Текст книги "Пленники ночи"
Автор книги: Лоретта Чейз
сообщить о нарушении
Текущая страница: 11 (всего у книги 20 страниц)
Эсмонд опустил руки и, приподняв Лейлу за бедра, прижал к своему паху. Даже через все эти барьеры шелка и шерсти она почувствовала его возбуждение. Он мог бы овладеть ею прямо сейчас. Ему стоило только задрать ей юбки, разорвать тонкое белье и войти в нее. Лейла была готова, ее плоть была горячей и влажной. Но Эсмонд сохранял свое дьявольское хладнокровие. Он делал с ней все, что хотел: его пальцы мяли ее затвердевшую грудь, а тело ритмично двигалось вверх и вниз по ее телу, так что Лейлой овладела безумная похоть.
Пусть это грех, но она хотела его. Лейла хотела содрать с себя проклятую одежду и дотронуться до этой пульсирующей плоти. Она хотела, чтобы Эсмонд вошел в нее глубоко и она могла бы утонуть в этом горячем пьянящем восторге, который он обещал.
Хотела. Хотела.
Такая… такая ненасытная.
И вдруг Лейла увидела себя… извивающуюся в объятиях Фрэнсиса… его смех… свою беззащитность… а потом… потом невыносимый стыд.
Она всхлипнула и, вырвавшись из объятий Эсмонда, вскочила с софы.
Лейла тяжело дышала, тело было как ватное, а ноги отказывались держать ее. Но она заставила себя отойти от Эсмонда и не оборачиваться. Она не могла смотреть ему в глаза, потому что боялась увидеть, как в них отражается ее стыд.
Да, это был ее стыд, и винить ей, кроме себя, некого. Она давно поняла, какие чувства вызывает у мужчин ее влекущее тело, а Эсмонд и не скрывал, что ему нужно только ее тело. Она ведь знала, каким он был коварным, и ей следовало держаться от него как можно дальше. Вместо этого она позволила ему – своей красотой – заманить себя, позволила удовольствию завладеть ею, а это был шаг к тому, чтобы захотеть согрешить. Лейла стиснула пальцами виски: думать об этом было невыносимо.
Эсмонд что-то говорил, но она отшвырнула стоявший на дороге табурет, и грохот заглушил его голос.
– Мадам.
Нет. Она не станет смотреть и слушать не станет. Она схватила мольберт и с силой швырнула его на пол. Стеклянная посуда полетела вслед. Потом одним движением Лейла смела со стола кисти, краски, карандаши, альбомы и бросилась вон из студии, с силой захлопнув за собой дверь.
Исмал оглядел учиненный Лейлой разгром и подождал, пока кончится сердцебиение. Потом вышел из студии и поднялся наверх к ее спальне.
– Мадам, – сказал он, постучав.
– Уходите. Катитесь к дьяволу.
Он нажал на ручку двери. Дверь была заперта.
– Мадам, пожалуйста, отоприте.
– Уходите!
Ему потребовалась всего секунда, чтобы найти возле двери шпильку.
– Ваш замок бесполезен, – заявил Эсмонд, вставляя шпильку. – Его даже ребенок сможет открыть.
– Не собираетесь же вы… Эсмонд, даже не думайте… Защищаясь, она навалилась на дверь всем телом. Но он уже открыл замок и распахнул дверь, заставив Лейлу отступить.
– Какой же вы негодяй!
– Я знаю, что вы раздражены. Я и сам не так уж спокоен. – Он тихо прикрыл за собой дверь. – Это очень плохой замок. Я прикажу Гаспару врезать новый.
– Если вы сейчас же не уберетесь, я прикажу Гаспару вышвырнуть вас. – Лейла схватила кочергу. – Я вас предупреждаю, Эсмонд.
– Советую вам не пускать в ход кочергу. Будет много крови, и вас может стошнить. Кроме того, если вы меня убьете, не останется никого, кто бы помог вам уладить дела с полицией. Будет еще одно расследование, и уверяю вас, еще более неприятное.
Эсмонд подошел к Лейле, отнял кочергу и поставил ее у камина.
– Просто не верится, что у вас хватило наглости прийти сюда… вломиться в мою комнату, – возмущенно сказала Лейла. – Я не желаю с вами разговаривать. Даже смотреть на вас мне противно. Неужели вы так… так бесчувственны?
