Текст книги "Чудовищ не бывает"
Автор книги: Лиселотт Виллен
сообщить о нарушении
Текущая страница: 4 (всего у книги 11 страниц)
Соня помолчала. Плед сполз и лежал у нее за спиной, но она этого не замечала.
– Он много путешествовал, ездил по миру и давал концерты – даже когда мы переехали сюда, но со временем все меньше. Он говорил, что ему стало труднее уезжать. Не хотел нас оставлять. За несколько дней до отъезда Иван был сам не свой, лежал в кровати, не мог ничего делать. Ему приходилось себя пересиливать. И в конце концов он не справился. После последней поездки – в Санкт-Петербург – твой отец вернулся домой совсем больным, похожим на привидение… И сказал, что больше не может. После этого он стал работать кантором в приходе. Считал это передышкой, способом отдохнуть, а потом вернуться с новыми силами. Полагал, что такая работа даст ему свободу, что он заживет размеренно, по заведенному порядку – а ведь Иван всегда презирал подобный образ жизни. Но когда я засомневалась, он разозлился. Даже слушать не пожелал. – Мать вновь помолчала, а после продолжила: – В детстве они жили довольно бедно, твой отец и его тетя со стороны отца. Когда родители Ивана умерли, она взяла его на воспитание и увезла к себе в Хельсинки. Когда у него обнаружился талант, вся его жизнь перевернулась. Твоему отцу это нравилось: быть в центре внимания, стоять перед публикой. Я не знаю, почему он это разлюбил и не захотел и дальше этим заниматься. Иван уже работал кантором, а ему по-прежнему присылали приглашения, но он всегда отказывался. Затем приглашать перестали. Я заметила, что это задело его, но он ничего не хотел обсуждать. Зато стал больше времени проводить на репетициях хора. Он был одержим ими. Он не понимал, что делает, не понимал, что это было ошибкой. Все было большой ошибкой.
– Почему? – не поняла Алиса.
– Прежде всего он был концертным пианистом. По-моему, он не осознавал, во что лезет и как много потеряет. Я думаю, что этих изменений он не перенес. Не перенес посредственности. У него были очень высокие требования. А здешний хор – он состоял из обычных людей безо всякой подготовки, они и в толк не могли взять, к каким высотам стремился Иван. Не понимали, что он лишь хотел раскрыть в них лучшее. Но для этого требовались репетиции и дисциплина. А у них амбиций не было, и они не осознавали, что он мог им дать. Они оказались неблагодарными. И твой отец был так горько разочарован, так зол… он вышел из себя.
Лицо Сони исказилось, – несмотря на то, что она отвернулась, от взгляда Алисы это не укрылось.
– Такое случилось лишь однажды, однако стало ясно: чуда не произойдет. Иван был одним из величайших, настоящим волшебником – его любили, им восхищались. И вдруг он стал никем. Это произошло очень быстро, как по мановению руки. С тех пор они старались не смотреть мне в глаза. Представляешь, Алиса? Даже в глаза мне не смотрели.
– Они – это кто?
Но Соня, казалось, не слышала.
– Они винили во всем его, а за собой вины не замечали. Они могли бы дать ему шанс. Но не дали. Они отобрали у него все. Работу, музыку. Считали его высокомерным и надменным… По-моему, они наслаждались.
Соня задрожала. Алиса взяла плед и укутала им мать.
– Музыка значила для него все, – сказала Соня. – И ты. Он любил тебя больше всего на свете. – Она повернулась к Алисе и сжала ей руку. – Вот почему я знаю точно: он не покончил с собой. Понимаешь, Алиса? Он бы никогда не смог тебя покинуть.
Алиса стояла посреди комнаты, гладила руку выше локтя и думала о Юнатане. О его пальцах, которые касались ее. О его влажной коже. Она чувствовала, как внутри разливается спокойствие, и ее тянуло поддаться и отпустить все тревоги, все планы, волнение из-за экзаменов, из-за того, что наступит потом.
Ей следовало бы сохранить это мгновение, потому что она знала – оно не повторится. Больше она туда не пойдет.
На столе лежала раскрытая книга. А на комоде стояло блюдце с таблеткой. Алиса выпила воды из стакана, а таблетку выбросила в мусорную корзину. Упущенное время еще можно нагнать.
