Текст книги "Левая рука Кальва (ЛП)"
Автор книги: Лори Витт
сообщить о нарушении
Текущая страница: 8 (всего у книги 9 страниц)
***
Мы с Арабо сопровождаем Друса в город. Проходим мимо рынка, приближаемся к амфитеатру через ряды таверн и борделей, и наконец останавливаемся перед ветхим домишком, который выглядит так, будто держится только на капризной воле богов.
– Пришли, – говорит он.
Я, удивленно вскинув бровь, смотрю на здание:
– Это здесь?
– Здесь мы встречались раньше, – он жестом приказывает мне следовать за ним, – самое укромное место в городе.
Укромнее некуда. Думаю, здесь найдут кого-нибудь, только когда это полуразвалившееся строение наконец рухнет, и вигилы* вытащат из-под обломков раздавленные тела.
Узкий коридор похож на взбесившийся лабиринт, иногда тесный проход перегораживают изогнутые балки, поддерживающие потолок. Друс ловко обходит препятствия, но нам с Арабо протискиваться гораздо сложнее. Еще более узкая лестница ведет на второй этаж, ступени скрипят и трещат под нашим весом.
Наверху все тоже самое, дерево старое, рассохшееся и потрескавшееся. Дрянная каменная кладка раскрошилась от времени и ветров. Друс толкает полуразвалившуюся дверь.
– Арабо, посторожи снаружи. Севий, пойдешь со мной, – он смотрит на нас. – В эту комнату заходит только Верина. Ясно?
– Да, доминус, – в унисон отвечаем мы.
Оставив телохранителя за дверью, Друс ходит туда-сюда по скрипучему полу. Мы молчим. Домишко стонет и кренится, словно каждый наш вдох грозит разрушить его окончательно.
Мы поворачиваемся на звук голоса и шагов и замираем, когда дверь открывается.
– Сюда, – Арабо пропускает Верину.
Она входит, и когда Арабо закрывает за ней дверь, бросает на меня осторожный взгляд, но затем поворачивается к Друсу.
– Я спешила как могла, – говорит она, – ты написал, что это срочно и…
– Я написал? – Друс смотрит на меня широко открыв глаза и возражает ей. – Это я получил письмо от тебя.
– Ничего не понимаю, – мотает головой Верина, – я ничего не посылала.
Мы обмениваемся взглядами.
Приближаются голоса. Крики. Шаги.
Мы медленно поворачиваемся к шаткой двери.
И на нас обрушивается хаос.
Комментарий к Глава 12
*Вигилы – городская стража
========== Глава 13 ==========
Из коридора доносятся крики и звуки борьбы.
– Нам нужно выбираться отсюда, – отступает от двери Друс.
Я оглядываю крохотную комнатушку:
– Но здесь только один выход.
– Может, и нет, – Верина проскальзывает мимо нас к окну, – внизу повозка. Если мы…
Дверь с треском распахивается. Арабо запинается о порог, втаскивая за собой Луция. Друс пытается удержать их, но они оба падают на пол.
– Луций, сукин сын! – рычит Друс и с размаху бьет его в челюсть.
Двое неизвестных мне мужчин появляются в дверном проеме. Один устремляется к Верине, но я преграждаю ему путь и сбиваю с ног. Его клинок падает на пол, и, пока мы боремся, Верина подбирает оружие.
Второй противник нападает на меня. Я хватаюсь за дубинку в его руке, но он прыгает на меня, оттолкнув от валяющегося в отключке подельника. Я врезаюсь раненой спиной в стену, жгучая боль заволакивает разум, и я пропускаю удар в солнечное сплетение. Я мычу, ругаюсь и заезжаю локтем ему в висок, тут же хватаю за волосы и впечатываю колено в лицо. Колени у него подгибаются, и я швыряю его на пол, после чего не мешкая сворачиваю шею, как Иовите.
Подхватив его дубину, вскакиваю на ноги.
Верина прижалась к стене, а Арабо, держа в руке нож, загораживает ее спиной. Он спокоен и собран, как хищник, и готов броситься на Луция при первой возможности.
Друс и Луций яростно борются за оружие Луция, и, вцепившись в клинок с двух сторон, налетают на стену. Комната сотрясается, от удара все вокруг покачивается. Друс бьет снова, и тут на них откуда-то сыпятся щепки.
– Осторожнее, стена! – ору я. – Она сейчас рухнет!