– Нет, я не бесчувственный. А вы оскорбили мои чувства. Что я такого сделал, что вы оттолкнули меня, словно я какая-нибудь грязная собака?
– Ничего такого я не делала. Я просто ушла.
– Вы были в ярости. Что я сделал такого ужасного?
– Не вы! – Лейла прижала ладони к вискам. – Это… Мне жаль. Я знаю, что дала вам повод думать, что… Черт!
Она залилась краской и, глядя в пол, сказала:
– Я знаю, что вела себя так… как будто завлекала вас. Сначала я вам отказала… а потом… сдалась. Как все они. Ползала, как все они. Именно так, как он и сказал – как мухи по выдержанному сыру… Как все эти ш-шлюхи. – Голос Лейлы сорвался.
– Вы просто сумасшедшая.
Эсмонд поднял ее на руки и быстро перенес на кровать. Пока Лейла соображала, что он делает, Эсмонд взбил за ее спиной подушки и подтянул Лейлу повыше.
– Вы на ночь здесь не останетесь, – дрожащим голосом заявила она.
– Это очевидно. Но я пришел, чтобы выяснить, чем я вас огорчил. Я не Знаю, что я сделал – напугал вас или внушил отвращение тем,как я все делал.
– Это никак не связано с вашими чертовыми приемами.
– Понятно. – Эсмонд протянул Лейле свой носовой платок. – Это связано с моим характером.
– И с моралью. Моей, разумеется. Поскольку у вас ее нет. Эсмонд сел на кровать в ногах уЛейлы и прислонился к столбику.
– Однако правила у меня все же имеются. Одно из них гласит: никаких романтических отношений во время расследований. Это отвлекает и – в лучшем случае – мешает делу. А в худшем – может стать опасным. В вашем случае к сожалению, усилия, затрачиваемые на сопротивление, отвлекают больше всего.
– Сопротивление? Что-то я не заметила никакого сопротивления. Напротив…
– Естественно. Это относится к вам, более того, я пытаюсь сделать так, чтобы сопротивление давалось вам с большим трудом. – Эсмонд улыбнулся. – Но я не могу устоять.
– Вряд ли имеет значение, можете вы устоять или нет. – Лейла нахмурилась. – Я это начала… и не слишком торопилась, чтобы закончить.
– Но это не делает вас шлюхой. А уж ползающей мухой – тем более.
– Все же это я на вас набросилась, разве не так?
– «Ползают, как мухи… именно так он сказал». Это сказал ваш муж?
– Это произошло в Париже, незадолго до нашего отъезда, Фрэнсис сказал мне, что шлюхи вьются вокруг вас, как мухи над выдержанным сыром.
– Яркое сравнение. Он правильно рассчитал. Этот образ должен был вызвать у вас отвращение, от которого мне будет нелегко вас избавить. И если бы вы почувствовали, что вас ко мне тянет, вы решили бы, что вы одна из этих «мух». Не глупо. Он заранее отравил любые ваши чувства ко мне. Интересно, каким еще ядом Боумонт отравлял вашу жизнь и был ли образ, который отпугивал вас от меня, единственным?
– Вы считаете, что это был яд? – Лейла все складывала и складывала платок во все уменьшающиеся квадратики. – По-вашему, Фрэнсис лгал?
– Когда он мог вывести такое заключение? Может, во время оргий? Вы думаете, что я именно так провожу свое время? Лежу в каком-нибудь борделе или притоне для курильщиков опиума с дюжиной женщин, вьющихся вокруг меня в приступе похоти?
По тому, как Лейла покраснела, Эсмонд понял, что он правильно догадался.
– Почему бы и нет? Неужели вы не замечали, какое влияние вы оказываете даже на респектабельных женщин на великосветских балах и раутах?
– Я заметил, что вы оказываете точно такое же влияние на мужчин. Однако мне не приходит в голову представить, что все они ползают по вашему великолепному телу. Я представляю себе только одного – себя. И этот образ не вызывает у меня отвращения. Напротив, —добавил Эсмонд тихо, – я нахожу его весьма привлекательным.
– Потому что вы мужчина. Вам нечего терять. До тех пор пока вы будете держаться в определенных – очень широких – рамках, каждая победа будет восприниматься в свете как должное.
