Текст книги "Пленники ночи"

Автор книги: Лоретта Чейз

сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 20 страниц)

Лейла не отнимала руки с его плеча, и Эсмонду пришлось собрать всю свою волю, чтобы не прижаться к ней щекой, умоляя о прощении.

– Я не наемный убийца.

– Конечно, нет. – Лейла сжала его плечо. – Неужели все задания, которые вам поручают, столь же сложны и ужасны? Как вы это выносите? Иметь дело с ничтожнейшими из тварей и при этом все время стараться действовать осмотрительно? Неудивительно, что члены королевской семьи такого высокого мнения о вас. – Лейла тихо рассмеялась. – Фрэнсис говорил, что в вас мало человеческого, а он не знал и половины того, чем вы занимаетесь.

Это пожатие и сочувствие, которое Исмал слышал в ее голосе, ошарашили его. А смех просто поверг в недоумение.

– Вы смеетесь.

– Я не святая. Могу я откровенно порадоваться тому, что я хотя бы частично отомщена. Фрэнсис заслужил свои страдания. А вы были, очевидно, единственным, кто мог заставить его страдать. Жаль, что вы мне ничего не рассказали раньше. Сколько слез я пролила зря из-за этого грязного, отвратительного… Господи, не знаю слов, которыми можно было бы…

Она встала.

– А вы наверняка знаете. Эйвори сказал мне, что вы владеете в совершенстве двенадцатью иностранными языками. Не хотите ли шампанского?

Исмал не мог ее понять. Потерев лоб, он ответил:

– Пожалуй.

– Леди Шарлотта и Селлоуби подарили мне несколько бутылок. Сначала я на вас сердилась и думала о том, не разбить ли их, одну за другой, о вашу голову. Но сегодня вы преодолели себя, Эсмонд, и должны быть вознаграждены за хорошее поведение.

Лейла вышла из студии. Исмал смотрел ей вслед с изумлением.

Она не рассердилась, не заплакала. Она решила, что он хороший.

Всего минуту назад она практически поблагодарила его и сказала, что он снял камень с ее души. И она прикоснулась к нему по своей воле, он ее не принуждал. Из сочувствия к нему? i А его работу назвала «сложной и ужасной» – какой она и была на самом деле. И удивилась, как он ее выносит, точно так же, как он иногда думал, особенно по ночам.

Лейла могла бы отвернуться и возненавидеть его. За то, что он использовал ее, за то, что оставил ее наедине с тем несчастным безумцем, в которого в конце концов превратился ее муж.

А вместо этого Лейла Боумонт прикоснулась к нему, словно это он пострадал и нуждался в утешении.

Эсмонд вдруг понял, как ему хотелось, чтобы его утешили. Потому что поставленная перед ним задача была подлой, он ненавидел ее и те требования, которые предъявляло к нему королевское семейство. Он переживал за судьбу жертв Боумонта, точно так же как сегодня переживал за несчастного, одинокого Эйвори.

Да, Исмалу были необходимы ее сочувствующий голос и прикосновение ее сильной и прекрасной руки. Пусть в нем «мало человеческого», но и ему, как любому смертному, надо было к кому-то прислониться.

Но это было рискованно, и он не мог себе этого позволить.

Исмал стоял около рабочего стола Лейлы, когда она вновь появилась в студии с шампанским.

Пока ее не было, ему удалось вернуть свои мысли – и свое сердце – к реальности и спрятать подальше свои эмоции.

Когда Исмал разлил шампанское по бокалам, Лейла сказала:

– Мой первый тост за вас. За то, как вы решили трудную проблему, и за то, что вы наконец проявили уважение к моим умственным способностям.

– Ваши умственные способности вызывают у меня благоговейный ужас. Я знал, что вы обладаете интуицией. Однако я недооценил, с какой дьявольской скоростью работает ваша голова.

«И какое у вас великодушное сердце», – добавил он про себя.

– Лесть, – сказала Лейла, глотнув шампанского.

– Правда. Вы действительно дьявольски умны. Ваш ум так же неподражаем, как и ваше тело. Мне следовало бы об этом догадаться.

– Я не сомневалась, что вы так скажете, Эсмонд. Значит, за мое проклятое тело?