Она просидела несколько часов напролет, и когда вышла на улицу, ночная прохлада ее оживила. Алиса направилась вниз, к воде. За соснами, где тропа разделялась, ей почудилось какое-то движение. Она подумала было, что это опять косуля. С озера подул ветер, сильный, пронизывающий, он принес запах талой воды и ила. Тонкую кофту он продувал насквозь. В заливе качался паковый лед. Льдины со скрежетом терлись друг о дружку. У ручья Алиса остановилась. Ей стало не по себе, но почему, она и сама не могла объяснить. Лишь повернув обратно к дому, Алиса увидела ее, девочку. Та неподвижно стояла на опушке леса, спокойно глядя на нее. Ее бледное лицо, руки, пальцы белели на фоне мрачных деревьев. Потом девочка исчезла, и осталась только непроницаемая стена леса, точно поглотившая ее.
Алиса шагнула туда, где стояла девочка, и замерла. Что-то было странное в неподвижной фигуре, в том, как она смотрела на нее. Как настороженное животное. Может, она все еще там, в лесу?
Стало необыкновенно тихо. Лед больше не потрескивал. Алиса повернулась к воде. Паковый лед во внутренней части залива тронулся, раскололся и теперь медленно, безмолвными темными островками уплывал прочь.
Алиса села на кровать. Комнату заливал солнечный свет. На письменном столе лежали часы. Было позднее утро. Луч света острой бритвой прорезал открытую книгу: «Шар висит на нитке. Ухватив нить чуть ниже точки подвеса, можно с легкостью заставить шар двигаться по горизонтальной круговой траектории. Такое устройство называется коническим маятником».
Сидя в кресле на первом этаже, Соня читала. Алиса направилась в кухню, но на полпути остановилась.
– Я видела девочку внизу у залива, – сказала она. кг-Девочку?
– Да.
– Я думала, тут, в округе, детей нет, – произнесла Соня, снова склонившись над статьей. – А ты не знаешь, в фургоне кто-то живет?
– Нет, я там никого не видела.
– Он принадлежит одной пожилой паре. Но они уже давно не приезжали. В прошлом году я их вообще не встречала… Так что откуда эта девочка взялась – непонятно.
Сняв с крючка в прихожей куртку, Алиса дошла по дороге до холма, на котором стоял фургон. Место выглядело покинутым, фургон даже слегка накренился. На его грязных боках была нарисована красная линия. В углублении, где раньше располагалась табличка с номером, лежали остатки истлевающих листьев. Окна были маленькие, темные, а заднее, выходящее на дорогу окошко занавешено. Алиса заглянула в переднее окно и увидела кровать, кухонный уголок со стойкой и плиткой. Металлический кофейник на одной конфорке, на соседней – перевернутая крышка от него. Ближе к окну Алиса рассмотрела стол и две узенькие скамейки по бокам. На столе лежала аккуратно сложенная колода карт. Определить, давно ли тут никто не живет, девушка не смогла.
Алиса подергала дверь, но та не открывалась. На земле не было ни свежих отпечатков шин, ни следов от черных туфелек. Где-то совсем рядом раздался хлопок, и Алиса вздрогнула. Чуть поодаль, на прицепе стояла лодка, – брезент, которым она была накрыта, где-то на метр не доставал до земли. Порыв ветра приподнял его и с хлопком бросил обратно. Алиса развернулась и зашагала прочь. Не в силах избавиться от ощущения, будто кто-то следит за ней, она обернулась. Все по-прежнему. Фургон, лодка, темнота под брезентом. Две черные лаковые туфельки. Хотя нет, это же камни. Они слабо поблескивали в тусклом свете.
Алиса пошла назад к дому. Тонкий слой покрывавшей лед воды подернулся рябью. Она думала о девочке. Воспоминания о ней медленно стирались из памяти.
Она прошла мимо крыльца, по тропинке между соснами. Округлые валуны, ручей. Голая скала возле ольховой рощицы. Куча прутиков. Ветер менялся.
Алиса свернула к заливу. Погода стояла ясная, и было видно очень далеко. Паковый лед исчез. Во внешней части залива от него осталась лишь ломаная белая полоса вдоль берегов, похожая на торчащие швы, затянутые с такой силой, что они лопались.
Или на треснувшие клавиши.
Мимолетное воспоминание: она сидит за пианино. Пальцы согнуты, запястья прямые, тело наготове. Мышцы, мысли, пальцы. Пальцы с легкостью касаются клавиш, но в этих прикосновениях сосредоточена сама суть.
