Текст книги "Левая рука Кальва (ЛП)"
Автор книги: Лори Витт
сообщить о нарушении
Текущая страница: 7 (всего у книги 9 страниц)
Приближаются шаги. Я прикрываю глаза и медленно дышу.
Открывается дверь. Арабо заходит первым. Он дергает цепи и проверяет, не спрятана ли у меня в руках отмычка.
Затем он выглядывает в коридор:
– Он не опасен, Доминус.
Друс входит в комнату в сопровождении второго телохранителя. Ледяной взгляд направлен прямо мне в глаза, но я кошусь на плеть у него в руке. Это не та, что использовал Арабо в мою первую ночь здесь. Ремни длиннее. Жестче. С узелками. Может, даже с привязанными каменными или железными шариками, а может, это простая кожа, поблескивающая в тусклом мерцающем свете.
Что бы мне не померещилось в его глазах за те несколько странно тихих мгновений, все исчезло. И теперь передо мной стоит человек, чья жуткая репутация известна даже в Риме.
Слегка повернув голову, Друс приказывает:
– Оставьте нас.
Телохранители повинуются. Они уходят, и Друс тут же запирает за ними дверь.
Он снова поворачивается ко мне лицом.
– Скажи, почему бы мне просто не убить тебя, гладиатор, – он касается губы и показывает мне капли крови, темнеющие на подушечках его тонких пальцев. – За это я могу распять…
– Мне надо было остаться с тобой наедине, – тихо говорю я, – ты в опасности, Друс. Я…
– Что? – он подходит на шаг ближе, впившись в меня взглядом. – Говори. Какая опасность?
Я понижаю голос.
– Я пришел в твой лудус не по своей воле…
Друс отходит и скрещивает руки на груди, его пальцы крепко обхватывают рукоять плети.
– Объясни.
– Я не гражданин и даже не вольноотпущенник. И пришел к тебе не по собственному желанию. Я раб и был послан сюда с фальшивыми документами, – я смотрю Друсу в глаза. – Прости меня. Мой хозяин Кальв Лаурея.
Он размыкает губы.
– Он прислал меня в твой лудус, – я сдвигаюсь, насколько позволяют цепи, – подделал мои документы и согласие магистрата на то, чтобы я нанялся аукторатом. Деньги? Пятьсот сестерциев от магистрата? – я качаю головой. – Их дал Кальв. Он угрожал, что если я упомяну его имя в лудусе, то магистрат спросит тебя, получил ли ты семьсот сестерциев.
Друс издает сухой смешок.
– Это очень похоже на Кальва Лаурею, – затем он хмурится, – но зачем он заслал тебя в мою фамилию?
Закусив губу, я тяну с ответом.
– Он уверен, что у Верины связь с одним из здешних мужчин, и приказал мне выяснить его имя.
За одно биение сердца враждебность покидает лицо ланисты. Как и все краски. Плеть выскальзывает из его руки.
– Что ты сказал ему?
Я мотаю головой.
– Ничего. Но я уверен, что господин Лаурея хочет убить тебя или Верину. Возможно, вас обоих.
Лицо Друса становится мертвенно бледным.
Я отвожу взгляд.
– Он уже попытался. Сегодня утром. На рынке.
Друс замирает. Он приближается, почти коснувшись меня.
– Откуда ты знаешь?
Не поднимая взгляд, я шепчу:
– Потому что я остановил его.
– Ты… – он умолкает, и я представляю, как он в привычной манере изгибает бровь. – Ты остановил его?
– Да, Доминус.
Он берет меня за подбородок мозолистой рукой, и хотя он не давит сильно, я поднимаю голову, и мы смотрим друг на друга под учащающееся биение моего сердца.
– Ты остановил его, – говорит он. И это не вопрос.
– Да.
– Значит, ты был там, – он убирает руку от моего лица, – на рынке.
– Да, – я провожу языком по пересохшим губам. – Я следил за тобой.
– Ясно.
– Это был не первый раз. Я… хотел быть уверен. Что мои подозрения верны.
Он прищуривается и сжимает губы.
– Чтобы ты мог отчитаться перед хозяином.
– Нет, – торопливо отвечаю я. – Нет. Я… Возможно, когда я только появился здесь, да, я бы так и поступил, но…
Боги, я не могу думать, когда он так близко.
– Я ничего ему не сказал. Клянусь. И не собирался.
– Даже несмотря на приказ?
Я киваю.