Неужели она может думать о нем только плохо? Но это не ее вина. Ее сознание отравлено Фрэнсисом.
– Только если я буду выставлять их напоказ. – Терпение, терпение, напомнил себе Эсмонд. – А что касается победы – это вопрос будущего. А в нашем случае кто кого победил, по вашему мнению?
– Я никогда никого не обольщаю, – горячо возразила Лейла. – Даже сегодня. Я просто подошла к вам, чтобы разбудить. А потом… – Она прижала ладони к вискам.
– У вас болит голова? – спросил Эсмонд, поднимаясь. Лейла отвернулась, чтобы скрыть слезы, которые вот-вот готовы были пролиться.
Исмал проклинал себя за то, что сделал. У любого человека – он это знал – были уязвимые места, где любые эмоции, будь то шок, печаль, вина, страх, со временем превращались в хронические болезни. Он знал, что у него таким местом был шрам на боку: рана зажила много лет тому назад, но она иногда начинала болеть так, как будто снова открылась.
А у Лейлы таким местом была голова, и она начала болеть, потому что из-за него открылась давняя рана. Он виноват. Это он много лет тому назад впустил в жизнь Лейлы Боумонта, который ранил ее и оставил шрамы, а теперь он, Исмал, пожинает плоды. Он заслужил это наказание.
– Я могу помочь избавиться от боли. – Эсмонд подошел к изголовью кровати.
– Не прикасайтесь ко мне!
Эти слова ранили его больше, чем он мог себе представить. Ему хотелось обнять Лейлу, ласкать и целовать, защитить от всего того, что ее беспокоило. Но он понимал, что сейчас главное, что она чувствует, – это стыд, и он тому виною. Единственным способом облегчить ее страдание было сказать правду.
– Вы ни в чем не виноваты. Я был негодяем, заставив вас в это поверить. Я притворился спящим, чтобы вы подошли и разбудили меня.
– Мне не следовало до вас дотрагиваться, – сказала Лейла, не поднимая глаз.
Презрение к самой себе, которое услышал Исмал в ее голосе, словно ножом полоснуло его по сердцу.
– Я вас спровоцировал – вы даже себе не представляете, как хорошо я умею это делать. Прикоснетесь вы ко мне или нет, не имело значения. Мне нужно было только, чтобы вы подошли ко мне. Все остальное было… обольщением. У меня дар соблазнять. А поскольку вы так сильно сопротивлялись, я максимально его использовал.
– Дар? Вы хотите сказать, что все это был обман… который вы планировали с самого начала?
– Я не мог удержаться. Я хочу вас… очень давно. Я не знаю, как от этого избавиться. Это желание неуправляемо. Я даже не могу за него извиниться. Я ни о чем не жалею, разве только о том, что расстроил вас. Но даже это эгоистично. На самом деле я жалею только о том, что вы расстроились настолько, что оттолкнули меня. – Эсмонд помолчал. – По правде говоря, я пришел, чтобы вернуть вам равновесие.
– Чтобы смягчить мое сердце?
– Если хотите. Я брошусь на колени и буду умолять вас сжалиться надо мной. Я ужасен. Я всегда создаю проблемы.
– Да. Уходите, Эсмонд. Немедленно.
Он ушел сразу. Хотя сегодня он был правдив как никогда. Исмал заметил все: как смягчился взгляд Лейлы, когда он говорил, как она расслабилась и даже чуть повернулась в его сторону. Он с трудом не поддался соблазну этим воспользоваться. Он действительно был готов броситься перед ней на колени и умолять. Потому что он не лгал. Он не знал, как перестать желать ее. А потому ничто – ни честь, ни мудрость, ни осторожность, ни даже гордость – не удержит его от того, чтобы пытаться снова и снова.
Глава 10
Поздним утром Ник вошел в комнату Исмала и сообщил о прибытии лорда Эйвори. Исмал все еще был в халате.
– Продержать его какое-то время в библиотеке?
– А в каком он настроении?
– В таком же отвратительном, как вы. – Ник бросил на туалетный стол принадлежности для бритья. – Но вы, наверное, захотите, чтобы я вас побрил?
– Зря ты позволил мне спать так долго.