Она вспомнила его пальцы. И голос, эхом разносящийся по пустому ресторану: «Ты играешь?»
– Ты слишком требователен.
Соня покачала головой. Они стояли в кухне. Рубашка у него на спине намокла от пота. Я подглядывала в щель. Мои руки упирались в стену, в голубые полосатые обои. Кончиками пальцев я нащупывала узор. Мелкие черточки. Дверную коробку, гладкую и скользкую, как слоновая кость.
– Ты не понимаешь, насколько она одаренная, – сказал Иван. – Она играет пьесы сложнее тех, что разучивают в музыкальном училище, а ведь студенты там вдвое старше. Она способнее меня. Но если не требовать, вся воля, весь талант умрут. Нужен тот, кто раскроет его, выжмет до последней капли, вознесет нашу дочь на недостижимую высоту, сделает лучшей.
– Значит, ты хочешь, чтобы она стала такой? Лучшей?
– Тыне понимаешь. Никогда не понимала. Это дар. То, что спрятано в теле, является его частью. От этого не устаешь, это не бросают, бросить это невозможно, это все равно что оторвать часть себя – творческую, живую. Что тогда останется? Ведь смысл будет утерян!
Пианино стояло у дальней стены, за укрытой простынями мебелью. Когда дом построили, Иван решил перевезти сюда пианино по морю. Инструмент был высоким и громоздким, и потребовалось четыре человека, чтобы его поднять. Чтобы внести пианино в дом, выломали дверную раму.
Лампа у кресла все еще горела, и портфель стоял на столе, но Сони не было. Алиса дернула простыню, та легко соскользнула с черной поверхности и упала на пол.
Приглушенный блеск. И тень вместо отражения. Над названием выгравирована позолоченная лира. Иван унаследовал пианино от состарившейся тетки, у которой воспитывался.
Банкетка была наполовину задвинута, а крышка инструмента опущена. Алиса попыталась поднять ее, но не вышло: та оказалась запертой. Под замочной скважиной тянулась трещина. Алиса провела по ней пальцем. Шероховатая царапина на прохладном гладком лаке.
Девушка подняла сиденье банкетки, но под ним нашла лишь кучу партитур, нотные тетради, бесчисленные пожелтевшие листы с нотами, некоторые порванные и заклеенные, другие плотные и чистые, будто к ним никто никогда не прикасался.
– Что ты делаешь?
Соня стояла на лестнице, ведущей на верхний этаж.
– Ключ ищу.
– Он уже давно пропал. – Соня помолчала. – Если кто и знает, где он, то это ты.
Алиса замерла, положив руку на крышку банкетки.
– Я?
– Я просто вспомнила, что ты сказала перед тем, как мы отсюда уехали. Я тогда решила, что надо будет потом забрать пианино, чтобы ты продолжала заниматься. Но ты отказалась. Сказала, что играть на нем больше не будешь.
Алиса посмотрела на овальную замочную скважину, силясь представить, как поворачивает ключ и запирает инструмент. Посмотрела на трещину, прогрызающую лак до самого дерева.
Соня ухватилась за перила. Вид у нее был какой-то загадочный. Интересно, что она делала там, на втором этаже? Мать спустилась и прошла на кухню, а Алиса проследила за ней взглядом и закрыла крышку банкетки – медленно, почти беззвучно.
Затем поднялась к себе в комнату и остановилась возле письменного стола. Расписание. Стопки книг, тетрадей. Записная книжка – ее черный корешок немного выпирал наружу из-под самого низа одной из стопок.
Возможно, ты что-то помнишь об Иване.
Она увидела перед собой руки Сони: они роются в ее вещах, сдвигают книги, совсем чуть-чуть. Но ведь Алиса запомнила, как их положила.
Она проснулась лежа на спине, в лицо ярко светила лампа, на груди лежал закрытый учебник по физике.
Алиса прошла в комнату матери. Та спала. Воздух здесь был затхлый. Во сне мышцы на лице Сони слегка подрагивали. Дышала мать глубоко и ровно. Девушка поднесла ладонь к ее носу. От теплого воздуха на коже оставалась испарина.
Алиса вспомнила о газете. О датах.
«Откуда мне знать? Меня там не было».
Она пошла обратно, к себе, словно чувствуя лес возле дома. Он поднимался стеной, черный, сильный. Алиса вспомнила вид, открывавшийся из окна их городской квартиры. Нескончаемый поток машин и людей.
