Текст книги "Ночь Безумия"

Автор книги: Лоуренс Уотт-Эванс

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 25 страниц)

Глава 13

Лорд Ханнер не сразу понял, что уже проснулся: все вокруг было слишком непривычным, и сперва он решил, будто видит сон. Однако постепенно он вспомнил прошлую ночь и начал узнавать комнату, в которой находился.

Это спальня дяди Фарана в особняке на Высокой улице – особняке, про который дядюшка никогда ничего не рассказывал Ханнеру.

Ханнер смотрел в обрамленное полированной медью зеркало – оно стояло на прикроватном столике, наполовину скрытом занавесями, и в нем отражалась бронзовая статуэтка, изображающая занимающуюся любовью пару, а дальше – обнаженная мраморная женщина.

Вот почему он решил, что спит: до прошлой ночи подобные скульптуры он видел лишь в садах и парадных залах, и никогда – в спальнях.

Комната тонула в полумраке, но раз Ханнер хоть что-то видит, значит, солнце уже взошло, ведь лампу перед тем, как уснуть, он задул. Ханнер сел.

Свет проникал сквозь ставни и шторы. Ханнер откинул черное шелковое покрывало, сполз с кровати и прошлепал к ближайшему окну. Он раздвинул занавеси и отворил ставни; деревянные створки распахнулись настежь.

Внутрь хлынул свет, заставив Ханнера щуриться и моргать; сперва ему показалось, что он смотрит прямо на солнце. Когда же зрение прояснилось, он понял, что солнца вообще не видно, а прикинув, как расположен дом, сообразил, что окна спальни выходят на север. Его обманул контраст между темнотой зашторенной комнаты и яркостью летнего утра.

Окна выходили на балкон над садом. Ханнер открыл створку и вышел в жар летнего утра. Слева, за стеной, он видел кусок Коронной улицы; прямо перед ним та же улица бежала к перекрестку с Купеческой. Напротив, за садом, стоял, как показалось Ханнеру, купеческий дом – торговец жил над своей лавкой, – а за стеной справа виднелся сад и еще один особняк.

По теням деревьев в саду Ханнер заключил, что сейчас должно быть, середина утра, что-нибудь между восходом и полднем. Он не собирался спать так долго – впрочем, ложиться прошлой ночью так поздно он тоже не собирался.

Прошло уже несколько утренних часов, и с неразберихой которую вызвала загадочная новая магия, вполне могли уже разобраться и кое-что даже успеть исправить.

Ханнер искренне надеялся, что так оно и есть. На видимых участках Коронной и Купеческой улиц никаких разрушений заметно не было – разве что пешеходы и повозки почти отсутствовали, но Ханнер прежде заглядывал в эту часть города редко, а потому и судить, нормально это или нет, не мог. Хорошо виден ему был лишь соседний квартал; ни дыма от горящих домов, ни летающих вдалеке чародеев он разглядеть бы не смог, но те, кого он видел, шли, а не бежали. Добрый знак – и все же, подумалось Ханнеру, успокаиваться пока рано.

Возможно, все кончилось, а возможно – это лишь затишье. Ну, ладно, сказал он себе: глядя из дядюшкиного сада, все равно ничего не разглядишь, кроме того, что в оформлении сада дядюшка проявил куда меньше фантазии, чем в украшении дома. Дорожки были прямыми и широкими, клумбы и живые изгороди – незамысловатыми, статуи – редкими.

Хочешь знать, что происходит, – пойди и выясни. Ханнер вернулся в комнату и взялся за сапоги, мечтая еще и о чистой паре носков.

Еще через минуту, полностью одетый, он был в коридоре. Берна, как он и ожидал, видно не было. У дядиной кровати висел шнур от звонка, но Ханнер не хотел пользоваться им. Не увидел он и никого другого – ни Альрис, ни чародеев. Снизу, однако, доносились голоса. Ханнер начал спускаться по лестнице.

