Текст книги "Книга об отце (Нансен и мир)"

Автор книги: Лив Нансен-Хейер

сообщить о нарушении

Текущая страница: 15 (всего у книги 20 страниц)

Английские военные корабли, стоявшие на рейде, подбирали женщин, детей и мужчин, бросавшихся в море, и отвозили их в Грецию. В Смирне и в других занятых турками местностях планомерно истребляли не только греков, но и армян. Греческих и армянских мальчиков вырывали из рук матерей и убивали у них на глазах. Мужчин моложе 45 лет турки распределяли по рабочим батальонам, чтобы они восстанавливали разрушенные греческими войсками хозяйства. Женщин уводили в турецкие гаремы. И все произошло с такой быстротой, что никто и опомниться не успел.

Волна греческих и армянских беженцев докатилась и до Константинополя, который все еще находился под защитой союзников. Полковник Проктер, руководитель местной нансеновской конторы по делам беженцев, много повидал нужды и бедствий, но то, чему он был свидетелем теперь, затмевало собой все прежнее. Он телеграфировал Нансену, прося немедленных распоряжений.

Это было утром 18 сентября. Нансен только что закончил отчет в Лиге наций о проделанной работе по делам эмигрантов, и тут пришла телеграмма из Константинополя. Проктер просил распоряжения о том, чтобы развернуть работу своего вспомогательного аппарата: греческие власти обратились к Лиге наций с просьбой о поддержке. Нарушив регламент заседаний, Нансен попросил у председателя повторно предоставить ему слово для важного сообщения. Он поднялся на трибуну и, зачитав телеграмму, потребовал немедленного вмешательства Лиги наций. Дело шло о двух миллионах человеческих жизней, и нельзя было терять ни минуты. Вопреки существовавшему правилу о пятидневной отсрочке при обсуждении новых дел, вопрос был поставлен на повестку дня немедленно, и Нансен был облечен полномочием действовать под эгидой Лиги наций. Уже на следующее утро предложение было принято, и Ассамблея ассигновала 100 тысяч франков золотом. На вечернем заседании было сообщено, что английское правительство предоставило в распоряжение Нансена миллион фунтов на том условии, что остальные государства сообща выделят такую же сумму. Не дожидаясь, пока закончится обсуждение вопроса, Нансен принялся за выполнение задания и за одни сутки успел закупить в Египте и в Болгарии провиант и нанять пароход для перевозок. А затем отправился в Македонию в сопровождении Филипа Ноэль-Бэйкера.

Прибыв на место, они угодили в самую гущу событий. Вместе с Ноэль-Бэйкером и другими сотрудниками Нансен сразу принялся за устройство пунктов питания. Но надо было возможно скорее распланировать дальнейшую работу. Подняли на ноги Красный крест, «Помощь Ближнему Востоку» и ряд других обществ помощи. В Смирне американский консул уже успел сделать очень важное дело: договорился с турецкими властями о том, что греческим судам разрешено будет под нейтральным флагом начать перевозку беженцев в греческие гавани. Прибывшая нансеновская группа за короткий срок освободила город от остальных беженцев, которые находились в самом бедственном положении, поскольку бежали, побросав все свое имущество.

Нансен спас 156 тысяч греческих беженцев, скопившихся в Малой Азии, переправив их в Грецию, а из Константинополя он отправил по домам 10 тысяч беженцев, чтобы они собрали богатый урожай, который впопыхах бросили на корню. На большие острова Самос и Хиос Нансен послал продовольствие и тем предотвратил голод в этих отдаленных районах. Но не все опасности были позади. Среди беженцев свирепствовали холера, оспа и тиф. Из тех 27 тысяч греков, которые приехали из Константинополя, умирало, по рассказам самого Нансена, по 500 человек в неделю. В сотрудничестве с эпидстанциями, Красным крестом и другими организациями за короткое время удалось сделать профилактические прививки более чем миллиону беженцев.

