Текст книги "Отпущение грехов (ЛП)"

Автор книги: Лорен Ловелл

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 16 страниц)

Лорен Ловелл
«Отпущение грехов»

Пролог

Дверь на кухню со скрипом открывается, но я не утруждаю себя повернуться и посмотреть, кто это.

– Эвелин, – со злостью в голосе произносит отец. – Что ты наделала? Грешница!

Я на глаз увеличиваю температуру, наблюдая, как шкворчит масло в чугунной сковороде. Я не собираюсь обращать на него внимание. «Эвелин, в этом и его вина, – шепчет голос внутри меня. – Он не защитил бы тебя. И именно он называл Захарию праведником». Зажмурившись, я мотаю головой и сжимаю пальцами ручку сковороды, приказывая своему маленькому демону замолчать.

– Эвелин! – Я разворачиваюсь к нему лицом и тут же получаю удар тыльной стороной руки по губам. Рот наполняется кровью. – Ты все ещё не поняла где твое место? Девятнадцать лет, а уже такая же дерзкая маленькая шлюха, какой была твоя мать!

Он смотрел на меня, и в его глазах сверкали ярость и недовольство, по его лицу ходили желваки, пока он тряс рукой, которую, видимо, жгло от удара.

«Это неправильно, Эвелин. Это всё ложь. Лжецы. Грешники. Богохульники!». Заткнись! «Делай то, что правильно. Тебе нужно прощение».

Отец хватается за мою шею сзади, и я вздрагиваю.

– Как люди будут следовать за мной, за их лидером, если моя собственная дочь не знает своего места? Ты позор для дела Божьего, ты гадкая и никчёмная. Ты ввергаешь мужчин во грехи, и Господь ненавидит тебя за это!

Я бессознательно хватаю тяжёлую сковороду и замахиваюсь. Она с громким треском сталкивается с лицом отца, тот откидывается назад, и его тело с глухим стуком падает на кафельный пол. Я в шоке наблюдаю, как из раны на его лбу сочится тёмно-красная жидкость. Падая на колени рядом с отцом, я по-прежнему сжимаю в руках сковородку. «Он позволял Захарии причинять тебе боль». Подняв сковороду повыше, я собираю всю силу, что есть в моём хрупком теле, чтобы ударить его снова. Брызги крови окропляют белую плитку. «Он избивал тебя». Я снова бью тяжёлой сковородой по его черепу. «Он сделал тебя монстром в глазах Господа». Это уже не я наношу удар за ударом по его голове. Это тот демон, который когтями пытается вырваться из меня наружу с тех пор, как я себя помню. На мгновение всё погружается во тьму. Я чувствую, как мои руки обрушивают удары, один за другим. Слышу жуткий хруст костей и чавкающий звук, с которым сковорода опускается на его искорёженное лицо, но я словно в отключке.

Тяжело дыша, я возвращаюсь в реальность. Моё лицо покрыто слезами вперемешку с кровью. Отбросив сковороду в сторону, я на четвереньках отползаю как можно дальше от кровавого месива передо мной. Мне хочется утереть лицо, но мои руки по локоть в крови. Сердце готово вот-вот выпрыгнуть из груди, дрожащим комом встав поперёк горла. «Посмотри, что ты натворила, Эвелин! Испачкала чистый кухонный пол!».

– Прости меня за содеянное. Возьми на себя грехи мои… – Меня душат рыдания, ведь убийство – это грех, но я не чувствую вины. – Прости меня за …

«Ничего. Тебя не за что прощать, потому что с позволения этого мужчины тебе снова и снова причиняли боль. Эвелин, и он делал это, чтобы очистить тебя».

У меня кружится голова от калейдоскопа воспоминаний, их вихрь резко останавливается на одном конкретном.

Я плачу, потому что Захария сказал, что убьёт меня, если я расскажу кому-нибудь; хотя уж лучше смерть, чем продолжение его наказаний. Боль – это наказание, но то, что делает со мной Захария, ещё страшнее, чем боль. Отец свирепо смотрит на меня.

– Ты согрешила, Эвелин, – он неодобрительно качает головой. – Опустись на четвереньки.