Друс отпихивает Луция в сторону, но тот продолжает размахивать руками.
Первый нападавший, которого я вырубил, когда он пытался схватить Верину, не настолько неподвижен или без сознания, как я думал. Воспользовавшись тем, что всем не до него, он в одно мгновение толкает Арабо на пол и сбивает меня с ног пинком под колени. Я падаю, едва успев выставить блок. Перехватываю его руку, оружие падает и отлетает в сторону. Я обоими кулаками изо всех сил бью его по ногам, заставляя потерять равновесие.
Впрочем, он быстро вскакивает и пытается завалить меня снова. Стена царапает спину, и боль снова ослепляет меня, давая ему шанс швырнуть меня на пол. Сверкает лезвие, но Арабо кидается на него, отталкивая от меня.
Я слышу дикое рычание и, подняв глаза, успеваю увидеть, как Луций врезается плечом в живот Друсу, и они оба налетают на стену, в которой вырублено окно.
На стену и сквозь нее.
Стены и балки рушатся. Оба пытаются за что-нибудь ухватиться, но трухлявое дерево крошится у них в руках. Друс ищет точку опоры. Луций цепляется за толстую доску. Они висят, но не падают.
Мы с Арабо бросаемся к Друсу. В этот момент Луций заезжает локтем ему в лицо. Пальцы Друса отцепляются от доски, но он успевает ухватить Луция за тунику, и они оба исчезают из вида.
Они падают на землю с тошнотворным звуком. Улица взрывается криками и воплями.
– Друс! – Верина бежит к зияющей дыре в стене.
Последний злоумышленник устремляется к Верине и успевает схватить прежде, чем я выкрикиваю ее имя. Длинное лезвие, блеснув на солнце, глубоко вонзается ей в бок.
Верина охает, широко распахнув глаза. Убийца выдергивает кинжал, отшвыривает ее, и, прежде чем я успеваю перевести дыхание, она падает в дыру, исчезая вслед за Друсом и Луцием.
Криков внизу становится еще больше. Еще больше хаоса.
Я хватаю убийцу и в порыве слепой ярости впечатываю кулак в его лицо снова и снова, даже после того, как он перестает сопротивляться, и только когда Арабо тихо бормочет: «О боги…», останавливаюсь и оглядываюсь по сторонам.
Арабо бессмысленным взглядом уставился в проем.
Я сворачиваю злоумышленнику шею и бросаю обмякшее тело на пол.
Когда я выпрямляюсь, Арабо говорит:
– Надо убираться отсюда. Немедленно.
Мы выбегаем из комнаты вниз по шатающейся лестнице и через узкий коридор выскакиваем на улицу.
У двери толпятся люди. Мы локтями прокладываем себе путь.
Несколько очевидцев теснятся вокруг Верины и сломанной повозки. Женщина истекает кровью, ее нога неестественно изогнута, она едва шевелится.
Но Друса и Луция нигде не видно.
– Где они? – оглядывается Арабо. – Они не могли…
– Те двое, – кто-то лихорадочно тычет в сторону переулка, – они ушли туда!
Мы с Арабо срываемся в указанном направлении.
По мере того как дорога уводит от рынка в бедные районы, толпа становится реже, но мы все равно не видим никаких следов Друса и Луция.
Дорога раздваивается, Арабо отправляется налево, я – направо. Дома стоят гораздо ближе друг к другу, в их тенях и расщелинах можно драться, перевязывать раны, сидеть в засаде, умирать…
Боги, покажите мне Друса. Молю, приведите меня к нему…
Они упали со второго этажа. Если они смогли обогнать нас и забраться так далеко от повозки, сломавшейся под их весом, то их раны, наверно, не слишком серьезны. Пока. Не думаю, что они разбежались в разные стороны.
Узкая тропа выводит меня к перекрестку, откуда дороги и переулки расходятся во все стороны, как спицы колеса от телеги. Я резко останавливаюсь, тяжело дыша, и пытаюсь понять, куда они могли отправиться.
Из-за угла выбегает Арабо:
– Ты нашел его?
Я мотаю головой:
– Потерял обоих.
– Проклятье! – он оглядывается и поворачивается ко мне. – Если они могут двигаться, то не остановятся. Скоро начнет темнеть, и… боги, Севий!
Я моргаю.
– Что?
Он потирает шею.