Лейла отпила еще глоток и, усевшись на табурет возле стола, предложила перейти к делу.

– Я уже поделилась с вами моими наиболее важными открытиями. Леди Шарлотта и лорд Селлоуби верят – или притворяются, что верят, – в то, что Летиция сама решила поехать в Дорсет, чтобы поменять обстановку и отдохнуть. Они в курсе, что Дэвид проявил интерес к Летиции, а Фиона это не одобряет. Леди Шарлотта на стороне Фионы, а Селлоуби – решительно на стороне Дэвида. Селлоуби рассказал сестре, что Дэвид потерял брата, а год спустя – близкого друга, погибшего при шокирующих обстоятельствах. Так я узнала о Карстерсе. Селлоуби полагает, что Дэвид – образец порядочности, который случайно, по молодости, не разобравшись, попал в неприятное положение. А теперь ему нужно время, чтобы во всем разобраться.

– Селлоуби даже не подозревает, насколько он прав, – сказал Исмал. – Эйвори и вправду в смятении, а смерть Карстерса была началом его проблем. Мы провели вместе полдня, и я узнал его страшный секрет.

– Очень страшный?

– На самом деле не очень. Он импотент, но…

– О Боже. – Лейла побледнела и дрожащей рукой поставила бокал на стол.

Исмал не ожидал столь сильной реакции. Лейла так спокойно выслушала его рассказ о «Двадцать восемь» и о подлости своего мужа, словно это была лекция об электричестве. Но она ненавидела мужа, а Эйвори ей очень нравился. Исмалу следовало бы учесть разницу.

Проклиная свою нетактичность, он взял Лейлу за руку.

– Не расстраивайтесь. Это временное. И легко излечивается. Не думаете же вы, что я позволю вашему любимчику страдать?

Он вручил ей бокал и велел выпить шампанского, Лейла послушалась.

– Повторяю – болезнь Эйвори излечить просто. Когда я вам все расскажу, вы поймете. В тот вечер, когда были украдены письма, он и Карстерс пустились в загул. На следующий день Карстерс застрелился. Шок, связанный со смертью друга, совершенно неоправданное чувство вины и слишком большая доза спиртного привели к временному расстройству некоторых функций организма. К сожалению, вскоре после этого он познакомился с вашим мужем и, будучи пьяным, поделился с ним своей проблемой. Ваш муж уверил его, что эта болезнь неизлечима – пострашнее оспы – и является результатом определенных интимных отношений.

– Не говорите мне каких. Я могу догадаться. Но ведь такой болезни нет, не так ли?

Исмал покачал головой.

– Но Эйвори поверил в эту ложь, она подействовала на его мозг, а через него – на тело. Если бы он рассказал врачу все, что он рассказал Фрэнсису, он бы уже давно излечился. Но Боумонту удалось внушить Дэвиду такой стыд, что Эйвори боялся признаться кому-либо еще. В таком состоянии он прожил два года. А в последние месяцы, я в этом уверен, он жил в постоянном страхе, что ваш все более неуправляемый муж выдаст его страшную тайну.

– Как жестоко. Бедный Дэвид. – Лейла допила шампанское. – Не потому ли вы вели себя так странно, когда я вернулись домой? Это было нелегко: тактично выведать его секрет. Если бы мне пришлось расспрашивать друга – например Фиону – и услышать такую историю, я чувствовала бы себя безумно несчастной.. – Она погладила рукав его сюртука. – Ах, Эсмонд, мне так жаль.

Эмоции, которые он так жестоко подавлял, были готовы вырваться наружу.

– Если вам меня жаль, я могу сделать только один вывод: вы пьяны.

– Нет, от двух бокалов вина за хорошим обедом и бокала шампанского вряд ли можно опьянеть. И незачем пытаться заставить меня думать, будто вы ничего не чувствуете – особенно к Дэвиду. Я понимаю, что вы расстроены тем, что у него была веская причина убить Фрэнсиса.

– Да, была. А теперь у него появился не менее веский мотив убить меня.

– Вы огорчены, потому что вам нравится Дэвид. Вы назвали его моим любимчиком, но он и ваш любимчик тоже, не правда ли?

