Текст книги "Пленники ночи"
Автор книги: Лоретта Чейз
сообщить о нарушении
Текущая страница: 9 (всего у книги 20 страниц)
Беспокойный карандаш штрих за штрихом заполнял чистый лист, пока не стали видны камин и стоящая около него фигура мужчины. Его лицо было повернуто к софе, около которой стояла Лейла… или нет, скорее, металась, разражаясь гневными тирадами, словно необузданное существо, какой Лейла была в душе… Женщиной, которая хотела стать любовницей Эсмонда и которая хотела, чтобы он обнимал ее!
Этот первый поцелуй был предупреждением большого пожара, после которого останутся лишь отчаяние и стыд. Но вопреки предупреждению Лейла была почти готова сдаться. Ееспасла гордость. Она прервала поцелуй только затем, чтобы не позволить Эсмонду увидеть, в какое отвратительное существо ее превратит похоть.
И вот она его прогнала и он никогда больше не вернется! Она спасена?
Бросив карандаш, Лейла уронила голову на сложенные на столе руки и дала волю слезам.
На следующий день Фиона нанесла Лейле краткий визит. Она осталась у подруги ровно столько времени, сколько понадобилось, чтобы сообщить, что на леди Шербурн вчера вечером были подаренные мужем сапфиры, а что она, Фиона, должна срочно уехать из Лондона, потому что ее младшая сестра Легация заболела во время визита к тетке, живущей в Дорсете.
– Похоже, мне все-таки придется играть роль сиделки, – пожаловалась Фиона. – Хотя скорее всего меня от этого освободят. Тетя Мод очень внимательна, но всегда обращается с больными так, будто они находятся на смертном одре. Если я не поеду в Дорсет, моя сестренка умрет от уныния.
– Бедняжка, – посочувствовала Лейла. – Плохо болеть вдали от дома. Хотя ей уже восемнадцать, ей наверняка хочется быть рядом с мамочкой.
– Поэтому-то я и еду – буду ей вместо мамы. Наша мама, как тебе известно, потеряла интерес к материнству после рождения седьмого ребенка. Жаль, что она одновременно не потеряла интерес к папе. Впрочем, я сомневаюсь, что она когда-либо имела ясное представление о том, как появляются дети. Всякий раз, когда мать узнавала, что беременна, она страшно удивлялась. А папа, из чистого озорства, ничего ей не объяснял.
– Так вот в кого ты такая озорница?
Фиона разгладила перчатки.
– Да, боюсь, что страшно на него похожа. Девять братьев и ни один из них, кажется… О! Что я делаю? Я заехала всего на минутку.
Она обняла Лейлу.
– Я вернусь, как только смогу. Пиши мне каждый день, а то я помру со скуки.
Не дожидаясь ответа, Фиона упорхнула, не догадываясь, что оставила подругу сходить с ума не только от скуки, но и отодиночества.
Эндрю по настоянию Лейлы продолжал свою деловую поездку во Францию, а Дэвида она не видела уже по крайней мере целую неделю. С самых похорон Фрэнсиса никто больше ее не навещал. Кроме Эсмонда.
О нем она не будет думать.
Нет, она вообще ни о ком и ни о чем не будет думать. Она займет себя работой, будет рисовать, даже если не сможет создать что-то стоящее. У нее и раньше случались простои, но она знала, чем заполнить свободное время.
Лейла провела день, сбивая рамы, а вечер – натягивая холсты. На следующий день она приготовила клей и загрунтовала им все холсты.
На третий день она собралась покрыть холсты еще одним слоем – свинцовыми белилами, смешанными с лаком, – когда с визитом пожаловал лорд Шербурн.
Вот уж с кем ей меньше всего хотелось встречаться, так это с Шербурном. С другой стороны, Лейла никого другого давно не видела. Независимо от того, что сулит ей этот визит, он поможет ей немного отвлечься от мыслей, которые, как она ни старалась, ей никак не удавалось отогнать.
Если визит окажется неприятным, ей придется сократить его под каким-либо благовидным предлогом.
Лейла не стала переодеваться, а лишь сняла халат, вымыла руки и воткнула в растрепавшиеся волосы шпильки. Шербурн поймет, что оторвал ее от работы, и долго у нее не задержится.