– Твоя туника. Она в крови.
Я завожу руку за спину, и касаюсь мокрой ткани. Когда я подношу пальцы к глазам, они все красные.
– Ты в порядке? – спрашивает он.
– В полном, – облизываю губы, голова внезапно начинает кружиться, словно потеря крови дала о себе знать лишь сейчас, – просто открылись раны.
Он кладет руку мне на плечо.
– Надо отправить тебя обратно в лудус.
– А как же Верина? И Друс?
– Только богам известно, куда пропал Друс, – он прикусывает губу. – Нам надо вернуться и позаботиться о Верине, но сначала ты должен показаться медику.
Я киваю, и мы спешно возвращаемся переулком к суматохе под дырой в стене второго этажа.
Беснующаяся толпа запрудила пространство вокруг повозки и окровавленной изломанной женщины, которая без движения лежит на земле.
Арабо хватает меня за руку.
– Надо убираться отсюда.
Я показываю на повозку:
– А как же Верина?
Он оглядывается через плечо и качает головой:
– Она мертва. И скоро здесь будет не продохнуть от вигилов, – он подталкивает меня к другому переулку, – пошли.
Я бросаю последний взгляд на Верину, но она смертельно спокойно и бледна, как ее белоснежное платье. Точнее, то что осталось белым. Я больше ничего не могу для нее сделать и иду за Арабо к выходу с рынка.
– Куда мог исчезнуть Друс? – спрашиваю я.
– Если он жив, то вернется в лудус, – отвечает Арабо, – ему больше некуда идти.
– Если только он не думает, что за ним придут именно туда.
– Кто? – оборачивается Арабо. – Кто за этим стоит?
Я колеблюсь с ответом.
– Точно не знаю.
– Но в этом был замешан Луций.
– Он и Иовита.
Арабо бормочет, качая головой:
– Ублюдки, – он поворачивается ко мне. – Ты думаешь это еще кто-то? Из фамилии?
– Я не знаю.
Арабо минуту молчит. Когда в поле зрения появляется лудус, он шепотом говорит:
– Люди не должны знать, что Друс пропал. Иначе в фамилии начнется хаос.
– Если я вернусь в лудус, они, скорее всего, убьют меня.
– Куда еще ты можешь пойти?
Я вздыхаю, но ответить мне нечего.
– Темнеет, – говорит Арабо. – Мы зайдем через задние ворота, и я прослежу, чтобы тебя никто не заметил, – он смотрит на мою спину, изогнув бровь, – все равно, тебе нужно не в казарму, а в лазарет.
– Ты правда считаешь, что там я буду в безопасности?
– Да, если я доплачу медику, – он скользит по мне взглядом и добавляет. – При таких обстоятельствах, думаю, Друс простит, если мы залезем в казну лудуса.
– Надеюсь, – бормочу я. – Что ты скажешь людям о Друсе?
Арабо снова умолкает.
– Что у него дела в городе, и что бойцы должны продолжать тренировки в его отсутствие.
– Они поверят тебе?
Арабо ускоряет шаг.
– Боги, я очень на это надеюсь. Но это зависит от того, кто из них в курсе задуманного убийства.
– А если он действительно погиб? – от этой мысли меня передергивает.
– Тогда мы ничего не можем поделать.
***
Я кривлюсь и сыплю проклятиями, пока медик заново зашивает мне спину.
– Не двигайся, – говорит он.
– Тогда намажь побольше того бальзама, – ворчу я.
Он проводит влажной тканью по ранам. Я втягиваю воздух сквозь сжатые зубы.
– Ты хотел побольше, – заявляет он и убирает тряпку. Но когда он снова принимается накладывать стежки, боль уже не такая острая.
– Все еще латаешь его? – в голосе Арабо смесь заботы и веселья. Подняв на него взгляд, я вижу, что он хмурит брови гораздо сильнее, чем прежде.
– Я буду в порядке, – оглядываюсь я на медика. – Надеюсь.
– Сам виноват, что не позволил ему зашить раны прошлой ночью, когда они были свежие, идиот, – со слабой улыбкой отрезает Арабо.
– Я не хотел будить его…
Медик не вмешивается, но втыкает иглу немного сильнее.
Арабо морщится вместе со мной, но молчит.
Когда медик заканчивает накладывать швы и повязки, и мы с Арабо остаемся наедине, я шепчу:
– Есть новости?
