355 500 произведений, 25 200 авторов.

Электронная библиотека книг » Литературка Газета » Литературная Газета 6259 ( № 55 2010) » Текст книги (страница 18)
Литературная Газета 6259 ( № 55 2010)
  • Текст добавлен: 7 октября 2016, 02:05

Текст книги "Литературная Газета 6259 ( № 55 2010)"


Автор книги: Литературка Газета


Жанр:

   

Публицистика


сообщить о нарушении

Текущая страница: 18 (всего у книги 21 страниц)

На мировом перекрёстке народов

Cовместный проект «Евразийская муза»

На мировом перекрёстке народов

КЛАССИКИ


Год назад, в феврале 2009 года, в Бишкеке состоялся Международный форум «Айтматов и современность», посвящённый Году литературы и чтения в СНГ и 80-летию со дня рождения Чингиза Айтматова. Организаторами форума выступили Министерство культуры и информации Кыргызской Республики и Межгосударственный фонд гуманитарного сотрудничества государств – участников СНГ (МФГС).

Одним из самых заметных мероприятий в Казахстане, посвящённых памяти Чингиза Торекуловича, стали «Евразийские чтения» в конце 2009 года, состоявшиеся благодаря их модератору, известному поэту Дюсенбеку Накипову.

Чингиз Айтматов: «С годами приходится убеждаться: неукоснительная для всего сущего на свете формула бытия – всё течёт, всё изменяется – действенна и по отношению к тем, чьи имена остались жить в памяти потомков. И для них время течёт, разумеется, отражённо – в нашем сознании, и для них история продолжается.

Я говорю это в том смысле, что фактор времени обладает одним поразительным свойством, подчас нелицеприятным, но всегда неизменным и в высшей степени обязательным – ставить всё на свои места, вносить коррективы в минувшую историю, в предания, в иногда модные увлечения, в официальные и частные мнения, оценки, касающиеся тех или иных событий.

Особенно в литературе, в искусстве, в судьбах писателей и произведений эта закономерность времени выступает со всей неизбежной последовательностью и строгостью. Ибо суд потомков включает в себя новую ступень духовного опыта поколений, потребность новых критериев и оценок, необходимых для осмысления новых проблем развития. Сила эта и есть та историческая объективность, которую в обыденной жизни мы называем справедливостью.

Отсюда проистекают иной раз те неожиданности, когда то, что казалось горой, некоторое время спустя может оказаться равниной. И эту горькую истину приходится понимать. Случается, наоборот, потомки вдруг совершают открытие – открывают для себя ранее не признанный, не замеченный или не понятый при жизни крупный оригинальный талант. Да, и такое бывает, редко, но бывает. Чаще безжалостное время вносит иные поправки – некогда восхвалённая, вознесённая всеми почестями величина начинает сжиматься как шар, из которого постепенно убывает воздух…» («Слово об Ауэзове», 1978).

«Слово об Ауэзове», посвящённое великому казахскому писателю Мухтару Ауэзову, читается теперь, когда с нами нет Чингиза Айтматова, как мысли-размышления автора статьи и о себе самом, о своём творческом пути. Осмысление нами, читателями, творческого пути писателя шло разными путями. Не всегда, но нередко высказывались разные мнения относительно его творческой деятельности. И он знал о них, но, не всегда соглашаясь, не навязывал своего мнения, не совершал действий «в отместку».

А. Адамович, написавший поздравительную статью в «Литературной газете» (№ 50, 1988 г.) к 60-летию Чингиза Айтматова, ссылался на слова С. Залыгина, который сказал об Айтматове: «…писать после Сталина правду не так уж трудно, но трудно по-прежнему, всегда трудно говорить всю правду до „головешечки“. Брать, выхватывать её из костра голыми руками…

Удаётся ли это: всю правду, именно всю! – Чингизу Айтматову? Всегда ли удавалось?

В главных вещах и в главном – да. Что не напрямую, то через притчу, через миф, но именно стремление выхватить из раскалённой реальности самую-самую головешечку».

В годы сталинщины проходил свои университеты и Чингиз Торекулович Айтматов. Во время последнего визита в Российский университет дружбы народов великий писатель на встрече со студентами поделился историей прощания со своим отцом – слушателем Института красной профессуры в Москве, расстрелянным в 1937 году.

