Текст книги "Когда зацветает пустыня (СИ)"
Автор книги: Лия Хиро
сообщить о нарушении
Текущая страница: 15 (всего у книги 18 страниц)
Глава 60
Правая рука заледенела. До такой степени замёрзла, что, казалось, покрылась тонкой ледяной коркой. Это, мягко говоря, дискомфортное состояние и заставило меня проснуться.
– Любимый, ты опять открыл окно? – промычала я сквозь никак не покидавшую меня дрёму. Но Виталик не ответил.
Наконец, разлепив глаза, я воткнулась взглядом в незнакомый потолок с длинными люминисцентными лампами. Такими, как в… больницах.
От этого открытия мозг заработал, казалось, на сто процентов своего потенциала.
В считанные секунды я вспомнила всё: скандал с матерью, её настойчивые, граничащие с фанатизмом попытки отвезти меня на аборт. А, главное, то, что окно открыл вовсе не Виталик… Теперь он не смог бы…
Подавив едкие слёзы, я сделала резкий рывок и свесила ноги с узкой, больничной кровати. И только сейчас поняла причину того, почему рука так заледенела. В вене торчал противный катетер и вся эта система была предусмотрительно примотана тонким слоем марлевой повязки и протянута под моей спиной. Для обездвиживания во время введения…
Господи! Ребёнок! Они убили моего малыша!
Пытаясь удержать рыдания, я вскочила на одеревеневшие ноги и избавилась от противной, мягкой иглы.
И только теперь поняла, что одета в те же вещи, что и утром. Даже бельё на месте.
Или не успели?
Точно не успели. У меня же ничего не болит. Или не должно? А может это действие обезболивающего…
Но реки моих мыслей прервал чеканный, ровный голос мужчины в коридоре:
– Миссис Хопкинс, будьте добры, подготовьте мисс Лемишеву. Начинаем через десять минут.
Начинают? Значит, они не успели!
Разлившееся по телу облегчение спорило с ворохом других, более тяжёлых чувств. Но мешкать сейчас – непозволительная роскошь.
Глухой стук каблуков миссис Хопкинс, к моему невыразимому облегчению, постепенно стих. Видимо, атрибуты для "подготовки" находились слева по коридору.
Всё! Тормозить и дальше – глупо.
Схватив лежащую в кресле сумку, я натянула повыше воротник водолазки (как будто это что-то давало) и прокралась вдоль длинной, светло-жёлтой стены в противоположную от маршрута медсестры сторону.
Чтобы преодолеть расстояние до спасительного выхода, потребовалось не более двадцати секунд, но за это короткое время, казалось, вся жизнь промелькнула у меня перед глазами.
Инстинктивно я пыталась втянуть голову в шею. Мечтала на пару минут превратиться в халемеона и слиться с окружающей обстановкой. Или заделаться мухой, да вообще, любым насекомым и незаметно улизнуть.
Но, к счастью, я и будучи Златой неплохо справилась.
Виталенька, я смогла! Я спасла малыша! – внутренне ликовала я, но, всё же, заставила себя прикусить язык.
Он жив… Должен быть жив. А к живым не обращаются на расстоянии! Вот приеду к нему и буду говорить и говорить. Вытяну из этого состояния, невзирая на прогнозы врачей-недоумков!
Я ритмично вышагивала в сторону… Чёрт знает, куда меня несли ноги. А нужно как можно скорее купить билет на ближайший рейс. Вот – главная цель.
Отковыряв в набитой, как Барбос, сумке телефон, я, всё-таки, вначале позвонила отцу.
Ну возьми же ты трубку!
Вот же ж! Зарядки три процента…
– Папочка! Привет! Я быстро. Сейчас разрядится… Как там Виталик?
– Плохо, дочка… – печально выдохнул отец на том конце. – Ему стало хуже. Врачи говорят, что до завтра…
Телефон коротко вздрогнул и затих. А вместе с ним так же коротко встепенулось моё сердце и, кажется, остановилось.
Не помню, как я добралась до аэропорта. Но опять же, лишь для того, чтобы узнать, что билеты на ближайший рейс распроданы.
Осталось только выбрать – лететь с пересадкой или ждать до утра следующего рейса. Что по времени одинаково. Да ещё постараться не свихнуться от завладевшими душой отчаянием и болью, не задохнуться от уже не сдерживаемых, ужасных рыданий.
Глава 61
Закончились вторые сутки комы, а впереди ещё тринадцать часов полёта и гнетущая, отупляющая неизвестность. Натянутые нервы, и ледянящий душу страх.