– Когда я попытался вас разбудить, вы пообещали, что лишите меня моего мужского достоинства. И при этом выразились весьма определенно. – Ник начал энергично заправлять бритву в станок.
– Думаю, сегодня я побреюсь сам. Попроси его светлость подняться ко мне.
Ник вышел с гордо поднятой головой.
Исмал уже давно лежал без сна, вспоминая о том, как Лейла Боумонт прижимала ладони к вискам и с каким презрением говорила о себе. «Этот мерзавец Боумонт умел отравлять сознание людей!» – думал Исмал.
Сознание Шербурна, несомненно, тоже было отравлено, иначе как он мог отвернуться от обожавшей его молодой жены, оступившейся всего один раз, хотя на это ее толкнули именно холодность и невнимание мужа. А леди Кэррол, которая возненавидела лорда Эйвори? И сам Эйвори с его страшным секретом, не позволявшим ему ухаживать за любимой девушкой? Есть о чем подумать!
Я не гожусь, так сказал про себя Эйвори. И определил момент, когда начались его беды: два года назад, после того как покончил с собой Эдмунд Карстерс.
В часы бессонницы Исмал уже начинал выстраивать свою теорию относительно маркиза. Сейчас, намыливая лицо для бритья, он решил, что надо ее проверить. Предстоящая процедура его не радовала, потому что ему начинал нравиться этот молодой человек… который к нему привязался, доверял ему, восхищался им и считал его героическим старшим братом.
Эйвори не мог знать, что Исмал был хищником, который только и ждал, когда он сможет вырвать у него его секрет.
В тот момент, когда Исмал кончил намыливать лицо, в комнату вошел маркиз.
– Прошу меня простить. Я проспал.
– Как я вам завидую! – Эйвори сел на подоконник. – Вместо того чтобы поспать, я провел все утро с матерью, проверяя счета.
– Судя по выражению вашего лица, результаты неутешительны. – Исмал начал бриться, и его ум заработал с той же быстротой и уверенностью, с какой его руки орудовали бритвой.
– Как же это унизительно отчитываться – даже при наличии расписок – за каждое пенни. Сейчас и этого недостаточно. Теперь мне надо рассказывать, зачем и на что я потратил эти проклятые деньги. Мы, конечно, поссорились. Я сказал ей, что, если она не одобряет то, как я трачу свое жалкое содержание, она может его вообще мне не давать. Мать пригрозила, что так и поступит. Я посоветовал, чтобы они с отцом отреклись от меня.
Хищник начал кружить и снижаться.
– Все это бесполезно. Если вы не хотите быть наследником, вам придется повеситься. Они не могут отречься от вас. Кроме вас, у них никого нет – вы последний мужчина в семье.
– Но есть и другие ветви нашего генеалогического древа. Однако вы правы – я последний наследник по прямой линии. Отец так гордится тем, что в отличие от запутанной генеалогии королевской семьи в нашем роду титул переходил прямо от отца к сыну со времен первого герцога Лэнгфорда. Словно здесь есть чем хвастаться. Это просто вопрос удачи.
Эйвори встал и подошел к туалетному столу.
– Но кажется, на мне наша удача кончилась.
– Так вот в чем проблема, – пробормотал Исмал и повернул зеркало под таким углом, чтобы видеть лицо маркиза. – Вы опасаетесь, что у вас не будет наследника. Или я ошибаюсь?
Наступило долгое молчание. Исмал продолжал бриться.
– Мне не следовало ссориться с матерью. Надо было просто ей все рассказать. Но такие вещи нельзя рассказывать всем подряд. Я и вам не хотел рассказывать. Но кажется, мой намек был слишком прозрачен. Извините, что я все время вам жалуюсь.
– Вам надо выговориться. Вы хотите сказать, что вы импотент? – без обиняков спросил Исмал.
Через несколько часов Исмал отправил Эйвори домой с инструкциями относительно диеты, рецептом травяного ячменного отвара и обещанием, что Ник приготовит и пришлет ему кое-какие пилюли к концу дня. Пилюли были нужны не больше чем диета и ячменный отвар, потому что излечение уже началось. Проблема была только в голове Эйвори и туда ее запустил Боумонт с помощью нескольких умело отобранных слов. Исмалу просто пришлось извлечь их из головы Эйвори, подобрав совершенно другие, более удачные слова. Но поскольку молодой маркиз был англичанином, он больше верил в эффективность лекарств, чем словам.