– И когда я понял, что кто-то еще собирается навредить тебе или Верине, то решил остановить его.
Друс неотрывно смотрит на меня.
– Человек, о котором ты говоришь, что с ним сейчас? Он все еще опасен?
– Нет. Не опасен, – я сглатываю. – Он мертв.
Взгляд Друса становится рассеянным.
– Иовита.
– Да, – я мешкаю. – Прости меня, Доминус. Я знаю, это не мое дело. Но если ты встретишься с ней снова, то будешь в смертельной опасности. Вы оба.
Друс морщится.
– Я знаю, – он рассеянно касается носа, размазывая кровь.
– Прости меня, – шепчу я, – я не знал, как еще остаться с тобой вдвоем, не вызывая подозрений.
– Подозрений? – спрашивает он. – Подозрений в чем?
– Гладиаторы. Они подозревают, что я или твой любимчик, или шпион. Предатель. Они предупреждали, чтобы я не встречался с тобой. Это было… – я тяжело выдыхаю, сгибая скованные запястья, – мне было нужно поговорить с тобой наедине. И чтобы никто не подумал, что я тебе наушничаю.
– Ты пришел в мой лудус за сведениями, – он смотрит мне в глаза. – Которые теперь у тебя есть.
Его лицо и голос не выражают никаких эмоций.
– Почему ты рассказываешь об этом мне, а не Лаурее?
У меня нет ответа. Ответа, который можно было бы выразить словами.
– Кальв Лаурея мог бы убить тебя за это, – говорит Друс, – как и любой в фамилии, – он делает паузу, – как и я.
– Я знаю.
– Но ты сделал свой выбор, – говорит он больше себе, чем мне. – Почему?
Я едва дышу.
– А что мне оставалось?
– Выполнить желание своего хозяина, – он переводит взгляд с одного моего закованного запястья на другое. – Убить меня, если он прикажет.
Я облизываю губы.
– Но он не приказывал.
– Пока еще нет, – отвечает Друс. – Но ты уверен, что именно он приказал Иовите убить меня?
– Тебя и скорее всего госпожу Верину. Возможно, он приказал кому-то еще. Я не уверен.
Острый взгляд Друса все еще пронизывает меня, и я не уверен, что смог бы устоять на ногах, не удерживай меня цепи. Его голос тверд, но как всегда негромок.
– А если он прикажет тебе сделать то, что не удалось Иовите?
– Я этого не сделаю, – я выдерживаю его взгляд. – Клянусь, не сделаю.
Он молчит долго, очень долго. Кончик его языка мелькает в уголке губ, хвосты плети шелестят, когда он переступает с ноги на ногу, но он продолжает смотреть прямо на меня, и я не могу отвести от него взгляд.
Наконец, взгляд Друса соскальзывает на свисающую плеть.
– Остальные… – он смотрит на меня, – если ты покинешь эту комнату невредимым…
– Знаю. Я знал об этом до того, как ударил тебя, – цепи гремят, когда я безнадежно пытаюсь встать поудобнее и набраться решимости. – Делай, что должен.
Друс смотрит на меня нахмурившись и открыв рот. Никогда я не видел его таким неуверенным.
– Тебя уже наказывали. Ты знаешь, что…
– Да, – я давлю в себе дрожь, – знаю.
Мы смотрим друг на друга. Молчим. И не двигаемся.
Спустя бесконечность, он прячет плеть подмышку.
– Спасибо, Севий, – он касается рукой моего лица. – Ты сделал больше, чем можешь себе представить.
Прежде чем я успеваю ответить, он выпрямляется и прижимается губами к моим. Мы замираем, даже не дышим, пока он не отступает, глядя мне в глаза. Затем он обхватывает меня за шею и целует меня снова, гораздо увереннее. О боги, каждый его взгляд в мою сторону обретает смысл, как и каждый мой взгляд, когда-либо остановившийся на нем. Даже страх и ожидание боли не в силах унять жар, разгоревшийся от его поцелуя.
Я наклоняю голову, когда его губы приоткрываются, приглашая мой язык. Его поцелуй опьяняет, возможно, потому что я никогда не верил, что это может случиться, возможно, потому что это Друс, и я сжимаю кулаки, натягивая цепи, но они крепко держат меня. Несмотря на все усилия, я не могу прикоснуться к нему.
Друс отрывается от меня, и наши взгляды встречаются. Он тяжело дышит. Как и я.