Гаспар позволил его светлости дожидаться в гостиной. Когда Лейла вошла, Шербурн стоял, заложив руки за спину, и рассматривал безделушки в стеклянной горке. Услышав шаги Лейлы, он обернулся. Они поздоровались, и Шербурн выразил свои соболезнования. Лейла поблагодарила гостя и вежливо предложила ему сесть. Он так же вежливо отказался.
– Я не отниму у вас много времени. Я вижу, что вы работали. Я также понимаю, что мой визит не слишком вам приятен, если вспомнить, как я вел себя в прошлый раз.
– Нет необходимости говорить об этом.
– Есть. Я понимаю, что вел себя чудовищно, мадам. Но я ссорился не с вами, ас… другими. Не следовало втягивать в это вас. Мне давно надо было извиниться.
По лицу Шербурна было видно, с каким трудом ему даются! эти слова. Он был так же напряжен, как в тот день, когда он изуродовал портрет своей жены.
– Вы заплатили за портрет и имели право делать с ним все, что угодно.
– Я жалею, что так поступил.
– Мне тоже жаль. Портрет вашей жены был одним из самых удачных. Но если вас это беспокоит, я могу написать другой.
– Это… вы очень добры… великодушны. Но боюсь, что я не так скоро приду в себя. Как… неловко. Но вы действительно очень добры. Правда.
– Если вы будете столь любезны, – Лейла указала на стол, на котором стоял графин с вином, – и разольете, я с удовольствием выпью с вами стакан вина. Не важно, буду ли я писать новый портрет или нет, я надеюсь, что мы сможем остаться друзьями.
Лейла никогда не пила вина днем, но Шербурн явно в нем нуждался. В каком-то смысле она была перед ним в долгу и надо было помочь ему немного отвлечься.
Уловка сработала. Когда Шербурн протянул Лейле стакан, ей показалось, что гость немного расслабился. Все же она понимала, что его беспокоит не только то, что он изуродовал написанный ею портрет.
Шербурн внимательно посмотрел на Лейлу. Что он хотел увидеть?
Граф вовсе не был обязан приходить, и визит явно был для него нелегким.
Лейла смотрела, как Шербурн сделал большой глоток вина.
– Я не имела в виду, что мы должны помириться, – осторожно сказала она. – Я догадалась, что вы сердитесь на кого-то другого. Я сама очень часто вымещаю свое раздражение на неодушевленные предметах.
– По-моему, благодаря спектаклю, который я в тот день устроил, было достаточно ясно, на кого я был сердит. Так что не трудно было догадаться. – Шербурн встретился с Лейлой взглядом. – Я был не единственным, кого предала моя супруга. Незачем было усугублять нанесенный мне вред оскорблением.
– Я уже давно привыкла к такого рода урону. Почему бы и вам не сделать то же самое.
– Хотелось бы мне знать, как это делается, – довольно резко ответил гость. – Как мне смотреть в глаза жене и притворяться, что ничего не произошло, ничего не изменилось?
В отличие от него Лейла слишком хорошо знала, как это делается. Особенно вначале.
– Вы могли бы припомнить, что за человек был мой муж. Я подозреваю, что леди Шербурн не понимала, куда он ее завлекает. Фрэнсис мог быть весьма… неразборчивым.
Шербурн отвернулся к горке.
– Я это знал, и не понаслышке.
Лейла видела, как у него сжались кулаки.
– Мне не следовало вмешивать в эти дела вас. Просто в то время я был невменяем и только это может служить мне оправданием. Понимаете, я ничего не мог сделать. Когда я понял, на что он способен, я не смел что-либо предпринять, потому что он легко мог мне отомстить тем, что предал бы огласке… детали… эпизода. Я стал бы всеобщим посмешищем, а репутация Сары была бы погублена. Ситуация была невыносимой. И тогда я отвел душу тем, что испортил вашу работу.
Лейла знала, что Шербурн не заслуживал ее сострадания. Он предавал свою жену не один раз. Все же она его понимала: из таких ситуаций редко кто находит выход. Даже она боялась уйти от Фрэнсиса из опасения, что он начнет ей мстить. Боумонт не только унизил этого человека, но лишил возможности призвать его к ответу – вызвать на дуэль. Это было настолько невыносимо, что – как знать – могло вынудить графа попытаться отомстить и другим способом.