Проинструктировав Ника, как изготовить пилюли, Исмал отправился на прогулку. Последние несколько часов измотали его эмоционально. Поскольку усталость была умственной, а не физической, прогулка была предпочтительнее лежанию на диване и пережевыванию событий последних дней.
Он шел скорым шагом по Пэлл-Мэлл, когда увидел знакомую женскую фигуру – женщина входила в Британский музей. Мадам Боумонт сопровождал мужчина. Ни Гаспара, ни Элоизы поблизости не было.
Через несколько минут Исмал вошел в здание и почти сразу нашел ее в зале, где несколько художников корпели над холстами, копируя старых мастеров. Лейла разговаривала с одной из художниц. Спутником Лейлы был лорд Селлоуби, который, по мнению Исмала, стоял к ней слишком близко.
Исмал остановился на пороге, как будто рассматривая картины, а на самом деле он сосредоточил все свое внимание на Лейле Боумонт. Не прошло и нескольких минут, как ее спина напряглась и Лейла обернулась.
Изобразив на лице вежливую улыбку, Исмал приблизился.
– Музей сейчас чрезвычайно популярен, – сказал лорд Селлоуби после того, как они обменялись приветствиями, а Лейла представила графу молодую художницу мисс Гринлоу.
– Когда я увидел, как мадам Боумонт входит в музей, я решил, что здесь выставлены ее работы, – сказал Исмал.
– Так бы и случилось, – холодно бросила Лейла, – если бы я умерла пару веков назад.
– И если бы миссис Боумонт была мужчиной, – сказала мисс Гринлоу. – Здесь вы не найдете ни одной картины, написанной женщиной. – Гринлоу стала объяснять Исмалу, что собирается принять участие в ежегодном конкурсе на лучшую копию картин, выставленных в этом зале. – Три лучшие картины будут отмечены призами в сто, шестьдесят и сорок фунтов соответственно, – добавила художница.
– Мисс Гринлоу оказала мне честь, попросив высказать свое мнение о ее работе, – сказала мадам, – и я уверена, что ей не хотелось бы, чтобы при этом присутствовала целая толпа.
– Двух человек вряд ли можно назвать толпой, – слабо улыбнулся лорд Селлоуби.
– Двое скучающих и нетерпеливых зрителей – уже толпа. Я знаю, что вы начнете вертеться и нервничать, потому что, во-первых, мы будем обсуждать не вас, а во-вторых, вы не поймете ни единого слова. – Лейла махнула рукой. – Идите и поговорите друг с другом или посмотрите на картины. Может, вам удастся по случаю немного приобщиться к культуре.
– Нет, я не намерен так рисковать, – заявил Селлоуби. – Я лучше подожду вас на улице, миссис Боумонт. Эсмонд, вы ко мне присоединитесь?
К тому времени как они вышли из музея, Исмалу стало известно, что миссис Боумонт согласилась пообедать с Сэллоуби и его сестрой, леди Шарлоттой, в совершенно несусветный час, а именно в шесть вечера.
– Даже когда приглашают на обед к королю, и то нет таких строгих ограничений, – пожаловался Селлоуби. – Но моя сестра должна обедать рано. А миссис Боумонт нужно было сдержать свое обещание и поговорить с мисс Гринлоу, но до этого ей пришлось ждать, пока ее служанка закончит свои дела, чтобы сопровождать ее.
Как оказалось, Элоиза ждала свою хозяйку в экипаже его светлости. Однако эта новость ничуть не уменьшила беспокойство Исмала.
Селлоуби был крупным, темноволосым, хорошо сложенным мужчиной с немного сонным взглядом и насмешливой манерой разговаривать. Многие дамы света считали его неотразимым. Исмал представил себе одну конкретную даму, сидящую напротив Селлоуби за столом, накрытым для двоих. Отсюда его воображение перекочевало в слабоосвещенный коридор, затем вверх по лестнице, оттуда в спальню и… к кровати.
– Конечно, все было бы проще, если бы с нами была Фиона, – продолжал Селлоуби. – Впрочем, будь она здесь, этой проблемы вообще бы не возникло.