Снова взглянув на плеть, он говорит:
– Боги, помогите мне, я не могу сделать этого.
Вздыхает и проводит подушечкой большого пальца по моей щеке.
– Ведь ты, скорее всего, спас жизнь Верины. И мою.
– Разве у тебя есть выбор?
Он прикусывает губу.
– Мы оба знаем, что ты не можешь просто выпустить меня отсюда. Иначе у остальных будет еще больше причин считать, что происходит что-то странное. Или решат, что могут безнаказанно нападать на тебя.
Друс закрывает глаза и тяжело вздыхает.
– Я разбил тебе лицо, – шепчу я. – Я знал о последствиях.
Он медленно кивает и открывает глаза. Легко меня целует и отступает, впервые опустив взгляд.
Сердце начинает частить, когда он обходит меня. За моей спиной он останавливается. Его кожаный нагрудник скрипит, а длинные жесткие ремни плети бьются друг о друга.
– Прости меня, Севий.
========== Глава 12 ==========
Каким-то чудом ноги все-таки несут меня вперед. Они дрожат, и каждую пару шагов я спотыкаюсь о камни, но мои ноги еще двигаются. И только пара грубых ручищ, поддерживающих меня, не дают мне остановиться и упасть на землю.
Они и заставляют меня перебирать ногами.
Во рту кисло. Голова кружится и пульсирует от боли. Я не в силах даже поднять ее и позволяю ей безвольно упасть на грудь.
И боль. Спина. Плечи. От каждого движения, каждого вздоха, они горят все сильнее. Я устал просить богов о смерти. Возможно, они даруют мне ее, возможно – нет, но у меня не осталось сил даже на молитву.
Мир становится ярче. Он слепит. Жара давит и сушит текущую кровь и истерзанную плоть. Когда к моим глазам возвращается способность видеть, я уже снаружи. Вокруг голоса и лязг оружия, но все звуки слышатся будто издалека. Или, возможно, я снова проваливаюсь в небытие, ускользая из этого мира в…
– Вставай! – рявкает кто-то мне на ухо. Удерживающие меня руки сжимаются, как клещи. Встряхивают меня. Этот толчок прочищает мой разум.
Мы останавливаемся. Под ногами песок. Голоса и звуки схваток полностью исчезли, осталось только затихающее бормотание.
– Построились! – раздается крик. – Все! Немедленно!
Топот сотрясает землю. Клянусь, каждый шаг отдается в моем теле. Наконец, все действительно замолкают и замирают.
Снова шаги, и снова хрустит песок, но на этот раз под ногами одного человека, остановившегося позади меня.
– Повернись, Севий, – голос Друса пронизывает меня холодом.
«Прости меня, Севий», – будто из прошлой жизни слышу я его шепот.
Я разбил тебе лицо, Друс. Я знал о последствиях.
Как легко было произнести эти слова тогда.
– Повернись. Спиной.
Меня отпускают, и я стараюсь удержаться на трясущихся ногах, чтобы совершить простое, но мучительное действие – медленно повернуться кругом.
До меня доносится ропот толпы и проклятия. Не уверен, но кажется, кто-то блюет. О боги, да что у меня со спиной, что даже гладиаторы не выдерживают этого зрелища?
– Севий, – произносит Друс ледяным тоном, – посмотри на меня.
Я сглатываю подступившую к горлу желчь и поднимаю голову. Приходится несколько раз моргнуть, чтобы сфокусировать взгляд.
Его лицо так же невыразительно, как и голос.
– На колени.
Я смотрю ему в глаза. Он выдерживает мой взгляд
Прости меня, Севий.
Я знал о последствиях.
– Хозяин отдал тебе приказ! – рявкает Арабо, и прежде чем я успеваю осознать, он пинает меня под колено. Другая нога подгибается сама, и я падаю на песок.
Друс проходит мимо меня. Он снова за моей спиной. Невозмутимый.
Я содрогаюсь, прямо как перед первым ударом в яме.
– Смотрите на него, – рычит Друс. – Смотрите и запоминайте. Пусть он послужит примером каждому грязному ублюдку, стоящему здесь.
Все молчат. Не уверен, что кто-нибудь вообще дышит. Даже я.
– Я этого не потерплю, – продолжает Друс.
Знакомый звук. О боги! Горло сжимается, и каждая пядь моей искромсанной плоти горит в ожидании новой боли, особенно после слов Друса:
– Если кто-нибудь из вас посмеет напасть на меня, как этот идиот, обещаю, что вот это станет только началом вашего наказания.
