Текст книги "На Грани (СИ)"
Автор книги: Литта Лински
сообщить о нарушении
Текущая страница: 3 (всего у книги 32 страниц) [доступный отрывок для чтения: 12 страниц]
Глава 6
Нармин, не отрывая лица от окна кареты, с восхищением взирала на столицу. Вельтана была совсем не такой, как представлялось жрице в смутных фантазиях, но все-таки прекрасной. Пусть не было ажурных башенок, белого мрамора и потоков солнечного света, которым надлежало заливать все это великолепие, однако истинный облик города производил куда более сильное впечатление, чем придуманный образ, подобный гравюре из детских книжек.
Основным цветом Вельтаны был серый, но, как ни странно, от домов и дворцов, сложенных из серого камня самых разных оттенков, веяло не тоской, а мрачноватым и слегка таинственным благородством. Грозовые тучи, скользящие по небу так низко, что, казалось, еще чуть-чуть, и они начнут цепляться за шпили зданий и остроконечные крыши, идеально вписывались в городской колорит. Небо и город словно составляли единое целое.
Все было так внове, удивительно и совсем не похоже на те пейзажи, к которым привыкла Нармин. Гений архитекторов разных эпох, воплощенный в гармонично сочетающихся друг с другом зданиях, производил на девушку, привыкшую к торжеству природы над творениями рук человеческих, неизгладимое впечатление.
Нармин родилась в маленьком городке, не сильно отличавшемся от окружающих деревень, но и это жалкое подобие города давным-давно осталось позади и почти стерлось из памяти. В храм Маритэ1 родители привезли девочку, когда ей было всего лишь восемь лет. С тех пор она не покидала обители, возведенной много веков назад на скалистом уступе, нависающем над неистовой горной рекой. Поначалу величие природы и отсутствие следов цивилизации, к одному из оплотов которой юная Нармин относила и родной город, пугало и угнетало будущую жрицу. Но с годами, не видя ничего другого, она не только примирилась с окружающим видом, но и полюбила суровые горы, вершины которых днем сверкали коронами вечных снегов, а ночью поддерживали усыпанный мириадами звезд небосвод, могучие деревья, покрывающие горные отроги, и вечный шум водопада, каскадами ниспадающего в речные волны.
Однако неведомые города все равно манили девушку со страниц книг – или являясь в странных и прекрасных снах. И вот, теперь она видит воочию столицу самого древнего, большого и могущественного государства мира. Вообще само то, что она здесь оказалась, можно расценивать как самое настоящее чудо. В который раз Нармин мысленно перебрала события, предшествовавшие ее появлению в Вельтане.
Когда верховная жрица Лавинтия вызвала Нармин к себе, та не очень удивилась. Ведь совсем недавно она стала старшей жрицей, самой молодой из старших жриц храма. Очевидно, владычица решила удостоить ее личной беседы, чтобы еще раз подчеркнуть, какая это ответственность. Нармин и сама понимала, что стать старшей жрицей до того, как исполнится двадцать лет, практически невозможно, за всю историю Храма исключения можно пересчитать по пальцам. Девушка не знала, чем вызвана такая честь. Она хоть и была не из худших учениц и не обделена способностями, но и к лучшим не принадлежала. Нельзя сказать, что такое неожиданное возвышение не вызвало разговоров в обители, но решения владычицы в Храме Маритэ оспаривать было не принято. Верховная жрица знает, что делает. И, должно быть, сейчас в личной беседе она расскажет Нармин, почему решила удостоить ее звания старшей жрицы в неполные девятнадцать лет.
Как ни странно, встретив девушку, владычица вовсе не повела разговор о посвящении воспитанницы храма в новый статус, а оседлала своего излюбленного конька.
– Люди забыли Маритэ и ее божественных сестер! – пафосно начала Лавинтия. Все ее речи, на памяти Нармин, начинались так или примерно так. Сначала юная послушница относилась к словам владычицы с благоговейным трепетом, потом как к неизбежному положению вещей (о чем еще может говорить верховная жрица Храма Маритэ?), и, в конце концов, чтобы не заснуть от скуки, тихонько думала о своем во время очередного пламенного воззвания. Но сегодня был слишком важный день, да и обстановка – личный прием у владычицы – настроила Нармин на серьезный лад и побудила, как когда-то давно, вслушиваться и осознавать каждое слово, сказанное почтенной, седовласой, но все еще красивой женщиной, возглавлявшей обитель более двадцати лет.