– Вы по крайней мере заплатили за портрет, – сказала она, отгоняя неприятную мысль.
– И продолжаем платить. Мы провели два невыносимых месяца. Сара все время плачет. Знаете, как это… тяжело. – Шербурн приложил пальцы к виску, и Лейла поняла, что это был жест беспомощности и непонимания. – Мне не хочется возвращаться домой. Вчера была годовщина нашей свадьбы. Я подарил ей сапфиры, и мы устроили обед. Какой это был чудовищный фарс!
– Леди Кэррол рассказала мне, что сапфиры восхитительны и что они очень идут вашей жене.
– После того как гости ушли, Сара все равно плакала. И сегодня утром тоже. Это невыносимо. – Шербурн поставил стакан. – Мне не следовало говорить об этом.
– Может быть, вам надо поговорить не со мной, а с вашей женой?
– Мы разговариваем только на людях.
Лейла видела, что он страдает, и ей было его жаль. Теперь не важно, могла ли она что-либо изменить или остановить Фрэнсиса, – дело было сделано. Это был долг, который ей оставил Фрэнсис, и ей придется его заплатить, как если бы это был долг денежный.
– А сапфиры – это было предложение заключить мир? Лейла видела, как Шербурн стиснул зубы.
– Это была годовщина нашей свадьбы, и я не мог не сделать жене подарка.
Лейла тоже поставила свой стакан и, набравшись смелости, сказала:
– Конечно, это не мое дело, но мне кажется, что ваша жена хочет, чтобы вы ее простили, а вы откупились холодными камнями. Разве вы оба недостаточно страдали? Неужели вы позволите, чтобы поступок Фрэнсиса разрушил вашу семью?
Шербурн сжал губы. Он не хотел слушать. Его гордость не позволяла ему слушать. Все же он не отчитал Лейлу, хотя она это, несомненно, заслуживала. Граф был пэром Англии, а она простая смертная. Не мог он стоять здесь только из вежливости, как того требовали приличия.
Собравшись с духом, Лейла сказала:
– Вы не можете не видеть, что ваша супруга сожалеет о содеянном. Проявите к ней немного сочувствия, хотя бы ради собственного спокойствия. Она прелестная молодая женщина, милорд. Не думаю, что это так уж трудно. – Лейла взяла руку Шербурна. – Вы же старше и опытнее. Неужели вы не сможете уговорить ее?
Неожиданно черты его лица смягчились и он улыбнулся.
– Хотелось бы знать, кто сейчас кого уговаривает? Вы обладаете талантами, о которых я и не подозревал, миссис Боумонт.
Лейла отпустила его руку.
– Я не имею права советовать. Просто мне очень жаль, что Фрэнсис явился причиной ваших бед. Мне бы хотелось все уладить. Вы имеете право испытывать недобрые чувства, но мне стало бы гораздо легче, когда бы я поняла, что вы их больше не испытываете.
– Во всяком случае, не к вам. Я хотел, чтобы вы это знали. Лейла уверила Шербурна, что все понимает, и вскоре они расстались, по всей видимости – друзьями.
Как только граф уехал, Лейла рухнула на софу и стала благодарить Бога за то, что она не совершила роковой ошибки.
Она знала, что позволила чувствам управлять своим разумом. Вместо того чтобы болтать о светских пустяках, она вмешалась в сферу взаимоотношений двух людей. Не надо было быть экспертом в расследовании убийств, чтобы понять главное: если бы Шербурн убил Фрэнсиса, чтобы тот не предал огласке детали того, что произошло между Боумонтом и леди Шербурн, он мог убить любого, кто, по его мнению, тоже знал об этом.
Только бы Шербурн верил, что и она не знает всех подробностей. Она надеялась, что он не признался ей в своих неприятностях и вытерпел ее непрошеный совет только для того, чтобы выудить у нее информацию. Инстинктивно Лейла чувствовала, что граф пришел к ней за помощью, потому что гордость не позволяла ему говорить на эту тему с друзьями или родственниками, Лейла Боумонт пережила не один случай неверности, и лучшего совета, чем она, никто не мог бы дать.