– Я вовсе не огорчен. Даже если он и совершил убийство, из этого не следует, что он должен быть наказан. Я отношусь к правосудию совсем не по-английски, а Квентин всего лишь хочет удовлетворить свое любопытство. Ему нравится получать ответы на все вопросы. И вы ему нравитесь.

Лейла рассеянно гладила рукав Эсмонда.

– Вы хотите, чтобы я поверила, будто у вас есть сердце? – задумчиво сказала она. – Или совесть.

– Лейла.

– Возможно, немного сердца у вас и есть. И хотя в вас «мало человеческого», маленькое сердце у вас, наверное, есть. И тонюсенький слой совести. Но пока что я не давала вам разрешения называть меня по имени. Обычно вам удается соблюдать некоторые формальные приличия в обращении к леди, даже если при этом вы ведете себя неприлично. Но сегодня я вас так расстроила, что вы сказали…

– Лейла.

– Ну вот, опять. Я же говорю, что вы расстроены.

– Просто вы меня провоцируете. Но я не Эйвори. Я не поверяю свои мысли и чувства всякому, кто проявляет ко мне доброту.

– Доброту? Вы в этом меня обвиняете? Ради Бога, неужели вы полагаете, что каждый раз, когда одно живое существо относится к другому существу – например к другу – по-человечески, под этим кроется какой-то тайный умысел? – Лейла отдернула руку. —Вы считаете, что я хладнокровно вами манипулирую, только потому, что я не закатила истерику и не стала швырять в вашу голову чем попало и рассуждать непрофессионально о профессиональных делах?

– Вы меня прощупывали. Я это почувствовал.

– Я не вела расследования. Я пыталась понять, увидеть факты такими, какими их видите вы.

– Вы сказали, как друг.

– И что в этом плохого? Разве вы не дружите с некоторыми своими коллегами… или сообщниками… или как это у вас называется? – Лейла запнулась и внимательно посмотрела на Эсмонда. – Неужели у вас нет хотя бы одного друга, граф?

Это было правдой. У него были коллеги и бесчисленное количество сообщников и знакомых и даже преданных спутников, как, например, Эйвори. Но Эйвори относился к нему с почтением и доверял ему свои тайны. Дружбы в обычном понимании слова между ними не было. У Исмала не было друга, с которым он мог бы общаться на равных.

Эсмонд смотрел в карие, золотистые глаза Лейлы, и ему вдруг захотелось поделиться всем этим с ней. Одиночество, которое он внезапно ощутил, пронзило его сердце. Запрятанные глубоко секреты – словно живые существа – неожиданно вырвались наружу навстречу этому сочувствующему голосу, этому великодушному сердцу.

Но момент искушения длился всего минуту… Потом Эсмонд понял, что для него нет прощения. Все его секреты были опутаны ложью. Он не смог бы отделить от остальных хотя бы один безобидный секрет без того, чтобы от него не потянулась ниточка к какой-нибудь неправде, и тогда Лейла отвернется от него навсегда. Если он поделится с ней чем-либо одним, она станет копать глубже и не успокоится, пока не узнает все. Она и так уже копнула слишком глубоко.

– Вы все еще меня прощупываете, – упрекнул Эсмонд Лейлу, приближаясь к ней. – Сейчас же перестаньте.

– Я только хотела…

– Сейчас же. – Он продолжал приближаться, пока ее колени не уперлись ему в бедра.

– Не надо. Прекратите.

– Это вы прекратите.

– Это нечестная тактика, Эсмонд. Вы не должны…

Он закрыл ей рот поцелуем и не отпускал до тех пор, пока Лейла не разомкнула губы и не впустила его язык в сладостную темноту рта. В ту же секунду боль одиночества улетучилась.

Наслаждение нахлынуло на Эсмонда с такой силой, что у него задрожали колени. Потом последовал еще один удар по его нервам: Лейла схватила его за плечи и впилась в них пальцами.

Не отрывая губ от ее рта, Эсмонд поднял Лейлу и усадил на край стола. Потом, отодвинув разбросанные по столу предметы, осторожно опустил ее, одновременно устроившись у нее между ногами.

Она вскрикнула и попыталась вырваться.

– Нет, – тихо сказал он. – Теперь я буду допрашивать вас. Посмотрим, кто из нас знает больше.