Свист.
Ремни высекают новые дорожки пламени на моей спине. С губ срывается непонятный звук, и я падаю вперед на дрожащие руки.
Новый свист предупреждает о грядущей боли. Ремни еще не достигли цели, а я уже блюю на песок меж своих рук. Локти едва держат тело. Еще малость, и я рухну.
Я едва ощущаю, как ремни в очередной раз взрезают мою плоть. Боль есть, а меня уже нет. Я где-то в другом месте.
Каждый ужасный удар все глубже погружает меня в темноту.
Каждый удар, счет которым я потерял.
Дрожу. Падаю.
Подламывается одна рука. Затем другая.
Раскаленный песок. Снова боль. Снова рвота. Кровь.
Меня пинают в бедро. Я мычу и переваливаюсь на бок. Песчинки впиваются в искалеченные спину и плечо.
Я моргаю, чтобы перестало двоиться в глазах, и поднимаю взгляд. На губах Друса играет презрительная усмешка, но на краткий миг, в половину биения сердца, он хмурит брови.
Тут же его лицо снова каменеет, и он отводит взгляд.
– Оттащите его к медику.
После этого он поворачивается на каблуках и уходит.
Прости меня, Севий.
Я закрываю глаза.
Меня хватают под руки. Кто-то рывком поднимает меня на ноги.
Темнота.
***
От мерзко пахнущей настойки меня снова едва не выворачивает, но она притупляет яростный огонь, сжигающий мои спину и плечи, настолько, что я легко смиряюсь с ее воздействием на желудок. Медик неспешно трудится над моей изодранной плотью, зашивая самые серьезные раны.
Наконец он заканчивает.
– Пока я не разрешу, тренироваться тебе запрещено.
– Хорошо.
Думаю, что при всем желании сейчас я бы не смог поднять даже меч.
Медик пристально смотрит на меня.
– Я серьезно. Если с Друсом будут проблемы, пришли его ко мне.
Я лишь молча киваю.
Друс. Живот крутит. Рот до сих пор горит от вкуса его губ и языка, но после вечности, что я провел, потеряв разум от боли и кровопотери, я не уверен, что это не было бредом. Мой ланиста поцеловал меня? Невозможно.
Почему ты рассказываешь об этом мне, а не Лаурее? – спросил он. – Кальв Лаурея мог бы убить тебя за это.
Я знаю.
Но ты сделал свой выбор. Почему?
Я медленно провожу кончиком языка по нижней губе, пытаясь вспомнить вкус того давно остывшего, а, возможно, и придуманного мной поцелуя. На самом деле, почему?
Медик заканчивает перевязывать мою спину и еще раз категорически запрещает мне тренироваться до выздоровления.
За мной приходит Арабо. Он заковывает в кандалы мои запястья и лодыжки, и я молча следую за ним из лазарета. Мы пересекаем двор. Я не смотрю на тренирующихся. В этом нет необходимости. Я чувствую их взгляды, любопытные, ненавидящие, даже не поднимая взгляда от песка под ногами.
Звуки схватки стихают. Кто-то останавливается совсем. Шепот. Ропот.
Боги, не оставьте меня, когда я вернусь к тренировкам, потому что ни один гладиатор не захочет связываться с бойцом, способным напасть на ланисту. Чем дальше они будут держаться от меня, тем больше у них будет шансов выжить, если я выкину что-то подобное снова. Мы все слишком хорошо знаем, что ни один ланиста не потерпит очередного Спартака у себя в лудусе, и ни один гладиатор не захочет умереть, если ланиста заподозрит возможный бунт в своих стенах. Так что, при первой же возможности, они вылезут из кожи вон, чтобы избавиться от меня.
Но сейчас, правда, я буду сидеть под замком.
Они считают, что меня усиленно охраняют, чтобы не допустить новое проявление агрессии. Что ж, тем лучше.
Арабо ведет меня в новую камеру, отделенную от бараков. В ней нет окон. Одна дверь. Два охранника, и я молюсь, чтобы их не подкупили, уговорили или каким-то образом принудили убить меня ради безопасности остальных.
Убейте меня. Смерть стала бы милосердием.
Я устраиваюсь на узкой твердой лежанке, проклиная солому, впивающуюся в плоть и повязки, передавливающие раны. О боги, хочется умереть. Или уснуть.
Хоть как-то забыться.