В октябре Нансен созвал съезд всех организаций помощи для выработки единой тактики, чтобы не было разнобоя в работе. Его предложение было принято. По условиям перемирия от 11 октября Восточная Фракия переходила к Турции, и когда Бэйкер и Нансен прибыли туда в середине месяца, население как раз было оповещено о приближении турецких военных частей из Малой Азии. Кемаль-паша дал греческим крестьянам 42 дня сроку, чтобы очистить страну. Греческие крестьяне, не очень сведущие в грамоте, решили, что им дается на сборы 24 часа. Кое-как, впопыхах погрузили они все самое необходимое на ослов и арбы, запряженные волами, и сотни тысяч греков повалили на запад, на родину. Они бросили неубранный урожай, хотя хлеб на полях уже созрел. Нансену сразу пришла идея: он решил скупить у крестьян весь урожай и нанять пароход, чтобы перевезти его в Грецию, где он, конечно, весьма пригодится. Он немедленно телеграфировал греческому правительству: «Согласны вы дать мне денег на эту затею?» Через шесть часов он получил ответ из Афин: «Мы предоставили в ваше распоряжение четверть миллиона фунтов через банк в Константинополе. Через четыре дня в ваше распоряжение поступит еще два миллиона фунтов на необходимые расходы». За шесть часов Нансен раздобыл несколько пароходов и погрузил на них греков. Правда, все могло бы пройти гораздо организованнее, если бы крестьяне согласились отложить свой отъезд на несколько часов.

Спустя несколько недель Нансен и Бэйкер приехали в Афины и предложили министру иностранных дел испросить заем у Лиги наций на устройство греческих беженцев на родине. При этом Нансен попросил министра ознакомиться с составленным им меморандумом. «Само собою разумеется,– ответил министр,– на каких вам угодно условиях».

Снабженный полномочиями греческого правительства, Нансен отправился в Константинополь на греческом военном корабле. Едва он успел высадиться на берег, как к нему обратился британский посланник с просьбой уделить ему время для беседы. Он получил от британского правительства уведомление, что три великие державы – Англия, Франция и США, участницы мирной конференции в Лозанне[205]205
   На Лозаннской конференции (ноябрь 1922 – июль 1923 гг.), созванной державами Антанты для заключения с Турцией нового мирного договора взамен Севрского, который был ликвидирован в результате победы кемалистской Турции, была подписана «Конвенция об обмене греческого и турецкого населения». Лига наций учредила Автономный комитет для приема и обсуждения беженцев и обеспечила комитету международный заем в 10 млн. фунтов стерлингов. Комитет занимался постройкой городских жилищ и открыл свои отделения в провинциях для колонизации и освоения выделенных для беженцев земель. Вопрос об обмене греческого и турецкого населения был окончательно урегулирован только к весне 1930 г. В результате было переселено из Греции в Турцию свыше  400 тысяч турок и  из  Турции  в  Грецию – свыше   1   миллиона греков.


[Закрыть]– высказали пожелание, чтобы Нансен взял на себя переговоры с греческим и турецким правительствами об обмене военнопленными. Нансен немедленно приступил к переговорам с турецким правительством.

Первая попытка закончилась неудачей, но Нансен не сдавался. Он поручил Руверу и Эрику Колбану, которые прибыли в Константинополь помогать ему в делах, составить проект договора об обмене людьми между Турцией и Грецией. Затем все вместе отправились в Афины.

Уже при входе в Пирейскую гавань их встретила та же безотрадная картина – нескончаемый поток беженцев. Город был наводнен ими; Железнодорожные вокзалы превратились в ночлежки. Бездомные люди располагались повсюду – на улицах, в парках, спали прямо под открытым небом; большей частью это были женщины, дети и старики. Колбан спросил у Нансена, неужели он всерьез думает заняться этим безнадежным делом.

«Ответ его был весьма характерен,– рассказывал потом Колбан в своих воспоминаниях.– Он, мол, и рад бы отказаться от этого поручения, но ведь кому-то все равно придется этим заняться. Пока не найдется другого, он будет продолжать».

Переговоры в Афинах прошли без всяких осложнений. Правительство с большой готовностью приняло все предложения. За завтраком на загородной вилле королевской четы король Георгий выразил Нансену от своего имени и от имени всего народа благодарность и вручил ему большой греческий крест в знак признательности за все, что он сделал для его страны.

Во второй половине дня Нансен пожелал посетить Акрополь. Он с удовольствием пошел бы один, но директор реставрационных работ считал своим долгом лично все показать Нансену. Он развлекал отца рассказами об истории почтенных руин, а это требовало времени. Отец старался возможно дольше сохранить заинтересованный вид, но постепенно пришел в совершенное отчаяние. Под конец Эрик Колбан, бывший в числе экскурсантов, взял на себя не в меру любезного директора, и отец смог побродить по Акрополю и помечтать в одиночестве.

Спустя несколько дней он уже был на пути в Лозанну, сопровождаемый представителями Турции и Греции, и вез туда собственное предложение относительно обмена беженцами.

