Текст книги "Левая рука Кальва (ЛП)"

Автор книги: Лори Витт

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 9 страниц)

Друс постоянно куда-то уходит из лудуса. Иногда в одиночку, иногда с телохранителями, но обычно в это время я тренируюсь и не могу проследовать за ним, не привлекая внимания. Я не спускаю глаз с задних ворот, выжидаю, пока он не выйдет за них в одиночестве, и, наконец, это случается, когда я не занят.

Я выскальзываю со двора и следую за ним за ворота.

Он оглядывается по сторонам через каждые несколько шагов, но меня не замечает. На улицах довольно много прогуливающихся людей, так что я с легкостью лавирую между ними, скрываясь от его взгляда. Улица недостаточно запружена народом, чтобы я мог упустить Друса из виду, но, затерявшись среди зевак, я не обращаю на себя внимание.

Улица ведет от Форума к рынку, и через полквартала маскирующий меня людской ручеек превращается в плотный и суматошный поток.

Друс исчезает из вида, появляется, пропадает снова. Я было подумал, что потерял его, но он снова мелькает перед глазами, и я продолжаю его преследовать.

Какая-то телега застревает колесом в мостовой посреди улицы, останавливается, как валун в реке, собирая вокруг себя непроходимую толпу. Люди толкаются, кричат, и я, проклиная все на свете, с трудом прокладываю себе путь.

Останавливаюсь. Осматриваюсь. Многие люди одеты в серое, но серого капюшона не видно. Нигде…

Он ведет меня через рынок к развалюхе, похожей на ветхие бордели, окружающие амфитеатр.

Останавливается на пороге, и я прячусь за прилавком мясника. Друс оглядывается.

И исчезает за дверью.

Я остаюсь в тени, с непринужденным видом рассматривая людей, снующих по рынку.

Вскоре с другой стороны появляется еще одна замотанная фигура, своим желанием быть неузнанной еще больше бросающаяся в глаза. Тонкие женские пальцы прижимают капюшон к лицу. Низко склонив голову, она выделяется на фоне тех, кто идет с прямой спиной и непокрытой головой.

Медленно приблизившись к зданию, где ее, видимо, ждет Друс, она бросает взгляды по сторонам, и тут капюшон приоткрывается достаточно, чтобы рассмотреть ее лицо.

Верина.

Я вжимаюсь спиной в каменную стену и выдыхаю.

Значит это правда. Друс – любовник госпожи Лаурея, человек, которого я должен был найти.

Боги, что же теперь делать?

Я не спешу уходить. Может, мне нужны более убедительные доказательства, может, я еще не решил, каким будет мой следующий шаг, но я не могу заставить себя сдвинуться с места, пока… пока они не выйдут? Пока не уверюсь окончательно? Не знаю, но пока я просто брожу среди толпы, делая вид, что присматриваюсь к товарам, и продолжаю следить за зданием, из которого рано или поздно выйдут Друс и Верина.

И тут я замечаю его.

Завернутый в плащ, укрывшись в тени, он подобрался к двери гораздо ближе, чем я. Он едва виден, он напряжен как хищник. Следит. Ждет.

А я слежу за ним. И жду.

Он застыл на месте. Но не я.

Верина выходит первая. Ее волосы и одежда не растрепаны, но дымчатая краска вокруг глаз размазана, а на пылающих щеках пролегли влажные дорожки. Она торопливо ныряет в толпу и направляется на север, к вилле своего мужа.

Замотанная в плащ фигура приходит в движение, медленно приближаясь к ней.

Мое сердце чуть не выпрыгивает из груди, между нами слишком много людей. Он доберется до нее раньше, чем я настигну его.

Я оглядываюсь и в нескольких шагах замечаю лавку ювелира.

– Тот мужчина, – я указываю на преследователя, – Я видел, как он прикарманил твой товар!

– Что? – поворачивает голову ювелир и, пока он смотрит в сторону, я хватаю с прилавка браслет. – Что он…

– Я видел, как он взял его, – настаиваю я, – он украл то, что лежало здесь…

– Эй! – кричит ювелир, – Ты! Вернись!

Головы поворачиваются в нашу сторону.

– Тот человек! – ювелир бешено тычет в него пальцем. – Он вор!