В праздничный для каждой семьи день – 1 сентября 1936 года – Торекул Айтматов на Казанском вокзале бежал за поездом, в котором уезжала-убегала его семья на родину и с ней старший сын Чингиз – школьник, который собрался идти во 2-й класс. Для беспокойства у отца были причины. Он уже знал своё будущее. Потому отправлял семью далеко, в глубь страны, как можно дальше. В посвящении к «Материнскому полю» его сын писал: «Отец, я не знаю, где ты похоронен. Посвящаю тебе, Торекулу Айтматову. Мама, ты вырастила нас четверых, посвящаю тебе, Нагиме Айтматовой». И только в 1994 году Айтматову-сыну удалось найти останки своего отца, а теперь и отец и сын покоятся на «Ата-Бейит» вблизи Бишкека.

«Людям недостаёт власти, но тоталитарное государство имеет власть для того, чтобы насильно подчинить контролю морали – их особой морали – произведение интеллекта, и в первую очередь искусство и поэзию. В таком случае, как нам показал режим Гитлера и Сталина, творческие силы становятся ответственными перед государством и послушными государству; художник и писатель имеют главное моральное обязательство перед политикой; равным образом они должны приспособиться к эстетическим принципам, как их формирует государство, выдающее себя за выразителя и защитника интересов народа. Государство уже не изгоняет Гомера, как наивно декретировал Платон. Оно пробует приручить его» (Маритен, 1991).

Но приручило ли оно Айтматова? Государство не видело в нём угрозы или опасности из-за молчаливого согласия сидеть рядом и «заседать в президиумах» (В. Войнович), из-за того, что «не брезгуют государственными занятиями наверху» (Г. Гачев)?

Прямые обвинения и сетования уважаемых и известных людей воспринимались бы по-другому, говори они и о том, какая миссия у национального писателя, пишущего на языке государствообразующем. И первая и главная из них та, которую обозначил Ф.М. Достоевский в письме от 14 декабря 1856 года другу Ч. Валиханову: «Всего лучше б, если вам удалось написать нечто вроде своих записок о степном быте, вашем возрасте там и т.д. Это была бы новость, которая заинтересовала бы всех. Так было бы ново, а вы, конечно, знали бы, что писать. …Не великая ли цель, не святое ли дело быть чуть ли не первым из своих, который бы растолковал России, что такое Степь, её значение и ваш народ относительно России, и в то же время служить своей родине, просвещённым ходатайством за неё у русских. Вспомните, что вы первый киргиз, образованный по-европейски вполне. Судьба же вас сделала вдобавок превосходнейшим человеком, дав вам душу и сердце. Нельзя, нельзя отставать…»

За Чингизом Айтматовым стояла его маленькая относительно территорий России и всего Союза Киргизия, его народ с родным Шекером и великим «Манасом».

По утверждению Ф. Томпсена: «Дьявол может делать много вещей. Но дьявол не может творить поэзию. Он может испортить поэта, но он не может создать поэта. Среди всех козней, которые он строил для искушения святого Антония, дьявол, по свидетельству святого, нередко выл, но никогда не было слышно, чтобы он пел».

Айтматов пел песни грустные, в его произведениях мало юмора. «Не соглашаясь – примиряться» – определение, данное Буранному Едигею Г. Гачевым, во всей полноте применимо к самому создателю «Буранного полустанка», который в полной мере изведал боль безотцовства, боль, которую чувствует сын «врага народа», мечтавший в детстве стать разведчиком, поймать шпиона и погибнуть, чтобы доказать таким образом невиновность своего отца перед советской властью.

Чингиз Айтматов оставался верен себе в своих творческих изысканиях. «Буранный полустанок» и «Плаха» писались Айтматовым не в пастернаковские времена, когда «литература задыхалась во лжи», а «когда стало легче говорить правду», но много ли их, говоривших правду «до самой головешечки»?

Если анализировать всё творчество писателя в хронологическом порядке и даже с большим пристрастием, не увидит исследователь того, что писатель терял веру в силу собственного мнения. Он не пел с общего голоса, не жил чужими, навязанными ему представлениями.