– Когда богиня жила среди людей, свет ее был разлит в душах, и не было тогда доли почетней и радостней, чем служить ей и ее сестрам. Даже после Великой битвы и Затворения люди чтили Маритэ, как и ее служительниц. Видя нашу силу, которой созидательница одарила своих слуг, прочие смертные склонялись перед избранницами богини. А теперь? Куда все это ушло?! Нынче нет не только любви к Маритэ, но зачастую даже веры! Все, что нам осталось, – лишь формальное почтение, дань традиции. Но даже за это нам приходится бороться! Ты здесь с восьми лет, девочка… Ты видела толпы паломников, посещающих Храм? Или, может быть, ты была свидетельницей визитов монарших особ, пришедших поклонится Маритэ, впитать ее мудрости и просить благословения богини для несения нелегкого бремени власти? А пожертвования? А послушницы? О, Нармин, твои родители были исполнены истинной добродетели, они сами привели тебя в Храм. Но гораздо чаще сестрам приходится ездить по городам и деревням в поисках девушек, которые могли бы служить Созидательнице. И когда девочки, отмеченные светом Маритэ, с трудом, но находятся, а с каждым годом их все меньше, родители, как правило, ни в какую не желают отпускать их для великого и благородного призвания! – верховная жрица, как всегда во время своих речей, распалилась и пребывала в состоянии, близком к священной экзальтации. Она патетически вскидывала руки, голос выражал волнение, а серые глубокие глаза метали молнии.
– Но ведь к Храму очень часто приезжают родители, желающие посвятить дочек Маритэ, – робко возразила Нармин. Раньше она не посмела бы перебить владычицу, особенно в приступе священного гнева, но сейчас-то она уже старшая жрица, а следовательно, обрела кое-какие новые права, например, право почтительно поддержать разговор.
– Приезжают?! – Лавинтия фыркнула, вложив в свои слова все презрение и яд, которые, надо сказать, изливались из ее уст неиссякаемым потоком уже немало лет, по крайней мере, одиннадцать точно, на памяти Нармин. – Ты посмотри, кто приезжает к воротам обители? Всякая шваль и нищета, которая не знает, как избавиться от лишних детей и куда их пристроить. О да! В таких посетителях недостатка нет! Нам нечем кормить лишнюю дочку – пусть питается и живет за счет Маритэ! Среди этих «подачек» в лучшем случае одна из ста имеет хоть проблески дара. Именно поэтому мы и отсылаем подобных паломников вместе с их не пристроенными дочерьми обратно. При этом надо еще изловчиться и, забыв про гордость, быть вежливыми, отказывая! Мы, служительницы богини, должны быть образцом терпимости, спокойствия и доброжелательности с каждым, даже с последним голодранцем или идиотом! – гнев кипел и бурлил в верховной жрице подобно вареву, выплескивающемуся через края котла.
Нармин молчала. Ей снова было скучно. Конечно, гнев владычицы более чем справедлив, но слушать одно и то же в течение стольких лет и не утратить интерес и новизну восприятия практически невозможно. Можно также понять, что верховной жрице храма Маритэ вполне подобает испытывать именно такие чувства и вести такие речи, но, богиня, как же это все приелось! И, главное, при чем тут она – Нармин? Но когда новоиспеченная старшая жрица уже почти отчаялась услышать что-нибудь, что имело бы хоть отдаленное отношение к ее скромной персоне, Лавинтия неожиданно повернула разговор в нужное русло.
– Должно быть ты, девочка, – позволь мне по-прежнему звать тебя так, несмотря на посвящение, – гадаешь, почему я вызвала тебя? – голос Лавинтии, минуту назад бывший негодующим и презрительным, стал вновь ласковым и спокойным, как полноводная река, вошедшая в обычное русло после каскада порогов и стремнин.
Нармин только и могла, что кивнуть. Говорить она не решалась, искренне жалея о той реплике, которую позволила себе вставить в разговор. Кем бы она там ни стала, но верховная жрица – это верховная жрица. И она, Нармин, как была, так и останется для нее девочкой, что, в принципе, вполне логично и правильно. Так что пусть уж владычица говорит, а ее дело – слушать и кивать. И верховная жрица продолжила свою речь, вполне удовлетворившись кивком Нармин.