Вскоре, слава богам, темнота накрывает меня.
***
Не знаю, сколько я пробыл здесь. Наверно, несколько дней.
Грязную миску наполняли холодной кашей… Четыре раза? Пять? Боль ослабла, но исчезнет не скоро. Мое желание смерти или забытья сменилось скукой. Беспокойством. Стены клетки давят, и ходьба из угла в угол заставляет их сжиматься сильнее.
По крайней мере, Кальв или Атай не смогут призвать меня отсюда. Прошли все сроки очередной встречи, но я сижу взаперти и действительно не могу покинуть стены лудуса.
Я слышу грохот цепей и, подняв взгляд, вижу Арабо, держащего в руках кандалы.
– Хозяин требует тебя, – он распахивает дверь. – Немедленно.
Я покорно позволяю заковать себя. Гораздо лучше, если остальные как можно дольше будут видеть меня в таком виде и убедятся, что мы с Друсом враги.
Арабо ведет меня в знакомую комнату, где нас ждет Друс. Телохранители освобождают меня от оков и выходят, закрыв за собой дверь. Мы остаемся с ланистой наедине.
Друс сидит в своем привычном кресле, но не смотрит на меня. В его руках письмо. Губы крепко сжаты, а брови нахмурены, словно слова послания причиняют ему боль.
Он медленно, почти благоговейно, скручивает свиток. Не глядя на меня, он спрашивает:
– Твои раны. Как…
– Они заживут.
Он водит пальцем по свитку.
– Но тебе больно.
– Какое-то время так и будет, – я переношу вес с ноги на ногу, – но худшее уже позади.
Когда он вздрагивает, я добавляю:
– Это было необходимо. Мы оба это знаем.
Друс кивает и протяжно вздыхает.
– Мне нужно, чтобы ты доставил это. Верине.
Дрожащими руками он растапливает свечой кусочек воска и едва слышно добавляет:
– Мне больше некому довериться. Особенно в этом.
– Конечно, доминус.
Он молча скрепляет письмо печатью, но не вжимает ее в растопленный воск. Когда воск застывает, Друс встает и протягивает свиток, по-прежнему не глядя на меня.
Я осторожно берусь за письмо и забираю его.
Не поднимая взгляд, Друс говорит:
– Госпожа Лаурея будет на рынке сегодня после обеда. Ее сопровождает служанка. Люсия, – с трудом сглотнув, Друс смотрит на письмо у меня в руках. – Отдай его Люсии, но не говори, что оно от меня. Если она спросит, скажи, что Верина поймет от кого.
– Я все сделаю, доминус, – я прячу свиток в пояс.
– Спасибо, – наконец он смотрит на меня, и, когда наши глаза встречаются, он замирает. – Твоя спина… ты уверен…
– Она заживет.
Он смотрит мне в глаза. Мы совсем близко, достаточно для того, чтобы дотянуться друг до друга, но никто из нас не трогается с места, а в его напряженном взгляде я вижу тревогу.
После долгой паузы он говорит:
– Я до сих пор не понимаю, почему ты сделал то, что сделал. Ты знал, что я… – он прерывается и краснеет, – ты знал, что будешь наказан. Что у меня не останется другого выбора.
– Я бы поступил так снова, – вырывается у меня. – Даже сейчас.
Он размыкает губы:
– Я просто не понимаю, почему.
Я перевожу дыхание:
– Я сам не уверен. Но… ни о чем не жалею.
Мы снова смотрим друг другу в глаза, и я задаюсь вопросом, так ли трудно ему дышать, как и мне. Сердце бешено стучит, как и всегда, стоит мне увидеть Друса, и призрачное покалывание на губах говорит, что на самом деле я чертовски хорошо знаю, почему мне не хватает воздуха, почему сердце готово выпрыгнуть из груди, и почему я не раздумывая снова приму ради него любое наказание.
Он облизывает губы.
– Севий.
Я не выдерживаю. Тянусь рукой к его лицу, и, прежде чем успеваю коснуться, его руки обхватывают мою шею, и он привлекает меня к себе, едва не задев губами.
И снова мы замираем, тяжело дыша, и я уверен, что он чувствует бешеный стук моего сердца даже через свой нагрудник. Его губы совсем рядом, и дыхание согревает мои губы. Я отстраненно осознаю, что вступаю на новый путь, полный совсем других опасностей, что это полное безрассудство, но в голове остается только одна мысль, об аромате выпитого им вина, витающего в воздухе между нами.