Замотанный мужчина оглядывается, а я как бы невзначай встаю так, чтобы он не смог увидеть меня. Пока прохожие гонятся за ним, думая, что он вор и вынуждая его свернуть с дороги, ведущей на север, в проулок, я украдкой возвращаю браслет на прилавок. И ухожу из лавки, спеша догнать Верину.

Я держусь от нее на расстоянии, не упуская из виду, до самой виллы. Там я позволяю теням скрыть меня и жду, пока охранники не откроют ворота. Она благополучно возвращается домой, а я возвращаюсь по темнеющим улицам. Миную рынок и обхожу Форум с южной стороны, чтобы не столкнуться с человеком, преследующим Верину, и возвращаюсь в лудус.

Всю дорогу мое сердце бешено колотится. Подтвердились не только мои подозрения о связи Друса и Верины, выяснилось, что в это вовлечен еще один человек. Не сложно догадаться, что он там делал, что было у него на уме. Даже если он не собирался убить Верину или Друса, сомневаюсь, что его намерения были добрые.

Я мог позволить ему довести дело до конца. Просто стоять в стороне, и пусть эту ситуацию разрешит кто-то другой.

Но я не могу. Не могу поступить так. Меня, как и любого в фамилии, казнят при малейшем подозрении в убийстве Друса, но даже будь моя жизнь в безопасности, я просто… не могу.

Очевидно, что за этой попыткой последует другая. Я не могу рисковать, положившись на удачу.

Вопрос в том, как я могу быть уверен, что мне удастся остановить его в следующий раз?

***

– Доминус, – я стою перед ним навытяжку, а он, как обычно, пьет вино, сидя в любимом кресле.

– Гладиатор, – он едва заметно кивает, и я позволяю себе слегка расслабиться.

– Доминус, – я пытаюсь не коситься на Арабо и второго телохранителя, смутно различимого за спиной Друса, – мне нужно поговорить с тобой. Наедине.

Друс смотрит на меня поверх чаши и взмахивает свободной рукой.

– Оставьте нас.

Слуги уходят. Дверь закрывается. Мы остаемся одни.

Друс выжидательно смотрит мне в глаза.

Я заставляю свое сердце успокоиться.

– Мне нужно отлучиться из лудуса. На несколько дней, не больше.

Он застывает.

– Зачем?

– Тот, кто шлет сообщения наружу, – торопливо поясняю я, – в лудусе никак себя не обнаруживает. А таскаясь за каждым, кто выходит из ворот лудуса, я только вызову подозрения, – я ищу в выражении лица Друса признаки того, что перешел границы дозволенного.

– Продолжай, – его голос ничего не выражает.

Я делаю глубокий вдох.

– Если я буду снаружи, то смогу незаметно проследить за ним. И узнать, с кем он встречается.

Друс прищуривается и слегка наклоняет голову, но молчит.

– С твоего разрешения, – продолжаю я, – я бы хотел ненадолго прервать тренировки. Семь дней, возможно, меньше. Если бы я мог подготовиться до того, как он выйдет из лудуса, и проследить за ним так, чтобы никто не заметил моего отсутствия…

Ланиста барабанит пальцами по стенке чаши.

Взгляд его становится рассеянным. Мое сердце стучит как бешеное.

– То есть ты просишь, чтобы я освободил тебя от тренировок, – наконец произносит он, – перед самыми Римскими Играми?

Я перевожу дыхание.

– Да, чтобы найти того, у кого есть связь с кем-то снаружи.

В этот раз он замолкает надолго.

Затем медленно кивает.

– Хорошо, – он откидывается на спинку. – Я разрешаю. И ожидаю, что ты будешь возвращаться до заката. Иначе… – он делает взмах, – ты свободен в передвижениях, если это нужно для того, чтобы найти злоумышленника.

Вот и все, и я с трудом удерживаю вздох облегчения:

– Благодарю, Доминус.

– Я жду результатов, – говорит он, – будешь докладывать мне каждый вечер по возвращении, и если я узнаю, что ты потратил драгоценное тренировочное время зря, жди последствий.

Фантомная боль обжигает мне спину, напоминая о каждой отметине, оставленной плетью в яме в мою первую ночь здесь.

– Я понимаю, Доминус.

– Хорошо. Свободен.

***

Весь день я держусь как можно дальше от лудуса. Один раз я встречаюсь с Атаем и говорю ему, что еще ничего не выяснил. Он предупреждает, что Кальв теряет остатки терпения и клянется отозвать меня через неделю.

