.).


[Закрыть] германцев, – на «стихийное подчинение вождю» (в современную эпоху, разумеется, кайзеру); но критика ее идеологов, коснувшаяся самих основ «западной» демократической практики, оказалась проницательной: она вскрыла и всесилие крупных промышленников, и порабощение главных органов печати, и партийную систему, в которой господствует самодовлеющий слой профессиональных политиков, и вовлечение рабочих через неприкрытый синдикализм, ставший неотъемлемой частью общей системы, бесстыдно пропагандирующий националистические и империалистические идеи (джингоизм)[315]315
  Джингоизм – от «джинго», клички английских шовинистов, – термин для обозначения крайне шовинистических воззрений; вошел в употребление в Великобритании в конце 1870-х гг. (прим. пер.).


[Закрыть]. Напротив того, образ (идеализированный) германской демократии зиждется на трех основаниях: армия (отождествляемая с народом), бюрократия, монарх.

Наша армия, – пишет в январе 1918 года Виламовиц[316]316
  Виламовиц – Виламовиц-Меллендорф, Ульрих фон ( 1848– 1931) – крупнейший немецкий филолог-классик. Был близок к германскому императорскому двору; политическая ориентация отличалась принципиальным консерватизмом. В годы Первой мировой войны занимал ярко выраженную националистическую позицию, участвовал в составлении и подписании общественных манифестов в поддержку германской политики (прим. пер.).


[Закрыть], – отождествляет себя с народом, способным носить оружие, и из безусловного подчинения солдата рождается в свободном немце преданность, присущая древнему германскому духу субординации /.../ Преданность пруссаков своему монарху – краеугольный камень немецкой мощи. Наша монархия – палладиум нашей свободы. Монархия защищает нас от тирании: кто предпочитает последнюю, пусть едет в Америку! Под управлением Вильсона он сможет ее обрести. Существует также тирания денег, парламентской клики, партократии, гнет которой ослабевает лишь при смене тех, кто получает от нее выгоду[317]317
  Willamowitz-Moellendorff U. von, Das Nationalfest der Deu-tschen, «Norddeutsche Allgemeine Zeitung», 27 января 1918 г.


[Закрыть].

Очевидно, «классическим» является обвинение «западных» стран в парламентской коррупции: там ведь и в самом деле парламентаризм безнадежно запутался в своих отношениях и связях с магнатами экономики при отсутствии какой-либо «внешней», более влиятельной силы (каковой, в глазах «германской демократии», является кайзер). «Западная» (westliche) демократия, – пишет крупный берлинский историк Эдуард Мейер в 1916 году, – вступает в противоречие с собственными принципами, и не потому, что парламент осуществляет свое посредничество согласно мандатам, а потому, что за ним стоят ведущие экономические силы и мощные корпорации вкупе с профсоюзной верхушкой: они-то в действительности и правят государством. Выдвижение политических кадров происходит на основе противоестественного отбора. Мейер привлекает свои обширные знания американского общества, которое он имел возможность непосредственно изучать за несколько лет до этого, и приводит яркое описание того, как в США вербуются политические кадры: от politicians до bosses и партийных заправил. Демократия зашла в тупик: тот, кто захочет последовательно проводить в жизнь ее принципы, «закончит тем, что пойдет дорогой Робеспьера»[318]318
  Meyer E., Der Staat, sein Wesen und seine Organisation, в Weltgeschichte und Weltkrieg, Cotta, Stuttgart, 1916, pp. 151 – 153.


[Закрыть]. Столь же яркую картину политической коррупции, неотъемлемой от американской «демократии», нарисовал Энгельс в работе 1891 года, которую предпослал двадцатилетней давности выступлению Маркса о Коммуне («Гражданская война во Франции»):

Нигде «политики» не составляют такой обособленной и влиятельной части нации, как именно в Северной Америке. Там каждая из двух больших партий, сменяющих одна другую у власти, в свою очередь, управляется людьми, которые превращают политику в выгодное дело, спекулируют на депутатских местах /.../ живут за счет агитации в пользу своей партии и после победы в качестве вознаграждения получают должности. /.../ Там нет ни династии, ни дворянства, ни постоянной армии, за исключением горстки солдат для наблюдения за индейцами, нет бюрократии с постоянными штатами и правами на пенсии. И все же мы видим там две большие банды политических спекулянтов, которые попеременно забирают в свои руки государственную власть и эксплуатируют ее при помощи самых грязных средств и для самых грязных целей, а нация бессильна против этих двух больших картелей политиков, которые якобы находятся у нее на службе, а в действительности господствуют над ней и грабят ее.