Меня трясёт, но я делаю, как велено, и покоряюсь его требованию, как нас всегда учили. До меня доносится стон старых петлей на дверцах его шкафа, и я знаю, что он делает. Не этого я ждала. Я ждала, что он защитит меня, но у меня хватает ума не сомневаться в нём, потому что это будет еще одним грехом, от которого меня нужно будет очистить.

Я отгораживаюсь от боли, когда на мое спину падает первый удар. Я не обращаю внимания на позорные имена, которыми обзывает меня мой отец, выбивая из меня искупление. Я научилась мириться с этим. Меня учили, что боль приближает нас к праведности, что каждый шрам исцеляет. Мы не идеальны, и пусть лучше наши грехи калечат тела, а не души. Пока он бьёт меня, я думаю о своих грехах, и когда он заканчивает, я чувствую себя очищенной. Я чувствую, что моё тело изувечено ради того, чтобы моя душа смогла исцелиться, и мне интересно, то же самое ли испытывают другие люди, которых мой отец называет богохульниками. Неужели те люди, всего лишь исповедавшись в своих грехах, чувствуют, что им отпустили их? Ведь чтобы получить прощение, нужно испытать боль.

– Эвелин?

Я поднимаю глаза и вижу свою сестру, Ханну. Она держится за дверной косяк, её лицо побелело, а глаза прикованы к безжизненному телу отца.

«Теперь, Эвелин, вы обе в безопасности. Бегите». Я сглатываю. Поднимаюсь на ноги, которые по-прежнему словно ватные из-за страха.

– Нам нужно уходить, Ханна. Господь сказал мне, что нам нужно уходить.

Глава 1

Эви

Четыре года спустя

Массивная деревянная дверь собора со скрипом открывается, и я, споткнувшись, вхожу в темноту. Кончиками пальцев пробегая по спинкам деревянных скамеек, чтобы не сбиться с пути, я добираюсь до алтаря и падаю на колени.

– Прости меня, – выдыхаю я, запыхавшись. Мои спешные молитвы, произнесённые шёпотом, эхом поднимаются к высокому потолку, а я жду ответа, которого никогда не услышу. – Прости меня, Отче, за то, что я собираюсь сделать … – я склоняю голову, мою грудь сдавило от боли.

Признаться в своих грехах и попросить прощения – я так и не приняла эту концепцию, ни разу не почувствовав себя прощенной. Как нечто настолько простое, как просьба о прощении, могло отпустить грехи? Какое раскаяние может быть без боли? Сжав руки в кулаки, я опускаю голову на ступеньку и прислушиваюсь к своему дыханию. Вдох. Выдох. Вдох…

– Прошу, возьми мою красоту и используй её по своей воле… – «Красота от нечистого, Эвелин». Всплывает воспоминание о том, как отец избил меня, потому что какой-то мужчина назвал меня красивой. Мои ногти царапают ковёр, когда я невольно вновь погружаюсь в тот кошмар.

– Не дёргайся! – кричит он на меня. – Не реви! Благодари Господа, что он позволяет тебе очиститься от твоего греха. Ты научишься любить эту боль, потому что она – единственное, что сохраняет твою чистоту! – ремень снова впивается в мою кожу, и я задерживаю дыхание, стараясь держать спину прямо и не прогнуться от боли. – Красота – это печать дьявола, и, хоть я и молился о тебе все эти восемнадцать лет, дьявол по-прежнему живёт внутри тебя. Как жил в твоей матери. – Раздаётся ещё один громкий удар, когда полоска кожи опускается на моё плечо. – Молись, Эвелин, – он произносит это с такой злостью, что боюсь, как бы в этот раз он не забил меня до смерти. – Молись, чтобы я мог тебя слышать.

Я изо всех сил зажмуриваюсь и выдыхаю.

– Господь всемогущий, прости меня за мою красоту… – УДАР. Резкая боль заставляет меня замолчать на середине фразы, но я спешу продолжить свою молитву. – Прошу, я не хочу быть искушением. Я не хочу быть грешницей.

– Ты сама есть грех, Эвелин. Не грешница. Ты – это грех, и ты должна усерднее молиться, чтобы Господь освободил тебя от этих оков. – УДАР.

– Прости меня! – с мольбой в голосе кричу я. – Прости меня за то, что во мне живёт грех, за то, что я создание дьявола. Прости за грехи, на которые я искушаю других, молю тебя… – УДАР. Мои пальцы крепче сжимают деревянное изножье моей кровати. По моим щекам катятся слёзы, и мне хочется зарыдать в полную силу, но я знаю – от этого будет только хуже. Это необходимо, чтобы очиститься. Я проглатываю слёзы. – Прости меня. Прости меня. Прости меня.