Большую часть времени в ожидании Друса я слоняюсь по улице, связывающей лудус и рынок.

Тщетно. За четыре дня он ни разу не вышел за ворота лудуса.

Зато выхожу я, и мои отлучки не остаются незамеченными.

В первый день, когда я после отчета Друсу возвращаюсь на тренировочную площадку, лишь пара голов поворачивается в мою сторону. Сикандар и Хасдрубал добродушно подшучивают, расспрашивая, где меня носило, пока они надрывались на тренировках. На второй день вопросы звучат более резко и несут в себе смутную угрозу. На третий никто не произносит не слова, но все смотрят мне вслед.

Я напряженно жду расспросов, но их нет. Ни во время еды, ни по дороге в казармы. Тишина выбивает меня из колеи. Я вспоминаю, как меня отделали в ночь по прибытии сюда, и нервничаю еще сильнее. Когда охранник запирает мою клеть, я трижды проверяю замок.

Дважды вскакиваю, чтобы проверить его снова.

Дверь заперта, но в и первую ночь было также. Это не помешало тем людям добраться до меня. А ведь тогда они не были злы. У них не было причин подозревать меня в чем-либо, кроме излишней самонадеянности относительно места в здешней иерархии.

И сегодня, как и тогда, мне не остается ничего, кроме как лежать здесь и ждать их визит, если он состоится.

Движение. Почти не слышное, но тем не менее… Судя по шагам и дыханию, их гораздо больше одного.

Как рой невидимых насекомых, они приближаются к двери.

Щелчок. Скрип. Замок. О боги…

Сердце выпрыгивает из груди. Поворачиваю голову к двери.

Звон. Звон. Звон. Скрип. Скрип.

Я подскакиваю с лежанки и делаю шаг к двери. Тени снаружи едва различимы во тьме. Невозможно сосчитать. Один?

Пять? Дюжина? И…

Огромная ручища выныривает из открывшегося проема и хватает меня за горло. Затем другая. Я вцепляюсь в предплечья, пытаюсь разжать пальцы, но мой слух притупляется. Сознание затуманивается. Наступает темнота.

Я грохаюсь коленями об пол, и мир снова обретает четкость под звуки скрипящей двери. Ладонь, затыкающая мне рот, не дает ни единого шанса закричать.

Меня толкают на пол. Кто-то прыгает мне на спину. На одну руку наступают. Другую прижимают коленом. Чей-то вес давит на ноги.

– Молчи, – рычит кто-то на ухо, – или я сверну тебе шею. Понял?

Я киваю насколько позволяет рука, зажимающая мне рот. Через секунду она исчезает.

– Где ты пропадал последние несколько дней, – спрашивает Сикандар, и я понимаю, что именно он сидит на моей спине, – и какие делишки ты обсуждаешь с Друсом по возвращении? – он вдавливает меня лицом в каменный пол. – Говори…

– Тише, Сикандар, – резко вмешивается кто-то, я думаю, это Луций, – не оставляй следов на его лице.

– Что? Не оставлять…

– Хочешь, чтобы Друс что-то заподозрил?

Ответа нет, но давление ослабевает.

– Отвечай, – похоже, это Квинт, – немедленно.

Я делаю вдох, и в рот попадает грязная солома с пола. Я кашляю, отплевываюсь и морщусь, когда ко мне наклоняется Сикандар.

– Говори, – рычит он прямо мне в ухо, – или утром на лестнице с тобой случится несчастный случай.

Я сплевываю остатки пыли и соломы.

– Возвращаясь в лудус, я отчитываюсь перед хозяином, – цежу я сквозь сжатые зубы. – Это его приказ, клянусь.

– Отчитываешься о чем?

– О том, что вернулся, идиот.

– И куда же ты ходишь, – в спину сильнее упирается колено, – говори, Севий.

Я морщусь от того, что ребра грозятся треснуть под его весом.

– О чем ты докладываешь хозяину? – требует ответа Луций.

– Говори, гладиатор. О чем ты ему рассказываешь?

– О чем? – переспрашиваю я. – А о чем я могу ему рассказать. О том, что вы стаскиваете меня ночью с лежанки…

Пинок в бок заставляет меня утихнуть.

– Достаточно. Что вы обсуждаете за закрытой дверью?

Мое сердце бьется о сдавленные ребра.