Он был на полпути вниз, когда из дверного проема у подножия лестницы выглянула головка Рудиры. Ее длинные волосы были в полном беспорядке, неуложены и спутаны – если в ее комнате и была расческа, Рудира ею не воспользовалась. Румяна она тем не менее смыла, и это вместе с ярким солнечным светом – а ночью Ханнер видел ее лишь при свете факелов – превратило ее в совершенно другого человека, моложе и привлекательнее, во всяком случае, на взгляд Ханнера.

Ханнер заметил, что одета она в те же самые алые тунику и юбку, мятые оттого, что Рудира в них спала; впрочем, спросил себя Ханнер, а что еще ей было надеть? Он и сам в той же одежде, что и вчера.

Разница в том, решил он, что его наряд куда более подходит к обстановке, а кроме того, дневной свет не обнаруживает ветхости ткани, как в одежде Рудиры.

– А вот и ты! – сказала она. – Мы заждались!

Ханнер не знал, как ей ответить, а потому отвечать не стал; вместо этого он просто кивнул и продолжал спускаться. Рудира встретила его у последней ступеньки, взяла за руку и повела в столовую.

– Милорд. – Берн возник, едва он переступил порог, и низко поклонился. – Я накрыл для тебя во главе стола – как я понял, дядя твой к нам не присоединится?

– Насколько известно мне, до новых распоряжений он останется во дворце.

– А эти люди – они останутся?

– Пока не знаю, – сказал Ханнер. – Мы обсудим это позже.

– Осмелюсь сказать, их слишком много, чтобы я один мог достойно обслужить всех. Если вы останетесь, не лучше ли будет вызвать остальных слуг? У твоего дяди весьма большой штат.

– Я сообщу тебе о нашем решении, – проговорил Ханнер, проходя мимо и переводя взгляд на находящихся в столовой людей – и на саму столовую.

Комната была велика – что и неудивительно в таком-то особняке. Центр ее занимал великолепный инкрустированный слоновой костью стол из блестящего незнакомого Ханнеру дерева, по обе стороны которого стояла дюжина дубовых кресел; одно кресло – побольше, с высокой спинкой – находилось во главе стола. Вдоль восточной и западной стен выстроились четыре изящных буфета, полки и ящики которых блестели инкрустациями; в трех из четырех буфетов верх был застеклен, и за одним из этих стекол что-то двигалось; поскольку для домашнего животного место это подходило мало, Ханнер решил, что дядюшка Фаран раздобыл какую-то оживленную чарами утварь.

Все четыре стены украшали зеркала; три больших витражных окна, частью прикрытых кружевными занавесками, выходили на южную сторону – во двор и на Высокую улицу. В северной стене была большая плотно прикрытая скользящая дверь, а в восточной – две маленькие, сейчас отворенные.

Вокруг стола сидели семеро – по три чародея с каждой стороны и в дальнем конце – сестра Ханнера леди Альрис. Еще четверо чародеев стояли или прохаживались по комнате, не считая Рудиры, которая стояла у Ханнера за плечом. Очевидно, они о чем-то говорили – он ясно слышал с лестницы их голоса, но сейчас все молча смотрели на Ханнера. Ни одного из четверых пленников сюда не привели.

– А где... – начал он.

– Пленники заперты в их комнатах, – ответила Рудира, прежде чем он успел закончить. – Остальные еще спят.

– Если желаешь, милорд, я их разбужу, – предложил Йорн, стоявший у стены.

– Нет необходимости. – Неуверенно, чувствуя себя неуютно под взглядами дюжины пар глаз, он пересек комнату и занял место во главе стола.

Раньше он никогда не сидел во главе стола, и это ему совсем не понравилось: место по праву принадлежало его дяде. Как человек знатный, Ханнер с детства привык отдавать приказы слугам и солдатам и ожидал некоторых знаков почтения, но и сам он всегда был подчинен кому-то: родителям, дяде, правителю, городским сановникам. Ему, конечно, случалось оказываться обладателем самого высокого ранга за столом – но только в дворцовой кухне или в таверне, и никогда – в парадной столовой. Было очень странно сидеть в высоком резном кресле и смотреть вдоль всего стола.