Старый собор сотрясает звон колоколов, их раскатистый гул вырывает меня из того ужаса. Моё сердце готово выпрыгнуть из груди, глухо отстукивая удары. Моё тело покрылось потом.

– Прости меня. Аминь, – задыхаясь, произношу я, а затем вслушиваюсь в окружающую меня тишину.

Я отхожу от алтаря и двигаюсь по проходу обратно. Тяжёлая дверь стонет, когда я толкаю её, и тут же порыв ледяного ветра взметает мои волосы вокруг лица. Запахнув посильнее пальто, я спускаюсь на тротуар, и меня тот час же поглощает суетливая толпа Манхэттена.

Несколько проходящих мимо мужчин поедают взглядами моё тело. Их глаза скользят по моим голым ногам, и я натягиваю, одергиваю подол юбки. Если бы я не была красивой, они бы не обратили на меня внимания. Было время, когда я молилась Господу, чтобы он забрал у меня мою красоту, но затем я научилась принимать её, и теперь она служила мне инструментом. Дело в том, что красота и секс – это самое мощное оружие, которым владеет женщина, и в мгновение ока эти два дара поставят на колени любого мужчину, сделав из него умоляющего раба. А я хочу, чтобы они стали моими рабами.

Хотя до дома Мэтью идти совсем недалеко, я почти превращаюсь в ледышку, когда добираюсь до его квартиры. Постучав в дверь, я жду. Месяц назад я была для Мэтью всего лишь шлюхой. Той, кому он платил за качественный перепихон. После того первого раза, когда мы трахались за деньги, я несколько недель следила за ним, наблюдая, как каждый вечер он приводил к себе новую шлюху.

Но я изменила это.

Последние несколько месяцев я преследовала его, заставляя желать меня, пробуждая в нём необходимость во мне. Вынуждая его полюбить меня. Разумеется, это все обман. Я – последнее, что ему нужно. Я смерть, облачённая в его самое страстное желание – слабую женщину. Но я далеко не слабая.

Дверь открывается, и вот передо мной стоит Мэтью, улыбаясь мне и держа в одной руке банку пива.

– Привет, Мэтью, – воркую я, вызывая в своём голосе сексуальные хрипловатые нотки, вхожу внутрь и закрываю за собой дверь.

Он хватает меня за бёдра и притягивает к себе, издавая тошнотворный стон. Его грязные ручонки сползают на мою задницу и сжимают её.

– Ты охренительно красивая. – Он прижимается губами к моей шее, а затем, щекоча своим тёплым дыханием мою кожу, он шепчет: – И пахнешь так, что хочется тебя съесть.

Я проглатываю желчь, обжигающую горло, и заставляю себя захихикать. Честно говоря, в моё сознание вдолбили, что я должна отбрыкиваться, когда мужчина касается меня. Но секс – это средство для достижения цели. То, что делает их уязвимыми. А я выучила все их слабые места.

Он ведёт меня за собой по коридору к кровати, его руки грубо лапают моё тело, задерживаясь на всех выпуклостях, что встречаются на их пути. Я бросаю сумку на пол, когда мои ноги сталкиваются с матрасом, и падаю на кровать, хлопая ресницам и соблазняюще улыбаясь ему.

Закусив нижнюю губу, он стягивает через голову рубашку. Я принуждаю себя пробежаться глазами по его телу. У него крепкий пресс, словно высеченный из камня, а его руки – это образец того, как должен выглядеть мужчина. Жаль только, что Мэтью оказался таким куском дерьма. Я опускаю взгляд на его промежность, и там мои глаза застывают. Мужчинам нравится чувствовать, что ими восхищаются. Я заставляю его думать, что хочу его. Заставляю его думать, что мне хочется ощутить на себе его грязные, развратные руки.

– Что я сейчас с тобой сделаю… – рычит он, задирая мою юбку и сдёргивая с меня трусики, которые тут же отлетают в сторону.

Что я сделаю с тобой.