Интуиция подсказывала Лейле, что Шербурн признался ей лишь в том, в чем бы мог признаться любому другому человеку. Но это не означало, что у него нет других секретов, которые жгут ему душу. Например, убийство.
Он ей поверил ,и она пожалела его и его жену. И все же Лейла должна будет его предать – так как об их разговоре придется рассказать Эсмонду. У Шербурна был мотив, чтобы совершить убийсво.
– Черт, – бормотала Лейла, потирая виски. – Будь ты проклят, Фрэнсис Боумонт.
Глава 8
Прошла неделя, а Лейла все еще не решалась встретиться с Эсмоидом. Она так бы и не смогла заставить себя сделать это, если бы к ней не приехал Дэвид.
После того как маркиз покончил с извинениями, что не нанес Лейле визита раньше, он рассказал, чем был занят все это время: он общался со своим новым другом графом Эсмондом.
Скорее идолом, а не другом, как смогла понять Лейла. В оценке маркиза Эсмонд с поразительной скоростью превратился из случайного знакомого в полубога. Дэвид рассказал Лейле, что Эсмонд в совершенстве владеет по крайней мере двенадцатью языками, побывал во многих странах и перепробовал много занятий, прекрасно разбирается во всех науках, начиная от литературы и кончая философией, и может считаться экспертом во всем, от шахмат до лошадей, не говоря уж о флирте.
Целых два часа Дэвид пел дифирамбы Эсмонду, рассказывая – в мельчайших деталях, – где они были, и кто там был, что Эсмонд говорил об этом и о том, и особенно – что он говорил Дэвиду. Каждое слово Эсмонда Дэвид, очевидно, считал перлом мудрости.
К тому времени как Дэвид уехал, нервы Лейлы уже были на пределе.
Всю прошедшую неделю она мучилась сознанием вины и нерешительностью, зная, что, с одной Стороны, ее долг – рассказать Эсмонду о визите Шербурна, а с другой – что ее рассказ может привести Шербурна к виселице.
Отчасти поэтому всю неделю Лейла пребывала в состоянии крайнего возбуждения: пыталась рисовать, готовила холсты, хотя не собиралась писать маслом, и то молила Бога послать ей визитера, который отвлек бы ее, то была рада тому, что никто ее не тревожил. Иногда она выходила погулять, один раз даже сходила на кладбище, но и это не помогло.
Лейлу неизменно сопровождали либо Элоиза, либо Гаспар, потому что ей было запрещено покидать дом одной. Хотя она и понимала и ценила заботу о своей безопасности, она не могла забыть, чьи это были слуги и чьи приказы они выполняли. А это означало, что Лейла не могла выкинуть Эсмонда из головы.
А пока она бездельничала, Эсмонд обрабатывал Дэвида.
Они посетили все рауты, балы, музыкальные вечера и театры в Лондоне, при том что одну часть этого времени граф разыгрывал из себя совершенство, а другую – флиртовал со всеми женщинами в возрасте от восемнадцати до восьмидесяти лет.
Эсмонд даже взял Дэвида с собой в бальные залы «Олмакс» – этот бастион респектабельности, где Лейла Боумонт никогда не бывала и куда бы ее вообще не пустили, потому что она была низкого происхождения. Да и что ей было делать в этих душных залах? Однако Дэвида в свое время она всеми возможными способами старалась заставить туда ходить, чтобы он мог знакомиться с приличными молодыми девушками и общаться с молодыми людьми своего круга. Но Эйвори всячески сопротивлялся, заявляя, что лучше умрет. Ни его родители, ни Лейла не могли убедить его появляться на этой светской ярмарке невест, но стоило только Эсмонду попросить сопровождать его, как маркиз сразу же согласился. И это Эсмонд, которого Дэвид едва знал.
Дэвид же интересовал Эсмонда только как подозреваемый в убийстве. На самом деле Исмал ни в грош не ставил маркиза и не задумываясь готов был бросить его в ту же минуту, как появится более перспективный подозреваемый.