«Благодаря его усилиям было достигнуто наконец соглашение»,– говорит Ноэль-Бэйкер.

План Нансена заключался в том, чтобы обменять еще остававшихся в Малой Азии греков на турок, которые проживали на греческой территории. Поскольку речь шла о полутора миллионах греков и 400 тысячах турок, то предложение казалось на первый взгляд невыполнимым. И действительно, этот план встретил сильное сопротивление, однако Нансен в основном добился своего, и через полгода величайшее переселение народов нашего времени было завершено.

Комиссия в составе четырех греков, четырех турок и трех представителей нейтральных стран должна была организовать обмен. Советник шведского посольства Эрик Э. Экстранд, руководитель шведской миссии Красного креста в Самаре, стал первым председателем этой комиссии.

Туркам предоставили возможность селиться в бывших греческих усадьбах, которые не пострадали от военных действий. Куда сложнее было положение греческого правительства, которому предстояло разместить в разоренной войной стране с населением в четыре миллиона еще полтора миллиона человек. Нансен предвидел возможные трудности и заранее разработал программу размещения репатриантов. Сперва он провел эксперимент в Западной Фракии. С помощью Проктера 10 тысяч беженцев из Малой Азии были размещены в 15 фракийских деревнях. Большинство занялись земледелием и стали поднимать целину, а кое-кто насаждал новые промыслы – шелкопрядение, изготовление ковров и разведение табака. Уже через год все были в состоянии прокормить себя и начали выплачивать долг.[206]206
   Здесь явная идеализация – краткосрочность предоставляемого беженцами кредита, который, к тому же, давался под большие проценты, а также крупные накладные расходы, лежавшие целиком на беженцах, и вообще тяжесть условий переселения и устройства, тем более что беженцам выделялись самые плохие участки земли, весьма отрицательно сказывались на их жизненном уровне.


[Закрыть]

«Раз мы смогли справиться с десятью тысячами, значит, управимся и с миллионом»,– сказал Нансен.

Между тем нужно было изыскать средства к существованию и жилища для остальных беженцев. А у греческого правительства не хватало на это средств. Американское общество Красного креста в течение всей первой зимы частично содержало 800 тысяч человек, но этого было мало. Тогда по предложению Нансена был объявлен международный заем на сумму в 12 миллионов фунтов, обеспечиваемый греческим правительством и самими беженцами. Последнее выглядело довольно странно, и поэтому не приходится удивляться, что многие ответственные политические деятели сочли это предложение нереальным. Но когда заем был реализован в Лондоне, сумма неожиданно превысила объявленную в 20 раз.

Совет Лиги наций передал теперь проект о колонизации, представленный Нансеном, на рассмотрение комиссии, составленной из 5 членов; трое из них были назначены Лигой наций, а двое – греческим правительством. Началась колоссальная работа. Все бывшие турецкие земли, как возделанные, так и невозделанные, в количестве 860 000 га были отданы в распоряжение переселенческого управления. Предстояло дренировать и корчевать обширные площади. Из нескольких озер спустили воду и получили 10 000 га пригодной для возделывания земли.

Наряду со всем этим нужно было бороться с малярией, которая   свирепствовала   среди  греческого   населения.   В   Македонии был организован совет по здравоохранению, связанный с санитарно-гигиеническим отделом Лиги наций, и процент смертности снизился в конце концов почти до нормального уровня.

Теперь, когда переселение было закончено, нужно было приобрести машины, тракторы и орудия. Возводились постройки, жилые дома, мастерские и пр. Турки оставили после себя 53 тысячи жилых домов, греки выстроили свыше 40 тысяч новых. До исхода 1928 года в Западной Фракии и в Македонии было возделано 28 000 га земли, и население выплатило проценты и отчисления по международному займу.

«Трудно поверить, что эти добротно одетые мужчины и женщины, полные жизни и имеющие излишки, которые они могут тратить на удовольствия,– те самые люди, что высадились в Греции 3—4 года назад, нагие и истощенные, часто несущие на руках мертвых детей, не зная, где их похоронить»,– говорилось в одном из официальных отчетов.

Комиссия переселенческого управления продолжала свою работу вплоть до 1930 года. Было построено еще 80 тысяч новых домов и предоставлены жилища и средства для существования 225 тысячам семей, при издержках в 1 фунт 4 шиллинга на человека. На другой день после смерти Нансена в 1930 году на заседании Совета Лиги наций было доложено, что план переселения выполнен и все административные функции возложены на греческое правительство. Греческий министр Михаларкопулос почтил память Нансена и сказал слова благодарности за помощь, оказанную им греческому народу.