Перед ним стояла чистая тарелка, а поблизости – полупустые блюда с хлебом и ветчиной и кувшин со слабым пивом. Ханнер заметил, что другие не стали дожидаться его, чтобы начать есть; Берн еще не убрал грязную посуду и рассыпанные крошки.

Ножом Ханнер подцепил кусок ветчины, переправил его на тарелку и потянулся за пивом и принесенной Берном оловянной кружкой.

– Милорд, – обратился к нему Йорн, когда Ханнер налил себе пива, – я должен вернуться в часть.

Удивленный, Ханнер поднял взгляд.

– Что, чародейство развеялось? – спросил он, опуская кувшин.

И понял, что должен был спросить об этом раньше, как только спустился и увидел поджидающую его Рудиру. Это было самым главным, единственным, что на самом деле могло повлиять на его поступки.

– Нет, – сказал Йорн.

– Нет,-повторил Зарек. Он сидел слева от Ханнера. – Смотри!

Его тарелка взвилась в воздух, потом снизилась и принялась крутиться; во все стороны полетели хлебные крошки. Одна шлепнулась Ханнеру в пиво.

– Прости. – Тарелка упала с высоты примерно в фут и громко звякнула.

– Ничего. – Ханнер взял кружку и поглядел на плавающую в ней крошку, потом поднял взгляд и заметил полные молчаливого осуждения глаза Берна. Ничего не поделаешь, он слуга, а Зарек, хоть и в отрепьях, – гость; слуге полагается терпеть любые выходки. Ханнер, морщась, залпом осушил кружку и поставил ее на стол.

– Итак, чары по-прежнему здесь, – проговорил он. – А вообще за ночь хоть что-нибудь изменилось?

Остальные переглянулись; сперва все молчали, потом Зарек сказал:

– Так хорошо, как здесь, я не спал долгие годы, спасибо вам за замечательную постель, но больше ничего не было.

– Из дворца ничего не слышно? – Вопрос был задан Альрис, но она посмотрела на Берна.

– Со времени вашего прибытия, милорд, никто не приходил, – отвечал Берн.

– Может, кто-нибудь получал какие-то вести другим способом? – Ханнер оглядел стол и тех, кто стоял вокруг. – Может быть, кому-то было послано сновидение?

Чародеи молча разводили руками.

– Альрис?

– Ничего я не слышала, – замотала головой та. – Если и был какой-то сон, я не помню.

– Мне был сон, – заявила Рудира. – Не послание, нет – кошмар. Очень мерзкий. Огонь, я падаю, задыхаюсь... все мешается, и... что-то будто меня зовет.

С полдюжины голосов зазвучало разом:

– И меня тоже!

– И меня!..

– Нo это же было раньше, – выбился из общего хора голос какой-то молодой женщины. – Из-за всего этого я и проснулась, до того, как обнаружила, что могу творить чудеса. Мне снилось, что я лечу и горю на лету, а потом я упала, и все падала, падала, и утонула в земле, точно в омуте, а земля сыпалась на меня, и погребла меня, я попала в ловушку и задыхалась... и тут я проснулась и обнаружила, что мои простыни кружатся в воздухе.

Снова разом зазвучало несколько голосов, но на этот раз они не соглашались друг с другом – кое-кто твердил, что кошмары приснились им позже, уже здесь, в особняке.

– Тихо! – рявкнул Ханнер. Он встал и обратился к Рудире: – Когда тебе привиделся кошмар?

– Я не спала, когда на меня снизошла сила, – ответила она. – У меня что-то будто вспыхнуло в голове... и я смогла взлететь и... ну, об остальном все вы знаете. А сон про то, как я горела, падала и задыхалась, я увидела только здесь, в этом доме.