Только бы не стало слишком поздно. Только бы успеть. Пусть даже лишь для того, чтобы просто попросить прощения… И навсегда расстаться…
Мысли кипели, кишили, как муравейник. Но основной была одна: если опаздаю из-за вчерашней выходки матери – задушу собственными руками.
* * *
Отец уже был здесь, рядом с другом. А я… Остановилась, как вкопанная напротив прозрачных дверей лучшего нейрохирургического центра Дубая, не решаясь войти. Так странно, что сюда я стремилась, летела, неслась, сломя голову, мысленно подгоняя самолёт и матеря местного таксиста, как специально петляющего меандрами* и ни черта не понимающего по-английски, но вот теперь… Застыла в нерешительности.
– Злата!
– Папочка! – я бросилась к стоящему позади меня отцу и разрыдалась в родных, утешающих объятиях.
– Ну хватит, дочка, успокаивайся. Как бы ни было тяжело, нужно оставаться сильной. Идём.
Я еле передвигала ноги, превратившиеся в негнущиеся, скованные волнением и страхом дубины. Но, призвав на помощь остатки силы воли а заодно и всех святых, которых сумела вспомнить, вошла в реанимационную палату.
Состояние тревожного оцепенения. Такое, когда опасаешься лишний раз пошевелиться, вздохнуть, боишься громким звуком или резким движением вспугнуть его висящую на волоске жизнь.
– Виталик… – просипела я трясущимися губами, – Ты меня слышишь, любимый?
В ответ получила лишь размеренный, вводящий в ужас гул аппарата ИВЛ**. Повсюду трубки, аппараты, десятки кнопок и цифр.
Я присела рядом и осторожно погладила его безжизненную, холодную кисть.
– Он ледяной! Папа, почему он такой ледяной? – вскочила я в панике. – Господи! Он же не умер? Не умер?
– Нет. – слегка встряхнул меня за плечи отец. – У Виталика гипотермия.
Я стрельнула глазами на монитор и ужаснулась цифре 32,1°
– Но почему такая низкая?
– Не переживай, дочка. Она уже поднимается. Здесь работают лучшие врачи.
– Да что мне врачи? Стой, в смысле, "уже поднимается"? – зацепилась я за его слова.
– Потому что вчера она опускалась до двадцати восьми, Злат. И была близка к критической…
Отец ещё несколько минут посвящал меня в подробности, умело жонглируя медицинскими терминами. Но всё, что я уловила, это то, что Виталик пробыл в состоянии клинической смерти три минуты, но мозг выжил и остался практически не повреждённым. А ещё в сознание врезался тот факт, что первые трое суток – решающие. Если мы сможем продержаться, шансы на спасение возрастут до двадцати процентов.
Двадцать! – Меня бросило в жар. Жизнь моего любимого зависела от этой страшной цифры.
Но главное – нужно говорить с ним, общаться так, как если бы Виталик был здоров. Это мне было известно и без врачей.
Спровадив отца, я присела на край кровати больного и приступила к такому новому и немного странному общению:
– Медвежонок… Прости меня… Твоя Злата такая эгоистка. Дурочка. Извини, что давила на тебя, – я сжала его расслабленную, превратившуюся в бесполезную плеть руку. – А давай мириться? Признаю: я проиграла… Ну, любимый, просыпайся, вставай и мы с тобой поедем домой… – и, хотя я обещала себе не плакать в его присутствии, слёзы катились по щекам огромными, соляными кристаллами. – Я согласна больше не торопить тебя и ждать, сколько скажешь. Но только, если ты будешь рядом, хорошо? – губы касались ледяного лица десятками нежных поцелуев. Словно их количество могло повысить эти грёбаные двадцать процентов.
– Мы с малышом очень соскучились по тебе, любимый. Да, ты не ослышался – через восемь месяцев у нас родится ребёнок. И мне очень хочется, чтобы рядом с нашей дочкой был её замечательный и сильный папа. Точно будет девочка, я знаю… А ты как думаешь, любимый?
Я говорила с ним весь вечер. Болтала без умолку и обо всём, пока, утомлённая перелётом и последними событиями не задремала на кушетке.
Из глубокого сна меня вывели встревоженные крики врачей и суетливая беготня.
Не разбирая ни слова на арабском, я уставилась на расплывающиеся перед сонными глазами цифры монитора – 27,8°. И в подтверждение моей страшной догадки, в этом рое голосов услышала чистую английскую речь:
– Скорее! Ну где вы ходите? Колите же! Он уходит!