Несмотря на страшный шум в ушах, Исмал все же понял, о чем говорил Селлоуби, и заставил свою голову работать.
– Прискорбно это слышать. У мадам Боумонт в последнее время было и так достаточно проблем.
– Я имел в виду мою сестру Шарлотту, – пояснил Селлоуби. – Она в волнении, потому что Фиона не ответила ни на одно из ее писем. И не только на ее письма. Вся семья Вудли переживает: из Дорсета нет вестей, даже от их несносной тети Мод. Если миссис Боумонт не удастся успокоить эту бурю в стакане воды, я знаю, что за этим последует. Мне прикажут скакать в Дорсет и потребовать объяснений – от женщины, которая меня терпеть не может – и все ради ее семьи и моей сестры, сующей нос не в свои дела.
– Но у нее же девять братьев, – заметил Исмал. В нем вдруг проснулся детектив.
– И все пляшут под ее дудку. Фиона приказала им не вмешиваться, а им и в голову не придет ослушаться. Вы когда-нибудь слышали о таком идиотизме?
– Странно, что леди Кэррол никому не пишет. Она же понимает, что семья беспокоится о здоровье ее сестры.
– «Странно» не то слово для Фионы. Я даже не знаю, каким оно должно быть. На сегодняшний момент это, пожалуй, «эгоистично». Из-за нее нам приходится досаждать миссис Боумонт. И знаете? Ни один из семейки Вудли не удосужился пригласить ее на обед до тех пор, пока они не стали в ней нуждаться. И даже тогда они сделали это через меня. Меня утешает только то, что Шарлотта заказала отличный обед, а я прикажу подать к столу свои лучшие вина. Мы постараемся накормить миссис Боумонт по высшему классу.
– Слушая вас, я представляю себе агнца, которого готовят для заклания.
Селлоуби рассмеялся:
– Очень похоже. Но миссис Боумонт знает, что ей предстоит. Я предупредил ее о наших скрытых мотивах.
И мадам, конечно, ухватилась за возможность выйти в свет, чтобы провести собственное расследование, понял Исмал. А может быть, ей просто захотелось провести несколько часов в компании обычного английского повесы?
Ни одно, ни другое предположение Исмалу не понравилось, и он попытался убедить себя в том, что Лейла просто хочет помочь, точно так же как она хотела помочь Шербурну. Но она держала Шербурна за руку… и при этом действительно вела расследование. Так что Исмалу не могло понравиться и то, как она «помогала».
Однако внешне он оставался спокоен и, по своему обыкновению, обаятелен. Когда мадам вышла из музея, Исмал попрощался с ней и Селлоуби и неторопливой походкой пошел прочь.
Лейла вернулась домой в половине десятого, а через несколько минут она уже ссорилась в своей студии с Эсмондом.
– Спрашивать у вас разрешения? – возмущалась она. – Я не должна спрашивать ни у вас, ни у кого бы то ни было разрешения принимать мне приглашение на обед или нет.
Лейла стояла на середине комнаты и сгорала от желания запустить в Эсмонда чем-нибудь тяжелым. Чтобы этот человек – враль, змей-искуситель – диктовал ей, как жить, да еще в ее собственном доме! Вы только посмотрите на него! Он даже не может ходить по комнате как нормальный человек. Мечется, словно тигр, который собирается напасть на свою жертву. Но она его не боится. Она сама на него нападет.
– Вы не обедали, – в ярости сказал он. – Вы вели расследование. А это не ваше дело, а мое.
– Нечего указывать мне, мое это дело или нет. И вы не имеете права диктовать мне, куда мне ходить. Вы что думаете, что мне больше нечего делать, кроме как сидеть весь вечер и ждать, когда вы соизволите прийти? Если будете в настроении? В последнее время вы появлялись здесь только по единственной причине – чтобы соблазнить меня.
– Вы пытаетесь увильнуть. Это не имеет никакого отношения к теме нашего разговора.
– Еще как имеет! Я практически ничего от вас не узнала, кроме того, какой вы необычайно талантливый соблазнитель. Я начинаю подозревать, что на уме у вас только одно. Вы не желаете, чтобы я узнала хотя бы что-нибудь о расследовании. И в особенности вы не хотите, чтобы я заподозрила, что в этом деле есть нечто большее, чем лежит на поверхности.