– Луций только что вернулся, – он показывает на одно из окон, откуда видна тренировочная площадка, – на тележке гробовщика. Избитый до синевы, как и многие из нас, только голова у него разбита всмятку с одной стороны, да нож торчит в горле.
Сердце начинает биться быстрее:
– Думаешь, его убил Друс?
– Надеюсь, – бормочет Арабо. – Вопрос в том, где он сейчас? – он нервно барабанит пальцами по столу. – Его либо арестовали, либо убили. Иначе он бы уже вернулся.
– Мы должны что-то сделать, – я провожу рукой по волосам. – А не просто ждать очередную телегу гробовщика.
– Я знаю, – тихо отвечает Арабо. – Пока гладиаторы верят, что Друс в городе решает деловые вопросы, но это не продлится долго. Если они пронюхают, что он может не вернуться…
Я выдыхаю, но ничего не отвечаю.
За окном привычные звуки тренировок сменяются свистом и скабрезными шутками.
– Что, во имя богов… – с помощью Арабо я встаю, и мы подходим к окну.
Один из охранников ведет через двор невысокую молодую женщину. Ее узкие плечики ссутулены, широко распахнутыми глазами она настороженно косится на мужчин.
Что, впрочем, оправдано: она одета и накрашена, как шлюха, и двор, полный агрессивных самцов, для нее не самое подходящее место.
– Кто она? – спрашиваю я.
– Не знаю, – отвечает Арабо. – Оставайся здесь, пойду проверю.
Он уходит, и через пару минут возвращается, женщина робко следует за ним.
– Она пришла к тебе, – говорит он.
– Ко мне? – я перевожу взгляд на нее.
Она кивает:
– Меня зовут Сидония. Мне приказали привести тебя.
– Куда?
– В бордель моей хозяйки.
Я поднимаю чистую тунику, которую принес Арабо:
– Я не в состоянии обслуживать. Возьми кого-нибудь другого
Сидония не двигается.
– Мне приказали привести именно тебя. Мама Лукреция сказала, ты должен прийти немедленно.
Я прикусываю губу. Это бордель, где я трахал римских жен, а еще докладывал Атаю, и, при случае, самому Кальву. Наверняка, меня ждет один из них.
Мы с Арабо переглядываемся.
Я говорю девушке:
– Прости, мы на минуту.
Она кивает и отходит в сторону.
– Она может что-то знать о Друсе, – шепчет Арабо.
Я бросаю настороженный взгляд на девушку:
– Или заманивать и убивать всех, кто связан со смертью Верины.
Или вернуть меня настоящему хозяину.
– Так что мы будем делать?
Я прикусываю нижнюю губу:
– Не думаю, что у нас есть выбор. Мне придется пойти и узнать, что она хочет нам сказать.
Или что он хочет нам сказать. Но это может быть связано с Друсом. Боги, молю…
– Может, ты и прав, – говорит Арабо. – Я пойду с тобой.
– Спасибо, – скривившись, заставляю себя встать на ноги. Надеваю тунику на саднящую и горящую спину, швы зудят под грубой тканью, но израненная плоть привлечет слишком много внимания за пределами лудуса. Да и в самом лудусе тоже.
Мы с Арабо подходим к девушке, которая ждет нас у окна, пожевывая большой палец.
– Хорошо, – говорю я, – мы идем.
Сидония напрягается:
– Не вы. Только тот, кого зовут Севий.
Мы с Арабо обмениваемся взглядами.
– Я не пойду без него, – отвечаю я, – он может ждать на улице, но в этом городе слишком много людей, желающих нам смерти.
– Хорошо, – смиряется она, – но в бордель он заходить не будет.
– Согласен, – шепчу я, не зная, во что, во имя богов, я ввязался на этот раз.
========== Глава 14 ==========
Следуя за Сидонией, я несколько раз едва не поворачиваю назад. Арабо постоянно бросает на меня встревоженные взгляды, он тоже чувствует себя не в своей тарелке. Это может оказаться пустой тратой времени, и мы идем туда зря. К тому же это опасно.
Боги, что мы творим?
Но эта женщина, хозяйка борделя, может знать что-то о Друсе. Вдруг он жив, и она знает, где он находится.
Или это Кальв. В последний раз он вызывал меня очень давно, а сегодня его жена погибла. Он может ждать меня, чтобы потребовать отчет или просто убить.