– Ничего, что касалось бы фамилии.

– Тогда что? – сплевывает Сикандар. – Говори, будь ты проклят.

Я судорожно придумываю ответ.

– Мунерарий Августалий, он… – под давящим коленом Сикандара дышится тяжело. – Он хочет нарисовать меня на афише. Для игр. Портрет выдающегося бойца.

Давление на спину чуть ослабевает.

– Он левша, – говорит кто-то.

Скривившись, я пытаюсь вдохнуть немного воздуха.

– Ему было нужно, чтобы я продемонстрировал свои бойцовские навыки. И посидел, пока художник изображает мое лицо на афише.

– Я ему не верю, – бормочет Луций, – он якшается с Друсом с тех пор, как…

– Потому что Друс до сих пор считает меня одним из тех, кто шлет послания из лудуса, – говорю я, пытаясь извернуться и через плечо рассмотреть говорящих, – он подозревает меня, идиот.

– Как и мы, – парирует Луций. – Либо ты общаешься с кем-то снаружи, либо шпионишь за нами для Друса, – бесшумное движение. Следующие его слова звучат намного ближе, как будто он встал на колени за моей спиной. – Насколько мы можем судить, Севий, ты угроза для каждого человека в этой фамилии.

– Я ни для кого не опасен. Клянусь.

– Тебе же лучше, если это так, – слова Квинта пропитаны смертоносным ядом. – Мы наблюдаем за тобой. За каждым твоим шагом. За каждым твоим разговором с хозяином.

– Какие бы дела ни связывали тебя с Друсом, – подхватывает Квинт, – ты можешь обсуждать их во дворе.

– А если он зовет меня к себе? – спрашиваю я, вздрогнув, когда колено парфянина упирается мне в спину.

– Если он зовет тебя к себе, что ж, это его право, – отвечает Луций. – Но если ты сам побежишь к нему, то пожалеешь, что мы не свернули тебе шею сегодня.

– И запомни, – заканчивает Сикандар, – если ты дашь нам хотя бы повод подумать, что ты предал нас, и из-за этого кто-то из нас окажется в опасности, мы обеспечим тебе случайное падение с лестницы.

Он сильнее вжимает колено мне в спину.

– Понял?

Я морщусь от боли и с трудом выдыхаю:

– Понял.

Колено исчезает. Нога едва задевает меня. Дверь закрывается. Коридор пустеет.

А я не могу сомкнуть глаз до утра.

***

Они следят за мной, как и обещали. Стоит мне уйти или вернуться, стоит сделать хоть взгляд в сторону комнаты Друса. Я почти не сплю, вскакивая с лежанки при каждом звуке, что могли бы издать люди, пришедшие напомнить мне о своих угрозах или исполнить их.

Семь дней, предоставленных мне Друсом, на исходе. У меня осталось время до заката, и мне нечего предъявить ему. Сомневаюсь, что он выпустит меня снова, не сейчас, когда приближаются Римские игры.

Прячась в тени неподалеку от задних ворот лудуса, я не могу найти себе место. Шрамы под туникой, на щеке и подбородке беспрестанно пульсируют, напоминая, что даже если Друс и дал мне еще немного времени, угрозы других гладиаторов по-прежнему реальны. Этим утром Фортуна впервые на моей стороне: Друс покидает лудус. Один. Я следую за ним по улице, мимо Форума, через рынок к какому-то зданию, затерянному на шумной, узкой улочке, кишащей людьми.

Как я и подозревал, я не единственный, кто интересуется тайными любовниками.

На расстоянии следует еще один мужчина, его лицо скрыто капюшоном. Когда Друс исчезает внутри дома, незнакомец остается ждать снаружи, расслабленно и небрежно подпирая стену, если не обращать внимания на руку, лежащую на рукояти на поясе.

Наблюдая за закрытой дверью, он внимательно разглядывает толпу. Поворачивается налево, проверяет дверь, поворачивается направо, проверяет дверь. Он настороже, как бродячий кот, пальцы сжимаются и разжимаются на едва заметной рукояти.

Мне не видно его лица, но, похоже, меня он не заметил. Когда я медленно приближаюсь к нему справа, его поза не меняется. Солнце еще не высоко, повсюду лежат глубокие тени, не говоря о стремительно густеющей толпе, так что мне легко затеряться. Просто и потерять его из вида, и сердце у меня екает из-за каждой телеги, проезжающей между нами, или человека, загораживающего мне обзор.