Движения Эсмонда чуть замедлились, и Лейла поняла, что попала в точку.
– Поэтому вы не хотите, чтобы я выходила из дома и встречалась с кем-нибудь. – Она говорила все увереннее. – Вы боитесь, что до меня дойдут какие-то слухи. Вы опоздали, черт бы вас побрал!
Лейла сделала несколько шагов и, оказавшись прямо перед Эсмондом, заставила его остановиться и посмотрела ему прямо в глаза – Исмал попытался заставить Лейлу опустить взгляд, но ему это не удалось. Она не дала себя запугать.
– Я вышла из дома, Эсмонд. И я кое-что услышала. Хотите узнать что? Или предпочитаете тратить свое бесценное время на идиотские скандалы?
– Но вы подвергаете себя опасности! Вы даже не советуетесь со мной.
– Чтобы вы могли мне указывать, что я должна делать? – Лейла отвернулась. – Вы считаете, что я слишком глупа и не разберусь сама? Только потому, что вам с такой легкостью удается играть моими чувствами, вы считаете меня безмозглой дурой, не так ли?
– Не говорите ерунды! – Эсмонд почти прыгнул вслед за ней к камину. – То, что происходит между нами, не имеет ничего общего с…
– Между нами ничего нет. И никогда не было. Вы притворялись, чтобы отвлечь меня отдела, – это вы умеете, не так ли? Умеете притворяться, отвлекать. Вы и Фрэнсиса «отвлекли», заставив его ревновать. Неужели вы думаете, что я действительно так глупа и не вижу массу несоответствий в нарисованной вами картине?
Эсмонд отпрянул. Ага! Она опять попала в точку. Наступила короткая пауза.
Потом с фальшивой покровительственной улыбкой он спросил:
– Какие несоответствия?
– Если вы хотите соблазнить чью-либо жену, – тихим и ровным голосом ответила Лейла, – не стоит возбуждать ревность мужа. Вы слишком умны и расчетливы, чтобы не понимать этого. Отсюда вывод: соблазнить меня – не самая главная ваша задача.
Лейла отошла к софе и, сев на подлокотник, стала ждать, когда до Эсмонда дойдет смысл ее слов. Она вдруг почувствовала себя совершенно спокойной. Ярость и боль отступили, и, словно после промчавшейся бури, на ее сердце был полный покой.
– У меня есть своя теория относительно того, чего вы на самом деле добивались. В этом мне помогли кое-какие замечания Селлоуби.
– Ах, у вас есть теория? – Эсмонд взял с каминной полки бюст Микеланджело, а потом поставил его на место.
– Все началось с Эдмунда Карстерса. Исмал замер.
– Это тот друг Дэвида, который застрелился после того, как у него украли какие-то важные документы. По мнению Селлоуби, который в то время был в Париже, потому что у него была интрижка с женой одного дипломата, эти документы представляли собой личные письма царя. Вашего друга – русского царя.
Никакой реакции не последовало.
– Царь потребовал, чтобы провели самое тщательное расследование. Селлоуби считает, что из этого ничего не вышло. И я подумала, Эсмонд, кому могли бы поручить раскрыть загадку, которая никому не оказалась под силу? Потом я спросила себя, почему близкий друг царя, граф Эсмонд, который к тому же оказывается другом и британской, и французской королевских семей, выберет из всех мужчин в Париже себе в друзья ничтожного пропойцу, каким был Фрэнсис Боумонт?
Только сейчас Эсмонд медленно повернулся, будто кто-то заставил его это сделать.
– «Причины определенных дружеских отношений не всегда такие, какими кажутся», – тихо процитировала она. – Я бываю внимательной. Я коллекционирую маленькие перлы вашей мудрости.
Синие глаза затуманились.
– На улицах полно народу, и моя поездка домой заняла много времени. Так что у меня было время поразмышлять над некоторыми загадками. Почему, например, великий лорд Квентин заинтересовался подозрительной смертью такого ничтожества, как Фрэнсис Боумонт? Почему у его светлости не возникло сомнений в правдивости моего неожиданного заявления о том, что мой муж был убит? Почему его светлость с такой готовностью согласился на тайное расследование убийства? И почему он послал за вами? Вы можете ответить мне на эти вопросы?