Эсмонд опять прижался к губам Лейлы, и она сразу же горячо ответила на его поцелуй. Он провел руками по ее телу; Лейла задрожала и, выгнув спину, подалась навстречу его нетерпеливым рукам, прижалась к нему грудью.

– Вот так, Лейла, – пробормотал Эсмонд у самых ее губ. – Расскажите мне еще.

– Вы уже все знаете, черт бы вас побрал, – задыхаясь, ответила она.

– Еще недостаточно.

Во время следующего долгого поцелуя Эсмонд добрался до застежек корсажа. Потом, осыпая лицо и шею Лейлы короткими легкими поцелуями, стал один аа другим расстегивать крючки.

Под ловкими руками Эсмонда исчезало все, что ее защищало: атлас, и кружево корсажа, и мягкая ткань под ним… а ниже… о небо, он почувствовал теплый шелк ее роскошных грудей, жаждущих ласки.

– Ах, Лейла.

Эсмонд провел большим пальцем по твердому дрожащему соску. Лейла ответила стоном и, притянув к себе его голову, позволила ласкать грудь губами, потому что ничего другого не оставалось – ни ей, ни ему. У обоих была сильная воля, но что такое воля, если тебя сжигает желание?

Сейчас для Эсмонда не существовало ни воли, ни чего-либо другого… только Лейла, только ее тепло… и шелковистая кожа под его губами… под его языком… и ее тихий стон, когда он взял в рот темно-розовый бутон соска.

Сейчас весь мир сосредоточился для Эсмонда в одной женщине, возбудившей в нем желание, которое проникло в самую глубину его черного вероломного сердца.

Беспокойные руки, стоны и вздохи Лейлы говорили о том, что и она отдалась своим чувствам. А Эсмонд, позабыв обо всем на свете, старался продлить момент долгими глубокими поцелуями, пока его руки задирали юбку, забирались под сорочку и заскользили по шелковым панталончикам, чтобы добраться до женских секретов.

Но как только Эсмонд дотронулся до этого хрупкого барьера, Лейла вздрогнула, словно ее обожгло пламя, и ее влажный жар стремительно промчался по его венам. Она была готова принять его, а он безумно хотел обладать ею.

Прижав Лейлу одной рукой к столу и заманив ее в ловушку еще одним страстным поцелуем, он свободной рукой нащупал шелковый шнурок, на котором держались панталоны, и, быстро развязав его, сунул руку внутрь.

Эсмонд почувствовал, как Лейла сразу напряглась и, видимо, собралась оттолкнуть его, одновременно пытаясь прервать их отчаянный поцелуй, но не мог заставить себя вытащить руку, не мог удержаться от того, чтобы не запустить пальцы в шелковистые завитки и не накрыть ладонью влажную и горячую плоть.

– Нет, ради Бога, не надо, ..

– Пожалуйста, – прошептал он, ослепленный, опьяненный желанием. – Позволь мне прикасаться к тебе, Лейла. Позволь мне поцеловать тебя. – Умоляя ее, Эсмонд уже соскальзывал вниз, готовый опуститься на колени. Он умрет, если не прикоснется губами к этой пульсирующей плоти.

Лейла схватила его за волосы и заставила встать.

– Прекратите сейчас же, черт побери!

Вонзив ногти в его запястье, она резким движением выдернула его руку из панталон.

Эсмонд стоял, тяжело дыша, и в яростном отчаянии смотрел, как Лейла завязывает шнурок, опускает сорочку и юбку и застегивает крючки.

– Вы хотели овладеть мною на этом рабочем столе, будь он проклят. Жаль, что я не была пьяна, это могло бы каким-то образом послужить мне оправданием. Но я абсолютно трезва. Я не флиртовала и не заигрывала. Моя единственная, но роковая ошибка – это то, что я пыталась… Господи, как же мне это объяснить? – Лейла встала со стола и сердито посмотрела на Эсмонда. – Неужели вы не понимаете? Вместо того чтобы сидеть и ждать у моря погоды, я хочу что-нибудь делать. Когда мы начали это расследование, вы сказали, что вам нужна моя помощь. – Лейла говорила торопливо, не желая, чтобы Эсмонд ее перебивал. – Вы назвали меня «партнером». Но вы все делаете сами и не хотите ничего мне говорить. Вы никогда не рассказали бы мне о «Двадцать восемь», если бы я сама во всем не разобралась и не выпытала бы у вас все остальное. Как бы я смогла вам помочь, если бы вы не рассказали мне основных фактов из жизни Фрэнсиса? Я бы не знала, что именно надо искать.