А я хочу сделать так, чтобы он молил о пощаде, когда я буду перерезать ему горло, но за последние несколько лет мне пришлось уяснить, что от крови слишком много хлопот. Лучше изучить человека, выяснить причины, от которых он может умереть, и никто не поставит это под сомнение. А этот мужчина, что стоит сейчас передо мной – прости меня, Господи – рано или поздно, с моей помощью или без, умрёт от передоза. Я знаю, что у него проблемы с наркотиками. Когда я в первый раз влезла в его квартиру, то обнаружила множество дорогущих наркотиков, усеивающих кофейный столик. Члены его семьи и друзья решат, что он принял слишком большую дозу, и похоронят его на глубине шести футов под землей. Пока я размышляю об этом, Мэтью раздвигает мои бедра и зарывается лицом у меня между ног. Я закрываю глаза, стараясь перебороть ощущение греха, что ползёт по мне, словно насекомое. Его рот влажный и тёплый. И грязный. Я не разрешаю себе наслаждаться тем, что он делает, но играю свою роль. Постанывая, я хватаюсь за его волосы и пропускаю их сквозь пальцы. Я трусь о его лицо и говорю, чтобы он трахнул меня. Выкрикиваю его имя. Заставляю его думать, что он – мой Бог, хотя на самом деле Мэтью всего лишь мерзкий грешник.

Внезапно его рот оставляет меня, он садится рядом со мной на кровать, стягивает штаны и освобождает свой возбуждённый член.

Я наклоняюсь так, что мои губы находятся в миллиметрах от него.

– Погоди, – шепчу я и обхватываю его член. Мне хочется сжимать его до тех пор, пока кровь не перестанет циркулировать, и головка его члена не разбухнет от боли, а затем онемеет. Но я этого не делаю. Я лишь прокручиваю всё это в своей голове, пока моя рука скользит вверх-вниз по всей его длине.

– Подождать? Эвелин, мой член, нахрен, готов взорваться!

– Угу. – Я поднимаю с пола свою сумку и достаю пузырёк с таблетками, а затем высыпаю на ладонь целую горсть голубых пилюль. Посмотрев на них, я быстро обнаруживаю одну, помеченную буквой «А». Положив эту таблетку на язык, проглатываю. Затем протягиваю руку Мэтью и улыбаюсь, потому что сама только что выпила аспирин, а ему достанется кое-что другое.

Он приподнимает бровь и смотрит мне в лицо.

– Что это?

– Яд, – хохочу я. – О, Мэтью, да ладно тебе! Это чёртовы колёса. Только не говори мне, что ты таким не балуешься. Я знаю, что это не так. – Большинство мужчин не стало бы доверять проститутке, но, с другой стороны, я не как большинство из них…

– Охренеть, где ты была всю мою жизнь? – он довольно смеётся и, взяв одну таблетку, заглатывает её. – Красивая, развратная и знаешь, как весело провести время.

– О, милый, я просто ждала тебя. Просто ждала тебя…

Взяв с прикроватной тумбочки презерватив, я разрываю зубами фольгу и раскатываю его по его стволу. Я сажусь на него сверху и опускаюсь на его подёргивающийся член. Секс с ним заставляет меня чувствовать себя ужасно грязной, но концовка того стоит. Я буду снова и снова молить о прощении, потому что Господь, несомненно, понимает, что мужчина абсолютно немощен, когда находится в женщине. Я стараюсь не отрывать взгляда от Мэтью, внимательно наблюдая за ним, пока трахаю его, сначала медленно, но потов всё быстрее и жёстче.

Я смотрю на него сверху вниз. Мне нужно ещё кое-что от него, прежде чем он умрёт – полный контроль над ним.

– Скажи, что ты любишь меня.

Он хмурит брови, и я перестаю двигаться.

– Что?

– Скажи, что любишь меня.

– В смысле? – он смеётся. – А, это какая-то ролевая игра?

Моё лицо охватывает жар. У меня нет времени на это.

– Просто сделай это. Скажи, – говорю я, медленно двигаясь на его маленьком омерзительном члене.

– Я люблю тебя, Эвелин, – не без сарказма выдает он.

Демон внутри меня взвывает, потому что это ложь. Он не любит меня. Это лишь притворство. Он точно также притворялся, что любил ту девушку, что была до меня, и как притворялся бы, что любит девушку, которая пришла бы после меня, если бы это не была его последняя ночь на земле. Все мужчины лжецы. Он никогда бы не спас меня, не заступился бы за меня. Для него я просто сосуд, которым можно воспользоваться, а затем выбросить. Но нет, Мэтью, нет. Сегодня я выброшу тебя!