Звук позади заставил ее обернуться. Слабый стук, похожий на шаги.
Она заглянула в прихожую. Свет из ее комнаты падал на ковер, на перила, на приоткрытую дверь в комнату Сони. Она слышала мамино дыхание. И ничего больше.
Алиса разжала пальцы и отпустила дверную ручку. Окно над письменным столом. Черная стена леса. И внезапно – свет среди деревьев. Яркий квадрат. Через несколько секунд он исчез. Алиса подождала еще немного, однако свет больше не загорался.
Соня уже завела двигатель и собралась уезжать. Алиса постучалась в стекло.
– Ты вроде со мной не планировала, – удивилась Соня.
– Я передумала.
Алиса посмотрела вверх – на дом, на окно своей комнаты, выходящее во двор. Окно, похожее на черную дыру, на глаз.
– В доме есть крысы? – спросила она.
– Вряд ли. Разве только мыши или полевки. А ты почему спрашиваешь?
– Я слышала какие-то звуки.
Алиса туго затянула ремень безопасности. В ста метрах от дома с правой стороны прямо в лес уходила узкая дорога. Две колеи и полоса травы по колено посередине.
– Там еще один дом?
– Сарай, – сказала Соня, – рыбацкий сарай.
Радио было включено, но работало тихо. Алиса прибавила громкость. Музыка. Эрик Сати, Гноси-енна № 1. Сжимая регулятор громкости, Алиса замерла, но потом опустила руку. Мягкие, точно мечтательные, звуки фортепиано. Она откинулась на сиденье. За окном зеленой бесконечностью проплывал лес. Километр за километром, без остановки.
Около бензоколонки стоял серый джип, на дверцу со стороны водителя облокотилась полная женщина в кепке. Не обращая внимания на запрещающий знак, она курила. Когда Соня с Алисой свернули на парковку возле продуктового магазина, она без стеснения уставилась на них. Мать вышла и остановилась, придерживая дверцу.
– Ты идешь?
– Я тут подожду.
Алиса повернулась к зеркалу заднего вида. Женщина сделала последнюю затяжку и затушила окурок об асфальт. Затем она уехала, а девушка посмотрела в сторону магазина, вышла из машины и направилась к церкви, на первый взгляд закрытой. Неожиданно дверь отворилась.
Внутри был полумрак. Приглушенный свет проникал сюда лишь через узкое оконце. Пустые ряды скамеек. Над алтарем – облупившийся, выцветший Христос, глядящий вниз. Алиса посмотрела вверх, на кафедру, на блестящие трубы органа – труба к трубе, металлические ровные стволы. Она пошла к нему, вверх по лестнице. Ее шаги эхом отскакивали от каменных стен. Кнопки со странными символами. Она нажала на них. Одна, другая. Внезапное слабое, словно вздох, сопротивление. Прислушайся, Алиса. Слышишь разницу?
Она ждала таких моментов, тишины, возникавшей, когда все расходились. Прихожане, хористы в длинных голубых одеяниях. Если Алиса сидела наверху, на кафедре, он поворачивался к ней. Для него уже ничего не существовало, кроме нее. «Рай есть, – сказал однажды отец. – Он в человеческих голосах. В контрастах, в гармонии, в диссонансе. Но все должно быть совершенно. Звучание, тональность, каждая партия, каждый отдельный голос. Я знаю, что он там есть. Я знаю, что его можно достичь».
Алиса спустилась с кафедры и прошла в заднюю часть церкви. Там был низкий стол, на котором стояла коробка с мелками. Дверь с правой стороны оказалась приоткрыта, и сквозь щель виднелась круто уходящая наверх лестница. Оттуда слегка тянуло сквозняком. Алиса отворила дверь и поставила ногу на лестницу. Та дугой стремилась ввысь и исчезала. От стен, от ровных камней шел запах. Запах соленой воды, запах гнили. На каменной стене над одной из ступенек темнело пятно. Стало невозможно дышать. Она прижала руку к груди. Под ребрами и в голове нарастало давление. Воцарилась тишина. Алиса отступила назад, и дверь перед ней закрылась. Она сделала еще шаг. И натолкнулась на стол с мелками.
Звуки вернулись, точно их швырнули в нее. Дыхание, шарканье ног по полу. Голоса.