* «Меандр» – древнегреческий меандровый орнамент, который представляет собой бирдюр, составленный из прямых углов, складывающихся в непрерывную линию.
** ИВЛ – аппарат искусственноц вентиляции лёгких.
Глава 62
Не знаю, какой это был по счету раз, когда я внутренне умерла из-за него. Опустилась в самые недра ада, и прошла все его круги. Дважды. А когда ярко-зелёные цифры на мониторе начали расти, вместе с ними медленно, но упорно начала подниматься и я.
Двадцать восемь и четыре, двадцать девять и два…
Всю жизнь я вымаливала Виталика у Бога, выпрашивала у судьбы, а в ответ она только смеялась и лупила меня по щекам его любовью к жене или била под дых травмами… Увечьями, которым не было конца.
Врачи ушли, оставив следить за состоянием больного только одну молоденькую медсестру.
Я придвинула кресло вплотную к кровати и, забравшись в него с ногами, положила голову рядом с холодной рукой любимого. Не спуская глаз с монитора, тихо шептала ему всё, что приходило в голову. Начиная с того, что хочу на море и жду пока он меня туда поведёт, заканчивая выбором комнаты, которую мы переделаем в детскую в доме в Майами и, наконец, вариантами имени для малыша. Всё только самое положительное, счастливое и радостное.
Сама не понимала, откуда это бралось, учитывая моё внутреннее, черно-серое, депрессивное состояние и такой же тяжёлый взгляд медсестры. Грустный и жалеющий. В нём, как на белом листе чёрными, жирными буквами читалось: "Бедняжка", "Всё равно ведь не выживет", "Только мучает тебя".
Врачи списали Виталика. Поставили на нём крест. Нет, они, конечно, выполняли свой долг по поддержанию его жизненых функций, но на исцеление не надеялись. В отличие от меня. В силу своего юношеского максимализма или огромной любви и желания счастья, я верила, что Виталик выкарабкается.
Визуализировала нашу совместную жизнь и, отвернувшись от жалеющих меня карих глаз, вновь и вновь договаривались и торговалась с судьбой.
К следующему вечеру всё повторилось. Та же суета вокруг больного. Снова ужас, темнота и страх. И мокрый взгляд на зелёные цифры.
Вопреки прогнозам медиков, мой любимый продержался трое суток. Потом четверо… Десять дней…
Врачи сказали, что любая кома длится не дольше четырёх недель. Потом человек выходит из неё одним из способов: возвращается в сознание либо переходит в вегетативное состояние, которое может длиться годами и даже десятилетиями. Но чем дольше это продолжается, тем меньше шансы.
Но был ещё и третий вариант развития событий по прошествии этого месяца, но о нём я не хотела ни думать, ни, тем более, говорить.
Как не хотела разговаривать с приехавшими к больному родственниками – бывшей тёщей, смотревшей на меня, как на прилипчивую пиявку и с отцом Виталика, прилетевшему из России. К которому, кстати, теперь и переходило временное право владеть и распоряжаться имуществом и финансами сына.
Не помню, чтобы моя мать общалась раньше с Деборой, но теперь, видимо, начала. Потому что эта бывшая теща была осведомлёна о моём интересном положении. Нетрудно догадаться от кого. Не удивлюсь даже, если Алла специально подговорила её провести со мной разъяснительно-воспитательную беседу с прямыми и такими противными намёками на аборт.
Да, я стала называть женщину, давшую мне жизнь, исключительно "Алла". На мой взгляд, она не заслуживала даже грубого определения "мать".
А Деборе нужно отдать должное – она не подвела свою новую подругу. Заводил этот разговор несколько раз. Пока я, разозлившись, не послала её в жёсткой форме. На что эта прожжённая до мозга костей интеллегентка отреагировала не иначе, как "малолетняя шлюха".
Странно, но при всём желании ей врезать, я лишь расхохоталась на весь больничный коридор. И от этого, непрекращающегося смеха даже настроение поднялось. Истерика какая-то…
Вслед за ней начались более мягкие намёки со стороны Леонида Александровича – отца Виталика. Но его поставить на место получилось быстро и, конечно, не таким жёстким методом.
Всё это было очень неприятно, мерзко, но, на самом деле мало заботило.