Фортуна, Юпитер, кто угодно милосердный, молю, присмотрите за мной, и где бы Друс ни был, не оставьте и его тоже.
Перед выходом Арабо дал мне небольшой кинжал, на всякий случай. Он спрятан у меня под одеждой, и я держу большой палец на рукояти, просто чтобы быть уверенным: он все еще при мне.
Мы доходим до борделя, Арабо остается ждать снаружи, а Сидония ведет меня внутрь.
В воздухе стоит густой запах духов и пота.
Несколько шлюх, развалившись на подушках и мехах, в ожидании клиентов пьют вино из разрисованных чаш.
– Мама Лукреция, – говорит Сидония, – я привела, как ты приказывала.
– Лета, – не глядя на меня, отрывисто распоряжается хозяйка, – сходи с ним.
Одна из шлюх встает. Ее темные волосы занавешивают лицо, скрывая черты. Она не говорит, не смотрит на меня, лишь жестом показывает следовать за ней и направляется вглубь коридора. Она идет, слегка прихрамывая, и защитным жестом прижимает к боку ладонь. Она хорошенькая и наверняка приносит заведению кучу денег – худощавая, зеленое шелковое платье облегает тонкий, слегка изогнутый стан. Чудо, что она занята мной, а не более выгодными клиентами, и мне жаль, что из-за какой-то грубой скотины ей теперь тяжело ходить.
Мурашки снова ползут по спине: кто ждет меня? Кальв. Наверняка Кальв. Молюсь, чтобы там оказался Атай или кто-нибудь из слуг Кальва.
Кто угодно, только не он сам.
Привычно нащупываю рукоятку спрятанного под туникой кинжала, перепроверяя, что он на месте. Из одних комнатушек раздаются звуки страсти. Из других – тихое бормотание. От рева какого-то мужчины едва не содрогается весь бордель, но я не нахожу в себе зависти ни к нему, ни к тому, кого он трахает. Мое тело в любом случае не выдержит любовных упражнений, а если и выдержало бы, тревога слишком давит на меня, чтобы изображать похоть за пару монет.
Женщина останавливается перед хлипкой деревянной дверью, не отличающейся от остальных. Она открывает ее, заходит внутрь и предлагает мне присоединиться.
Две масляные лампы и закрытое ставнями окно дают слишком тусклый свет, чтобы я мог рассмотреть комнату в деталях. Звук наших шагов скрадывает толстый ковер. Я закрываю за собой дверь и вглядываюсь в полумрак в поисках признаков того, что мы не одни.
Кальва здесь нет. Как и Атая.
С облегчением выдыхаю, но чувствую растерянность. Зачем меня сюда привели, если их тут нет?
Оглянувшись на Лету, тихо спрашиваю:
– У тебя для меня сообщение?
Она медленно поворачивается, тонкой рукой откидывает с лица прядь волос, позволяя мерцающему свету озарить лицо.
У меня подгибаются колени.
Длинный парик и яркий макияж не в состоянии изменить знакомое лицо, а особенно голубые глаза, которые я бы узнал и за тысячу шагов. Воздуха мне хватает только на то, чтобы выдохнуть:
– Друс?
– Да, – так же приглушенно отвечает он.
Я подхожу медленно, осторожно сокращаю дистанцию между нами, будто одно неверное движение вышвырнет меня из этого сна, но да, это он. Действительно он. Когда между нами остается пара шагов, я набираю в легкие воздух и протягиваю к нему руку:
– Друс, ты… ты…
– Женщина?
– Жив..
Я целую его. Он не реагирует, застыв в моих объятиях, но через мгновение выдыхает и отвечает на поцелуй, скользя одной рукой по моему плечу и прижимая другую к бедру.
Боги, он на самом деле здесь. Действительно жив. Я погружаюсь в дурман, и, удерживая Друса за шею одной рукой, позволяю другой руке осторожно изучать его тело, убеждаясь в реальности происходящего.
Не скрытая броней, истина проявляется в мягком изгибе талии под моей ладонью и нежных округлостях прижатой ко мне груди, и я мысленно представляю себе женщину, приведшую меня в эту комнату.
Отстраняюсь и смотрю на Друса, убеждаясь глазами в том, что уже известно рукам. Ошибки быть не может.
Как и отвращения.
– Друс, я не… я не понимаю.
– Глаза не лгут тебе.