Нансен еще при жизни мог убедиться в эффективности своего плана, а энергичные меры Лиги наций в деле оказания помощи грекам увеличили его радость вдвойне. Ведь тем, что Лиге удалось поставить на ноги целый народ, она доказала свою эффективность.

«То, что, казалось, должно было стать несчастьем народа,– говорил он,– привело его с помощью Лиги наций к благополучию. Беженцы занимаются интенсивным земледелием и садоводством, возродили виноградарство и табаководство, а также внедрили шелководство и кустарное ткачество ковров, которое прежде не было известно в Греции. Путем налогов и отчислений греки уже начали выплату долгов по займу, предоставленному им Лигой наций».

Спасение полутора миллионов греков усилиями Лиги наций решило лишь часть проблемы беженцев – тяжкого наследия мировой войны. И покуда Лига наций отстраивала Грецию, Нансену и его сотрудникам пришлось взяться за помощь беженцам в другом месте. Революция и контрреволюция в России, польско-русская война, балканские войны, бои на Кавказе и в Малой Азии, в Марокко и Северной Африке разбросали беженцев по всему лику земли, и почти всюду они были одинаково нежеланны, и почти везде с их появлением возникали неразрешимые проблемы.

Китай не в силах был оказать помощь тем толпам русских беженцев, которые перекатывались через его границы, и попросил Нансена найти выход из положения. Турция угрожала изгнать русских, осевших в Константинополе.[207]207
   К 1928 г. все русские белоэмигранты из Турции были высланы. Турецкое правительство приняло решение об их выселении в связи с ростом в Константинополе преступности и проституции.


[Закрыть] Болгария попала в затруднительное положение после того, как Греция выслала из своих пределов 10 тысяч болгар, чтобы очистить место для собственных репатриантов. Маленькая Болгария, границы которой после войны были основательно урезаны, была наводнена беженцами – русскими, украинскими и армянскими. А тут подкатила новая волна, на этот раз – соотечественники. Ободренная греческим примером, Болгария в 1926 году запросила Лигу наций о предоставлении займа для оказания помощи 130 тысячам человек. Как и в Греции, в Болгарии были выстроены тысячи домов, осушены болота, прорыты оросительные каналы и возделаны обширные территории.

Болгарский король поблагодарил Нансена весьма экстравагантным образом. Нансен ехал восточным экспрессом из Софии в Константинополь, когда в его купе внезапно пришел машинист поезда. Оказалось, что это король Борис. Улыбаясь он протянул руку и извинился за свой костюм. Король рассказал, что не знает более занимательного занятия, чем водить поезд. Никого не предупредив, он отлучился из дворца к своим любимым паровозам. Поблагодарив Нансена за все, что тот сделал для болгар, он поспешил обратно на свое рабочее место. Вернувшись домой, отец рассказал об этом происшествии. Он охотно побеседовал бы с королем подольше, его всегда интересовали люди, имеющие оригинальные склонности.

Нансеновские паспорта приносили ежегодно большие суммы Международному бюро труда, немалые средства предоставляли правительства, а также различные организации помощи разных стран. Лично от самого Нансена Бюро труда получило 3000 фунтов на создание «оборотного фонда» для перевозки беженцев в заокеанские страны. Как только переселенцы получали оплачиваемую работу, они возмещали фонду дорожные издержки, и, таким образом, можно было оказывать помощь новым беженцам.

В самый разгар деятельности этой всемирной организации, в сентябре 1924 года, Лига наций опубликовала заключение о работе, проделанной Нансеном:

«Ассамблея считает своим долгом выразить свое глубочайшее преклонение верховному комиссару д-ру Фритьофу Нансену как за его неутомимую энергию, с которой он уже на протяжении четырех лет выполняет миссию помощи беженцам всех национальностей, так и за выдающиеся качества, проявленные им при выполнении столь грандиозной задачи.

Ассамблея констатирует далее, что д-р Нансен при очень скромных средствах, предоставлявшихся в его распоряжение, спас сотни тысяч людей от нужды, бедствий и даже от смерти, и приносит ему выражение признательности как благодетелю человечества».