В эти четыре недели во мне боролись радость, что сейчас шансы на выздоровление у Виталика максимально высоки и страх третьего варианта выхода из комы…
И, хотя, теперь я была одинока и потеряна как никогда, так же, сильнее, чем прежде я получала поддержку от своего отца.
Только он был рад скорому появлению внука и только он верил в то, что Виталик выживет. И, хотя, папа вынужденно вернулся обратно в Лос-Анджелес, решать возникшие трудности со своей студией монтажа, его ежедневная поддержка по видеосвязи была бесценной.
Как и та, которую он оказал позже, когда спустя месяц, по словам врачей, организм Виталика из комы перешёл в вегетативное состояние.
Хотя, лично я разницы не видела…
Глава 63
Вначале мы думали, что перевезём Виталика в Штаты, домой. Заберём из больничных стен и этой гнетущей и затхлой обстановки под домашний присмотр. Но, врачи категорически были против. Все в один голос твердили, что перелёт губителен для его нестабильного артериального давления.
Поэтому, нам пришлось осесть в Дубае.
Мой отец настоял на аренде виллы на дорогущем Пальма Джумейра*. И, хотя, можно было найти дом попроще и подешевле, он оставался непреклонен. Настаивал на личном пляже. Для внука, в первую очередь.
Меня же угнетали его разговоры об этом. И такое развитие событий я совсем не рассматривала. Моя бедная, истерзанная душа мечтала о том, что к моменту рождения малыша Виталик поправится и мы улетим домой.
Но время шло, а всё оставалось по-прежнему. И, если бы не мой растущий живот, можно было бы подумать, что нас какой-то роковой воронкой засосало в день сурка. Застыли на месте. Хотя, помимо ребёнка, менялсь и ещё кое-что: Виталик стремительно терял мышечную массу. И уже спустя три месяца после трагедии, он лишь отдалённо походил на моего сильного и мускулистого медвежонка. От былых восьмидесяти с лишним килограмм, осталось, в лучшем случае, шестьдесят пять. А вместе с этим неминуемо стремился к нулю и банковский счёт моего отца. Нет, он не жаловался. Ни разу не обмолвился за деньги, в то время, когда отец Виталика решил, что это лишние траты. «Слишком шикарно», как он выразился и настаивал на том, чтобы сын остался в больнице, под неусыпным наблюдением врачей.
Мне было невыносимо тяжело и мерзко наблюдать за всем этим. А ещё страшно и одиноко.
Несмотря на то, что мой любимый до сих пор жив, а малыш полноценно развивается и беременность проходит более, чем отлично, я чувствовала себя одинокой, как никогда. Задыхалась от жары в этой, выжженной солнцем, песчаной стране. А ещё от слёз, ежедневно, капля за каплей иссушавших меня изнутри, постепенно превращая в пустыню Руб-эль-Хали**.
Отчаяние и одиночество не покидали ни на минуту. Стояли сзади и дышали в спину, как два неусыпных стражника.
Разве меняющиеся раз в три дня сиделки могли сымитировать мне семью и друзей?
Да они и языка-то не знали. Точнее, я не знала их арабского. И всё, что я видела от этих женщин – всё те же жалостливые взгляды. Как под копирку.
И я планировала что-то предпринять. Не могла больше сидеть у отца не шее и начала искать работу. Хотя бы на два-три месяца.
Мой поход к врачу для определения пола ребёнка совпал с днём рождения медвежонка – двадцать шестым ноября.
Всё связанное с беременностью было для меня так ново, волнительно и странно.
По-сути, на новость о поле малыша адекватно мог прореагировать только один человек – мой отец. Если честно, я почти уже отказалась от УЗИ. Да и сумма съэкономилась бы приличная. Но только любопытство взяло верх.
* * *
– Любимый, я приехала. И у меня для тебя отличная новость! Ты дома, медвежонок? – мне так не хватало наших с ним шуток, что приходилось как-то развлекать себя самой. И эта глупая, наверное, присказка стала моей любимой.
Я скинула сандалии и после невыносиолго пекла с наслаждением ступила на слёгка прохладную, каменную плитку с замысловатым арабским орнаментом.
– Мисс! Мисс! – кричала Маляк единственное слово, которое знала на английском. Но эмоции, вырывающиеся параллельно с этим улавливались даже сквозь языковой барьер.
Господи! Неужели?
* Пальма Джумейра – архипелаг искусственных островов. Находится в Объединённых Арабских Эмиратах, в эмирате Дубай.