Ханнер кивнул и показал на Йорна.

– Мне ничего не снилось, – проговорил солдат. – Когда поднялся крик, я не спал и начал помогать другим в казарме – ну, и обнаружил, что могу двигать вещи.

Следующий, Алар, сын Агора, спал, когда на город обрушилась неведомая магия, его пробудил кошмар, который возвратился, правда, не с такой силой, когда он лег спать в доме лорда Фарана.

Следующая, та молодая женщина, чьи простыни кружились над ней, была разбужена кошмаром, но он не возвращался. Ханнер спросил ее имя, и она назвалась Артальдой Прелестной.

В конце концов выяснилось, что из одиннадцати присутствующих чародеев четверо, когда пришла сила, бодрствовали, а семерых оставшихся разбудил кошмар, причем один и тот же – об огненном полете в земляную ловушку. Четверым – двоим из тех, кто не спал, и двоим, видевшим кошмар раньше, страшный сон, хотя и не такой пугающий, приснился здесь, в особняке на Высокой улице.

Ни Ханнеру, ни Альрис, ни Берну не снилось ничего, насколько они могли вспомнить.

– Второй сон был другим, – сказала Дессет с Восточной Стороны, толстушка, одна из тех, кому кошмар снился оба раза. Накануне, пока отряд наводил порядок в городе, она была среди летунов. – Меня что-то звало. А в первый раз, по-моему, нет.

– Меня звало тоже, – согласилась Рудира.

– А меня звало оба раза, – заявил Варрин-Ткач, последний из летунов, дважды видевший страшный сон. Обретение им магических способностей имело самые разрушительные последствия – его дом еле уцелел.

В это время в столовую вошел еще один только что проснувшийся чародей, и Рудира тотчас взяла его в оборот.

– Снилось тебе что-нибудь ночью? – требовательно спросила она.

– Что? – переспросил чародей, паренек по имени Отисен, сын Окко.

Рудира повторила вопрос. Отисен, сын фермера, который оказался в городе ради того, чтобы посоветоваться со жрецом, как раз когда появилась новая магия, недоуменно оглядел смотревших на него людей.

– Снилось вроде, – сказал он. – Точно не помню.

Рудира, похоже, готова была допрашивать его дальше, но тут вмешался Ханнер.

– Вряд ли это имеет значение, – проговорил он. – Думаю, уже ясно, что здесь действовал какой-то общий фактор – нечто, породившее ваши кошмары и наделившее вас странной магической силой. Ясно и то, что на разных людей это нечто повлияло по-разному – именно поэтому кто-то из вас более могуществен, у кого-то более яркие сны и так далее. Выяснять точно, какое воздействие на кого оказано, не так уж и нужно. А вот что, возможно, нужно и важно – так это выяснить, что оно такое, постоянен ли эффект и можете ли вы что-то еще, о чем до сих пор мы не знаем. Нам известно, что сила не исчезла, что кошмары все еще снятся, – но сны видели не все, и во второй раз они были, похоже, не такими яркими, как сначала. А теперь скажите: заметил ли кто-нибудь еще что-то необычное? Может быть, магия ослабла?

Чародеи переглянулись.

– Вчера, когда все только началось, было много крика, – заметила Рудира.

– Это из-за кошмаров, – сказал Зарек. – Я проснулся от своего крика, и другие вокруг меня – тоже. Я так перепугался, что решил, будто вот-вот свихнусь.

– Может, так и случилось, – сказал кто-то. – Может, мы все свихнулись, и теперь все нам только мерещится.

– Не думаю. – Ханнер взмахом руки отмел предположение. – Что-нибудь еще?

Ни у кого больше никаких соображений не было.

– Прекрасно, – заключил Ханнер. – Так все-таки магия со временем ослабевает или нет?

Неожиданно началось общее движение: чародеи начали испытывать свои умения – заставляли летать предметы, двигали мебель, не прикасаясь к ней, и так далее.

