Текст книги "Литературная Газета 6271 ( № 16 2010)"

Танец

Портфель «ЛГ»

Танец

Рахимжан ОТАРБАЕВ

Имя известного казахского прозаика Рахимжана Отарбаева хорошо известно читателям «ЛГ». Предлагаем вниманию новый рассказ писателя.

В этот день в аэропорту города Атырау, протяжно завывая, приземлился большой заграничный авиалайнер. Нетерпеливые пассажиры буквально вываливались из него. Первая неделя сентября. Она доброжелательно преобразила всё вокруг, щедро одарив мир ласковым, закатным, солнечным светом. Толпа, изрядно подуставшая в небе, теперь оживлённо пересекала зал ожидания, а после лавиной устремилась к выходу. Красивое лицо, хотя уже и тронутое морщинами, и всё ещё лёгкая походка особо выделяли в этой толпе Камиллу. В отличие от остальных она как раз не спешила. Подол синего платья достигал щиколоток, но ещё от колен расходился разрезом. Икры цвета багровой таволги при каждом шаге привлекали внимание окружающих – сразу видно, что с курорта.

Она жила в городе Уральске, который находится невдалеке от Атырау. Но встречающие на этот раз почему-то запаздывали. Камилла нетерпеливо оглядывалась вокруг. Серьги, свисающие с ушей, обрамлённые драгоценными камнями, блистая на свету, тоже как будто искали кого-то.

По её лицу пробежала злая дрожь, мелкие морщины переломились. Былая мягкость исчезла, глаза стали неузнаваемо строги.

– Эй! – обратилась приказным тоном к стоящему под высоким тополем худощавому светлолицему парню с красивыми усами. – Ты таксист?

Тот от неожиданности вздрогнул, но потом улыбнулся:

– Если пожелаете, стану и им.

– Отвези в Уральск. Что попросишь, то и получишь…

Старенький «Мерседес» лениво выехал на главную дорогу.

Устроившись на заднее сиденье, Камилла стала понемногу приходить в себя и приводить себя в порядок. На лицо, украшенное морщинами, вновь возвратилась исчезнувшая было мягкость.

Что там он говорит? О чём он? Бормочет, как из-под одеяла, изъяснялся бы яснее. Ё, да он, наверное, говорит: «Когда вы гладите лицо, ваш голубой сапфир на безымянном пальце, отражаясь в зеркале, слепит мне глаза!» Бедняга.

Раньше, когда ластилась перед мужем, то высовывала меж сладкими губами кончик языка и показывала его, беззвучно посмеиваясь. О, тогда её большие глаза излучали волшебный, чарующий свет. Она попыталась воскресить эту улыбку.

– Как зовут тебя?

– Жанибек.

– Ладно, Жанибек. Смотри за дорогой, лучше за дорогой, а не за моими пальцами.

Муж её, покойный, был красивого стана и широкой души человек. Может, благодаря этому на протяжении всей своей жизни почивал в дорогих кабинетах, с лениво открывающимися дубовыми дверями и с дверными ручками почти что из чистого золота. К подчинённым был добр. Перед уходом на пенсию организовал коллективное путешествие по Южной Африке. Она тоже купалась там у скалистых берегов вместе с пингвинами, не боящимися людей. Воды тех мест так притягательны, так мягки – словно шёлковая вуаль. Обнимая всё тело, тёплым своим течением взбудораживали низинные страсти. Вот тогда, разгуливая по дорогим магазинам Кейптауна, он и подарил ей среди множества других подарков синее платье и кольцо с синим драгоценным камнем. И жёлтое платье и кольцо с жёлтым драгоценным камнем.

– Зачем покупаешь их так попарно, одно за одним? Замуж выдать, что ли, решил? – шутила тогда она, высунув меж сладостными губами кончик своего острого язычка.

– Синее – в память о нашей ушедшей молодости. А жёлтое станешь носить тогда, когда придёт пора скучать обо мне.

От улыбки мужа, медленно поглаживающего левую сторону своей груди, стало не по себе.