Алесь Адамович в той же статье писал: «Дар писательский от природы. Гражданином стать – надо иметь характер. Гражданские чувства, распространённые не только на свой народ, на судьбы страны, но и всего человечества, – к этому Айтматов шёл через всю жизнь, по ступеням своих знаменитых повестей, романов…»

О том, что Айтматов в своих произведениях в совершенстве владеет искусством отражения правды жизни во всей полноте и сложности, противоречиях и тайнах, писали многие исследователи как в бывшем Союзе, так и во всём мире (более 150 только известных нам диссертаций было защищено до 2000 года), в том числе и американский литературовед С. Соучек.

Другие американские критики и перевод-чики – Г. Смит, Л. Грулев, М. Гинзбург, – равно как и английские Р. Хинли, В. Уэбб, Д. Браун, Т. и Дж. Фейферы противопоставляют творчество Айтматова основной направленности развития советской литературы, выводя её за пределы социалистического реализма.

Взгляды зарубежных критиков (М. Гинзбург, Р. Хинли, Л. Грулев и др.), писавших о догматизме социальной и политической ангажированности советской литературы, сходятся в том, что талантливые писатели, в том числе Чингиз Айтматов, руководствуются в своём творчестве субъективными симпатиями и антипатиями.

Много высказываний в печати и кулуарах было по поводу «правды» Айтматова. Суть их сводилась к недоумению: что, ему заранее разрешают на запретные темы писать? Не дожидаясь, когда начнут все, поняв истину, писал сам. И были открытия, как озарения, было всё, что заставляло читателя держать спину прямой, жить осознанно и достойно. Были, очевидно, и неудачи, но, как верно заметила А. Латынина: «Неудачи – привилегия больших писателей. У плохих удач не бывает». Замечательно высказывание Г. Гачева: «Айтматов – не Томас Манн и не Булгаков. Он не пишет стилизацию, у него другие задачи. Гибкое следование языка за художественно философской мыслью. Чингиз Айтматов – писатель Евразии, его Киргизия – мировой перекрёсток народов и культурных влияний. Народ – горцы, народ – кочевник, народ – земледелец сходятся тут. …Все традиции сказываются в Айтматове. Не только для читателя, но и для историка мировой культуры творчество Айтматова – любопытный универсальный духовный феномен». Но были и те, которые уличали писателя в «псевдоглубокомыслии и псевдопоисках» (В. Войнович, 1983. «О литературе разрешённой и неразрешённой»; В. Тучков – интернет-статья).

Пожалуй, точнее других о писательском кредо Айтматова удалось сказать Алесю Адамовичу: «Не из тех, что жили и писали в позе „чего изволите“. Много пришлось преодолевать, чтобы завоевать право говорить ту правду, которая неудержимым потоком катит по эпическим руслам – романам Айтматова».

Мировая известность писателя Айтматова началась с повести «Джамиля», написанной как на родном, так и на русском языках.

Чингиз Торекулович понимал, какую роль сыграл русский язык в его жизни, его народа, всех народов, населявших шестую часть суши, до конца жизни был благодарен и не уставал говорить об этом: «…хочу сказать о роли русского языка, ставшего посредником, языком-мостом, соединившим впервые в истории художественные берега народов, незадолго до этого не знавших даже о существовании друг друга, значительно отстоявших друг от друга по степени цивилизации, по культурному и социальному опыту, придерживавшихся самых различных обычаев и традиций, говорящих на непонятных друг другу языках. …Ресурсы русского языка неисчерпаемы. Когда я пишу по-русски, то чувствую (хотя почти невозможно „сформулировать“ это чувство), что выражаю себя совершенно особым и неповторимым образом» (1982).

«Родной язык! Сколько об этом сказано! А чудо родной речи необъяснимо. Только родное слово, познанное и постигнутое в детстве, может напоить душу поэзией, рождённой опытом народа, пробудить в человеке первые истоки национальной гордости, доставить эстетическое наслаждение многомерностью и многозначностью языка предков. Детство – не только славная пора, детство – ядро будущей человеческой личности. Именно в детстве закладывается подлинное знание родной речи, именно тогда возникает ощущение причастности своей к окружающим людям, к окружающей природе, к определённой культуре. …Должен сказать, по крайней мере исходя из собственного опыта, что в детстве человек может органически усвоить два параллельно пришедших к нему языка, а может быть, и больше, если эти языки были равнодействующими с первых лет. Для меня русский не в меньшей степени родной, чем киргизский, родной с детства, родной на всю жизнь» (1978).