Другим режимом, подвергавшимся нападкам за коррупцию в политике, была, как известно, Третья французская республика (основные скандалы: «affaire des décorations» [«Дело о наградах»[319]319
  Дело о наградах – скандал, разразившийся во Франции осенью 1887 г., когда выяснилось, что Даниэль Вильсон, депутат парламента и зять президента Жюля Греви, осуществляет своеобразную торговлю государственными наградами, особенно орденом Почетного легиона, раздавая их и за деньги (орден Почетного легиона за 25 тыс. франков) и за паи в различных компаниях. Дело вызвало правительственный кризис, и президенту Греви пришлось уйти в отставку (прим. пер.).


[Закрыть]], приведшее к отставке президента Греви; «affaire des fiches» [«Дело о карточках»[320]320
  Дело о карточках – В 1900-1904 гг. стало известно, что во французской армии существовала негласная система «карточек», в которых отмечались религиозные и политические убеждения офицеров; записи в карточках способствовали либо препятствовали продвижению офицеров по службе (прим. пер.).


[Закрыть]]; позже, в тридцатые годы, – финансовые аферы, самая известная из которых – «дело Ставиского»[321]321
  Дело Ставиского – 23 декабря 1933 г. Серж Александр Стависки был арестован за распространение фальшивых чеков на сумму в 235 млн. франков. Во время процесса обнаружились тесные связи обвиняемого с высокопоставленными государственными чиновниками и депутатами парламента (прим. пер.).


[Закрыть], многим стоившее политической карьеры). Однако и Италия, со скандалом Римского банка[322]322
  Скандал Римского банка – скандальная история о хищениях в эмиссионных итальянских банках, имевших место в 1892 г. Премьер-министр Дж. Джолитти, скомпрометированный последовавшими разоблачениями, ушел в отставку и в ноябре 1893 г. уступил пост Франческо Криспи, но дальнейшие разоблачения задели и самого Криспи. Выяснилось, что если Джолитти пользовался такими деньгами для своих политических целей, то Криспи (и его жена) – для личных целей (прим. пер.).


[Закрыть], опрокинувшим Криспи, тоже внесла свой вклад. Презрение ко всему этому замечательно выразил Томас Манн в «Размышлениях аполитичного» (1918), где, в частности, есть очень удачное определение так называемой западной «демократии»: «ретро-буржуазная».

Убедительный, широкий взгляд на процесс приручения «демократической» политики господствующими экономическими силами, охватывающий историю Европы от 1848 года до периода после Первой мировой войны, отражен в «Кризисе демократии» Отто Бауэра[323]323
  Отто Бауэр (1881-1938) – лидер австрийских социалистов до Второй мировой войны, теоретик австромарксизма, министр иностранных дел Австрии (1918-1919), один из инициаторов создания Социалистического рабочего Интернационала (прим. пер.).


[Закрыть]:

Демократия явилась результатом классовой борьбы в капиталистическом обществе. Она взросла на почве капиталистического общественного строя. В этом обществе по-прежнему существует капитализм; по-прежнему в руках капиталистов сосредоточена частная собственность на средства производства, а следовательно, и господство капиталистов над рабочими. Но в государстве отменено избирательное право на основе имущественного ценза, гарантировавшее капиталистам политическую гегемонию; рабочие, крестьяне и мелкая буржуазия приобретают все гражданские права и числом своих голосов отвоевывают себе государство. «Но главное противоречие этой конституции – пишет Маркс, – заключается в следующем: посредством всеобщего избирательного права она дает политическую власть тем самым классам, социальное рабство которых она должна увековечить, – пролетариату, крестьянству и мелкой буржуазии. А тот класс, чью старую социальную власть она санкционирует, – буржуазию – она лишает политических гарантий этой власти. Политическое господство буржуазии втиснуто ею в демократические рамки, которые на каждом шагу содействуют победе противников буржуазии и ставят на карту самые основы буржуазного общества». Но это противоречие, обостряющееся в периоды серьезных общественных смут, в повседневной практике поступательного капиталистического развития преодолевается быстро и безболезненно. Класс капиталистов сумел и демократические институты превратить в орудия своего классового господства[324]324
  Bauer О., Tra due guerre mondiali?, pp. 89-90. [Цит. из Маркса: Сочинения. Том 7, с. 41. – Прим, перев.].