– Я не просто так говорила тебе о Маритэ и о нашей высоком предназначении – нести ее свет людям. С восьми лет жила ты в стенах Храма, возрастала в мудрости, силе и добродетели, и вот, пришло время отдать Маритэ то, что мы по воле ее вложили в тебя, Нармин. Именно тебе предстоит светить, как факел, в кромешной тьме неверия и равнодушия, охватившего мир!
Девушка слушала и решительно ничего не понимала. Взгляд почему-то остановился на золотистой шторе, перехваченной витиеватым шнуром с подвеской. Нармин замерла в напряжении, изучая каждую деталь подвески вплоть до спутавшихся терракотовых кистей и маленькой трещинки на светлом опале, который находился в центре украшения. Тем временем Лавинтия продолжала.
– Ты, должно быть, недоумеваешь, отчего тебя посвятили в старшие жрицы, несмотря на юность? Дело в том, что именно на тебя я хочу возложить чрезвычайно важную миссию, от которой многое зависит, – владычица говорила негромко и проникновенно, глядя девушке в глаза. – Для выполнения того, что я, именем Маритэ, собираюсь тебе поручить, положение младшей жрицы никак не подходит, а ждать мы не можем.
Нармин действительно пребывала в недоумении. Слова Лавинтии ничуть не проясняли ситуации, а, напротив, совершенно сбили девушку с толку. Однако она по-прежнему не задавала вопросов, справедливо полагая, что верховная жрица сама разъяснит, что она имеет в виду. И Лавинтия разъяснила.
– Тебе, конечно, известно, что в Эларе на престол скоро воссядет новый король, – властным жестом владычица остановила слова, готовые сорваться у девушки с языка. – Знаю, знаю, что ты можешь сказать. Он захватил власть, убил короля, чьи предки правили Эларом с самого его основания, Малтэйр жесток, бездушен и циничен. Все это так… Но он у власти. Вельтана и Элар в его руках, а Йеланда не вернуть. Я искренне сожалею о нем, он был хорошим человеком, хоть и плохим королем, но его больше нет, как нет не одного Ильда, если только кто-нибудь не бросится разыскивать или, что более вероятно, выдумывать его незаконнорожденных отпрысков. Ильдам пришел конец, надо смотреть правде в глаза. Но я не могу оплакивать короля, от которого наш Храм видел лишь скудные и редкие пожертвования, я должна думать о завтрашнем дне. И от моих, точнее, от наших действий, зависит, каким он станет для служительниц Маритэ. Если мы хотим лояльности от новой власти, то должны проявить лояльность со своей стороны… причем первыми. Валтор Дайрийский не звал нас в Вельтану, скорее всего, он вообще не вспоминал о существовании Храма Маритэ, который расположен на территории его нового королевства, – единственного храма, уцелевшего во всей Анборейе! – Лавинтия уже не говорила, она вновь вещала, вскинув руку и возведя глаза к потолку, увенчанному тяжелой люстрой из каскадов горного лиртийского хрусталя.
– Он не думает о нас, но мы сами должны подумать о себе, а потому я шлю представительницу Храма в столицу. Шлю для того, чтобы засвидетельствовать свою верность новому королю Элара и показать, что мы признаем законность его власти. И этой представительницей станешь ты – Нармин, старшая жрица Храма Маритэ, – владычица наконец смолкла и перевела глаза на ошеломленную девушку, разрывающуюся между двумя вопросами, не зная, какой из них задать первым.
– Но зачем нам это? – все-таки Нармин решила, что ей, как старшей жрице, надо учиться предпочитать общие интересы своим личным. – Что нам с того, если, как вы говорите, королям нет до нас дела – как законным, так и узурпаторам? Какая Малтэйру разница, признаем мы его законным властелином Элара или нет?
– О, девочка моя, как мало ты разбираешься в политике, и как много предстоит тебе еще узнать об этом! Когда король захватывает власть, ему нужны любые союзники, которые постараются забыть его грехи и убедить в этом других. Да, у жриц не та власть, что несколько веков назад, но и теперь наше мнение что-то значит как для знати, так и для простонародья. С нами уже не считаются, но нас еще почитают. И если мы согласимся от имени богини признать законной власть захватчика, то освятим ее, превращая в глазах народа узурпатора в основателя новой династии. Не думаю, что Валтор Дайрийский откажется от того, чтобы быть провозглашенным Валтором Эларским! – Лавинтия сделала паузу, оценивая, какое впечатление на юную жрицу произвели ее доводы, но, увидев в карих глазах той лишь прежнее испуганное непонимание, вздохнула и продолжила.