Его… Ее слова звучат вымучено. Покорно. И хотя это по-прежнему голос Друса, я впервые осознаю, что он выше мужского, хотя и на тон ниже женского.
Отведя взгляд, она скрещивает руки на груди, сморщившись от движения левого плеча.
– Но… – я облизываю губы. Так много вопросов. Слишком много вопросов. И один из них: – Что ты… здесь делаешь?
От удивления она широко раскрывает глаза, словно ожидала от меня совсем другого.
Я переступаю с ноги на ногу.
– Что происходит?
Друс переводит взгляд на дверь.
– Лукреция моя должница. Она не знает, что именно происходит или то, что я и есть Друс, она всего лишь приютила меня. Я пришел сюда, потому что никому не придет в голову искать меня здесь, – она косится на одежду и краснеет, – никто не подумает искать меня здесь в таком виде.
– Но ты хотел, чтобы я нашел тебя.
Друс тяжело вздыхает, и когда наши глаза встречаются, не могу понять, как я мог увидеть перед собой женщину. Пронизывающий взгляд голубых глаз остается прежним, даже когда они обведены углем и скрыты париком. Те же самые голубые глаза я видел, когда мы тренировались, когда Друс дрался наравне с мужчинами, когда он отправил меня в яму, когда он побеждал гладиаторов больше его в два раза и осаживал ланист на арене.
И голос, пусть он и звучит тихо и неуверенно, тот же самый, что я знал все это время:
– Севий, мне нужна твоя помощь.
Я снова переступаю:
– С?..
– Мне нужно, – она прерывается на полуслове. Бормоча ругательства, делает шаг назад и с новыми проклятиями, которые я слышал множество раз в лудусе, срывает парик и отшвыривает его в сторону. У меня перехватывает дыхание: пусть тело остается безусловно женским, но лицо принадлежит Друсу, которого я считал погибшим. Мужчина… женщина… я не… я не понимаю.
Потирая лоб, Друс вздыхает. Уронив руку на бедро он – или она – смотрит мне в глаза.
– Во-первых, ты должен поверить: Верина не была моей любовницей. Никогда. Просто безопаснее было притворяться.
– Безопаснее? – моргаю я. – Безопаснее, чем что?
Он сглатывает:
– Чем позволить кому-то узнать, что она была моей матерью.
– Твоей… – я медленно опускаю взгляд, принимая Друса таким, как сейчас, изящным, одетым в шелк и жемчуга. Встретившись с ним глазами, я шепчу. – Стация.
Он снова кивает:
– Да, так меня звали раньше.
Я медленно облизываю губы:
– А Каесо твой сын.
– Да, Каесо… – его голос дает слабину, – Каесо мой сын. И мне нужно, чтобы ты помог забрать его у моего отца, – он проводит дрожащей рукой по коротким волосам.
– Теперь, когда моя мать мертва, Каесо в опасности, и я не могу… – он в отчаянии кивает на руку, прижатую к бедру, – я не могу драться в таком состоянии. Боюсь, я не смогу выбраться с сыном живым.
– Он в опасности? – переспрашиваю я. – В доме твоего отца?
– В Империи нет места, где бы он был в большей опасности, чем в доме моего отца. Мать единственная оберегала его. Поскольку ее больше нет, у отца не осталось причин держать его в доме, и лишь богам, известно, что может случиться.
– Но почему? Собственный внук…
– Внук-ублюдок, – цедит Друс сквозь зубы. – Что бы ни решил отец, уверен, это будет сделано тихо и как можно дальше от Помпей. Если открыто выгнать или продать ребенка из собственной семьи, даже если этот ребенок – незаконнорожденный, сразу после смерти моей матери, то это дурно скажется на его репутации политика.
Мы молчим. Не могу представить, что Кальв может сотворить подобное с собственным внуком, но он уже убил собственную жену. А дочь, мать его внука, каким-то образом тайно превратилась в ланисту.
– Прости меня, я… – я скольжу взглядом вниз по его телу, затем смотрю в лицо, – как ты стал…
Он переводит дыхание и пожимает плечами:
– Как я стал ланистой Друсом, если был рожден Стацией Лаурея?
Я киваю.
Он прикусывает щеку и откашливается.
– У нас мало времени, помоги мне одеться.
Друс взглядом показывает в угол комнаты, где к подушке прислонен его нагрудник, а рядом сложена серая туника.