[Закрыть].

Подтверждением гегемонии, достигнутой не только над всей политической структурой, но и, что знаменательно, над социалистическими партиями (за исключением несогласного меньшинства) явилось летом 1914 года присоединение каждой из этих партий к соответствующему «патриотическому» фронту: во Франции такой фронт носил помпезное, несколько комическое наименование Union sacrée [Священный союз]. «Очень немногие писатели и художники, – писал о Германии Эдмон Вермейль[325]325
  Эдмон Вермейль (1878-1964) – французский ученый, специалист по немецкой истории и культуре (прим. пер.).


[Закрыть], – сумели устоять перед безумием всеобщего энтузиазма и священного союза»[326]326
  Vermeil E., La Germania contemporanea, итал. перевод, Laterza, Bari, 1956, p. 182.


[Закрыть]. То же самое можно сказать и о других странах, вступивших в войну. Как правило, в работах, посвященных этим вопросам, справедливо подчеркивается «духовная мобилизация», способность милитаристской пропаганды опутать всех своей сетью, привлекая к себе на службу интеллектуалов; совершенно верно освещается соскальзывание различных социалистических партий к империалистической или субимпериалистической политике тех или иных стран: к этой теме мы вскоре вернемся. Но зачастую остается в тени основной феномен, определяющий после войны 1914 года развитие парламентских европейских «демократий». Это – кризис самого института, самый серьезный до массовой победы фашистских режимов; кризис, открывший дорогу авторитарным решениям, прежде всего итальянскому фашизму. В Италии, в частности, таковым кризисом было само вступление в войну, навязанное стране в мае 1915 года своего рода королевским «государственным переворотом»[327]327
  ...королевским «государственным переворотом» – обстоятельства вступления Италии в Первую мировую войну: ее правительство не сразу определилось, к какой стороне примкнуть, поскольку и Австро-Венгрия с Германией, и Антанта обещали Италии территориальные приобретения в случае поддержки. Парламент тем не менее проголосовал за нейтралитет. Однако в стране ширилось движение за вступление в войну на стороне Антанты, которое возглавляли социалист Бенито Муссолини и писатель Габриэле д’Аннунцио. Они организовали демонстрации против парламента и «нейтралистов», король Виктор-Эммануил ІІІ встал на их сторону, и 23 мая 1915 г. Италия объявила войну Австро-Венгрии (прим. пер.).


[Закрыть]. После чего, само собой разумеется, парламентская жизнь замирает, «замораживаются» парламенты, избранные до конфликта, но их влияние на общественные Дела, in primis на самые важные из них – а именно на войну – все время ослабевает во всех воюющих странах, будь то «демократии» в союзе с царем либо свирепые (согласно пропаганде Антанты) центральноевропейские «автократии». Власть военных безмерно возрастает; в Германии в последний год войны, в сущности, устанавливается диктатура генерала Людендорфа (будущего покровителя первых гитлеровских авантюр). Везде пытаются tout court «обходиться» без парламентского контроля. Целым этапом и немаловажной частью такого поворота к авторитаризму, обусловленного войной и богатого на последствия, является вовлечение социалистов в военную истерию.

Позже, когда в головах прояснилось, их стали с насмешкой именовать «социал-патриотами». Но вначале лишь небольшие, остававшиеся в меньшинстве фракции не соглашались с такой политикой. Военно-патриотический поток не захлестнул лишь итальянцев и русских из «большевистской» фракции, возглавляемой Лениным. До последнего боролся за мир высоконравственный человек, мудрый политик и знающий историк Жорес, убитый 31 июля 1914 года фанатиком из правых. Ко времени его похорон, 4 августа, несмотря на попытки in extremis профсоюзных лидеров, и несмотря на встречу (1 августа) французских и немецких социалистов, на которой было принято общее решение не голосовать за военные кредиты, уже повсюду возникли «священные союзы», и каждая партия равнялась на свое правительство, склоняя голову перед всеобщей мобилизацией. Тех, кто по-прежнему был не согласен, стали считать вражескими агентами.