Очевиден факт феноменального явления, которое стоит за именем Чингиз Айтматов, – непостижимый дар выражать в своём творчестве общечеловеческое и выразить при этом себя и своё время, не обыденное, а то, которое открывается художнику Айтматову.

Один из самых известных исследователей творческой деятельности писателя Г. Гачев так говорит о его писательском труде: «Творчество Чингиза Айтматова становится фактом не только киргизской, не только общесоветской, но и русской литературы. Ибо им влиты в русскую литературную традицию такие сюжеты, мифологемы, образы которых русский по происхождению писатель и на материале русской жизни создать не может; но русский литературный процесс (как ещё и сход и сток ныне многих разных русел русскоязычных литератур национальных республик) без них становится немыслимым».

Улданай БАХТИКИРЕЕВА,   доктор филологических наук

Прокомментировать>>>


Общая оценка: Оценить: 0,0 Проголосовало: 0 чел. 12345


Комментарии:

Свет книги

Cовместный проект «Евразийская муза»

Свет книги

ПРОЗА  КАЗАХСТАНА

Миниатюра

Герольд БЕЛЬГЕР


Известный казахстанский писатель Герольд Бельгер, пишущий на казахском, русском и немецком языках, недавно отметил свой 75-летний юбилей.

В мою жизнь книга вошла робко. Я только-только научился складывать буквы в немецкие и русские слова, как разразилась война и наша семья переехала в маленький казахский аул на берегу Ишима. Книг, соответствующих моему возрасту и потребностям, не оказалось. Медицинские справочники отца не возбуждали во мне интереса к чтению. Между тем надвигалась пора учиться, а мой запас казахских слов был явно недостаточен, чтобы пойти в местную школу (русская же находилась в двадцати пяти километрах), и тогда, спасая мои ликбезовские познания, отец заставлял меня ежевечерне при подслеповатой лампе-семилинейке читать вслух «Краткий курс ВКП(б)». Выгода от этого, как я понял позже, была двойная: я учился бегло читать, отец же повышал свой идейно-политический уровень.

Потом я выменял учебник немецкого языка для пятого класса; в кузнице старика Жайлаубая нашёл книгу «Удар и защита» – о видах оружия с древнейших времён; приятель Аскер подарил потрёпанный том Джамбула, напечатанный латинским шрифтом; отец где-то раздобыл дивную книжку «Синопа – маленький индеец», которую я вскоре зачитал до дыр.

Так я подружился с книгой. И свет её манил, будоражил.



Конец сороковых годов был для меня периодом запойного чтения. Читал всё, что было доступно в послевоенном ауле. Главным образом, на казахском языке. Учительница русского языка и литературы, Мария Петровна Егорова, светлой души и незаурядного образования человек, привила мне, наивному аульному подростку, навыки систематического, осмысленного, серьёзного чтения. Оно стало потребностью, а книга незаметно, исподволь формировала неокрепшую душу, внося в мои хаотические представления и ощущения смысл и лад.

Думаю, писатель обязан задавать вопрос: «Для чего он пишет? Что он хочет?» Этот же вопрос вправе задавать ему читатель. Если писатель пишет просто так, ради самого письма или для удовлетворения мелкого тщеславия, то это и нелепо, и горько. Читателя не обманешь: он тоже начинает читать просто так, для времяпровождения, от скуки. Ведь хорошие писатели, как говорил А.П. Чехов, «куда-то идут и вас зовут туда же, и вы чувствуете не умом, а всем своим существом, что у них есть какая-то цель, как у тени отца Гамлета, которая недаром приходила и тревожила воображение».

Увы, в потоке книг, выпускаемых нашими издательствами, многие никуда не зовут, не ведут, не волнуют, не тревожат воображение. Листаешь иную новинку и недоумеваешь: ни мысли, ни любви, ни боли. Для чего написано? Разве лишь для того, чтобы множить леность ума, небрежение, равнодушие.