Через десять минут между моих грудей уже сбегает пот, а его дыхание становится глубже. Он хватается за ворот моего платья и стягивает материал вниз, обнажая грудь. Его веки подрагивают, а затем открываются. «Он сопротивляется, Эвелин». Мэтью старается держать глаза широко открытыми, но они закрываются против его воли. На его лбу выступают маленькие бусинки пота и скатываются по вискам. Он всё облизывает и облизывает губы, и я знаю, это от того, что у него пересохло во рту. Его руки падают с моей груди на кровать, а я убыстряю темп.

– Посмотри на меня, – говорю я, и его глаза чуть приоткрываются. – Посмотри на меня.

– Я не… – у него заплетается язык, глазные яблоки закатились и вращаются, словно воронка воды закручивается, уходя в слив канализации. – Что ты сделала? Это. Я… Я не чувствую…

Я ещё сильнее, жёстче, со злостью трахаю его. Я так злюсь, потому что грех – не я. Это он. И сейчас я избавляю мир от этого нечестивца. Я совершаю благое деяние. Его ждёт суд, и он виновен. А возмездие за грехи – это смерть.

Я прекращаю трахать Мэтью, сажусь верхом на его живот и смотрю на него. Его лицо меняется, и вот я вижу под собой лицо Захария. Его тёмные волосы, его голубые глаза. Человека, который раз за разом ломал меня. Человека, который сделал меня своим грехом. Из-за него я убила собственного отца. Из-за него мы с сестрой вынуждены были убежать из дома. И это он заставил Господа выбрать меня, чтобы я исполнила Его волю и убивала мужчин, подобных Захарии. Каждый раз, когда я убиваю мужчину, всё, что я вижу, – это лицо Захарии, потому что я ничего больше так не желаю, как убить его, и, убивая мужчин, подобных ему, я убиваю его. Каждый раз я уничтожаю крошечную частичку зла, что живёт внутри меня.

– Ты это заслужил, Захария. Ты сам себе это уготовил.

Я наблюдаю, как Мэтью открывает рот, чтобы сделать вдох. Жизнь – это замечательный, ценный дар, но наблюдать, как зло, словно вихрь, покидает этот мир – ни с чем не сравнимо. Он больше не сопротивляется смерти, он принимает её. Его глаза закрываются, а грудь поднимается в резком вдохе. Положив на неё голову, я слушаю, как медленно бьётся его сердце, борясь за каждый удар. Затем я слезаю с него, ложусь рядом и, улыбаясь, провожу пальцами по рельефным мышцам его живота.

– Мужчины вроде тебя заслуживают куда худшего, но если бы я сама стала получать от этого удовольствие, то это уже было бы грехом, не так ли?

Я лежу так ещё около минуты, пока неровное буханье его сердца не затихает, и его грудь не перестаёт подниматься. Встав с кровати, я опускаю юбку и расправляю волосы. Остекленевшие глаза Мэтью устремлены в потолок, губы слегка приоткрыты. Я беру несколько таблеток и раскидываю их по кровати. Когда прибудет полиция, то они решат, что ему попалась поддельная партия наркоты. Ну, в каком-то смысле, так оно и было…

Взяв в ванной полотенце, избавляюсь от презерватива и вытираюсь, после чего засовываю влажную тряпку в сумку. Уже собравшись уходить, я замечаю Библию, стоящую в центре книжного шкафа. Взяв её с полки и сжав в руках, я ухожу прочь.

Глава 2

Эзра

Звук удара ремня о голую кожу гулким эхом прокатывается по комнате. Она кричит, выгибая спину. Её обнажённое тело прижимается к массивному деревянному кресту, и каждый раз, когда она вздрагивает от боли, в её запястья вонзаются кожаные фиксаторы.

– Терпи, Мария! – кричу на неё я, на этот раз ударяя её по задней части бедра. Она кричит и отчаянно извивается, поддаваясь естественной реакции своего тела.