Это была нижняя точка. Настоящее падение в пропасть после апогея, достигнутого всего два года тому назад, когда в Германии на выборах 1912 года социал-демократическая партия получила около 4,25 млн голосов из 12 млн избирателей, и Европа, как писал Бродель, стояла «у края социализма». Но трезвость, с какой мы сегодня оцениваем ту или иную ситуацию, легко нам доставшаяся, не должна помешать нам разобраться в механизме, определившем столь плачевный исход. То был механизм неизбежной, прогрессирующей интеграции, которая является оборотной стороной вхождения в систему. Русским социал-демократам («большевистской» фракции) было легче противостоять неодолимой силе, которая захватила всех остальных: само положение вне закона и открытое противостояние самодержавию оберегало эту партию от патриотических тенденций. В Италии тоже сложилась особая ситуация: не зря Энгельс указывал в своем «завещании» 1895 года, что «романские» партии все еще являются по сути экстремистскими и мало привержены выборной парламентской борьбе. В самом деле, итальянские социалисты, разобщенные, подвергаемые после Капоретто[328]328
  Капоретто – битва при Капоретто (24 октября – декабрь 1917 г.) – широкомасштабное наступление австро-германских войск на позиции итальянской армии, одно из крупнейших сражений Первой мировой войны, сокрушительное поражение итальянских войск (прим. пер.).


[Закрыть] давлению и прямому шантажу, лучше умели противиться все более разнузданной оргии патриотизма.

Такое положение вещей не сложилось в одночасье. Опасность войны в Европе существовала и в предшествующие годы. Со дня на день все ожидали столкновения между империалистическими державами. Вильгельм II не делал тайны из своих намерений; Франция всегда была готова к реваншистским выпадам из-за Эльзаса; Англия не могла потерпеть, чтобы Германия, чей флот увеличивался с каждым днем, оспаривала у нее мировое господство, и всеми средствами пыталась добиться союза с Россией, натравить этого гиганта на восточные границы Рейха. Таков был расклад сил. Поражает тон одного письма Энгельса, написанного в октябре 1891 года, когда в воздухе носилась опасность войны против союза России и Франции. Старый патриарх, напуганный такой перспективой, пишет: «В случае победы России мы будем раздавлены. А потому, если Россия начнет войну, – вперед, на русских и их союзников, кто бы они ни были. /.../ Мы еще не забыли славного примера французов 1793 г., и если нас к тому вынудят, то может случиться, что мы отпразднуем столетний юбилей 1793 г., показав при этом, что немецкие рабочие 1893 г. достойны санкюлотов того времени»[329]329
  Энгельс Ф. Письмо А. Бебелю 24-26 октября 1891 г., Сочинения. Том 38, с. 162.


[Закрыть](!). А в письме, относящемся к следующему году, договаривается до того, что в Германии «революция может произойти только из армии». В общем, смычка различных Шейдеманнов[330]330
  Шейдеманн, Филипп (1865-1939) – немецкий политик, один из лидеров социал-демократической партии Германии (СДПГ), первый премьер-министр (канцлер) Германской (Веймарской) республики (1919) (прим. пер.).


[Закрыть] с правительством во имя родины идет издалека.

И находит – в этом, следует отметить, и состоит специфика немецкой ситуации – подготовленную почву в межклассовой солидарности, которую во имя «германской», «органичной» демократии прилежно взрыхляли как власти, так и интеллигенция в те месяцы массового безумия летом 1914 года. «Не должно быть никаких разногласий между классами и конфессиями, между вышестоящим и нижестоящим, между культурным и некультурным, – твердил Виламовиц, светило Берлинского университета, в своих «Речах военного времени». – Единство – залог здравия нашего народа. Сын князя и благородный вождь социалистов скрепили его своей кровью. Да будет проклят тот, кто пытается подорвать его!» (например, еврейка Роза Люксембург, которая разъясняет, рискуя жизнью, что «главный враг» находится в собственной стране...)[331]331
  За распространение листовок с таким текстом Либкнехт был вновь арестован и подвергнут во время войны длительному заключению.


[Закрыть]. Вот что еще говорил в эти месяцы Виламовиц:

Больше никто в Германии не должен чувствовать себя одиноким, разве что по собственной вине /это похоже на угрозу/ Никогда отдельная личность столько не значила для государства; никогда власти не вторгались так глубоко в жизнь отдельной личности, налагая предписания и запреты. Никогда они не встречали столь единодушной покорности. В этом благословение нашего военного воспитания: тому, кто командует, оно внушает чувство ответственности; тому, кто подчиняется, – мысль о необходимости подчинения[332]332
  Willamowitz-Moellendorff U. von, In den zweiten Kriegswinter (1915), в Reden aus der Kriegszeit, Weidmann, Berlin, 1915, pp. 289-290.


[Закрыть].

Молодой Либкнехт не ошибался, когда называл армию кузницей консенсуса.