Лейла стояла у окна и невидящими глазами смотрела на окутанную туманом площадь. Она все время прокручивала в голове свой последний разговор с Эсмондом. И винила себя за то, что была с ним резка. Она сказала, что ищет справедливости, что хочет узнать правду, но ей трудно было смотреть этой правде в глаза, если оказывалось, что она неприглядна и может причинить боль тому, кто был ей небезразличен.
Но больше всего Лейла боялась боли, которую принесет ей очередной визит Эсмонда.
Закрыв глаза, Лейла прислонилась лбом к холодному стеклу.
Уходи. Останься. Не приходи. Вернись.
Вернись.
Она упрекала себя за то, что позволила Эсмонду сделать себя слабой. Фрэнсису она никогда этого не позволяла. Она не отступала до самого конца. Независимо от того, как она себя чувствовала, она всегда вела себя так, будто она сильная.
Открыв глаза, Лейла отвернулась от окна, от тумана и мрака улицы.
Она сильная. Немного трусливая, подлая, но не во всем. От отца она унаследовала не только любовь к плотским наслаждениям. Он передал ей ум и твердый характер. Если он был настолько умен и изворотлив, что замышлял столько преступлений и всегда выходил сухим из воды, неужели его дочь окажется недостаточно умной и упорной, чтобы раскрыть одно-единственное убийство?
И неужели после десяти лет жизни с Фрэнсисом она не справится с Эсмондом? Она умеет скрывать свои чувства, скрывать и казаться неуязвимой. Она скопила огромный арсенал средств для борьбы с мужчинами. Так неужели не найдется оружия или тактики, чтобы защититься от Эсмонда?
Через полчаса после отъезда лорда Эйвори мадам Боумонт отправилась на кухню.
Гаспар отставил в сторону сковородку, которую чистил, и, вскочив, встал навытяжку.
Элоиза отложила нож, вытерла руки о фартук и в недоумении уставилась на хозяйку.
– Полагаю, вы знаете, как передать графу Эсмонду, что я хочу его видеть? – надменно спросила Лейла.
– Да, мадам.
– Спасибо, – ответила Лейла и удалилась.
Гаспар посмотрел на жену. Но Элоиза не отвечала до тех пор, пока шаги хозяйки не стихли.
– Я же тебе говорила.
– Он не придет, малышка.
– Он не захочет прийти, – возразила Элоиза. – Но на этот раз, я думаю, хозяин не сможет поступить так, как желает. Ну, что ты стоишь как дурак? Ступай. – Элоиза снова взялась за нож. – Иди и скажи ему.
Когда Гаспар вышел за дверь, Элоиза улыбнулась.
– Хотелось бы мне взглянуть на лицо месье, когда он услышит это известие, – пробормотала она.
В тот же вечер, в одиннадцать часов, Исмал появился на пороге студии Лейлы Боумонт. Он казался вполне спокойным, однако это была только видимость. Внутри он был подобен утихнувшему на время вулкану.
Десять дней он не появлялся у Лейлы и занимал себя всякими делами. Окружающие находили его веселым и компанейским, но на самом деле Исмал был несчастен. Когда он был рядом с Лейлой, он был раздражен и нетерпелив, но вдали от нее – он стал беспокойным и одиноким. Первое было хуже, но именно это, очевидно, было ему нужно, раз он прибежал к Лейле, как только она его поманила.
Воля и разум Исмала едва выдержали несколько часов после прихода Гаспара. И вот он здесь, совершенно сломленный. Как он по ней скучал! Исмалу не хватало даже беспорядка в студии, потому что это был ее беспорядок, место, где она работала, где была сама собою.
Тем не менее Исмал повел себя так, словно был недоволен тем,что Лейла помешала ему веселиться с друзьями.
Она сидела за своим рабочим столом, выпрямив спину и высоко подняв голову.
– Мадам, – кивнул он.
– Месье.
Он ни за что к ней не подойдет близко. Еще несколько шагов, и он опять почувствует запах ее духов. Исмал подошел к софе и сел.
Наступило молчание.
Через минуту или две он услышал – головы он не поднял, – как зашуршали юбки, как был отодвинут стул и раздались ее шаги. Потом, когда Лейла ступила на ковер, шаги уже не были слышны, но зато до Исмала дошел аромат ее духов. Проклятый сквозняк, подумал он.
Лейла остановилась в нескольких шагах от Исмала.