Рудира не шевельнулась, и Ханнера это заинтересовало. Она просто смотрела.

Йорн медленно поднимался, пока его вытянутая вверх рука не коснулась потолка. Он заговорил первым.

– Если что с магией и происходит, милорд, то она усиливается.

Раздался хор подтверждений.

Ханнер кивнул, размышляя, что делать дальше. Он понятия не имел, ни как долго чародейство продержится, ни насколько оно распространилось, – да и касается ли это дело его вообще. Он оказался здесь, а не дома во дворце, потому что был в городе, когда все началось, и потому, что попытался хоть что-то сделать. Но его ли это на самом деле обязанность?

– Милорд, – настойчиво проговорил Йорн, – мне пора идти. Я должен был доложить о прибытии уже много часов назад.

– А мне пора домой, – сказал Отисен. – Только сперва я поем, – поспешно добавил он, заметив ветчину и хлеб.

– Но вы же чародеи, – сказал Ханнер.

– Я – солдат.

– Магам запрещено служить в солдатах.

– Но я не маг. Я нигде не учился, я не волшебник и не колдун, не призываю ни богов, ни демонов – просто могу кое-что делать. На меня наложили заклятие, но магом это меня не делает!

– А я – не маг и не солдат, – добавил Отисен, набив рот хлебом и ветчиной.

– Мы что, пленники здесь? – поинтересовалась Рудира.

– Ну разумеется, нет, – ответил ей Ханнер. Он считал, что собранная им команда останется вместе, пока существуют чародейство и его тайна, но теперь он видел, что это глупо: чародейство может не исчезнуть никогда, а тайна его, возможно, никогда не будет разгадана. Он снова сделал не то. – Вы правы, и я прошу у всех вас прощения. Вы вольны уйти – все, кто пожелает – и вольны остаться. Спасибо, что помогли мне вчера ночью, а если кто-то решит остаться, помочь мне с пленниками и попробовать выяснить побольше о случившемся – что ж, буду рад. Я обещал своим помощникам награду, но коль скоро правитель отказывается и пускать нас во дворец, и признавать ваши усилия, единственное, что я могу предложить во исполнение своего обещания, – еда и кров.

– Благодарю, милорд, но еда и кров ждут меня в другом месте, – сказал Йорн. – Я сразу отправлюсь туда, если не возражаешь. – Не тратя более слов, он прошагал к выходу; минутой позже Ханнер услышал, как хлопнула входная дверь.

– Я уйду, как только поем, – заявил Отисен.

Ханнер откусил кусок ветчины, запил пивом и оглядел остальных.

– Я остаюсь, – сказала Рудира.

У Ханнера потеплело на душе; он уже начал тревожиться, как будет справляться с вандалами, арестованными прошлой ночью, если все чародеи уйдут. Ведь он обязан держать пленников под замком до тех пор, пока не передаст суду.

Если бы не арестанты, Ханнер просто выставил бы всех, кроме Берна, запер дом, а сам отправился домой, но пока эта четверка заперта наверху, а у него нет точных предписаний, что с ними делать, он привязан к месту. И обязан стеречь их. Йорн был единственным обученным стражником в команде, его отсутствие станет весьма ощутимым, если пленники попробуют вырваться или сотворить еще что-нибудь, но Рудира, похоже, обладает самой большой силой, хотя Варрин почти равен ей, – а она остается и сможет, если понадобится, справиться со всей четверкой.

– А остальные? – поинтересовался Ханнер.

Зарек рассмеялся.

– Если ты думаешь, что я вернусь на Стофутовое поле, когда могу спать в особняке, – ты безумец.

– Я вернусь во дворец, как только меня впустят, – сказала Альрис.

Ханнер кивнул. Он был уверен, что Альрис пропустят, что паникерский эдикт правителя уже отменен, но не удивился бы, если бы оказалось, что чародеям во дворец хода по-прежнему нет. Поэтому он и не мог взять и просто отвести туда пленников.