– Не мели чушь! По приезде сразу же пойдёшь лечиться. Работа не сбежит.

– Посмотрим. Кто не болеет в наше время?

Но его слова в конце концов оказались пророческими. Не прошло и шести месяцев, как она примерила жёлтое платье. Разукрасила пальцы жёлтыми камнями. Куда ей, такой, было податься? Коротала в одиночестве вечера, погружаясь в печаль. Мечтала о прошлом. Но по истечении времени оказалось, что не только жёлтое платье, но и сама память о прошлом изнашивается.

…Издали разом показались мерцающие огни Уральска. Изрядно вымотавшийся от езды, худощавый светлолицый парень с красивыми усами повернул голову и вежливо спросил:

– Вы не устали?

И, оголив ровные белоснежные зубы, улыбнулся. До этого не заметила, но сейчас обратила внимание: на вид он довольно приятен.

– Нет, спасибо. Давно на такси?

– Несколько лет. Был инженером. Семья, дети – вот и бегаю, бомблю.

– Семья большая?

– Жену Асем зовут. Есть мальчуган и дочка.

– Это хорошо, – сказала почему-то довольная его ответом. И погладила пальцами своё красивое лицо с едва заметной сеткой морщин.

– На этой улице заверни вправо. Вон тот высокий коттедж.

Возвращению Камиллы с курорта больше всех радовались собака да кошка. В её отсутствие за домом присматривали соседи. Ляззат1, игриво ласкаясь, бросился на шею. А Саки2, мяукая, всё норовила запрыгнуть на колени. Когда-то их приютил покойный муж. Приволок в дом ещё слепыми, так и взрастили.

– Зачем давать щенку женское имя Ляззат? – недоумевала она тогда.

– А что в этом плохого? Посмотри, как лакает молоко. А кошку назовём Сак. Носик-то у неё красный. Значит, чуткая на нюх. Если приобретём попугая, давай назовём Терге3. Сидя в клетке, будет устраивать допросы всем нашим гостям.

Улыбка, не сходившая с его красивого, смуглого лица, до сих пор мерцает перед глазами. Он как будто бы знал, что недолгим будет его срок в этом мире – в том числе и срок их совместного счастья с Камиллой – и задерживал память о себе. Был бы он жив, бродила бы она вот так, в одиночестве, по курортам? Ездила бы по ночам на случайных такси? Вон ведь во дворе, словно ахалтекинец на привязи, стоит «Ленд Крузер». Во всей сбруе да – без хозяина. Был бы хозяин жив… Да пропади оно всё пропадом: за семь лет её безутешных оплакиваний не соизволил хотя бы голову приподнять с могилы да сказать словечко…

– Вы устали с дороги. Я поеду, – сказал Жанибек, занося сумки в дом. – Заплатили больше нужного. Большое спасибо!

– И куда ты пойдёшь среди ночи?

– В гостиницу. А как начнёт светать, двинусь обратно.

Внимательно взглянула на его лицо. Волевой парень. Если б кто-нибудь запустил его ввысь, он, недолго думая, опередил бы многих. Ясно, что машина томит его. Таким-то в большинстве случаев и перерезают путь наверх. Перерезают не только завистники, но и множество мелких жизненных неурядиц. Отягощая их и в конце концов ломая… А то бы…

– Куда тебе, ночуй здесь. Сейчас приготовлю чай.

В одно мгновение накрыла дастархан, из кухни принесла закипевший чайник. Сразу же за ним подоспел и заварник. Поставила виски. Домашнее масло вместе с чёрной икрой завораживали глаза. А щедро нарезанные куски казы4!.. Скручиваясь, попадают в рот и прямо тают!..

– Попробуй, Жанибек, – сказала Камилла по-свойски, бросая лёд в широкий бокал с виски. – Выпей. Сразу взбодришься.

Беседа в разгаре. Оказалось, что его Асем – учительница в школе. Дочь же учится на третьем курсе в университете. Сын оказался на редкость шкодливым, поэтому и не получил должного образования.