Он выдыхает и отстраняется, не отводя взгляда:
– Я твой хозяин, Севий, но… я не буду заставлять тебя.
Я прикрываю глаза и прислоняюсь лбом к его лбу:
– Это твое право.
– И как твой хозяин, я даю тебе выбор, – наши губы едва касаются друг друга. – Я не сплю с мужчинами, которые не хотят меня, – в его шепоте чудится тихое отчаяние, – Севий, скажи мне…
Я накрываю его губы своими.
Он вцепляется мне в волосы и отвечает на поцелуй. Он нежен, но педантичен: уверен, каждое место, где меня касаются его губы или дразнит его язык, обдуманно.
Он дергает меня на себя, мы спотыкаемся, и он ударяется спиной о стену. Я ругаюсь на его броню, проклятущий пояс, не дающие покоя раны у меня под туникой и все, так сильно разделяющее нас, что я никак не могу понять, чувствует ли он то же, что и я.
Внезапно Друс кладет руки мне на плечи и отталкивает на полшага. Он бессильно откидывает голову на стену:
– Яйца Юпитера, мы не можем сделать это.
Я отступаю, но прежде чем между нами разверзается пропасть, Друс снова тянется ко мне, и я хватаюсь за края его нагрудника. Его поцелуй требователен и безжалостен, и я целиком разделяю его агрессивный голод. Мои руки скользят вниз, и пальцы кружат вдоль плотно подогнанных полос по бокам его брони. Юпитер, Нептун и Венера, я готов отдать все на свете, чтобы сорвать эти полосы и почувствовать его плоть, пусть даже через одежду. Я готов на все, чтобы преодолеть все эти…
Друс снова вырывается.
– Прости… – он смотрит мне в глаза. – Мы…
Он не может говорить. Я тоже. Я едва дышу. Словно в комнате закончился воздух.
Затем Друс прочищает горло и опускает взгляд.
– Тебе пора идти. Она скоро будет там.
– Хорошо, – я показываю на спрятанный в поясе свиток. – Уже иду.
Я поворачиваюсь к двери.
– Севий.
Я останавливаюсь и снова поворачиваюсь к нему.
– Да?
Он стоит ко мне спиной, повернув голову, поэтому я вижу только профиль.
– Ничего не было, – снова ледяной тон ланисты, но не такой резкий и жесткий, как обычно. – Или опять окажешься в яме. Ясно?
– Да, доминус.
Едва слышно он шепчет:
– Свободен.
***
Арабо снова сковывает мои запястья, и мы выходим через передние ворота лудуса. Нас провожают взглядами. Шепотками. Лишь богам известно, что гладиаторы подозревают теперь, не зная, вернусь ли я живым.
Телохранитель Друса сопровождает меня, удерживая за локоть, пока мы не скрываемся из виду. Затем он снимает с меня оковы.
– Подожду тебя здесь, – говорит он.
Я киваю.
– Я скоро вернусь.
Я проверяю снова, чтобы быть уверенным: свиток надежно спрятан под туникой, царапая и раздражая мою изорванную и еще не зажившую плоть. Он там, где должен быть, и я спешу вниз по улице, к рынку.
Пересекая Форум, я чувствую, как начинает частить сердце. Толпятся мужчины в тогах, туда-сюда ходят политики, собираясь в группы, чтобы обсудить свои политические дела. Судя по ярким пурпурным полоскам на одеяниях, среди них есть даже сенаторы. А там, где сенаторы, присутствуют и другие государственные деятели. Любой из них может оказаться Кальвом Лауреей.
На переполненном рынке этот страх отпускает, и я перестаю искать Кальва, чтобы найти его жену со служанкой.
Вокруг толпы людей, среди них много жен патрициев и их слуг. Я видел Верину лишь пару раз: когда она посещала лудус, и когда ее лицо случайно мелькнуло под капюшоном во время встречи с Друсом, но я все равно узнаю ее.
Пока я разыскиваю ее, ревность клубится у меня внутри. Я не могу уверенно назвать ее причину. Да, между мной и Друсом пылает какой-то необъяснимый огонь, над которым мы оба не властны, и он намного жарче, чем чувства, которые зажигались у меня к прежним любовникам. Но каким бы оно не было, в сравнении с тем, что связывает Друса с Вериной – это лишь свет факела рядом с великим пожаром в Риме. Меня он может хотеть, но ее он любит, я видел, как откровенно они страдают друг без друга, и спутать это с чем-то другим невозможно. Истина проста, и как бы сильно мне не хотелось единолично владеть Друсом, это желание ничего не изменит.