Эсмонда терзала совесть. Он не рассказывал ей о «Двадцать восемь», только чтобы защитить себя: он боялся, что Лейла никогда не простит его за то, что он ее использовал.

– Зачем вы вообще сюда приходите, если вы мне не доверяете? – Она все еще смотрела на него умоляющим взглядом. – Только для того, чтобы затащить меня в постель? Вы на мне оттачиваете свои умения соблазнять женщин? Я всего лишь небольшое развлечение в часы досуга?

– Вы самая сложная проблема в моей жизни, – горько сказал Эсмонд. – И ничего забавного в этом нет. Сегодня я рассказал вам то, о чем, кроме меня, не знает ни один человек. Но вам этого недостаточно. Вы хотите знать все.

– То же самое можно сказать и о вас. Но взамен вы ничего не хотите давать. Вы не знаете, как можно дружить с женщиной. Впрочем, это не должно меня удивлять, поскольку и с мужчинами вы дружить не умеете. Вы не можете говорить с человеком без того, чтобы не манипулировать им…

– Это вы пытались манипулировать мной!

– Что, очевидно, оказалось невыносимым и вы приняли срочные меры, чтобы положить этому конец. – Слова Лейлы были полны сарказма. Она протянула руку, чтобы поправить Эсмонду галстук. – Боже вас сохрани считать меня равной вам и вести честную игру.

Хотя он и подозревал, что сейчас она им манипулирует, его сердце откликнулось на ее простое движение: это был намек на прощение, а что еще важнее – на близость, и он смягчился.

– Теперь вы ведете нечестную игру, Лейла. Вы пытаетесь смутить меня. Я не понимаю, чего вы хотите.

– Я стараюсь быть терпеливой. Если я буду терпеливой и разумной, вы, возможно, поверите, что я могу, когда нужно, сохранять хладнокровие. А со временем вы, может быть, позволите мне и вправду вам помогать.

Эсмонд улыбнулся.

– Мне приходят в голову разные способы вашей помощи…

– Я имею в виду расследование. – Лейла глянула на Эсмонда, как ему показалось, чуть ли не с восхищением. – Я хочу участвовать в нем, но осмысленно.

До Эсмонда вдруг дошло, что на самом деле случилось. Лейла считала его героем. Это его потрясло.

– Я вижу, что мой рассказ о «Двадцать восемь» вас ничуть не расстроил. Он вас… заворожил.

Лейла тоже улыбнулась.

– Да. Я считаю, что это было интереснейшее дело и вы блестяще с ним справились. А в теперешнем деле я хочу быть вашим равноправным партнером.

Глава 11

Несмотря на то что Ник точно знал, что Исмал вернулся домой после трех часов утра, он безжалостно разбудил хозяина в половине восьмого.

– Догадайтесь, куда вчера ходила герцогиня Лэнгфорд, – сказал он, ставя перед Исмалом поднос с завтраком.

– У меня нет настроения разгадывать загадки.

– В Маунт-Иден.

Исмал только что поднес к губам чашку с кофе и был вынужден ее поставить обратно. Одной из обязанностей Ника было завязывать дружеские отношения со слугами тех людей, которые были так или иначе связаны с расследованием. Среди этих «новых друзей» была и кухарка Лэнгфордов.

– Она уехала через час после того, как поссорилась с маркизом Эйвори. Полагают, что герцогиня отправилась, по своему обыкновению, поплакать на плече вдовствующей герцогини леди Брентмор.

Вдова была матерью Джейсона Брентмора. А также бабушкой Эсме, теперешней леди Иденмонт – и той самой молодой женщиной, которую Исмал пытался похитить десять лет тому назад. По словам Джейсона, леди Брентмор была деловой женщиной, вселявшей ужас даже в каменные сердца большинства могущественных финансистов Лондона. Ее собственное сердце было таким же мягким, как булыжник на мостовой. Исмал сомневался, что ее плечо подходило для сердечных излияний подруг.