– Я не могу одеть его сам. Не с этим… – он показывает на руку. – Снять было несложно, но…
– Не надо оправдываться, – говорю я, – ты ранен. Я понимаю.
Я беру тунику и нагрудник.
Здоровой рукой он тянется к завязке на плече, но не решается. Осматривает свой женский наряд и стреляет в меня взглядом:
– Севий, тут…
– Друс, – шепчу я, – я помогу тебе.
– Я знаю, но… – он сглатывает.
Я кладу одежду на меха и обхожу его сзади. Мягко отвожу его руку от плеча:
– Позволь мне.
Он снова колеблется, но в конце концов убирает руку. Я дергаю за завязку, и она распадается на две тонкие ленты. То же самое делаю на втором плече. Тонкий яркий шелк спадает, соскальзывая к его ногам.
Теперь нет сомнений в том, что скрывал Друс все это время. Узкие плечи. Плавный изгиб талии и бедер, вдоль которых мои руки скользили мгновение назад. Когда он слегка поворачивается, становится видна недвусмысленная выпуклость груди, не скрытой больше кожаным доспехом. Даже грубые шрамы, темнеющие на его теле, и перевязанные бедро и плечо портят стройную грациозную фигуру не сильнее, чем у женщин, сражающихся на арене во время Аполлинариев.
Друс пытается прикрыться руками, но вздрагивает и с болезненной гримасой опускает руку на раненое бедро. Я беру одежду и помогаю ему одеться. Когда туника опускается на его узкие плечи, Друс выдыхает.
Опустив руки ему на плечи и наклонившись, я целую его в шею. От моего тихого «повернись» он вздрагивает.
Очень медленно он подчиняется. Никогда бы не помыслил, что в глазах Друса может застыть такой сильный страх.
Обвожу кончиками пальцев его лицо:
– Я думал, ты умер.
– Я бы умер, – он облизывает губы, – не приди ты…
– Я бы не оставил тебя, – я касаюсь его щеки, – и не допущу, чтобы с твоим сыном что-нибудь случилось.
Друс прикрывает глаза, и я скорее угадываю, чем слышу тихое «спасибо».
– Каесо знает? – спрашиваю я. – Что он твой сын?
Друс медленно качает головой.
– Нет, – вздыхает он, – говорить ему было слишком опасно. Мы с матерью хотели подождать, пока он не подрастет, чтобы понимать последствия раскрытия моей тайны.
– Мудро, – он почти одет, остались лишь пояс и нагрудник. Друс не может справиться с широким ремнем, не потревожив раненое плечо, и я делаю это за него.
Друс прочищает горло:
– Так ты хотел узнать, как…
– Мне любопытно, – я поправляю его нагрудник, – но только если ты сам захочешь рассказать.
Он вздыхает и приглаживает ладонью короткую стрижку.
– Должно быть, боги посмеялись в день моего рождения. Они прекрасно знали, что я должен был родиться мужчиной, но подарили мне это тело, – он корчит гримасу и жестом показывает на себя. – С раннего детства я тайно убегал с виллы, одетый как мальчик. Никто ничего не подозревал. Но я рос, появлялись… признаки. Я думал, что прячу их, но, очевидно, делал это недостаточно хорошо, – он смотрит на меня. – Недостаточно для пяти парней, которые однажды загнали меня в угол за храмом Аполлона.
Я с трудом перевожу дыхание и едва не роняю его нагрудник.
Друс втягивает воздух сквозь зубы.
– Они пригрозили, если я хоть слово скажу о том, что они сделали, то мой отец узнает, как я назывался мальчиком каждый раз, когда покидал виллу. Одни только боги знают, как бы долго все это продолжалось, если бы не Каесо.
Он опускает взгляд и стискивает руки так сильно, как позволяют раны. .
– Они оставили тебя в покое только когда узнали, что ты ждешь ребенка?
– Конечно. Никто из них не хотел оказаться отцом Каесо и жениться на мне. Для отца я оказался бесполезен. Я отказывался жить как женщина. Меня лишили девственности, и вскоре рождение ублюдка станет этому доказательством. Ни один мужчина в городе не взял бы меня в жены, какое наследство ни предложил бы мой отец. Думаю, он убил бы меня собственными руками, не найми мать дюжину телохранителей, чтобы защитить от него и других людей, желающих мне смерти.
Во рту сухо, слова просто испаряются с языка.