– Сам я был на заводе ведущим инженером. Сменилось начальство, тогда и попал под сокращение. А за дочкой скоро сватов засылать собираются. Выхода не осталось, пришлось сесть за баранку, так и стал таксистом, – откровенничал он. Тепло холодного виски распространялось по всему телу и развязывало ему язык. – Узнал, что будущий сват – нефтяник, говорят, очень состоятельный. А если сваты нагрянут как снег на голову, то как мы покажем им нашу тесную двухкомнатную квартирку? Вот и думаем думу. Да ничего поделать не можем. В наше время что без денег, что босой – одно и то же.

– Скажи, сколько зарабатываешь в месяц?

– Где-то тысячу долларов.

Рассказы Жанибека с каждым глотком виски становились для неё всё приятнее и притягательнее. Он откровенен и добродушен, словно прохладный ветер, заглядывающий в оголённую грудь. Как она раньше это не заметила?

Жанибек, оглядывая мебель, вырезанную из красного дерева, невольно вымолвил:

– Хозяин?.. – и не успел докончить начатое, как его перебила Камилла.

– Вдова я. Судьба-завистница забрала у меня единственного. Говорят, хороших людей раньше других убирает.

У неё даже шея покраснела, красивое лицо под сетью мелких морщин опалило то ли сожаление, то ли безысходность. Слёзы, заполнившие глаза, так и не смогли прокатиться по щекам. Поплескали в глазницах и исчезли.

После того как опустошили бутылку, постелила постели в противоположных комнатах дома.

…Камилла думала, что после первого же прикосновения к подушке её окутает сон. Да вышло не так. Давно уже она не прикасалась к спиртному. Теперь, в тёмной комнате, всё тело горело пламенем. Дикие фантазии манили за собой, а воспоминания об ушедшей молодости то и дело подглядывали в окна её души.

Было время, когда она переступила порог этого дома молоденькой невесткой. Хоть и была желанной для своего суженого, но всегда ловила на себе хмурые взгляды свекрови. Свёкор же её не донимал. Был высоким, спокойным человеком. За всю свою жизнь муж не вымолвил в её сторону ни единого худого слова. Только его мать, бабка-колотушка, до конца своих дней всё зудела и зудела.

– Взял в жёны дочь шалаказахов5… Привёл в дом бесплодную змею, ишь, как извивается… Не будет с неё проку!

Но укусы свекрови она переносила равнодушно. Всё ещё впереди, мы ещё молодые, успокаивала себя, ещё пойдут детки. Но разве можно увернуться от всепоглощающего времени, которое даже птиц на лету ловит, хватает за крылья?

Мечтая о внуке, который бы делал свои первые шаги, а им надо было бы страховать их любящими объятиями, и ушли в мир иной свёкор со свекровью.

Муж не подавал виду, но теперь уже терпение самой Камиллы было на исходе.

– Разведись! Не хочу больше мучить тебя. Я не обижусь, – сказала она в одну весеннюю ночь.

Он же ушёл от ответа. Позже она узнала, что ушёл не только в переносном, но и в прямом смысле: пошёл просить совета в обком.

– Тебе доверили огромное предприятие. И ни о каком разводе даже и не говори! Партия такого не простит! – со всей суровостью сказал тогда ему секретарь.

– Но женился ведь я, а не партия…

– С партбилетом в кармане можно только жить с одной женщиной! И только со своей законной женой. А ты – как никудышный бык-производитель… Хватит, товарищ! Если будешь возражать, то можешь идти на все четыре стороны! Без партбилета – живи с кем хочешь.

Больше возражать начинающий начальник не отважился. Утихомирился, успокоился. В один из дней предложил Камилле:

– Может, усыновим ребёнка?

– Да, но только не на этот раз, – отпиралась она.

В самом деле, ну приведёт он в один из дней из шумящей толпы какого-нибудь пострелёнка. А какого он рода? Вдруг отец его был беспутным или мать чем-то болела? Да и оба они могли быть кончеными пройдохами или заядлыми аферистами. И с возрастом это выявится у приёмыша в крови. И что после? Устроит погром на весь дом! И бейся потом с тем же, кого вскормил своим же молоком?!