Не меньше, чем это признание своих заслуг, отец ценил рождественское поздравление, полученное от младшего сына. Это был рисунок, изображавший отцовский письменный стол, заваленный бумагами и документами. Свет стеариновой свечи падает на предмет, который напоминает верхушку глобуса, торчащую из вороха бумаг, и который при ближайшем рассмотрении оказывается лысиной отца. Вокруг рисунка Одд написал:

 
Свеча твой освещает кабинет,
И видит этот свет весь белый свет. (37)
 

XIV. НОБЕЛЕВСКАЯ ПРЕМИЯ

Едва отцу выпадала передышка от всех его работ по оказанию помощи, он старался хотя бы ненадолго, хоть на недельку, съездить домой. Но осенью 1922 года мы его не видали совсем. В сентябре он получил совершенно неожиданно новые поручения на Балканах и в Малой Азии, а кроме того, его присутствие было необходимо в Лозанне, и так шли недели и месяцы. Только когда репатриация греков в основном была закончена и в общих чертах был готов план их расселения на родине, отец смог наконец сесть в поезд и отправиться домой, в Норвегию, чтобы встретить рождество в, Пульхёгде, в кругу семьи. Последний раз я встречала рождество с отцом в 1917 году в Лейк Плесид.

На родине Нансена ждала приятная новость, глубоко тронувшая его. Ему была присуждена Нобелевская премия[208]208
  Нобелевская премия мира присуждается специальным комитетом, назначаемым норвежским парламентом (стортингом), в день смерти Нобеля – 10 декабря каждого года. Выявлением соискателей и представлением их к премии занимается Нобелевский институт – научно-исследовательское учреждение в Осло.


[Закрыть]. Он и не подозревал о том, что правительства Норвегии и Дании выставили его кандидатуру на получение премии мира за 1922 год – прежде всего за его заслуги в деле репатриации военнопленных и беженцев и за помощь голодающим в России, а также за тот вклад, который он внес своей деятельностью в достижение взаимопонимания между народами и налаживание мирных отношений между странами.

Отец считал, что не заслужил такой чести и что это не совсем справедливо. Будет ли мир длительным – всецело зависит от Лиги наций, говорил он, а те задачи, которые он брал на себя, имели целью облегчить урон, нанесенный войной, но сами по себе недостаточны для предотвращения новой войны.

И все же он был счастлив, я это видела. Не раз приходилось ему выпрашивать средства для оказания помощи, а тут он получал фонд, которым сможет располагать по своему усмотрению. В 1922 году премия была особенно велика, потому что в предыдущем году присуждения не было, и потому сумма в этом году была больше обычной – 122 тысячи крон.

Обрадованный тем, что Нобелевский комитет норвежского стортинга высказался за присуждение премии Нансену, издатель Кр. Эриксен заявил, что сам прибавляет к премии такую же сумму.

Отца такая щедрость просто потрясла. Он чувствовал, что эти почести обязывают его впредь продолжать свою работу с удвоенной энергией. Нельзя допустить разбазаривания этой суммы по мелочам.  Часть денег отец вложил в показательные хозяйства, основанные им в России, часть пошли ни нужды греков-переселенцев, обосновавшихся и Западной Фракии, а остаток он положил в банк на текущий счет, на случай экстренной помощи беженцам какой-нибудь другой страны. После смерти отца на текущем счету числился еще небольшой остаток этой суммы; он перешел в распоряжение Международного бюро труда.

10 декабря 1922 года и Нобелевском институте в Христиании состоялось торжественное вручение премии мира моему отцу. Зал был переполнен. Присутствовали: король, кронпринц, представители зарубежных стран, деятели науки, искусства и промышленности. Отец сидел в первом ряду. Ему уже шел седьмой десяток, седые волосы, кроткий взор, осунувшееся после напряжения последних месяцев лицо. Хотелось бы знать, какие мысли занимали его в те минуты. У него был такой замкнутый, почти отсутствующий вид, когда приглашенные занимали свои места. Да и могла ли радовать действительность, с которой приходилось сталкиваться отцу? Интересно, что думал он в глубине души о возможности сохранения мира? Только сейчас меня поразила мысль о том, какие громадные перемены произошли в жизни моего отца,– ведь за какие-нибудь несколько лет он в корне изменил характер своей деятельности, и как, однако же, ровно и спокойно выполняет он свои новые обязанности.

Появился председатель Нобелевского комитета и приветствовал собрание. Затем он предоставил слово профессору Фредерику Стангу, который должен был вручить премию лауреату. Речь Станга взволновала нас до глубины души; слушая его, мы впервые как бы воочию представили себе существование миллионов людей в Европе, он показал нам, с какими несказанными бедами отец вступил в борьбу. Может показаться странным, что до сих пор мы представляли себе характер его работы лишь в общих чертах, и все же это правда. Станг впервые заставил нас по-настоящему понять и оценить ее.