Госпожа Верина появляется на пороге, и он приходит в движение.

Как и я.

Он приближается к ней, а я следую за ним, считая шаги и подстраиваясь под его темп. Ему остается примерно десять шагов до Верины, когда я заступаю ему путь, и, как я и рассчитывал, мы налетаем друг на друга. Изображая попытку удержаться на ногах, я заезжаю локтем ему в грудь.

Он отшатывается, но тут же выпрямляется.

– Эй! – хватаю я его за руку. – Смотри куда идешь!

– С дороги! – вырывая руку, рычит он и снова устремляется за Вериной.

– С дороги? – я хватаю его снова и дергаю на себя. – Ты ударил меня, гражданин!

Он выкручивает руку, пытаясь вырваться, и я бью его в лицо кулаком. Он уворачивается, резко разворачивается и наносит удар мне в живот, заставляя согнуться пополам. Солнце блестит на металле, и я слышу чей-то крик, когда лезвие рассекает воздух. Я блокирую его запястье ладонью. Кинжал с лязгом падает на землю, и я хватаю его второй рукой.

Он пытается отстраниться.

– Эй, да что тебе… – и тут капюшон соскальзывает с его головы.

Наши глаза встречаются.

Я срываю капюшон и ошарашено замираю.

– Иовита?

– Будь ты проклят, идиот, – рычит он, – из-за тебя нас обоих убьют.

– Не я хожу по улицам с ножом.

Он пристально смотрит на меня.

– Отпусти меня, гладиатор. Это не твое дело.

– Правда? – завожусь я. – Тогда что аукторат делает на рынке с ножом за поясом?

– Защищает свою шкуру, – он безуспешно пытается оттолкнуть меня, – от грязных плебеев, которым везде мерещится опасность.

– Ну конечно. Единственная опасность здесь – это ауктораты, рыскающие по улицам с оружием, – с усмешкой отвечаю я.

Он хмурится, затем бросает взгляд мне через плечо и грязно ругается. Я сильнее сжимаю его запястье и оглядываюсь как раз вовремя, чтобы увидеть выходящего из здания Друса.

Иовита хватает меня за одежду и затаскивает в ближайший переулок, где нас не увидят люди с улицы, включая нашего ланисту. Он вдавливает меня в стену и приставляет к шее другой нож.

– Я же сказал, это не твое дело. Возвращайся в лудус, приступай к тренировке и забудь о том, что видел, иначе я перережу тебе глотку во сне.

Я сглатываю, и кадык задевает лезвие.

– Почему ты преследуешь его?

– Друса? – смеется Иовита. – Думаешь, я приперся сюда, чтобы следить за ним?

– Тогда женщину.

Иовита сразу прекращает смеяться, и кинжал сильнее впивается в горло.

– Это твой последний шанс, Севий. Убирайся. Немедленно.

– Скажи мне вот что… – я не договариваю и отбрасывая его руку с ножом. Клинок падает на землю, и я со всей силы заезжаю Иовите в челюсть. Он быстро выпрямляется и снова впечатывает меня в стену. А потом бьет меня в солнечное сплетение. Снова.

Он подается назад, но я заезжаю коленом ему между ног, и он хрипит от боли. Я замахиваюсь на него, и когда я едва не теряю равновесие, он пихает меня локтем в грудь, и мы оба валимся на мощеную мостовую.

Кулаки, ноги, локти, колени, в ход идет все, чем можно нанести удар. В какой-то момент Иовита протягивает руку к оброненному оружию. Я осознаю это за мгновение до того, как лезвие успевает вспороть мое бедро. Я пригвождаю его руку к земле и трижды жестоко и быстро бью его в лицо. Пока он оглушен, хватаю его за другое запястье, но он намертво вцепился в нож.

Он пытается ударить меня головой, поэтому я вскакиваю и вынуждаю его перевернуться на живот. Завожу руку ему за спину, он продолжает пытаться достать меня, но когда я начинаю выкручивать руку, он издает рев боли, и нож выпадает из ослабевших пальцев.

– Ты покойник, Севий, – рычит он, и пытается высвободить руку. Пробует подняться, но я снова фиксирую его, в этот раз обхватив шею.