– Это то, что нужно от нас Малтэйру, нам же от него нужно, чтобы он как монарх начал политику возрождения былого величия Маритэ и ее служительниц. И для начала мы напомним ему, из чьих рук королям надлежит принимать корону. Вот уже три столетия, как в Эларе и прочих землях забыли, что короновать монарха, всходящего на престол, должна жрица Маритэ, присланная Храмом. Мы пообещаем Валтору поддержку взамен на возрождение этой традиции, начиная с его собственной коронации. Как видишь, дитя, в сделке заинтересованы обе стороны! – глава Храма закончила свою речь. Воспользовавшись этим, Нармин немедленно задала второй вопрос, интересовавший ее ничуть не меньше политических хитросплетений.
– Владычица, но почему я?
1Маритэ – Создательница и Хранительница мира, верховная богиня пантеона, принятого на большей части территории Доэйи.
Глава 7
Тэссе не спалось. Она распахнула окно, подставив ночному ветру разгоряченное лицо. Небо вновь было ясным и звездным. Похоже, природа твердо вознамерилась делать дни серыми и полными отчаяния и только ночами давать девушке передышки от мелочных людских страстей и страданий. Звезды, которыми славен месяц Эльвии, вновь мерцали на черном бархате далекого небосвода.
Тэсс стало тесно в комнате, захотелось выйти в сад, но лень было одеваться. Поэтому она приняла компромиссное решение. Накинула шаль и, распахнув дверь, вышла в галерею. У самого порога комнаты взгляд девушки упал на давно заброшенную, сиротливо стоявшую у стены гитару. Сама не зная зачем, Тэсса захватила отвергнутую подругу с собой. В галерее было темно, свежо и тихо. Девушка села у проема напротив двери своей комнаты, одну ногу согнув в колене, а другую свесив вниз. Прислонившись к арке, Тэсс сквозь тонкую ткань рубашки и шаль ощутила спиной прохладу каменной кладки. Босой ступней свешенной ноги девушка нащупала опору – стебли дикого плюща, которым были увиты внешние стены галереи. Плющ, правда, стремился перебраться и внутрь, но садовники не позволяли ему таких вольностей, безжалостно обрезая побеги, заглядывающие в коридор. Летом и осенью это даже украшало каменные стены, но зимой голые узловатые ветви были не к месту. Однако плющ все равно оказывался проворнее садовых ножниц и сейчас нависал над головой Лотэссы, колеблемый ветром, отбрасывая на стены причудливую сеть теней.
Неосознанно перебирая струны гитары, Тэсс создавала тихий, печальный мотив, соответствующий ее настроению и мыслям. Нужно разобраться в себе. Жалко убивать на это такую ночь, но другого времени у нее не будет. Завтра уже прием у «его величества», и надо вести себя в соответствии с принятым решением. Так стоит ли приносить себя в жертву? Хотя чем она, собственно говоря, жертвует?
Тэсса никогда никого не любила. То есть, любила, конечно: брата, отца, подруг, – но она никогда не была влюблена в мужчину. Лет в тринадцать она узнала, что круг потенциальных женихов, брак с которыми не уронил бы достоинства Линсаров, очень ограничен. В него, если отбросить иностранных претендентов, входили мужчины рода Таскиллов, который был равен Линсарам и занимал вместе с ними вторую ступень иерархической лестницы Элара после королевской фамилии. Кроме них, мужем Лотэссы мог стать брат короля и… сам король. Но Йеланд, следуя государственным интересам, предпочел заключить династический брак, породнившись с Великим князем Тарнийским. Женой короля стала не слишком привлекательная тарнийская принцесса, зато в приданое за ней были даны крайне выгодные соглашения между Тарникой и Эларом. А вот младший брат короля – Нейри – был свободен в своем выборе, чем и не преминул воспользоваться, предложив Лотэссе Линсар руку и сердце, едва ей исполнилось семнадцать.