«Все мы у себя дома узнавали о событиях только из газет и работа Нансена представлялась нам лишь в отрывочных чертах. Мы видели, как ему давали одно за другим сложные трудоемкие поручения. Мы видели его комиссаром Лиги наций, ее представителем и правой рукой. Мы видели, как он вел переговоры почти со всеми странами Европы, видели, как он руководил бесчисленными миссиями. И все время он был в постоянном движении. В один прекрасный день мы узнаем из телеграмм, что он ведет переговоры с Ллойд Джорджем, потом слышим, что он поехал в Рим на прием к папе римскому. И вдруг он уже в России, куда приехал, чтобы своими глазами убедиться в размерах бедствия, вызванного голодом, а вскоре совещается с Советским правительством. То он выступает в Женеве на Ассамблее Лиги наций и выступает как поборник гуманизма, не зависящего от политических разногласий. То снова отправляется в путь, хотя недавно еще был в Константинополе и в Греции. И вот уже Нансен опять с нами, на родине. Если мы попытаемся единым взором окинуть весь его многогранный труд, то мысль наша станет в тупик, как это  бывает,  когда  сталкиваешься  с  очень  большими  числами.

Мы еще можем себе представить одного голодающего, одного валяющегося под забором в ожидании смерти. Тут мы даже можем посочувствовать. Один беженец, даже группа беженцев, если угодно, с детьми и пожитками на тачке – это доступно нашему пониманию. Но миллионы людей, бесприютно скитающихся по земле, людей, у которых позади одни спаленные жилища, а впереди ничего, никакой надежды на будущее,– здесь наша мысль становится в тупик. Мы не представляем себе этой картины, перед нами лишь голые цифры. Благотворительность в интимном кругу, благотворительность в более крупных масштабах – по отношению к землякам, в пределах отдельной провинции – это постижимо, это мы понимаем. Но работа с целью спасти от голодной смерти миллионы людей, население целой части света – тут уже такие масштабы, такое множество разнообразных деталей, что мы становимся в тупик, мы не можем этого осмыслить.

Что поддерживает эту работу? Обычная государственная машина? Но разве ей такое дело по плечу? Или проснувшиеся вдруг в груди политических и государственных деятелей чувства помогли им развернуть такую кипучую деятельность? О нет! Истоки лежат куда глубже. Призыв дошел до самих народов, до самых глубин, до самых широких народных слоев. Напряжением всех сил удалось пробудить общественное мнение. Борьбу нужно было вести вопреки всяким соображениям политики, которые размежевали государства, классы, отдельных людей. Нужно было проникнуть в самые глубины человеческого сознания, которые неподвластны этим уловкам! К человеческим чувствам взывают достаточно часто, но политика взывает к ним редко. Зато те чувства, к которым она обращается, часто как раз сеют рознь между людьми: это эгоизм, подозрительность, жажда власти.

Работа продвигалась не быстро, и преодолеть все препятствия до конца не удалось. На борьбу с голодом и холодом поднялись горячие волны гуманности, пробужденные в человеческих душах, и им удалось поднять на себя тот груз трудовых свершений, которые стали событием в истории человечества.

В первых рядах борющихся мы видим и отдельных борцов, и целые организации, шаг за шагом пробивают они брешь в той стене, которая воздвигнута между страждущими и вожделенным спасением. Но среди этих бойцов выделяется один человек. Чего только не взвалили на его плечи! Какие требования не предъявлялись к его энергии, организаторским способностям, инициативе, к его самопожертвованию и умению сложное сделать простым. Чего только не испытал этот человек, исколесивший всю Европу, стоявший лицом к лицу с бедствиями, обрушившимися на Европу, человек, исполненный чувства ответственности за все совершаемое!

И вот сегодня он с нами, и поток воспоминаний захватывает нас. За плечами у него жизнь, вспоминая которую мы особенно поражаемся его способности посвящать ее какой-нибудь одной идее и увлекать за собой других.

Вспомним его поход на лыжах – через всю Гренландию, который он совершил юношей, почти мальчиком. Он решил, что там, на Крайнем Севере, где гибли дорогостоящие экспедиции, снаряженные могучими державами,– там сможет выручить снаряжение норвежского спортсмена и привычка норвежца ко льдам и снегам. И он доказал свою правоту, пробился сквозь льды, поход его стал вехой в истории арктических исследований.