Друс продолжает:
– Мы с Вериной решили, что для ребенка будет безопаснее, если я исчезну. Представили дело так, будто я умер, когда родился Каесо. В тот день отец был в Сенате, и я смог покинуть дом, – невысказанная мысль омрачает лицо Друса, он рассеянно умолкает. Берет себя в руки и горько вздыхает. – Мы знали, ему не важно, похоронят ли меня по всем правилам, и, как Верина и ожидала, он приказал кинуть меня в ров на съедение псам, – передернувшись, он добавляет, – он хотел бросить туда и моего сына, но моя мать воспротивилась.
– И она вырастила его, – я рассеянно мну кожу доспеха, – после твоего ухода.
Друс кивает. Он проходит мимо меня и склоняется над миской с водой в углу комнаты.
– Но почему ты остался в Помпеях? – спрашиваю я, когда он погружает руки в воду. – Да еще и как ланиста?
Он плещет водой себе в лицо.
– А куда мне было идти? – спрашивает он через плечо. – Помпеи – это все, что я знаю, да и денег, оставленных матерью, хватило бы ненадолго. Поэтому я остался в городе, но старался держаться подальше от родительского дома, – он зачерпывает еще пригоршню воды, – скорее всего, я просто не смог оставить сына. Просто… не смог, – его взгляд блуждает по комнате, я вижу, как он вздрагивает от собственного шепота, – поэтому я остался и сделал все, чтобы выжить.
– А лудус? Как ты попал туда… отсюда?
– Видимо, боги смиловались надо мной, – фыркает он, хватая какую-то тряпку. – Криспин увидел, как я дерусь с двумя мужчинам в два раза себя крупнее, – Друс вытирает лицо, – взял меня к себе и сделал своим учеником. А когда его убили, я унаследовал его дело, и вот я здесь.
Он поворачивается ко мне, на его лице не осталось следов краски.
Мы молчим. Он жестом указывает на кирасу, которую я рассеянно держу в руках. Не произнося ни слова, я осторожно опускаю ее ему на плечи.
Он морщится, ругается, но вместе мы водворяем ее на место.
Я затягиваю один из ремешков, и Друс передергивается, втянув воздух сквозь зубы.
– Прости, – шепчу я.
– Все в порядке, – медленно выдыхает он, – После падения… осталось несколько синяков…
– Знаю, – я закрепляю первый ремешок, – я видел их.
Он вздрагивает. Когда я затягиваю второй ремешок, он крякает и разражается проклятиями.
– Сильно больно? – спрашиваю я.
– Заживет, – от движений скрипит кожа. – К счастью, Луций смягчил мое падение. И сломал пару ребер. Впрочем, все могло быть гораздо хуже, – он бормочет что-то под нос и добавляет, – все еще пытался драться, ублюдок.
– Хвала Фортуне, что ты жив, а он нет.
– Действительно, – с кривой усмешкой отвечает Друс.
Я обхожу его по кругу и начинаю осторожно стягивать ремни на другом боку.
– Это правда, то, что говорят о тебе? Что ты прикончил половину гладиаторов, унаследовав лудус?
Друс смеется.
– Слухи множатся с каждым днем? Я… – он ежится от боли, – через десять лет будут говорить, что в тот день я убил тысячу человек голыми руками.
Я поднимаю взгляд от его доспеха:
– А как было на самом деле?
– Правда, – медленно отвечает он, – состоит в том, что я не хотел повторения бунта Спартака. По закону за убийство Криспина я мог казнить всех членов фамилии, – он замолкает, – но вместо этого, я наказал для острастки тех, кто был замешан в убийстве, а остальных предупредил, что при малейшей угрозе уничтожу всех до единого.
– И никто не усомнился в твоей угрозе?
Он тихо смеется.
– Нет. Каким-то волшебным образом слухи разнесли по всему Риму.
Я заканчиваю возиться с нагрудником и выпрямляюсь.
– Готово.
Друс поворачивается. Я смотрю ему в лицо и вижу привычный образ: короткие волосы, неизменный нагрудник, мужчина, которого, могу поклясться, я раньше боялся. Неужели все это мне приснилось? Неужели раны ослабили не только мой разум, но и тело?
Но когда наши взгляды встречаются, я вижу и мужчину, которым он является, и женщину, которую он пытается спрятать.
Он краснеет и отворачивается.