– Не думаю, – отвечаю я, пока он все еще пытается вырваться. Я усиливаю захват на его горле. Иовита задыхается и брызжет слюной, трепыхаясь подо мной.

Ему удается освободить одну руку и перекатиться на бок, и я слишком поздно понимаю, что он снова завладел ножом. Он замахивается, лезвие сверкает в опасной близости от моего локтя.

Я спешно хватаю его за голову и дергаю ее вбок. Слышится тошнотворный хруст, Иовита замирает и обмякает.

Тяжело дыша, с отчаянно колотящимся сердцем, я выкарабкиваюсь из-под него. Вокруг никого, кто мог бы что-то слышать или видеть, поэтому я убираюсь как можно дальше, поспешно покидаю переулок и кружу по улицам, пока не оказываюсь на безопасном расстоянии от тела Иовиты, где-то среди полуразвалившихся лачуг.

Удостоверившись, что я один, наконец-то останавливаюсь и перевожу дыхание.

Что собирался сделать Иовита? Убить Верину? Убить их обоих, и Верину, и Друса? Действительно ли Кальв послал его? Зачем, кто еще работает на него, и только ли мне дано задание собрать сведения? Кто еще получил приказ убить? И почему я не получил такой приказ? Или возможно, все еще впереди? Меня передергивает, когда я задаюсь вопросом, как скоро до Кальва дойдет весть о смерти его человека в лудусе – если Иовита действительно был его человеком? И что тогда?

Что случится с Вериной? С Друсом? Со мной?

Если в фамилии оказался один человек, собравшийся причинить вред Верине, скорее всего, есть и другие. Возможно, среди них есть и те, кто просто собирает сведения, и те, кто должен убить. Вероятно, они работают на Кальва. Кому еще интересна Верина и ее интрижки? Я должен предупредить Друса, даже если наш разговор наедине вызовет новые сомнения. Я обязан предостеречь Друса, даже если каждый мой шаг, особенно после смерти Иовиты, только усугубит подозрения фамилии.

У меня просто нет выбора. Никому из фамилии нельзя доверять. Друс и Верина в смертельной опасности. Будь прокляты все угрозы, но я должен предупредить его.

========== Глава 11 ==========

– Севий, да что с тобой творится? – Тит подбирает с земли мой меч и подает его мне рукоятью вперед. – Вот почему нельзя прерывать тренировки на несколько дней кряду, идиот! Если Друс увидит, как ты дерешься, то ты сразу окажешься в яме.

– Если доживу до этого события, – бормочу я под нос. Я вернулся утром сразу после столкновения с Иовитой, а сейчас уже далеко за полдень. Друса все еще нет. Чтобы избежать новых подозрений, я сразу присоединился к бойцам, тренирующимся на площадке, но чувство тревоги не отпускает меня. Надо поговорить с Друсом, и как можно скорее.

Тит стучит мечом по своему щиту:

– Давай, еще разок. Может, в этот раз ты не будешь драться как баба?

– Как баба? – усмехаюсь я и принимаю защитную стойку. – Ты прямо напрашиваешься, чтобы тебе отрезали кое-что лишнее.

Он тоже встает в стойку и машет мне щитом:

– Ну давай, попробуй.

Мы начинаем новый раунд, но едва успеваем скрестить мечи, как скрип петель заставляет нас повернуть головы к воротам.

Во двор входит какой-то человек. Один из охранников машет из-за его спины новичку:

– Позови хозяина, немедленно. Ступай!

Новичок срывается с места и, промчавшись через площадку, скрывается за углом. Спустя минуту он возвращается, едва поспевая за Друсом и его двумя огромными телохранителями.

У меня екает сердце. Он здесь? Когда он вернулся?

– Ты Друс? – спрашивает незнакомец.

– Я, – отвечает Друс, скрещивая руки на груди, – а кто интересуется?

– Я просто возвращаю кое-что, принадлежащее тебе.

Он поворачивается к воротам и свистит. Тут же появляется раб, медленно толкающий перед собой тележку, и у меня перехватывает дыхание.

Все оборачиваются, шум тренировок стихает, и в наступившей тишине слышен только скрип колес.

И жужжание мух, роящихся над телегой.

Раб наклоняет тележку, и с нее вместе с грязной соломой скатывается тело. Голова болтается на сломанной шее и бьется о землю, поднимая облако пыли.