Она посмотрела в направлении алтаря и увидела мать. Та разговаривала с пожилым седовласым мужчиной со впалыми щеками. Он накрыл руку Сони своей. Краем глаза Алиса заметила еще какое-то движение и поняла, что в дверях, ведущих в ризницу, кто-то стоит. Соня, должно быть, тоже это поняла, потому что повернулась и ненадолго замерла. Затем отдернула руку и двинулась на улицу.
Когда Алиса вышла, Соня стояла возле церкви. Губы поджаты, в руке какой-то листок, которым она нетерпеливо размахивала.
– Вот ты где. А я думала, ты в машине подождешь.
Не дожидаясь ответа, мать направилась к машине. Алиса последовала за ней и залезла на пассажирское сиденье.
– С кем это ты разговаривала?
– Со сторожем. Он дал мне вот это. – Соня протянула приходскую газету, сложенный зеленоватый листок с черно-белой фотографией церкви. Алиса его не взяла, и тогда Соня смяла листок и сунула вниз, в мусорный пакет.
– Он работал здесь тогда? – спросила Алиса. – Сторож?
– Нет, не работал. – Соня взялась за ключ зажигания, но повернула его не сразу. – Тогда был другой.
– Мы кое-что обнаружили, – сказала Соня за завтраком.
Алиса оторвала взгляд от апельсинов, которые мать достала из сетки и положила на блюдо.
– Проект, над которым мы работали всю зиму в экспериментальном аквариуме, – мы, собственно, уже собирались его бросить. Пару месяцев в аквариуме ничего не происходило, но на днях цвет изменился. И запах исчез. Когда я проанализировала образцы отложений, оказалось, что содержание фосфора сильно упало. Прошлой осенью мы поместили туда образцы мертвого грунта. А теперь показатели нормальные. Процентное содержание кислорода восстановилось. Дно оживает.
– Что это за эксперимент? – спросила Алиса.
– Мы вывели новый вид.
– Насекомых, которые разрыхляют дно?
– Нет, это не многощетинковые черви, а другой организм, генно-модифицированный. Который способен забирать и связывать фосфор. Как мидии. Своего рода падальщик. Он поедает мертвых особей своего собственного вида. Это означает, что фосфор не возвращается в воду. Получается замкнутый цикл.
– Вы выпустите их в Балтийское море?
– Нельзя. Пока нельзя. Мы не знаем, как они повлияют на экосистему.
– Но планируете, да?
Соня чуть пожала плечами:
– Это новый вид. Невозможно предсказать, как он себя поведет и насколько быстро будет размножаться. Общая биомасса может стать огромной. И тогда среда полностью изменится. Сначала мы должны провести эксперимент в большем масштабе. Надо проанализировать последствия.
– Ты веришь, что это сработает?
– Да.
– Разве этого недостаточно?
Соня положила статью на стол.
– Нет, недостаточно, – ответила она, – верить недостаточно. Надо знать.
Алиса взяла апельсин и принялась его чистить. Соня следила за ее движениями.
Ты ночью вставала?
– Нет, – сказала Алиса.
– А мне показалось, что ты ходила.
Алиса покачала головой. Она оторвала дольку, засунула ее в рот и стала медленно жевать сладкую волокнистую мякоть. Прожевав, она вытерла рот тыльной стороной ладони.
– Ты уверена, что в доме нет крыс?
– Тогда мы бы видели следы.
Алиса разделила две последние дольки и отправила их в рот. Пальцы пахли соком. Сладковато, но с легкой ноткой горечи.
– Я сегодня поздно вернусь, – сказала Соня. – Из Або прилетает новый лектор. Впрочем, он, строго говоря, и не новый. Но давно не приезжал. Мне надо его встретить и устроить в Хусё.
– Поздно – это во сколько?
– Не знаю.
– А можно с тобой? – Алиса осеклась. Зря она спросила.
Соня глубоко вздохнула:
– Лучше не надо.
Алиса собрала в пригоршню апельсиновую кожуру и встала. Соня тронула ее за руку:
– Давай в следующий раз.