– Прошу прощения. Нижайше прошу вас извинить меня за то, что я оскорбила вашу чувствительную натуру, пытаясь учить вас тому, как надо вести дело. Вы – гений подобного рода дознаний, а всем известно, что гении чрезвычайно ранимые существа.
Исмал поднял голову и встретился взглядом с ее горящими карими глазами. Боже, как он хотел ее… дерзкую… страстную.
– Вы верно подметили. Я действительно очень чувствителен, но вы так мило попросили прощения, что я не могу устоять. Я вас прощаю, мадам.
– Вы сняли камень с моей души. А я прощаю вас.
– Но я не извинялся.
– Я и за это вас прощаю, – небрежно бросила Лейла.
– Да вы просто святая, – пробормотал Эсмонд.
– Возможно. Вы, к сожалению, нет. Но я готова этим пренебречь и помочь вам. Это будет по-христиански.
– Ваше великодушие меня потрясает.
– Сомневаюсь, что вас может что-либо потрясти. – Лейла отошла. Эсмонд подумал, что она хочет встать у камина, но она сбросила на ковер стопку холстов и за ней оказалась удобная скамеечка.
– Если вы хотите чем-нибудь в меня запустить, то лучше возьмите бюст Микеланджело, мне кажется, он не такой тяжелый.
Лейла придвинула скамеечку к софе.
– Я не собираюсь ничего швырять. Просто смиренно сяду у ваших ног и перескажу то, что мне стало известно за то время, пока мы не виделись.
Говоря это, она села и сложила руки на коленях. Потом повернула лицо к Эсмонду и с наигранным выражением покорности спросила:
– С чего, по-вашему, мне стоит начать?
Было бы хорошо, если бы вы для начала отодвинулись, подумал Исмал. Светлая головка Лейлы была совсем рядом – стоило лишь протянуть руку.
– На ваше усмотрение.
– Тогда начну с Шербурна. Что вы о нем знаете?
К черту Шербурна! Зачем ему знать о Шербурне? Ему нужны ее руки, ее волосы, ее губы. Как он может думать о расследовании, если его голова кружится от ее запаха, если ему хочется ее обнять, как он делал это в своих мечтах все десять ночей, да и все ночи до этого!
– Шербурн был другом вашего мужа? То есть до того времени, как месье Боумонт его оскорбил? Очевидно, соблазнил его жену, потому что их дружба на этом и кончилась. Шербурн устроил скандал. Я также слышал, что неделю назад он нанес вам визит.
Губы Лейлы изогнулись в улыбке.
– Вас забавляет, что ваш муж совратил леди Шербурн? – удивился Исмал.
– Меня забавляет то, что все это время вы вели себя так, будто меня не существует. Вы дали мне повод поверить, что я могу вам помочь, а на самом деле шпионили за мной. Полагаю, Гаспар и Элоиза докладывают вам обо мне ежедневно?
– Я прекрасно знаю, что вы существуете, мадам. Также хорошо, как если бы вы были занозой в моей ступне.
– Тогда я удивлена, почему вы не пришли ко мне, как только узнали о визите Шербурна? Неужели вам не любопытно, что я могла у него выведать?
– Вы не послали за мной.
– Разве я отвечаю за расследование? Я ведь непредсказуемая и безрассудная, помните? Вы, наверное, и прежде имели дело с трудными помощниками, но справлялись с ними. Если вам удалось затащить Дэвида на бал в «Олмакс», вы наверняка смогли бы и меня заставить ответить на некоторые вопросы.
– Вы отлично знаете, что я не могу с вами справиться. Вы делаете из меня дурака, как из любого мужчины. Даже ваш муж становился глупцом. Зная правду о вашем отце, он мог бы управлять вами, но у него ничего не получилось.
– В хорошенькое я попала бы положение, если бы я позволила Фрэнсису…
– Даже Квентин, один из самых могущественных и умных мужчин Англии, не смог с вами справиться. Неудивительно, что вы околдовали Эйвори…
– Я? Околдовала Эйвори? О чем вы говорите?
– И Шербурна тоже. Трудно поверить в то, что это совпадение, но, вернувшись от вас, он оставался с женой всю ночь, и следующие сутки и с тех пор вообще с ней не расстается.