– Леди Лэнгфорд уже много лет к ней ездит, – продолжал Ник. – Еще с тех пор, как она, едва выйдя замуж, попала в затруднительное финансовое положение. Вы говорили, что герцогиня и Эйвори ругались из-за денег? Может быть, она поехала к леди Брентмор потому, что он завяз глубже, чем в этом признается?

– Мне это не нравится.

– Вы не можете заставить всех не выходить из дома. – Ник раздвинул на окнах шторы. – Вы не можете контролировать, куда они ходят, с кем встречаются и устроить их жизнь по своему усмотрению.

– Полагаешь, твои не слишком тонкие замечания имеют под собой почву? Тебе не нравятся мои методы?

– Мне бы и в голову не пришло ставить под вопрос ваши методы. Да и никто не посмел бы, не так ли? Даже Квентин должен думать, что вы всерьез взялись распутать дело об убийстве Фрэнсиса Боумонта. Поэтому я удивлен, и это при всех ваших талантах, что вы не разрешаете миссис Боумонт общаться с возможно большим числом людей. Вы же сказали, что она сумела буквально приручить Шербурна.

– Я не желаю, чтобы она приручала подозреваемых в убийстве, – резко бросил Исмал. – Она не профессионал, а это слишком опасно.

– Да, конечно. Вы хотите, чтобы я сообщил Квентину о герцогине Лэнгфорд? Возможно, он захочет поехать в Маунт-Иден и все разузнать.

– Да, расскажи ему. И немедленно.

Поскольку Ник не сразу застал на месте лорда Квентина, он вернулся только через два часа. К тому времени Исмал уже помылся, побрился, оделся и удалился в библиотеку, чтобы, лежа на диване, обдумать ситуацию.

В одиннадцать часов Ник вошел в библиотеку и сообщил хозяину, что приехала вдовствующая герцогиня леди Брентмор, которая настаивает на том, что ей доподлинно известно, что граф Эсмонд дома и она не уйдет, не поговорив с ним.

– Она не уйдет, – сказал Ник. – Я не знаю, что с ней делать – разве что поднять ее на руки и выставить за дверь.

Но Исмал уже вскочил и надевал камзол. Из холла донесся шум, и Исмал насторожился. Старая рана сразу же дала о себе знать. Он ни разу не встречался с этой женщиной, но был достаточно о ней наслышан, чтобы понять, что ее не остановить, даже если попытаться выкинуть из дома.

– Проводи ее ко мне.

Через несколько минут дверь распахнулась и в библиотеку ворвалась невысокого роста пожилая леди. Она была в ярости и стучала палкой, которая, очевидно, служила ей оружием, потому что в качестве подпорки она была ей явно не нужна. В другой руке у леди Брентмор была сумка, почти такого же размера, как она сама.

Исмал уже овладел собой и вежливо улыбнулся, внутренне все же опасаясь, что леди пустит в ход палку. Поклонившись, Исмал пробормотал, что визит леди Брентмор был для него приятной неожиданностью.

– Положим, вы меня действительно не ждали, но вот в том, что вам приятен мой визит, я сильно сомневаюсь, поскольку вы враль от рождения.

Стуча палкой, леди Брентмор прошлась по комнате.

– Читаете? – спросила она, оглядывая полки с книгами.

– Да, миледи. А еще я умею писать.

Проницательные карие глаза остановились на лице Исмала.

– Это мне хорошо известно. Насколько мне помнится, вы мастер подделки. Подделка почерка миссис Стоквелл-Хьюм была просто блестящей.

Исмал внутренне содрогнулся. Десять лет назад, подделав почерк миссис Стоквелл-Хьюм, он послал письмо, чтобы выманить вдовствующую герцогиню и ее внучку в Лондон.

– У вас отличная память, – ответил Исмал. Ни единый мускул не дрогнул на его лице.

– Я пришла не для того, чтобы вспоминать о старых временах. Я пришла посмотреть на вас. – Она оглядела его с головы до ног, и не один раз, а целых три.

– Судят не по словам, а по делам, – проворчала она и, выбрав самый жесткий стул, села. – Вопрос в том, чем вы занимаетесь?

– Полагаю, лорд Квентин проинформировал вас о моем задании.

– Не маячьте передо мной. Сядьте. Я предпочитаю смотреть человеку в глаза, а не сворачивать себе шею.