Сверху, из окна своей комнаты, она видела, как Соня села в автомобиль и уехала. Алиса опустилась на стул и прочитала страницу из учебника. Снизу послышался какой-то звук. Она оторвалась от текста и обернулась. С ее места виднелся кусочек коврика на полу в коридоре. И перила над лестницей. Через мгновение звук раздался снова. Царапанье. Алиса прокралась в коридор и дошла до лестницы. Если это крыса, надо на нее посмотреть. И проследить, куда та побежит. Может, где-то в полу трещина или дыра. Место, где она прячется. Алиса подошла поближе, медленно спустилась по ступенькам и, пристально вглядываясь в половицы, двинулась по комнате. Заглянула за диван, оглядела плинтус. В ее комнате на обоях такие же пятна, только здесь они больше. Она подняла глаза, потому что почувствовала легкое дуновение. Входная дверь была открыта. Алиса остановилась. Ноги словно вросли в пол. Носок сполз. Грубая шерсть щекотала ступни и чуть покалывала кожу. Дверь приоткрылась шире, звук повторился. Царапанье. На крыс не похоже. Алиса обернулась и увидела собственную руку, вцепившуюся в перила, а за ней, у стены, пианино и черноту возле него. Там кто-то сидел, согнувшись. Алиса сделала шаг. Ей казалось, будто голова стремительно пустеет. Она сделала еще шаг и наконец разглядела. Сюда, в угол, добирался тусклый свет, и Алиса поняла, что перед ней скомканная простыня. Складки ткани напоминали пейзаж вокруг дома.
Она подошла к пианино, нагнулась и подняла простыню, с которой посыпалась пыль. Вдохнула сухой воздух и выпустила простыню из рук. Алиса посмотрела на пятна над плинтусом. Присела на корточки, провела пальцами по обоям. Пальцы будто бы слегка проваливались внутрь, и девушка снова надавила на стену, однако на этот раз поверхность оказалась гладкой и твердой.
Она поднялась и посмотрела в открытую дверь. Тот же звук. Никакие это не крысы. Алиса давно это знала, еще когда спускалась по лестнице. Там кто-то был. Она вспомнила, как видела на туристической тропе мужчин. И девочку тоже вспомнила – ее бледное лицо на фоне черного леса.
Алиса подошла к двери и заперла ее.
С улицы послышался шум двигателя. Солнце почти село. Алиса оторвала взгляд от книги. Наверное, Соня все-таки приехала пораньше. Но когда девушка посмотрела в окно, маминой машины во дворе не обнаружилось, лишь чернела неподалеку озерная гладь.
Алиса опустилась на стул. Текст расползался на отдельные слова. Желудок сжался, как при спазме. Ну да, она же съела апельсин. Алиса зажала рот ладонью. Запах никуда не делся, тошнотворный, тяжелый запах, химический, ненатуральный, хотя прошло уже много часов. Она растопырила пальцы и подняла голову.
В лесу снова что-то светилось.
Алиса взяла со стула кофту. Когда она вышла, воздух был сырым и прохладным. Она прошла немного по тропе вниз, к заливу, а затем свернула в лес, на звериную тропку. Алиса двигалась к светящемуся квадрату. Деревья аркой смыкали над ней кроны, под ногами потрескивали ветки.
Совсем скоро она подошла к какому-то строению среди деревьев. Это был бревенчатый домик с бочками для дождевой воды по торцам. Перед Алисой светилось четырехугольное окно, выхватывая из темноты поросшую мхом землю. Возле дома было и еще одно здание, поменьше, а у его стены виднелась машина. Пикап.
Алиса приникла к окну. Внутри оказалась убого обставленная комната. Два кресла, низкий стол со стопкой книг, стакан, наполовину наполненный прозрачной жидкостью. Рядом стояла бутылка воды. На одном кресле лежала скомканная одежда, а на спинке висела камуфляжная куртка. У дальней стены – кровать. Лампа возле нее горела, но плафон был сдвинут, так что свет падал на ноги. Над лампой висело распятие.
Внезапно на стене вырисовалась тень, и из другой комнаты появился мужчина. Его лица Алиса не разглядела. Он заправил рубашку в рабочие штаны и взял куртку. А потом повернулся спиной к стене.
– Уходишь?
Голос звучал глухо, но отчетливо. На мгновение Алиса подумала, что он разговаривает с ней, но затем увидела, что на кровати кто-то шевельнулся и из-под одеяла высунулась рука. Женщина села. На ней была белая прозрачная сорочка. Прямые темные волосы падали на лицо, и женщина сняла с запястья резинку и собрала их в хвост.
– Ты куда так торопишься? Побыстрее от меня избавиться хочешь?
– Ты же сама решила вернуться, – сказал мужчина. – Как по мне, так лучше б ты осталась.
– На ночь?
– На столько, на сколько пожелаешь, – чуть тише ответил он.