То, что я делаю, – это психологическая манипуляция, если не больше. Мне нужно задавить в ней инстинкт выживания. Мне нужно заставить её захотеть меня, вызвать у нее желание ублажать меня, желание принять боль. Но мне всё равно хочется ощутить её страх – её крики, ее слёзы. Я не добиваюсь от неё подчинения. Почему? Потому что подчинение не приносит мне деньги. Это за её страх клиенты заплатят мне по высшему разряду.

Всё продаётся, а в нашем мире полно больных на голову ублюдков. И так получилось, что я тот, кто эксплуатирует их извращённые фантазии. Всё дело в спросе и предложении.

Я едва могу вспомнить то время, когда не нуждался в этом, когда я не пользовался этим и не хотел этого.

Шеймус, мой отец во всех смыслах этого слова, говорил мне, что у каждого в этом мире есть свое место. У некоторых есть власть, а некоторые служат тем, у кого есть власть. Чтобы из меня получилось то, что он хотел, Шеймус сделал меня одним из своих полномочных заместителей, и я заболел этим. Избивая Марию, я вспоминаю тот первый раз, когда впервые поднял ремень на шлюху.

Шеймус вкладывает ремень в мою руку, и я смотрю на полоску кожи, в то время как он указывает на деревянную дверь.

– Сейчас ты войдёшь в эту комнату. Там находится связанная девчонка.

Я с усилием сглатываю.

– Ты возьмёшь этот ремень и ударишь её им, – он улыбается, затягиваясь сигарой.

Я снова смотрю на ремень, от блестящей чёрной кожи отражается свет.

– Зачем? – спрашиваю я.

– Тебе многому нужно научиться, сынок, – он смеётся, и из его рта вылетает облачко густого дыма. – Мужчины любят власть. У некоторых она есть, а некоторые служат тем, у кого она есть. Она… – он вновь указывает на дверь, – здесь для того, чтобы служить, а эта услуга подразумевает под собой исполнение желаний маленьких больных ублюдков. Усёк?

– Но зачем я должен бить её?

– Потому что её нужно вышколить, – его губы кривятся в усмешке, и он проводит рукой по своей короткой седой бороде. Он наклоняется, и наши лица находятся на одном уровне. – Её нужно сломить. Она должна достигнуть своего болевого порога и перейти через него. Они никогда не знают, сколько боли могут вытерпеть, пока их не подтолкнешь. – Он хватает меня за подбородок, заставляя смотреть прямо в его жестокие глаза. – Она будет плакать, но ты будешь продолжать бить её. Ты слишком мягок, Эзра. Это тест. Не провали его. Сломи. Её.

Мне хочется угодить ему. И у меня нет желания провалить этот тест, поэтому я киваю, отворачиваюсь от него и толкаю дверь. Там, в центре комнаты, расположена кровать с четырьмя столбиками. У изножья стоит девушка, развернутая спиной ко мне. Ее руки вытянуты в разные стороны между столбиками и привязаны к ним за запястья. Волнистые рыжие волосы каскадом спадают на её плечи. Идеальная светлая кожа совершенно чиста. Я делаю шаг в её сторону, и она склоняет голову, потому что так ей велели. Мои глаза пробегают по её спине, по округлому заду, и я ничего не могу поделать с эрекцией, натягивающей мои джинсы. Плечи девушки быстро поднимаются и опускаются из-за участившегося дыхания. Она напугана. Уже очень давно я усвоил, что сочувствие – это слабость, и, наблюдая, как страх пожирает эту девушку, я понимаю, что должен что-то чувствовать к ней. Но нет. Я ничего не чувствую.

Я ничего не чувствую, потому что она проститутка, и это её работа. Я изобью её, и ей заплатят за это. Пустота внутри сменяется отвращением. Я встаю позади неё и пропускаю ремень между пальцами.

Я замахиваюсь. Ремень пронзает воздух с доставляющим удовольствие свистом, а затем опускается со щелчком на идеальную кожу девушки. Её спина искривляется, колени подгибаются, и она кричит. На её теле появляется великолепная розовая линия. Я замахиваюсь снова и снова, и снова. Я продолжаю бить её, охваченный злостью, потому что она проститутка, дешёвая грязная шлюха, и она заслуживает этого. Она хочет этого. И она будет терпеть, потому что в моих руках ремень, в моих руках власть, а она здесь для того, чтобы служить, чтобы ублажать, для того чтобы ею пользовались. Чем больше я бью её, тем сильнее искажается реальность вокруг меня. Эта девушка уже больше не незнакомка, которую я ни разу в глаза не видел; теперь она моя мать – грязная, никчёмная шлюха.