Мы помним его зрелым мужем, создавшим научную теорию о существовании течения, проходящего через Северный полюс с востока на запад. Почти все исследователи считали, что он ошибается. Но он рискнул жизнью ради торжества теории. Он «вмерз» во льды на востоке и дрейфовал по течению на запад через Северный полюс... И течение вынесло его куда следовало.

Не то же самое разве наблюдали мы в последнее время? Течение, в которое мало кто верил, снова вынесло Нансена, куда ему было нужно. Глубинное течение человеколюбия под толстым слоем льда, в который вмерзли целые государства и отдельные люди в своей повседневной борьбе и жизненных невзгодах. Он поверил в это течение, и эта вера помогла ему победить все трудности. Пусть,же и впредь течение это несет нас вперед!»

Во время этой речи я посматривала на отца. Он сидел как раз напротив профессора Станга, как всегда склонив голову немного на бок, но взгляд его был обращен в глубь самого себя. Я слушала речь оратора, говорившего взволнованно, но ясно и убедительно. Все встали, когда Станг вручал отцу премию. А потом отцу пришлось выступить с ответной речью:

«Профессор Станг наговорил тут много лишнего. Не о самой работе, а о моем участии в ней,– начал Нансен, когда присутствующие уселись на места.– Если проделанная работа заслуживает признания, то это прежде всего заслуга тех, кто помогал мне,– как организаций, так и частных лиц. Прежде всего я назову Лигу наций, затем Международную организацию Красного креста в Женеве и американское общество Красного креста. Нужно упомянуть и другие общества Красного креста, например шведское. Затем германскую правительственную организацию, оказавшую помощь транспортом, и Советское правительство, доставившее пленных до границы. Значительную помощь оказал и ряд отдельных лиц, работавпгие на местах часто даже рисковали своей жизнью. Это был гуманный труд ради облегчения последствий войны, но он не может помешать развязыванию новой войны. А цель борьбы за мир именно в этом. Лигу наций критиковали за то, что ее усилия были больше направлены на первое, чем на второе. Но все-таки и наша работа имеет значение как средство предотвращения войн в будущем, поскольку она помогает пробудить чувства братства и любви к ближнему. Оглядевшись вокруг, мы придем к выводу, что положение в Европе ужасно и в будущем не сулит ничего хорошего. В отношениях между классами и между народами царят чувства эгоизма и подозрительности. Великая война, которая будет последней войной,– что стало с этими громкими словами? По-моему, эта война яснее, чем все предыдущие, доказала, что войны никогда не приносят добра, даже победителям. И все же находятся дикари, которые говорят о следующей войне, говорят, хотя знают, что эта война принесет только разрушение. Она приведет Европу к гибели.

Мы идем по пути, возвращающему нас к варварству. Если вы поедете во Фракию, вы увидите, как целый народ бредет по дорогам, унося с собой свои пожитки, и поймете, что мы вернулись к временам переселения народов. Мы дошли уже до того, что с полным спокойствием способны говорить об уничтожении целых народов.

Средство спасения найти нелегко, но надежду придает нам Лига наций. Если и она окажется ложной, то, значит, все погибло».

Высказанный здесь призыв проникнуться доверием к Лиге наций явился основной мыслью его второй нобелевской речи, с которой он выступил в актовом зале спустя неделю. Он, напомнил слова Акселя Оксеншерна[209]209
  Оксеншерн, Аксель, граф Сёдермере (1583—1654),– шведский государственный деятель, риксканцлер с 1612 по 1654 г. Стремился к установлению шведской гегемонии на Балтике.


[Закрыть] по поводу переговоров о Вестфальском мире[210]210
   Вестфальский мирный договор 1648 г. между императором Германии, немецкими князьями, Швецией, Францией и другими государствами положил конец Тридцатилетней войне (1618—1648 гг.).


[Закрыть]: «Знал бы ты, сынок, как мало мудрости правит миром».

«В последнее время мы были свидетелями следовавших друг за другом дипломатических и политических конгрессов. Приблизил ли нас хоть один из них к решению проблем? Вот и сейчас заседает конгресс в Лозанне. Будем надеяться, что он принесет нам долгожданный мир на Востоке, и тогда хоть одним сложным вопросом станет меньше.[211]211
  Устроители Лозаннской конференции – Англия, Франция и Италия – объявили ее целью «окончательное восстановление мира на Востоке». Это «миролюбивое» намерение появилось у держав Антанты лишь после того, как англо-греческая интервенция в Турции потерпела поражение.