Досадно… Каждый писатель и пишет-то в конечном счёте по мере разумения и способности ради одной-единственной цели: умножить добро, человечность, искренность, близость, душевность и тепло людских сердец. Ради той же цели, надо полагать, и книги читаются. Чтобы приобщиться к добру и умножить добро. Настроить душу на светлый лад. Проникнуться сочувствием к человеческим тревогам и болям.

Всё взаимосвязано.

Чтение – труд. Об этом мало говорят. А ведь неблагодарное дело – писать и читать для забавы. В угоду сомнительной простоте, пресловутой доступности и занимательности мы часто, сами того не ведая, насаждаем лёгкое, поверхностное, машинальное чтение. И читатель, похоже, привыкает к этому. Проглатывает всё с непостижимой лёгкостью. И мы упоённо рассуждаем об огромных тиражах и поём дифирамбы в адрес всеядного читателя. А что хорошего?

Подлинная литература должна ориентироваться на индивидуальность, на личность. Иначе всуе говорить о развитии. Ч. Айтматов заметил, что круг его читателей сужается. Однако это не даёт повода для тревоги. Действительно, ранние его повести количественно пользовались большим успехом, чем, скажем, «Пегий пёс, бегущий краем моря» или «И дольше века длится день». Но значит ли это, что Ч. Айтматов стал писать хуже? Отнюдь! Он стал писать по-другому: сложнее, глубже, глобальнее, если можно так выразиться. И читатель, которого называют широким, просто-напросто не успевает расти за ним, дорасти до него.

Не стоит обольщаться массовым потреблением литературы. Вопрос ведь в том – какой литературы. Серость тоже бывает разномастной, а массовый читатель – слишком разный. Социологи ещё не изучили, какой он, что читает, как читает, для чего читает. А надо бы…

Банальность.

Не всё благополучно в писательском деле. Заметна усталость от длинных речей и скучных книг.

Не всё благополучно в издательском деле. Нет заслона перед потоком, давно именуемым мутным.

Может, в идеале эти проблемы неразрешимы? Не знаю. Но стремиться к их разрешению, очевидно, надо.

Трудно написать хорошую книгу. Непросто её издать. Но её ещё нужно сделать достоянием читателя. О ней нужно говорить. Умело и честно. Помня при этом лапидарную формулу И. Бехера: «Меньше – значит больше».

Свет книги. Свет добра и мудрости. Он негасим. Он вечно облагораживает душу. Не даёт черстветь сердцу.

Этот свет надо любить. Им нужно дорожить.

Прокомментировать>>>


Общая оценка: Оценить: 0,0 Проголосовало: 0 чел. 12345


Комментарии:

Ленинград – есть такой город!

Cовместный проект «Евразийская муза»

Ленинград – есть такой город!

ИСКУССТВО



Народный артист Союза Советских Социалистических Республик Булат Аюханов и Театр танца Республики Казахстан говорят с Ленинградом, для Ленинграда, для всего Отечества

Говоришь, что на свете есть пять континентов, и только? Знаешь, когда-то их было шесть. Существовал ещё один – великий, над которым никогда не садилось солнце, созданный европейцами Русской равнины и азиатами южно-сибирских степей. Его так и называли в мире – шестая часть суши. Народы же, населявшие сей материк, называли его Советским Союзом (ибо создан он был по совету богов), или Евразией (поскольку его боги-покровители не были племенными). Страна была сверхчеловечески прекрасной...

Плачешь оттого, что исчезла Евразия? Успокойся, она никуда не делась – просто ушла из видимого пространства. Над нею теперь – ночное солнце. Оно вновь круглосуточно светит и скоро и – поверь! – очень скоро оно сменится дневным.

Спрашиваешь, почему я уверен в этом? Не поверишь, но виною тому балет.

Сказка нескоро сказывается, поэтому начну я с того, что стоял некогда на Неве героический город, назывался он Ленинград. В Великую войну город был окружён врагами, которые не смогли ворваться в него и от бессилия и злости решили уморить жителей голодом. Это была блокада. Умерли многие, но Победа осталась за нами. За горожанами, за воинами, за теми, кто болел всем сердцем за осаждённую крепость.