– Судя по жетону, он твой, – говорит гробовщик. Раб бесцеремонно отпихивает тело ногой и выравнивает тележку. Перед уходом гробовщик оборачивается. – Хорошего дня, господин.

– Что? – Друс показывает на тело. – Ты собираешься просто бросить тело у меня во дворе?

Мужчина пожимает плечами:

– Я делаю свою работу. На жетоне написано, что он принадлежит тебе, так что теперь это твоя проблема, – он подзывает раба. – Пошли.

Колеса тележки скрипят и трещат, гробовщик и его раб уходят, оставив после себя труп и роящихся над ним мух.

Друс выплевывает им в спину проклятие. Затем он смотрит на тело и резким жестом приказывает своему телохранителю:

– Переверни его на спину, хочу посмотреть, кто этот идиот.

Телохранитель переворачивает труп, и готов поспорить, что только я не удивлен, узнав Иовиту, мертвыми глазами уставившегося в небо.

Сердце бьется где-то в горле. Я с трудом удерживаю дрожь в коленях. Друс знает. Другие тоже знают. Времени мало, слишком мало, и нет никакого способа выяснить, что за опасность грозит Друсу. Больше ждать нельзя. Его нужно предупредить.

Ни о чем не догадывающийся Друс пинает тело.

– Аукторат, что ли? – ворчит он. – Дорогие ублюдки, – он подзывает щелчком пальцев одного из тренеров. – Возьми трех людей, вынеси его из лудуса и сожги где-нибудь с наветренной стороны, – он морщит нос и машет рукой перед лицом. – Быстрее. Пока проклятой мошкары не стало еще больше.

Три человека послушно поднимают тело Иовиты и выносят со двора.

Друс осматривает собравшуюся толпу.

– Что? Трупов никогда не видели? Возвращайтесь к тренировкам, пока не составили ему компанию.

Мы тут же принимаемся махать мечами. Проклятье, что мне делать? Любая попытка заговорить с Друсом наедине привлечет внимание, и тогда меня точно убьют. Теперь, когда все знают о смерти Иовиты, времени остается еще меньше. Все зависит от того, сколько еще человек замешаны в этом.

Что еще хуже, Друс остается на площадке и начинает в сопровождении телохранителей прогуливаться между дерущимися парами. Подходить к нему сейчас неосмотрительно. Только не здесь. И лишь богам известно, сколько времени у меня есть, прежде чем кто-то сделает следующий ход.

Он приближается, вот-вот пройдет мимо нас с Титом, и будь я проклят, но я не могу сосредоточиться. Мне слишком много известно. И еще больше неизвестно.

С Иовитой покончено, но, возможно, он был не один. Я кошусь по сторонам. Филосир облокотился на корыто с водой и наблюдает за двумя новичками, которые учатся обращаться с деревянными щитами. В паре шагов от него яростно сражаются Квинт и Луций, поднимая сандалиями облако желтой пыли. Есть ли у меня основания подозревать, к примеру, их? Друс собрал нас вместе, потому что мы ауктораты, но есть ли причина сомневаться в них больше, чем в других? Не знаю. Я просто не знаю.

Я знаю лишь то, что Иовита пытался убить Верину и, вполне возможно, Друса. Этот факт мучает меня, как зудящий укус насекомого.

Я должен рассказать ему.

Но вокруг слишком много людей. И они узнают, если я попрошу Друса о встрече раньше, чем будет сожжено тело Иовиты. Или их подозрений будет достаточно, чтобы перерезать мне горло только для того, чтобы увериться: мои дела с Друсом не угрожают фамилии.

Схватка с Титом завершена. Он отходит отдохнуть, а я смотрю на оружие у себя в руке. Перевожу взгляд на ланисту, прогуливающемуся по двору и наблюдающему за дерущимися бойцами. Желудок крутит от напряжения, сердце неровно стучит, но вариантов у меня мало, как и времени.

– Сикандар, – зову я здоровенного парфянина, который ожидает напарника, отошедшего попить воды. Я взмахиваю деревянным мечом. – Давай разомнемся.

– Ну держись, – он подбирает оружие и щит и присоединяется ко мне в круге.

Я не обращаю внимания на Сикандара. Привычными отработанными движениями я подставляю меч и щит, удерживая его на расстоянии, но атакую больше для виду, а не чтобы победить. Все мои мысли вертятся вокруг Друса и сокращающегося между мной и прогуливающимся по площадке ланистой расстояния. Он приближается и, видимо, собирается переговорить с одним из тренеров или проконтролировать бойцов, сжигающих тело Иовиты.