Я уже потерял счёт количеству ударов. Розовая кожа стала красной. По её спине струится кровь, стекает по заднице и капает с бёдер. И вид крови лишь еще сильнее заводит меня. Я бью её до тех пор, пока у меня не устаёт рука, а затем падаю на колени.

Дверь распахивается, и входит Шеймус. Он смотрит на открывшуюся перед ним сцену, его глаза осматривают покалеченное тело девушки. Она потеряла сознание и теперь безжизненно висит между столбиками кровати. Я тяжело дышу и трясусь, на лбу выступил пот.

Шеймус смотрит на меня с безучастным выражением лица.

– Урок номер один: никогда не порть свой товар, потому что без товара у тебя не будет ни клиентов, ни денег, – он кивает в сторону девушки. – Элитные клиенты любят бить девушек, но они не захотят увидеть на них шрамы – свидетельство того, что кто-то уже проделывал это с ними. Имеющие власть мужчины жаждут получить нечто такое, чего никогда не будет у других. Они заплатят за то, что выглядит невинным и нетронутым.

Я усвоил тот урок. Никогда не оставлять шрамы на девушках.

Чарующие всхлипы Марии возвращают меня в реальность. Её тело, словно тряпичная кукла, повисло на наручниках, и я покрепче сжимаю ремень в кулаке.

– Встань прямо! – кричу я. Я умышленно оставлял наручники свободными, чтобы девушкам приходилось держаться самим. Смысл не в боли, а в том, чтобы выдержать её, борясь с инстинктом поддаться ей. Ноги девушки трясутся, когда она старается встать.

– Боль – в твоём сознании, Мария! Прими её. Сопротивляйся ей. – УДАР. – Подчини её себе.

Я наблюдаю за тем, как её ладони оборачиваются вокруг цепей наручников, и она собирается с духом. Я улыбаюсь её упорству и снова замахиваюсь. В этот раз она не дергается. Она принимает удар.

Я бросаю ремень на пол и подхожу ближе, не спуская глаз с красных полос, покрывающих её спину. Эти воспалённые рубцы прекрасны. Её тело сотрясается от рыданий, и она опускает голову на крест. Я обнимаю её рукой за талию.

– Превосходно, Мария. – Моя рука скользит вверх к её груди, и я щипаю её за сосок, одновременно кусая в плечо. Она дрожит, но не смеет пошевелиться. Я подношу ладонь к её шее, медленно оборачивая пальцы вокруг её горла, и легонько нажимаю. У неё перехватывает дыхание, пульс под моими пальцами ускоряется. Моя свободная рука скользит вниз, вдоль её живота, направляясь к промежности.

– Расставь ноги, – рычу я. Она послушно делает то, что сказано, и я тут же вгоняю два пальца в её влажное лоно. С её губ срывается сдавленный стон, и она сжимается вокруг меня. – Посмотри, какая ты мокрая, Мария. В глубине души ты хотела, чтобы тебя избили, чтобы заставили принять это. – Она стонет, и я вытаскиваю пальцы, чтобы вновь толкнуться ими в неё. – Ты хочешь, чтобы тебя поимели.

Я трахаю её пальцами, всё крепче сжимая горло. И сразу же чувствую её панику, когда моя хватка становится настолько сильной, что перекрывает ей доступ воздуха.

– Прими. Это, – требовательно произношу я.

Её тело дрожит, киска сжимается вокруг моих пальцев, и она пытается схватить ртом воздух.

– Не сопротивляйся, – я усиливаю нажим, и она расслабляется, поддаваясь моей хватке. – Хорошо.

Мой большой палец потирает её клитор, и она напрягается. Она запрокидывает голову назад, когда я сжимаю её горло с такой силой, что могу придушить. Но её спина выгибается, и её задница вжимается в мой член. Задыхаясь и постанывая, она сильно кончает.

Когда тело Марии становится обмякшим, я освобождаю её и отступаю назад. Вытащив из кармана платок, я вытираю пальцы, изучая её позу. Склонив голову набок и опираясь на вытянутую руку, она висит на цепях. Так красиво, когда они сдаются. Я оставляю её в комнате одну, задыхающуюся и избитую, висящую на кресте. Кто-нибудь из моих парней выведет её отсюда.