Конечно, если уж выбирать из тех, кто мог стать ее мужем, то Тэсс, наверное, предпочла бы Рейлора Таскилла – храброго, бесшабашного и красивого, тем более что он был одним из лучших друзей Эдана. Но судьба распорядилась иначе, и Тэсса не стала ей противоречить. Вот если бы она по-настоящему влюбилась в Рейлора, тогда другое дело! Девушка иногда задумывалась о том, что было бы, полюби она кого-то, кто ниже ее по положению. Размышляя над этим вопросом, Тэсс пришла к выводу, что Оро, скорее всего, согласился бы на брак обожаемой дочери по любви, тем более что и сам был виновен в глазах света в самом вопиющем мезальянсе, какой только можно вообразить. Правда, первый брак Линсара был в этом плане безупречен. Он был женат на одной из кьярских герцогинь. Кроме возможности породниться с правящей династией богатейшего торгового города-государства Кьярэ, этот брак изрядно увеличил состояние герцога, и без того немалое.
Но так уж вышло, что девушка ни в кого не успела влюбиться за свои семнадцать с половиной лет. А следовательно, не стала возражать против уготованной ей участи второй эны королевства. Почти каждая девочка мечтает о принце, но Лотэссу судьба обделила в этом плане, поскольку выбора у нее не было, точнее, выбор состоял из сплошных принцев. А если что-то дано изначально, то грезить об этом глупо, совсем наоборот – сразу тянет мечтать о чем-то противоположном. Только вот уже не помечтаешь. Да и принцы все ушли за Грань. Нейри, король и Рейлор Таскилл – все мертвы. Да ей и не нужен никто. Самым главным и самым любимым мужчиной в ее жизни был брат. После смерти Эдана, даже останься ее суженый жив, Тэсс, скорее всего, вернула бы кольцо. Потому что, похоронив себя заживо, грешно утягивать в эту могилу еще и того, кто тебя любит.
А Нейри ее любил, любил искренно, почтительно и нежно. Брат короля не просто видел в Тэссе невесту, брак с которой не уронит его достоинства, он ее боготворил. Конечно, он не был исключением, Лотэсса Линсар по праву считалась не только самой родовитой, но и самой красивой девушкой королевства. Может, и жила где-нибудь в глубинке какая-нибудь пастушка или дочка угольщика, способная ее затмить, но среди тех, с кем юную аристократку могли сравнить, таковых не было. Несмотря на то, что Тэсс привыкла к поклонению мужчин, любовь будущего мужа грела ее сердце теплым, ласковым огоньком.
Нейри был спокойным, умным, добрым. Красивым – нет, но лицо было приятным и достойным. В отличие от своего брата, предпочитавшего шумные балы, охоты и пиры, принц любил уединение, природу, искусство. Он читал Тэссе свои стихи (весьма недурные, надо сказать), исполнял баллады собственного сочинения, а в спальне девушки до сих пор висел один из ее портретов, написанный рукой младшего Ильда. Рукой, вот уже несколько недель тлеющей в могиле.
Взгляд девушки упал на кольцо, подаренное принцем. Изящное золотое плетение и чистейшей воды аметист. Нейри часто сравнивал ее глаза с этим камнем. Неудивительно, что аметист был выбран для обручального кольца. С подарка принца глаза невольно скользнули на другое кольцо, с чрезмерно большим, тревожно сверкающим рубином. Оно появилось у нее лишь недавно и совсем ей не нравилось, тем более что стало вестником страшных событий, о которых постоянно напоминало. Но Тэсса считала себя не вправе его снимать: кольцо с рубином было прощальным даром короля, который он передал ей через юного Лана Таскилла. Тэсс носила кольцо не в память о погибшем короле и его брате. Девушке не нужно было украшение, чтобы помнить тот страшный день, но Йеланд, предполагая скорую свою кончину, решил отдать перстень ей, а воля умирающего священна. Смотреть на алый камень было тяжело, поэтому Тэсс вновь перевела взгляд на спокойное и прекрасное кольцо принца.
Девушка вздохнула. Она не собиралась хранить верность Нейри, отрекаясь от земных радостей, она собиралась хранить верность брату. Но брак с ненавистным Дайрийцем столь же мало похож на отныне недоступное ей женское счастье, как колючки чертополоха похожи на голубые фьеррские розы.
Так на что же решиться? Доводы отца так разумны и даже по-своему благородны, но до чего же все это мерзко! На Тэссу накатила бессильная ярость зверя, брошенного в клетку. Она – пленница, заложница страшного выбора. И, что бы она ни выбрала, все равно будет предательницей. Или она предаст отца, его единомышленников, страну, наконец, или предаст саму себя.
Пальцы девушки перестали нежно перебирать струны и теперь били по ним чуть ли не с ненавистью, создавая отрывистый и злой мотив. Сами собой на аккорды легли слова – гневные, отчаянные, безнадежные.