Одним из них был почти столетний казах Джамбул Джабаев, поэт, сказавший, что не умрёт, пока город не воскреснет. Ему было девяносто пять лет, когда он в 1941-м писал: «Ленинградцы, дети мои!» Умер богоравный аксакал в год Победы. Он сдержал слово, но этого мало: его голос звучит до сих пор.

В Ленинград (не в Санкт-Петербург!) меня в декабре 2009 года привёл Булат Аюханов. Народный артист СССР показывал в городе своих «детей»: Государственный академический театр танца Республики Казахстан. Подобно уже легендарному Джамбулу Джабаеву, Булат Газизович напомнил граду и миру: мы вместе. А ленинградцы... по-прежнему дети страны. Имя которой Евразия.

Булат Аюханов привёз на Финский залив премьеру – спектакль «Ленинградцы, дети мои, ленинградцы, гордость моя!», созданный под впечатлением строк Джамбула Джабаева, по сценарию самого балетмейстера, на музыку первой части Ленинградской симфонии Шостаковича.

В своей хореографической композиции Аюханов выразил всю любовь городу, с которым (выпускник Вагановки) связан крепко и лично. Выразил материнскую боль за умерших детей и трагическую гордость отца за то, что их смерть была героической.



Хореограф вновь обратился к блокадникам. Для гастролей был выбран ДК Ленсовета, что на Петроградской стороне. И выбор не был случайным: в годы блокады этот Дом культуры единственным не закрывался, именно здесь прозвучала впервые «Ленинградская» Шостаковича.

Где ещё вспоминать о блокаде? С кем ещё, как не с теми, кто пережил её?

В зале – красивые старики и старухи, чья величественность не потускнела со временем. На сцене – красивые юноши и девушки. Их тела совершенны, они исполняют пластическую поэму для тех, кого бесконечно уважают. Они вошли в дверь – такие же совладельцы гордости Ленинграда, такие же созидатели сказочной шестой части суши, как и местные жители. Им, желанным гостям, не нужно окно – через окна проникают воры. Помнишь сорок первый год? Вот и не забывай.

Несколько вечеров в ДК Ленсовета. Булат Газизович привёз не только «Ленинградцев». Для выживших и их потомков – премьеры «Преступления и наказания» Шостаковича–Аюханова, «Гак-ку» («Клич лебедя») Аюханова и Аиды Исаковой, из классики – «Лебединое».

И ещё концертная программа.

Удивительное дело – я смотрю «Шехеразаду», смотрю «Кармен-сюиту» и ничего не могу понять: отчего мне приятны эти «среднелюбимые» балеты? И вдруг вспоминаю слова крупнейших московских балетоведов о том, что Аюханов, окажись в малюсенькой Европе, вытеснил бы из культурного пространства и Мориса Бежара, и Ролана Пети. Не я сказал. А упомянутые балеты для ленинградцев поставили вовсе не Алонсо и Фокин...

Но родился и вырос Булат Газизович в Стране незаходящего солнца, в огромной одной шестой части суши. Большой настолько, что места хватало всем. Ушедшей ныне в сумеречную зону, в царство ночного солнца.

Аюханов сделал всё, чтобы советский балет, как и общая слава Страны Советов, были и оставались планетарными. Хореографа предали те же, кто пытался проникнуть в окно Ленинграда: они и их союзники в нашем доме. Они вычеркнули страну из списка сущего. Вычеркнули и население. Мыслителей – из науки, художников – из искусства. Художников-мыслителей – из культуры...

Предали эти и ленинградцев. Город снова в блокаде: на сей раз от любви всей России – Евразии.

Но Аюханов – боец. Утверждаю теперь со знанием дела. Ему удалось блокаду прорвать. А значит?

А значит, мы можем сказать: нас удалили из списка, а вовсе не из сущего.

Так давайте составлять свои списки, предлагает Булат Аюханов!

Евгений МАЛИКОВ, ЛЕНИНГРАД–МОСКВА

Прокомментировать>>>


Общая оценка: Оценить: 5,0 Проголосовало: 1 чел. 12345


Комментарии: 10.02.2010 18:57:18 – Леонид Серафимович Татарин пишет:

ЛЕНИНГРАД

ЛЕНИНГРАД!

СТАЛИНГРАД!

Эти города – гордость и слава России!


    Ваша оценка произведения:

Популярные книги за неделю