–Я хотел бы, Альрис, чтобы ты сначала сходила и узнала, что происходит, и рассказала мне. Мне нужно знать, что делать с той четверкой, что заперта наверху. – Чем скорее они перестанут быть его заботой, тем лучше, к тому же Рудира может не захотеть оставаться здесь до бесконечности.

– Если я сейчас уйду, можно мне потом вернуться? – спросила Дессет. – Мне хочется успокоить домашних, но и знать, что случилось, тоже хочется, к тому же вы все такие... ну, вы понимаете.

– Можешь вернуться, когда захочешь, – заверил ее Ханнер. – А если дядя нас отсюда выставит или нам надоест тут сидеть и мы разойдемся по домам, приходи во дворец и спроси меня.

Дессет кивнула. В конце концов все, кроме Рудиры и Зарека, решили уйти; правда, кое-кто обещал вернуться. А Отисен, пока ел, передумал.

– На хуторе меня так и так не ждут раньше, чем через пару дней, – заявил он. – Если я полечу туда, я доберусь быстро, можно отправиться завтра или даже послезавтра... и вообще, я хочу знать, что и как.

– А ты можешь летать? – удивился Ханнер. – Прошлой ночью, насколько я видел, ты не летал.

– Летал немного, – вгрызаясь в ветчину, ответил Отисен. – А теперь, кажется, у меня получается лучше.

– Я рад, что ты остаешься, – сказал Ханнер. – Но если хочешь учиться летать, учись, пожалуйста, в саду, а не в доме.

Отисен улыбнулся и кивнул – отвечать с набитым ртом ему было затруднительно.

Остальные разошлись задолго до полудня, и Ханнер наконец закончил завтрак. Трое оставшихся чародеев – Рудира, Зарек и Отисен – помогли Берну убрать со стола и прибраться в столовой, стараясь не мешать погруженному в раздумья Ханнеру.

Он пытался решить, что делать с чародеями, особенно пленниками, но обнаружил, что мысли его занимает дядюшка: зачем бы ему такой огромный и роскошный дом и почему он сделал из него тайну – в конце концов он ведь не женат, так что все его великое множество любовниц не наносит особого оскорбления ни морали, ни обычаям. Одиннадцать спален, не считая комнаты Берна! Четыре этажа...

И что находится на верхних двух этажах? Ханнер вспомнил, как Берн говорил: туда нельзя никому, кроме Фарана. Так что же дядюшка прячет там?

Это вовсе не мое дело, сказал он себе, да и излишнее любопытство к добру не приведет. И вообще, следует думать о чародеях.

Маги ли они? А может быть, с ними случилось то же, что с ведьмами во время Великой Войны, и магические способности свалились на них помимо их воли? Но если так, то не убило ли кого-нибудь из ведьм столь свободное расходование Рудирой ее новой силы?

И какую роль играют сны? А крики?..

Он вспомнил прошлую ночь, когда шел по Рыночной улице, проводив Мави домой...

Все ли у Мави в порядке? Захватило ли ночное безумие и ее? Надо выяснить это, и он выяснит – при первой возможности.

Кстати, можно бы сходить прямо сейчас...

Пленники, напомнил он себе, да не просто пленники, а обладающие опасной силой, нельзя оставить их в дядином доме под охраной только нищего, уличной девки, мальчишки-хуторянина и управителя.

Да и самих нищего, шлюху и хуторянина нельзя оставить здесь без присмотра? Ханнер слишком плохо знает их, чтобы доверить дядюшкины богатства.

Придется попросить Альрис или Нерру сходить к Мави. Да так будет и приличнее.

Он очень надеялся, что с ней все в порядке. Он вспомнил, как споткнулся па ровном месте, как раз когда поднялся крик. Если она так же споткнулась на лестнице, то могла упасть...

А кстати, с чего это он споткнулся?

Он нахмурился и ответа искать не стал.

Так что же ему делать с чародеями?