** Руб-эль-Хали – пустыня, занимающаяся большую часть ОАЭ. В переводе с арабского означает "пустой квартал"
Глава 64
Я кинула сумку, как попало. И неважно, что вывалившаяся из неё бутылочка с водой чуть не разбилась вдребезги, а всего лишь звонко закрутилась на плитке пола.
И помчалась к нему. Даже если бы сейчас мою дорогу выстилали раскалённые угли или битое стекло – не остановилась бы. Не замедлилась бы ни на долю секунды!
Но, вбежав в комнату увидела всю ту же, не меняющуюся месяцами картину.
Размечталась!
По активной жестикуляции Маляк я поняла, что Виталик зашевелился! Точнее, слегка дёрнул большим пальцем правой руки.
– Звони, Маляк! Звони, скорее, доктору!
Конечно, я знала, что после нескольких месяцев обездвиженности так быстро в сознание не приходят. Не так, как преподносят в наших любимых голливудских фильмах. Но в голове, почему-то, поселился именно такой образ: сидящий на постели и улыбающийся во весь рот больной.
Доктор Сахим говорит, что понадобится время. Очень много, чтобы научиться заново говорить, ходить и даже жевать и глотать. На полное восстановление организма уйдут, опять же, эти пресловутые несколько месяцев. Но меня слущало ещё кое-что – Виталик мог и не восстановиться полностью. Из-за травмы его нервная система, скорее всего, пошла дырами. Дала брешь.
И готовилась "выстрелить" совершенно неожиданным способом: отсутствием памяти, притуплением или полным изчезновением любого из чувств. Да вообще, чем угодно!
Я вышвыривала через порог все эти страхи. Но есть такая русская поговорка, кажется, "Выгоняют в дверь, а возвращается через окно". Вроде так. Виталик бы лучше мне объяснил. В общем, мои страхи ежедневно практиковали что-то подобное.
* * *
Спустя три часа досканальных осмотров и обследований, врач выдаёт вердикт: обычная мышечная судорога. Неосознанное движение, которое не являлось ни реакцией на внешний раздражитель, ни показателем пробуждения нервной системы.
Рано радоваться.
Я опустилась на край кровати и, дождавшись, пока персонал покинет комнату, взяла безжизненную руку Виталика и положила на свой, слегка выпирающий животик.
– Девочка, любимый. У нас будет девочка, слышишь? Твоя дочка вернётся к тебе… Но только теперь ты её не покидай! Пожалуйста… – начав спокойно, под конец я рыдала уже в голос. Захлёбывалась потоком рухнувших, как лавина надежд, изливающихся теперь из меня горьким слезами.
– Ты обещал, помнишь? Говорил, что не хочешь больше заставлять меня ждать! Но снова это делаешь, Виталик!!! Снова!!! – впервые с момента трагедии на меня нахлынула такая всеобъемлющая, неконтролируемая злость.
* * *
Прошло ещё пять месяцев, а ситуация к лучшему не менялась. За исключением того, что я нашла работу. Причём, достаточно доходную – администратор на ресепшн в пятизвёздочный отель, принадлежащий одному из богатейших турецких бизнесменов. Почти шейху, блин. И, что немаловажно, компания MUTFAK BORU VE IMALAT предоставляля страховку, обеспечивающую стабильную социальную и финансовую поддержку после рождения малышки.
А до него оставалась пара недель. В эти последние недели я ощущала себя огромным и пузатым керамическим кувшином. Неповоротливым, тяжёлым, тучным.
Я потянулась за небольшой стопкой бумаг на другом конце стойки и… Кажется, мой сосуд дал трещину и начал сочиться.
Трясясь от страха, я позвонила акушерке и затароторила в трубку:
– Линдсей, воды отошли! Что мне делать? Я не знаю, Линдсей!
Вокруг меня, переполошённой толпой скучковались ещё два администратора и хостес.
Щёки пылали. От духоты? Или от всеобщего внимания и суеты? Но, скорее, от непонятного коктейля радости и страха.
– Что за собрание? Почему не работаем? – пробасил властный, мужской голос где-то рядом с лифтами.
– Извините, тут просто… Злата рожает, – поспешила объясниться с хозяином моя напарница.
– Рожает, говоришь? – Озан слегка отодвинул девушку в сторону и уставился на меня чёрными, как космос глазами. – Нечего тут рассиживаться. Давай, в мою машину. Довезу в роддом. Всё равно по дороге.
Только я собралась возразить, как он, не особо нежным, учитывая моё положение, рывком поставил меня на ноги и подтолкнул в сторону выхода.