Я выхожу и натыкаюсь на Джонти с сигаретой в зубах, прислонившегося своим массивным телом к стене у двери. У его ног сидит Дэйв, мой доберман, и терпеливо ждёт. Джонти – мой лучший друг, скорее даже, брат. Мы вместе росли, в нас обоих воспитывали безжалостность и умение извлекать выгоду, всегда ставить бизнес и семью превыше всего. Я преуспел в этом мире, где ценятся жестокость и холодный расчёт, но Джонти до сих пор борется со своими моральными принципами. Мы с Джонти вместе владеем клубом, но он привязывается к девочкам, видит в них людей.

Однако они – это бизнес-активы и ничего более.

– Как дела? – спрашиваю я.

Он делает глубокую затяжку, задерживает дыхание на секунду и только потом говорит:

– Софи мертва, Эз. – Он потирает ладонью затылок, устремив взгляд в пол.

– Как это?

Наши взгляды встречаются.

– Зи.

– Долбаный мудак! – я шагаю мимо Джонти, направляясь в офис.

Джонти следует за мной по коридору и закрывает за нами дверь в кабинет. Дэйв тут же занимает своё место под моим столом. Я сжимаю кулаки и бью ими по столешнице. Мне с трудом удается держать себя в руках. Нужно сохранять спокойствие. Нужно подумать.

– Как это случилось? – резко спрашиваю я.

– Синди нашла её тело у реки, недалеко от их дома. Она вызвала копов, а потом позвонила мне. Сказала, что Соф была жестоко избита, и ее тело было покрыто сплошными порезами. Судя по тому, что говорила Синди, наверняка, она умерла от потери крови.

– И тебе точно известно, что это он?

– Синди сказала, что Соф так и не вернулась со своей последней встречи, – он пожимает плечами и тяжело сглатывает. – Ты знаешь, как это бывает. Иногда они заходят слишком далеко.

Наш бизнес, который мы ведем напрямую из клуба, делится на два вида деятельности. Первая часть нашего бизнеса – проститутки из клуба, которые работают на улице. Мы защищаем их, они работают с нами в доле. Всё просто. А вторая – элитные «девушки по вызову», дорогие шлюхи, обученные девочки, которые обслуживают менее цивилизованных клиентов. Софи была одной из элитных, да и, вообще, одной из моих лучших девушек. Самой лучшей. У неё не было границ, не было барьеров. Она могла вытерпеть всё и даже больше. Она была расписана на три следующих месяца вперёд и принесла бы мне больше шестидесяти кусков. Так что Зи придётся заплатить за это, так или иначе.

– Ты, блять, найдёшь его и приведёшь ко мне!

Джонти мгновение смотрит на меня в упор.

– Эз, он клиент…

– Он только что обошёлся мне в херову кучу денег. Ты достанешь мне его, Джонти, даже если для этого тебе придётся прострелить ему коленные чашечки.

На его губах появляется еле заметная улыбка, и он выходит из кабинета.

Зи сидит напротив меня, закинув ногу на ногу и сложив руки на груди, словно его ничего не заботит. Я изо всех сил сдерживаюсь, но его полное пренебрежение своим дальнейшим благополучием в моём присутствии выводит меня из себя.

– Мне следовало бы, на хрен, пустить тебе пулю в лоб, – говорю я с едва заметным рыком и тушу сигарету в пепельнице.

– И что ты хочешь, чтобы я сказал, Эз? – Зи пожимает плечами и криво усмехается. – Она не кричала.

– Твою мать! – я вскакиваю из-за стола и начинаю мерить шагами комнату. Дело – полное дерьмо, чёрт подери, и меня вот-вот понесёт. Шлюхи – это одно дело, но мёртвые шлюхи – это сплошные грёбаные проблемы, не говоря уже о большой потери в прибыли.

– Мы закончили, – говорю я ему.

– Нет, Эзра, – смеётся он, – мы не закончили.

Я отвожу в сторону полу своего пиджака, чтобы он увидел Кольт 45-го калибра, засунутый в нагрудную кобуру.

– Мы. Закончили. А теперь убирайся отсюда.

Но он по-прежнему не двигается, и тогда я вытаскиваю пушку, снимаю с предохранителя и направляю её в его голову.