– Правда? – просияла Лейла. – Так они помирились?!
У нее был такой торжествующий вид, что Исмал понял: каким-то образом во время короткого визита Шербурна ей удалось привести его в чувство.
– Да, – довольно уныло ответил Исмал, понимая, что он находится в таком же положении… да к тому же еще и ревнует.
– Значит, вы опровергли собственное утверждение. Он не глуп. Наоборот, он одумался.
И Лейла рассказала Эсмонду о своей встрече с Шербурном. Исмал пытался сосредоточиться, но в его памяти остался лишь один эпизод, который и вызвал его вопрос:
– Вы держали его за руку?
– Чтобы заставить его выслушать меня. Думаю, это получилось непроизвольно. Признаюсь, что леди так не поступают. Но это сработало, а остальное не имеет значения.
– Нет, это не было непроизвольным жестом. Ваши руки особенные. Через них вы передаете свою волю. Думаю, вы знаете их силу. Во всяком случае, я на это надеюсь. А если нет, то должен заметить, что вы были ужасно неосторожны.
– Силу? – переспросила Лейла и принялась разглядывать свои руки, не замечая раздражения Эсмонда. Ее взгляд упал на правую руку Исмала. – Вы тоже это умеете – использовать силу воли. Только в отличие от меня вы знаете, что происходит с другим человеком, когда вы берете его за руку. Вы никогда ничего не делаете, не просчитав заранее?
– Опишите булавку для галстука, которой Шербурн изуродовал портрет жены.
Лейла на секунду опешила, но тут же склонила голову со смиренным видом:
– Да, сэр. Разумеется, сэр.
Эсмонду хотелось стащить ее со скамеечки на ковер. Но он откинулся на спинку софы, закрыл глаза и заставил себя слушать, как Лейла детально описывает булавку.
Это была мужская булавка, рассказывала она, но ею не был заколот галстук Шербурна. Та, что находилась в его галстуке, была с большим изумрудом, а ту; которой он изуродовал портрет жены, Шербурн достал из кармана и она была просто золотой, но ее форму Лейла не успела как следует рассмотреть. Возможно это был цветок или лист, точно она не была уверена.
Исмал заставил свой мозг проанализировать сказанное. Немного поразмыслив, он спросил:
– Почему вы решили, что леди Шербурн нуждалась лишь в прощении и сочувствии?
– Она, несомненно, очень любит своего мужа, а он не только пренебрегал ею, но и афишировал свои любовные связи. Я уверена, что она намеревалась просто немного пофлиртовать с Фрэнсисом, в надежде вызвать ревность Шербурна или по крайней мере добиться его внимания. Сомневаюсь, что леди Шербурн понимала, что за человек Фрэнсис. Очень немногие это знают. Женщины почему-то видели в нем только то, что он позволял им видеть – до тех пор, пока не становилось слишком поздно.
– Вы думаете, что Боумонт ее соблазнил, а леди Шербурн слишком поздно осознала свою ошибку?
– Если он вообще ее соблазнял. Очень трудно соблазнить воспитанную в строгости молодую женщину из высшего света, которая безумно любит своего мужа, вы не находите? Не говоря уже о том, что Фрэнсису было сорок, а выглядел он на все шестьдесят. Адонисом его никак нельзя было назвать.
– Вы что-то подозреваете? У Лейлы потемнели глаза.
– Знаете, Фрэнсис напоил меня после первого раза, когда я отвергла его притязания. И пока я была в беспамятстве, добился своего. Но всего лишь раз. А с леди Шербурн ему и одного раза было достаточно.
«Вот почему мадам так мало пьет», – подумал Исмал.
– Если это так, то муж леди Шербурн, возможно, застал ее пьяной и в таком виде, который ясно показывал, что она совсем недавно была с другим мужчиной.
– Шербурн знал, что это был Фрэнсис, хотя я сомневаюсь что об этом ему сказала жена. Я могу лишь предположить, что булавка принадлежала Фрэнсису… что муж нарочно обронил ее… чтобы Шербурн догадался, что она принадлежит именно ему.
Исмал вспомнил о магазине в Париже, где Боумонту очень понравился какой-то эротический брелок.