Вот и она. Без сомнения, та самая женщина, что приводила внука в лудус поиграть с гладиаторами.
Она у лавки ювелира в конце квартала.
Ее окружает толпа женщин, и пусть я без труда выделяю среди них госпожу Лаурея, узнать ее служанку я не в силах.
Затем Верина улыбается ювелиру и переходит к другой лавке. За ней по пятам следует молодая женщина. Они останавливаются у нескольких торговцев, продающих товар с телег и шатких палаток. Верина жестом приказывает служанке ждать и исчезает в магазине мясника за скоплением палаток.
Пока Верины нет, Люсия гуляет по многолюдному рынку, придерживая корзину у бедра.
В последний раз я осматриваю толпу в поисках Кальва или другого человека, который может следить за мной или женщинами. Удостоверившись, что преследователей нет, нагоняю служанку у телеги виноторговца.
– Ты Люсия?
Женщина оборачивается, в страхе распахивает глаза и напряженно замирает.
– Я…
– Я не причиню тебе вреда, – я понижаю голос и оглядываюсь по сторонам. – Ты Люсия, служанка госпожи Лаурея?
Глаза становятся еще шире, она отступает и кивает:
– Да.
Я засовываю свиток в корзину:
– Передай это своей хозяйке.
Люсия переводит взгляд со свитка на меня:
– От кого, мне сказать, это письмо?
– Она поймет. Скажи лишь, что это срочно.
– Как я могу быть уверена…
– Прошу, – шепчу я, – очень важно, чтобы она получила это послание. Лично.
Люсия медлит еще минуту, с опаской глядя на меня. Затем она прячет письмо на дне корзины:
– Хорошо. Я передам.
– Спасибо.
Я ухожу, не дожидаясь возвращения Верины, и бегом покидаю рынок, стараясь убежать от этого письма как можно дальше.
И с каждым шагом приближаясь к Арабо, я молюсь, чтобы на этом все закончилось.
***
Прошло несколько дней после того, как Друс отправил меня передать письмо Люсии. Мне остается лишь надеяться, что раз Друс с Вериной прекратили встречи, у Кальва не осталось причин для подозрений. Но я не уверен, что останусь в живых после того, как он доберется до меня. Останься я здесь, мне тоже конец: спина скоро заживет, и мне придется вернуться к тренировкам. Израненную плоть пробирает знакомый мороз, и я пытаюсь выбросить из головы мысли о неопределенном будущем.
Я все еще нахожусь в одиночке под усиленной охраной. Выхожу только по зову Друса или к медику, и сегодня, услышав тяжелые шаги Арабо и гремящие кандалы в его руках, пытаюсь не блевануть. Однажды он придет за мной, чтобы отвести в казармы. К тренировкам. К смерти.
Арабо снова ведет меня к Друсу, и я четко осознаю: что-то не так. Когда телохранитель расковывает мои руки, Друс мерит шагами комнату перед креслом, в котором обычно так непринужденно устраивается. Он молчит, пока Арабо не уходит, и мы не остаемся одни.
Не глядя на меня, он говорит:
– Я получил письмо.
– От кого?
– От… – он делает паузу, – от Верины. Она говорит, это срочно. Ужасно срочно, – он не останавливается, придерживая локоть рукой и начиная грызть ноготь. – Она никогда не звала меня так.
– Со всем уважением, Друс, – отвечаю я, – если господин Кальв перехватит …
– Я знаю о риске, – рявкает Друс и выдыхает, – извини. Я… – он умолкает, – слушай, как много известно Кальву Лаурее?
Я качаю головой.
– Не знаю, – отхожу от двери и понижаю голос, чтобы меня не было слышно за дверью. – Он лишь сказал мне, что у его жены связь с кем-то в этом лудусе. Он не знал имя, и мне ничего не сказал.
– Будто жены других политиков никогда не трахаются с мужчинами из этого лудуса, – рычит Друс, – между прочим, они еще и платят за удовольствие.
– Возможно ли… – колеблюсь я.
– Возможно что? Продолжай.
– Мог ли господин Кальв узнать, что его жена приходит именно к тебе?
Друс замирает. Он щурится и сильнее вгрызается в большой палец.