Так и прислушивалась сквозь свои же вдовьи мысли в сторону открытых дверей. Худощавый светлолицый парень с красивыми усами вроде тоже не спит. Как будто что-то окутало и его мысли – временами грузно вздыхает…

Да, дети у неё так и не появились. Нечем было утешиться. И Камилла всем своим необузданным нравом ринулась в гонку за богатством. А это, как мираж. Как ни гонишься – не догонишь. Хочется большего и большего. Остановишься, а всё равно будет что-то недостижимое манить, мерцать перед глазами. Не догонишь. В старину говорили: «Для бесплодной женщины нажитое имущество заменяет дитя. И в уходе за этим добром так и пройдёт вся её бесплодная жизнь».

…Не вспоминать! Не думать! Вскочила с места. Всё тело в жару. Налила себе прохладной воды. Но жар не затухал.

Как будто камень запрятан под её мягкой, пуховой постелью. Поворачивалась с одного бока на другой, а он всё равно оказывался прямо под душою.

Зачем только она, как сорока, подбирала все эти блестящие побрякушки? Кому намеревалась оставить в наследство? Вон стоит всё надгробьем. Какой прок от нажитого? Что, когда придёт время помирать, какая-нибудь живительная капля капнет ей в рот из этих золочёных недр? Да нет же, ничто не заменит родную душу, особенно твоего ребёнка. А почему в своё время не завела себе какого-нибудь мужика, который стал бы для неё опорой на этом коротком пути? Пусть не тело – хотя бы душу свою согрела…

– Жанибек!

Сама не ожидала от себя такой прыти.

– Камилла?..

– Иди сюда!

Укрывавшее его одеяло спало на пол… Камень, не дававший покоя бокам, сразу же исчез, мягкая пуховая постель закачалась, как на волнах…

Снаружи, срывая цепь, свирепо лаял Ляззат. Озлобленно бегал взад-вперёд по натянутой проволоке. Тонким голосом протяжно, как гармонь, мяукала Сак. И как хорошо, что в прошлом году умерла свекровь, а то бы и она ещё круче осыпала всеми проклятиями двоих, которые до позднего утра не выпускали друг друга из своих объятий.

Прежде чем уснуть, Камилла блаженно прошептала:

– Будешь возить меня… Две тысячи долларов… Все твои проблемы решу…

Каждым словом затягивала, как петлёю. Худощавый светлолицый довольно улыбнулся.

Спустя неделю Жанибек возвратился. Заметно было, что Камилла томилась в ожидании: завидев его, преобразилась, расцвела. Морщины на лице почти разгладились. Теперь глядела на мир не сквозь печаль, а глазами, полными нежности. Жёлтое платье и кольцо с жёлтым драгоценным камнем безвозвратно погребены на самое дно сундука, перешедшего ей от свекрови.

В ту ночь, когда они, как и в прошлый раз, заставили в бешенстве лаять собаку и протяжно, как гармонь, мяукать кошку, во сне к ней явился покойный муж.

Сидел угрюмый, повернувшись к ней боком, как делал это и при жизни, когда был чем-то недоволен.

– Перестала ходить на могилу, – говорил он. – Что ж, больше не надевай синее платье и не носи кольцо с синим драгоценным камнем. Купи себе то, что тебе сейчас больше всего подходит. И не мучай собаку с кошкой, пожалей, отдай их в добрые руки…

Она тоже хотела было ответить, но в горле что-то встало комом, пересохло во рту, язык не повиновался. Проснулась вся в поту.

– Обвиняй, как можешь, – начала препираться с покойным мужем, когда проснулась. – До каких же пор буду так одинока? Хоть бы одна живая душа раз заглянула в двери… Думаешь, не знала про твои похождения? Как ходил ты к той одинокой, вечно улыбающейся, что работала у тебя? Я локти себе кусала, но молчала. Думала, пускай уж ходит, если что-то я недодала.

После этой ссоры с тенью – благо та не отвечала – ей стало намного легче.