Исмал придвинул к себе такой же жесткий стул и уселся на него верхом.

Леди Брентмор открыла свою громадную сумку, порылась в ней и достала какой-то документ.

– Вчера ко мне заезжала герцогиня Лэнгфорд. Среди прочего ее беспокоило вот это, – сказала старая дама, передавая Исмалу какие-то бумаги.

Исмал быстро пробежал их глазами.

– Лорд Эйвори приобрел в декабре акции компании «Фендерхилл» на сумму тысячу фунтов? Вы полагаете, что это неудачное вложение денег, ваша светлость? – спросил он.

– Это зависит от вашей точки зрения. Этой компании не существует. И никогда не существовало.

– Значит, его обманули.

– Его заставили приобрести эти акции путем шантажа. – Леди Брентмор внимательно посмотрела на Исмала. – Кажется, вы не удивлены? Я знаю, что вы уже сталкивались с подобными вещами.

– Впервые я столкнулся с такой «техникой» десять лет тому назад. Бриджбертон предлагал подобные сделки жертвам своего шантажа, чтобы помочь им возместить потерю больших сумм денег. Он рассказал, что этому методу его обучил ваш сын, сэр Джеральд.

– Да, это так, – ответила старая леди, ничуть не смутившись тем, что был упомянут ее мерзавец сын. – И как мне рассказал лорд Квентин, вы столкнулись с тем же в деле о «Двадцать восемь»? Так что мне нетрудно вычислить, кто шантажировал Эйвори.

– Полагаю, что это дело рук Фрэнсиса Боумонта, – осторожно согласился Исмал. – Ваша светлость, надеюсь, вы не сказали об этом леди Лэнгфорд?

Леди Брентмор презрительно фыркнула.

– За кого вы меня принимаете? За идиотку? Я сказала, что Эйвори купил не те акции и что он не первый и не последний, кто таким образом теряет деньги, и герцогиня должна благодарить звезды, что ее сын лишился всего тысячи фунтов. Сама она тратит больше на шляпки за один сезон. Но леди Лэнгфорд возмутила не столько потеря денег, сколько наглость Эйвори. Она забывает, что Дэвид уже взрослый человек и волен распоряжаться своим содержанием по своему усмотрению, тем более что он не требует от родителей больше того, что они ему положили. Я думаю, все уладится. – Леди Брентмор постучала палкой об пол. – А что это за нелепая история, которую она мне рассказала: будто Эйвори увлечен Лейлой Боумонт?

– Полный абсурд, – холодно ответил Исмал. – Как вы себе это представляете? Не успела миссис Боумонт похоронить мужа и сразу же стала искать ему замену? И остановила свое внимание на богатом и титулованном молодом человеке, так, что ли?

– Совершенно незачем так сердиться. Я всего лишь передаю то, что мне рассказала мать Эйвори. Но вам следует знать, что леди Лэнгфорд совсем не нравятся его визиты к вдове Боумонта по два раза в неделю. К тому же он остается у нее неприлично долго. Впрочем, не буду спрашивать, как долго у нее остаетесь вы, – презрительно добавила старая дама. – Я встречалась с миссис Боумонт. Не надо быть гением, чтобы догадаться, почему вы все еще болтаетесь в Лондоне и занимаетесь этим неприятным делом.

– Со дня смерти Боумонта прошло менее шести недель. Расследование большинства моих дел занимает несколько месяцев, а иногда и лет. Я не сомневаюсь, что вы понимаете всю деликатность и сложность проблемы, ее нельзя решать с помощью тарана. Может быть, это ваш способ, но не мой.

– Ладно, оставим это. Но я уверена, что вы даже не поинтересовались финансами Боумонта, хотя и знаете, что он приехал в Лондон, будучи на грани банкротства, и не мог воспользоваться ни одним пенни из наследства жены. Об этом позаботился Эри-ар. Или вы думаете, что финансы человека, жившего на деньги, полученные путем шантажа, не важны? Уж конечно, важнее, чем вертеться возле юбок его вдовы.

Стараясь не выдать своего гнева, Исмал отметил про себя, что вдовствующая герцогиня является важным источником информации. Он рассказал о Шербурне, и об истории с булавкой, и о том, как Лейле удалось узнать о подавленности лорда Эйвори.