[Закрыть] Ну а как же с главной бедой, с главным недугом?

Ходят Слухи о том, что хозяева германской промышленности не желают установления нормальных отношений с Францией, что они намереваются продолжать свой нечеткий, изменчивый курс. Тогда марка будет падать и дальше, и немецкая промышленность сможет существовать по-прежнему. А если наведут порядок, то марка стабилизируется и немецкая промышленность рухнет, будучи не в силах выдержать конкуренции.

Правда ли это или нет, но уже сам факт возникновения подобных слухов наглядно свидетельствует о том, что все европейское общество давно уже стало и остается мячиком в руках бессовестных спекулянтов-жонглеров – политических спекулянтов, финансовых спекулянтов, идиотов, может быть недочеловеков, которые не понимают, к чему все это ведет. И тем не менее европейское общество всецело в руках спекулянтов, которые жонглируют его жизненными интересами.

А чего ради? Только ради власти.

Посмотрев вблизи на страшную нужду, царящую в нашей плохо управляемой Европе, невольно почувствуешь, что теперь нужны не программы, не бумага. Нужно действие, настойчивый и кропотливый труд, для того чтобы заново построить наш мир. Я вижу единственное спасение в сотрудничестве всех народов. Путь к достижению этой цели проходит, по-моему, через Лигу наций. Но имеем ли мы право возлагать на нее такие большие надежды? Что сделала она до сих пор для укрепления мира и доверия? Однако, задавая такой вопрос, нужно помнить, что она еще молодое деревце, которому легко может нанести вред стужа недоверия, она может приостановить его рост. Мы должны помнить, что Лига обретет полную силу лишь тогда, когда охватит всех, включая те большие страны, которые пока еще в нее не входят. Но даже сейчас эта столь короткое время существующая организация может сослаться на дела, которые указывают путь к светлому будущему. Она может сослаться на то, что за недолгое свое существование уже разрешила ряд конфликтов, которые в противном случае привели бы если не к войне, то во всяком случае к серьезным волнениям.

Уже то, что Лига наций создала постоянный международный суд, является значительным шагом к установлению доверия между народами. Но величайший и самый важный шаг Лиги – это, по-моему, то, что на предыдущей сессии в Женеве она стала посредником в деле получения займа для Австрии, которая теперь будет спасена от угрожавшего ей экономического краха. А это позволяет надеяться на большее. Это позволяет надеяться на установление новой, многообещающей линии в экономической политике Европы.

Следует упомянуть о ведущейся сейчас работе по оказанию помощи страждущим беженцам Малой Азии и Греции. Она только еще начинается, но я надеюсь, что и эта работа будет иметь очень большое значение. Положение сейчас таково, что там назревает невиданный в Европе хаос и отчаяние. Если нам удастся ослабить его, если эту раковую опухоль удастся хоть в какой-то степени вылечить, значит, на Европейском континенте станет одной раковой опухолью меньше, одной причиной для беспокойства меньше, одним   источником   раздоров,   разрушительных   сил – меньше.

Наконец, несколько слов о помощи России. Здесь Лига наций не приняла участия, и я глубоко об этом сожалею. Я верю, что если бы Лига наций оказала здесь свою поддержку, то положение в России было бы спасено и обстановка как в России, так и во всей Европе была бы сейчас совсем иной, лучшей.

Но почему же нашлись такие, которые не желали помочь? А вы спросите их. В первую голову тут повинны политики. Это представители упрямого самодовольства, которое не желает понимать инакомыслящих, и они сейчас представляют величайшую опасность для Европы. Нас они зовут мечтателями, добрячками, сентиментальными идеалистами, только за то, что мы верим в добро. Ну, пусть мы легковерны, но, по-моему, это не так уж опасно. Но те, кто упрямо закрывается своими политическими программами и ими отгораживается от страждущего человечества, от миллионов голодающих, умирающих людей,– вот кто погубит Европу.

Близится светлый час рождества, когда звучит призыв, обращенный ко всему человечеству: «Мир на Земле!»

Никогда еще страждущее человечество не ждало с такой тоской, как сейчас, вестника мира, провозвестника человеколюбия, вздымающего белое знамя, на котором сверкающими золотыми буквами начертано: труд.

Каждый из нас может стать тружеником в его войске, которое победоносно пройдет по Земле и взрастит на ней новое поколение».