– Я могу высказать догадку, почему Шербурн узнал булавку. У вашего мужа было пристрастие к… необычным антикварным вещицам.
– Можете не выражаться так деликатно. Я знала о вкусах мужа. Восточные божества плодородия в горке – самые невинные из всех его приобретений. У него также были коллекции непристойных часов и весьма сомнительных табакерок. И обычные порнографические книги. В отличие от восточных богов и богинь эти предметы не выставлялись напоказ. Он наслаждался ими в одиночестве. Иногда с особо приближенными друзьями.
– Хотелось бы посмотреть на эти вещи.
– Ради Бога. Сначала я хотела все выбросить, но потом подумала, что некоторые предметы являются музейными редкостями, хотя трудно себе представить музей, который решился бы выставить подобные экспонаты. Все они находятся в его комнате. Вас проводить?
Исмал покачал головой.
– Я хочу, чтобы вы передали их лорду Эйвори. Я попрошу его навестить вас в ближайшие дни. Когда он приедет, вы попросите его позаботиться об этих предметах. Чтобы услужить вам, он на это согласится, хотя будет страшно смущен. Потом он обратится ко мне за советом. Пока я буду рассматривать вещи, он, возможно, расскажет мне что-нибудь, представляющее интерес.
– До чего же умно, – с легким сарказмом заметила Лейла. – И как расчетливо.
– На что я действительно рассчитываю – это на расположение к вам лорда Эйвори.
– И на его зависимость от вашей неизменной мудрости, – парировала Лейла.
– Полагаю, что вы ревнуете, – улыбнулся Эсмонд. – Вы хотите, чтобы я проводил время только с вами и ни с кем другим.
– Умно, расчетливо и самоуверенно.
– Сами виноваты. Если бы вы послали за мной раньше, вы бы так сильно по мне не соскучились.
– Однако вы сразу же примчались. Может быть, вы соскучились по мне?
– Да, – тихо ответил Эсмонд. – Очень.
– Потому что вам нужна моя помощь. Признайтесь. Вы не узнали бы про булавку, если бы я о ней вам не рассказала.
Исмал вздохнул. Потом встал с софы и опустился на колени возле скамеечки. Лейла напряглась.
Эсмонд наклонился ниже, упиваясь свежим ароматом ее волос, смешанным с терпким запахом жасмина, мирта и запахом ее тела. Он уже не мог быть ни мудрым, ни благородным. Он перестал бороться с собой с того самого момента, как Лейла, глядя на него своими карими глазами, начала на него наступление своим дерзким извинением. Без всяких усилий и хитростей она сломила его сопротивление. Сейчас самым главным было сломить ее.
– Вы мне нужны. Я признаюсь. Лейла посмотрела поверх его головы.
– Я послала за вами, чтобы мы обсудили расследование. Чтобы передать вам информацию. И все.
Эсмонд молчал. Он лишь сосредоточил всю свою волю на том, что ему было нужно.
Наступило долгое, напряженное молчание. Потом его голова опустилась чуть ниже, и Лейла почувствовала дыхание Эсмонда у себя над ухом.
«Не надо…» – подумала она, но не могла выговорить эти слова, а лишь почувствовала, как у нее перехватило дыхание.
Исмал коснулся носом ее щеки и потерся, словно кошка. «Пожалуйста, не надо», – мысленно молила Лейла, борясь с желанием поднять руку и погладить его по волосам и шее.
Она приготовила весь свой арсенал, чтобы отразить нападение, но это не было нападением. Его запах, исходящее от него тепло и это дразнящее прикосновение к ее коже околдовали Лейлу и обратили ее же оружие против нее.
По взгляду Эсмонда она поняла, что он заметил, какая в ней происходит борьба, и выжидает. Он не шевелился. Казалось, что он не дышит, но Лейла чувствовала, как давление на нее растет.
Это была борьба – его воли против ее воли. Но его воля оказалась более мощной – давящей, мужской, беспощадной. Лейла напряглась, но это было бесполезно. Она родилась слабой. Грех был у нее в крови.
Эсмонд был красивым и сильным, и Лейла хотела его.
Его губы коснулись ее щеки, обещая нежность. И это обещание будто открыло внутри ее пустоту, которую она успешно скрывала даже от себя. До этого момента.