Я считаю шаги Друса. Время замедляется.

Сжимаю кулак.

Друс почти рядом. Еще ближе. Совсем близко.

Сейчас!

Без колебаний и предупреждений я швыряю меч на землю и стремительно бью Сикандара в лицо.

– Какого… – отшатывается Сикандар, но быстро приходит в себя и выпрямляется. Он сбивает меня с ног, мы с бранью барахтаемся в пыли, только кулаки мелькают. Он бьет меня в челюсть, и от боли на мгновение туманится рассудок, но драться я не прекращаю. Опрокидываю Сикандара на спину и замахиваюсь снова, но огромные ручищи вздергивают меня на ноги.

Рядом раздается крик Друса:

– Что тут происходит? Во имя…

Я вырываю руку, поворачиваюсь на голос и с размаху наношу удар.

Мой кулак встречается с его лицом

Все присутствующие дружно ахают, и, пока Друс от удара летит назад, время останавливается.

Он еще не упал, а меня уже скрутили его похожие на быков телохранители. Сдвоенный вес этих громил выдавливает весь воздух из моих легких. Они роняют меня на землю, и мне в горло впивается острое лезвие.

– Стойте! – приказывает Друс. Сидящие на мне мужчины замирают. Меч замер у моей глотки, я пригвожден к земле, но никто не шевелится. Могу поклясться, что мертвая тишина наступила во всех Помпеях.

Сикандар протягивает Друсу руку, чтобы помочь подняться.

Не обратив на него внимания, Друс вытирает текущую из носа кровь. Кровью сплевывает в пыль под ногами. И я читаю в его ледяном взгляде смертный приговор.

– Ты в порядке, Доминус?– спрашивает Сикандар.

– В полном, – рявкает Друс. Арабо тоже протягивает ему руку, но ланиста поднимается самостоятельно. Отряхиваясь от пыли, он не сводит с меня глаз. Сплюнув в песок, он приказывает. – Хасдрубал, Сикандар. В яму его. Немедленно. Пока я не убил его на месте.

Сикандар с Хасдрубалом молча тянут меня за собой, уводя с тренировочной площадки.

Мне не нужно смотреть по сторонам, чтобы знать, что все гладиаторы и тренеры смотрят мне вслед и гадают, не свихнулся ли я.

И не убил ли только что их всех.

Мы выходим со двора, и Сикандар впивается пальцами мне в руку.

– Ты сошел с ума? – шипит он. – Тебе повезло, что он не приказал распять тебя прямо на площадке!

– Ты, может, и везунчик, а вот мы точно нет, – рычит Хасдрубал, – жалкий идиот, ты…

– Это полностью моя вина, – ровно отвечаю я.

– Это не помешает Друсу порешить нас всех, – Сикандар еще сильнее сжимает пальцы. – Если даже хозяин оставит тебя в живых, почаще оглядывайся!

– Я смотрю по сторонам с первого дня здесь, – стараясь говорить сухо и уверенно, я молюсь, чтобы никто не услышал бешеный стук моего сердца.

Хасдрубал фыркает:

– У тебя, видать, в этом немалый опыт.

Мы умолкаем. Они продолжают то ли вести, то ли волочь меня в яму. Только перед спуском в подвал Сикандар зажигает факел.

Они тащат меня вниз по каменной лестнице в темный коридор, и постепенно свет факела освещает огромную деревянную дверь у нас на пути.

От промозглой сырости подвала у меня по спине бегут мурашки. Когда они резко открывают дверь, становится еще холоднее.

Я стою посередине комнаты, вытянув руки.

«Надо просто перетерпеть».

Сикандар молча вешает факел на стену, в это время Хасдрубал срывает с меня тунику. Затем они вместе надевают на меня оковы. Они спаяны с тяжелыми цепями, свисающими с двух сторон из-под потолка, и удерживают мои руки задранными и разведенными в стороны.

– Был рад знать тебя, брат, – похлопывает меня по плечу Сикандар.

– Передавай привет Гадесу, – подхватывает Хасдрубал.

Я не отвечаю. Бойцы выходят из подвала, и я остаюсь один в холодной мрачной тишине. Стою в центре комнаты, скованный немилосердными цепями, и жду.