– Стало быть, вы сформулировали эту свою теорию в карете? тихо отозвался Эсмонд.
– Во всяком случае, кое-что мне удалось прояснить. Я предполагаю, что какое-то время тому назад началось секретное расследование пропажи писем русского царя. Фрэнсис, по-видимому, был главным подозреваемым, раз вы проводили с ним все свое время. Поскольку дело велось тайно, а Фрэнсис не подвергся судебному преследованию, я пришла к выводу, что расследование могло обернуться грандиозным скандалом. Чего я пока не могу решить, так это то, содержалась ли в письмах потенциальная угроза скандала или Фрэнсис был замешан в более крупном преступлении, а письма были лишь его частью?
Эсмонд покачал головой и отвел взгляд.
– Как это все неприятно. Вы не можете… Вы не должны… Ах, Лейла, не делайте меня несчастным.
Что-то в его голосе, в том, как он произнес ее имя, заставило ее поверить, что он искренне расстроен из-за нее.
– В вас заговорила совесть? – сказала Лейла, стараясь выдержать холодный тон. – Она говорит вам, каким вы были несправедливым, подлым и неуважительным. На вашем месте я бы чистосердечно во всем созналась. Тогда вы почувствуете себя лучше. Да и я тоже. Мне бы хотелось, чтобы все стало ясно и определенно, а потом мы забудем об этом и займемся только нашим расследованием. Мы не продвинемся дальше, если это – что бы это ни было – будет оставаться невыясненным.
По напряженному лицу Эсмонда Лейла поняла, что ему тоже этого хочется.
– Ну же, Эсмонд. Будьте благоразумны. Расскажите мне все. Пусть это будет как рапорт, как будто мы с вами коллеги. Я уже поняла, что дело неприятное. Но я, по-видимому, сильная. Ни одна чувствительная женщина не выдержала бы десять лет совместной жизни с Фрэнсисом.
– Мне надо было убить его. – Голос Эсмонда был полон раскаяния. – Мне не следовало втягивать в это дело вас. Глупейшая ошибка с моей стороны.
Лейла поверила в то, что его раскаяние было искренним. Как она и догадывалась, он использовал ее, но не совсем уж так хладнокровно, как она того боялась.
– Да, но ваши мозги были затуманены вожделением. Это случается даже с очень хорошими мужчинами. Идеальных людей нет.
Она долго ждала ответа. Наконец он подошел к софе и, не глядя на нее, сел.
Потом, так же не глядя, рассказал ей про «Двадцать восемь».
Рассказал, но не все, а лишь о менее одиозных примерах деятельности этого дома и о том, как он его уничтожил и как лишил разума Боумонта. Эсмонд намеренно опустил тот факт, что Боумонт был влюблен в него, но не для того, чтобы признаться, что он нарочно вводил Боумонта в заблуждение, а потому что не хотел, чтобы Лейла знала, что муж годами обманывал ее не только с женщинами, но и с мужчинами. Она, как и Эйвори, была англичанкой. И если Эйвори посчитал всего один пьяный эпизод с Карстерсом неестественным и непростительным преступлением, то Лейла Боумонт – и Исмал в этом не сомневался – придет в ужас оттого, что она разрешала Боумон-ту прикасаться к себе.
Лейла выслушала Эсмонда довольно спокойно, но он не представлял себе, что происходит в ее душе. Закончив свой рассказ, он приготовился к горьким упрекам, которые, по его мнению, должны были непременно последовать, и к слезам, вид которых был для него невыносим.
Но Лейла лишь вздохнула.
– О Господи! Мне и в голову не могло такое прийти. Но ведь даже профессионалам – таким как вы – потребовалось черт знает сколько времени, чтобы дойти до сути.
Она положила руку ему на плечо.
– Спасибо, Эсмонд. Вы сняли тяжесть с моей души. Я ничего не могла сделать. Фрэнсис был не просто слабым человеком, он был воплощением порока. По сравнению с тем, о чем вы мне рассказали, даже преступления моего отца выглядят ничтожными. Отец был жадным и бессовестным. А Фрэнсис был жестоким. Теперь я понимаю, почему вы хотели убить его. Но я также понимаю, что вы не хотели пачкать руки в этой грязи.