– Я… думаю. Я никогда не думал, что он узнает об этом, но если ему все известно, она… – он переводит взгляд на меня. – Если он в курсе, что она связалась с ланистой, – он умолкает, трет лоб и медленно выдыхает. – Боги, скорее всего, так и есть. Он бы не стал заходить так далеко, считая, что она спит с обычным рабом, как любая другая женщина в этом городе.
Друс проводит дрожащей рукой по коротким волосам.
Сейчас это не тот человек, которого я привык видеть. Его самоуверенность и чудовищное хладнокровие исчезли, нет его устрашающей улыбки и привычных угроз, которые он наверняка может исполнить.
Сейчас он сам напуган. Растерян. Неуверен.
– Ты собираешься встретиться с ней? – тихо спрашиваю я.
– Я должен, – сглатывает Друс, – я должен увидеть ее.
– Друс…
– Я должен, – шепчет он с таким отчаянием, которое трудно от него ожидать. – Что-то не так, и я должен увидеть ее.
– Мне кажется, ты балансируешь на острие меча. Друс, я знаю, что это не мое дело, но…
– У меня есть выбор? Я не могу объяснить тебе все, но если Верина говорит, что это срочно, я должен увидеть ее.
– Я не могу остановить тебя. Ты мой хозяин.
– Возможно, в этом вопросе ты гораздо мудрее меня, – он вздыхает, снова потирает лоб. – Если я лишусь остатков разума, то отправлюсь прямиком в дом Лауреи.
– Полагаю, она зовет тебя в какое-то другое место?
Друс кивает.
– На закате, у борделей рядом с амфитеатром. Мы встречались там раньше, – он переводит взгляд на меня, – я не рискну отправиться туда один. Я позвал тебя, чтобы попросить сопровождать меня. В качестве одного из телохранителей.
– Я в твоем распоряжении, – отвечаю я, не обращая внимание на неприятные ощущения в животе, – если ты прикажешь…
– Я не приказываю, – его голос звучит мягко, нежно и почти умоляюще, – не буду приказывать ни тебе, ни своей охране сопровождать меня туда. Я могу только попросить.
– Хорошо, – отвечаю я. – Я пойду. Конечно, я пойду, – я переступаю с ноги на ногу, – но я не в состоянии драться. Пока еще. Моя спина…
Друс морщится.
– Я знаю, но Арабо в состоянии, и он согласился пойти со мной. Из нас троих…
– Все, что захочешь, Друс.
– Спасибо, – он касается моего лица и после секундного колебания встает на цыпочки и целует меня. Едва оторвавшись, шепчет: – Это опаснее, чем ты можешь себе представить.
Мое сердце учащенно бьется. Не понимаю, говорит он о встрече с Вериной или об… этом…
В любом случае он прав.
– Я знаю, что это опасно, – я кладу руку на его защищенную кожаной броней талию, – но почему мы… – я не решаюсь продолжить. – А как же Верина?
Друс проводит мозолистыми кончиками пальцев по моей щеке.
– Вещи не всегда то, чем кажутся, Севий.
И целует меня снова.
У тебя есть Верина, хочется сказать мне, не буди во мне надежду, Друс. Пожалуйста…
Но не отпускаю его и целую в ответ. Броня скрывает его кожу, и я скольжу руками до его шеи, сжимая ее и целуя его жестче. Я знаю, и уверен, он тоже знает, этот миг вот-вот закончится, но пока он длится, я наслаждаюсь им.
Постепенно Друс отстраняется и касается лбом моего.
– Боги, Севий…
Я вздрагиваю от жажды в его голосе, ведь мое желание ничуть не меньше.
– Для этого сейчас не время, – он тяжело дышит мне в губы. – Верина. Я… должен увидеть ее.
Ревность рвется на поверхность, но я просто киваю и отступаю. Что бы ни связывало его с Вериной, это не может ждать.
– Тогда пошли, – я показываю на дверь.
Он делает глубокий вдох и кивает. Направляется к двери, но я останавливаю его, положив руку на плечо.
– Друс, – я прикрываю глаза и выдыхаю. Открыв глаза, я шепчу, – я не имею права просить тебя, но пожалуйста, пообещай мне, что это будет последний раз. Вас обоих убьют, если…
– Это будет последний раз, – он протягивает руку и снова касается моего лица, – мне нужно увидеть ее, я должен знать, что за срочность. А потом… – он умолкает и качает головой, – потом я уже не смогу вернуться туда.