– Признаюсь, я занялся проблемами маркиза. Но я не вправе их обсуждать, потому что Эйвори может оказаться уязвимым и снова подвергнуться шантажу, что вы только что подтвердили.

– Вы уверены, что Эйвори заплатил Боумонту, чтобы тот никому не выдал его секрета – или секрета кого-либо еще?

Исмал знал, что эта женщина совсем не глупа. Если она задавала этот вопрос, у нее наверняка была на то причина. Но вряд ли можно извлечь пользу из того, чтобы распространять слухи об импотенте. Поскольку эти слухи исходили от пьяницы и наркомана, на них едва ли обратили внимание. А если и поверили бы в них, то это скорее вызвало бы жалость, чем осуждение.

– Кого вы имели в виду, сказав «секрета кого-либо еще»?

– Возможно вы не знали, что брат Эйвори, Чарлз, не интересовался женщинами. И это он помог этому мальчику Карстерсу получить дипломатический пост: он уговорил папашу Лэнгфорда использовать свое влияние. Вряд ли вы знали об этом. Леди Лэнгфорд делится со мной вещами, о которых больше никому не рассказывает. А о том, кого Чарлз любит больше, чем девочек, она мне не говорила, потому что либо не знает, либо не хочет знать. Я сама до этого додумалась. Я вижу гораздо больше, чем некоторые люди – по той простой причине, что не боюсь смотреть. – Наклонившись к нему, вдовствующая герцогиня понизила голос: – На вашем месте я бы выяснила, что именно Эйвори купил на свою тысячу. Держу пари, что не только сомнительное обещание Боумонта держать язык за зубами.

Если леди Брентмор говорила правду, выходит, у Чарлза была романтическая связь с Эдмундом Карстерсом, который покончил самоубийством. Но почему он это сделал? Исмал уже не в первый раз задавал себе этот вопрос. Почему Карстерс просто не подал в отставку? Может, случилось что-то помимо кражи документов? Возможно, Карстерс вначале согласился на отставку и был готов к последствиям, но что-то произошло, чего он не предвидел.

– Письма, – догадался Исмал. – Эйвори заплатил, чтобы получить письма своего брата Эдмунду Карстерсу!

Вдова снова презрительно фыркнула.

– Пожалуй, голова у вас еще работает. Это похвально, учитывая, что сейчас перед вами не полногрудая молодая вдовушка.

Исмал призвал на помощь все свое терпение.

– Благодарю за столь ценную информацию, миледи. Вы помогли ответить на вопрос, который очень беспокоил мадам Боумонт и меня. Хотите верьте, хотите нет, мы с ней, кроме как о деле, почти ни о чем не говорим. Мадам ни о чем другом не может думать. Все равно как собака, грызущая кость.

– А чего вы ожидали? О чем ей еще остается думать, когда она неделями не выходит из дома?

– Не я же держу ее под замком! – сказал Исмал и подумал; уж не замышляется ли здесь какой-нибудь заговор? Сначала Лейла, потом Ник, а теперь эта старая ведьма говорят об одном и том же. – Мадам может уходить из дома куда и когда захочет.

– А куда она, черт возьми, может пойти, если ее не приглашают? Почему вы не используете свое влияние, чтобы она могла выйти в свет и принести пользу? Если она такая наблюдательная и умная, как вы говорите…

– Это опасно.

– Ну так присмотрите за ней!

– Прошу прощения?

– Вы прекрасно меня слышали. Вы славитесь тем, что вас нельзя убить, не так ли? И умеете избежать смерти там, где нормальному человеку это не удалось бы. Если верить Джейсону, вас травили ядом, вам пробивали голову, в вас стреляли, всаживали в спину нож, вы тонули и бог знает что еще. Думаю, присмотреть за женщиной вам не составит труда – это же для вас детские игрушки!

– Я не могу все время быть с ней рядом, – раздраженно заметил Исмал. – Даже если бы смог, это выглядело бы странно. Сами знаете – пойдут слухи.

– Не будьте таким простаком. Я не призываю вас присматривать за ней круглые сутки. Я займусь этим, когда буду рядом.

У Исмала похолодело внутри от страха.

– Но вы же возвращаетесь в Маунт-Иден?