Худощавый парень спустя какое-то время заметно поправился, появилось пузо, стал выглядеть ещё красивее. Перевёз своих на новую квартиру, чем сильно обрадовал их. Выдал замуж дочку, проводил её под венец, как полагается.

На каждый роток не накинешь платок. Расходы и доходы твои не оставят в покое и прохожего казаха, а уж близких твоих, посчитавших, что они лишены твоей законной щедрости, и подавно. Зависть!

– А мы-то думали… Считали, бизнесом Жанибек занялся, а его одна безумная старуха пригрела, говорят.

– Да, точит себе потихонечку добро, нажитое её мужем, да, как мышь, домой помаленьку таскает.

– А что ж ему делать? Если башка не варит, а руки не шарят, должен же он выгоду хотя бы от срамного места получать.

– Чем богатеть на этом, лучше голодать, терпеть. Вот дура-а-ак!

Сплетни, ползая на брюхе, сверкая раздвоенным змеиным жалом, доползли и до Асем.

Даже один из её сверстников как-то подшутил:

– Ты что, хочешь сказать: подкраситься – мужа боюсь, а не подкрашусь – токалки6 страшусь?

О, неразумный!

В тот день Жанибек сразу по приезду домой нарвался на скандал. Запухшие глаза Асем извергали ярость.

– Думала, что это за такая щедрая иностранная компания?.. А всё, что ты говорил, оказывается, ложь! Пригрелся у старухи, которая вдвое старше тебя… Стыд какой… Как я теперь людям в глаза посмотрю… Лучше бы выбрал девку на двадцать лет моложе меня, я бы ноги тебе целовала… Да если тебе мало меня…

Терпеть женский разъярённый клёкот, достающий аж до костей, дело трудное. Но правда, будь она неладна, сдавливала со всех сторон.

– Да ведь я пошёл на это лишь ради вас! Достаток, что пришёл к нам, он же не свалился с небес, – вымолвил тогда, смиренно опустив плечи.

– Смотреть жалко на твои нюни. Вон сын твой, погляди: ни учёбы, ни работы. Увязался за такими же ходоками, как ты, теперь уже анашой балуется. Приходит домой поздней ночью, потерянный. Ты и о нём забыл, никакого ему внимания!

Он не помнил, как сел в «Ленд Крузер», стоящий возле дома. Пришёл в себя только тогда, когда, словно падающая звезда, стремительно нёсся по трассе.

В тот день Жанибек собирался на свадьбу к дальним родственникам в Астану.

– Я тоже поеду, – сказала вдруг ни с того ни с сего Камилла. – Уже два года как я твоя женщина, и что ж, нельзя мне с тобою выйти на люди? Или, может, не к лицу я тебе, а?

– Ладно. Поедем вместе.

– Асем на свадьбу тоже едет?

– Может, и так…

В один из дней в её дом нагрянула сестра покойного мужа. И сразу же начала браниться со снохой-вдовой.

– Всё состояние, что по крупицам собирал мой брат, ты как воду сливаешь. Говорили ему в своё время: пинком под зад выгони эту сучку бесплодную! Да разве нас послушает?! Его как заговорили. А мы уже тогда знали, что осквернишь ты имя его чистое. Что на ложе льва пригреешь кобеля… В день, когда сдохнешь, через суд отберу у тебя всё – и машину, и дом. Так и сделаю! Ей-богу, так и сделаю! Вот увидишь! – кричала в истерике.

«Получишь! – сказала про себя Камилла, кипя от ярости. – Даже кусочка нитки не оставлю. Всё, что есть, передам своему Жанибеку, в крайнем случае – кошке с собакой в наследство оставлю».

…В белоснежном ресторане Астаны свадьба в самом разгаре. Рядом с Жанибеком сидела и она в синем платье и в кольцах с синими драгоценными камнями. Да, здесь всё не так, как в провинции. Астанчане – народ странный. Кто с кем пришёл, кто что ест-пьёт, во что одет – здесь это мало кого волнует. Культурные…