Женщина дотронулась двумя пальцами до запястья и быстро, застенчиво улыбнулась, отчего лицо у нее словно засияло. Потом снова посмотрела на мужчину:
– Она хочет, чтобы я осталась там: вдруг что-то случится.
– Поступай как знаешь.
Женщина сбросила одеяло, встала и принялась собирать одежду. Ноги у нее были тонкие и белые. Мужчина стоял и смотрел на нее. Она выпрямилась и обернулась:
– Вообще-то, она неплохая, просто несчастная. Несчастный человек.
– А тебе несчастные нравятся, – поддел ее мужчина.
– Да, – неторопливо подойдя к нему, она медленно погладила его по щеке и обхватила за шею: – Ты, например.
Вдруг женщина повернулась. Алиса отскочила и прижалась спиной к стене. Она услышала шаги – кто-то подошел к окну. Шаги затихли, и вскоре свет выключился. Дверь избушки открылась. Алиса отлепилась от стены и направилась к деревьям, но прошла совсем немного, когда они нагнали ее, прошагав всего-то метрах в десяти, больше похожие не на людей, а на тени. Алиса замерла, боясь вздохнуть. Поверни они головы – и заметят ее, непременно разглядят в сероватой тьме ее щуплую фигурку. Однако они двинулись к машине. Женщина открыла дверцу со стороны пассажирского сиденья и забралась внутрь. Мужчина приостановился возле строения поменьше, сразу за углом, и вывел из-за дома велосипед. Звонок тихонько позвякивал. Положив велосипед в кузов, мужчина сел в машину. Зажглись фары, загудел двигатель. Пикап сдал назад, к избушке, и на миг свет фар выхватил из темноты строение поменьше. Это оказался сарай, и в его окне Алиса увидела собственный силуэт. В одном углу окно было разбито, а посредине была отметина. Окно поблескивало. Алиса разглядывала сарай. Машина удалялась, и шум двигателя постепенно затихал, пока наконец совсем не смолк. Теперь окошко сарая казалось лишь неровностью на стене.
А потом Алисе почудилось какое-то движение, будто бы внутри за окном что-то промелькнуло. Она отступила назад. А вдруг с другой стороны тоже есть дверь? Она затаила дыхание. Алиса высматривала тропинку, по которой пришла, но безуспешно, и поэтому побрела наугад. По коленям хлестали кусты. Внезапно у нее появилось ощущение, будто сзади кто-то приближается, стремительно двигаясь в темноте. Девушка обернулась, но никого не увидела, хотя явно слышала, как кто-то продирается сквозь заросли. Она слышала шорох и шаги, которые тотчас стихли, словно этот кто-то остановился и прислушивался. Девушка тихо отошла в сторону и, спрятавшись за деревом, прижалась спиной к стволу. Дышать она пыталась беззвучно, пропуская воздух сквозь зубы и сухие губы. Шаги приближались. Обернуться и посмотреть у нее не хватало смелости. Совсем неподалеку, в доме, она видела свет в окне своей комнаты. Шаги были совсем близко, за деревом. Но вот они стихли – теперь Алиса слышала лишь чье-то дыхание. Она зажмурилась. В груди горело, грудь будто бы готова была вот-вот разорваться. Сквозь тонкую ткань девушка чувствовала кору дерева, та срасталась с ее кожей, становилась частью ее самой. Когда-нибудь меня здесь больше не будет. И опять шаги, но на этот раз они удалялись, а потом стихли.
На дороге с противоположной стороны залива показался грузовик, который вскоре скрылся за деревьями. Алиса подняла валяющийся на траве велосипед и прислонила его к стене, после чего открыла дверь и вошла в дом.
Из окна гостиной она увидела, как грузовик Юнатана заезжает во двор. Алиса отшатнулась от окна и замерла. Пальцы заледенели, костяшки были измазаны машинным маслом. Она слышала собственное дыхание. Громкие удары сердца. Снаружи хлопнула дверца. Под ногами гостя заскрипел гравий. Потом шаги стихли. Стучать в дверь он не спешил. Алиса медленно направилась в кухню, к выходящему на море окну. Юнатана снаружи не было. Алиса прокралась в прихожую и остановилась возле двери. С ботинок на пол сыпалась земля. Из маленького окошка в дом проникал неровный желтоватый луч света.
Если постоять здесь подольше и дождаться, когда он уедет… Ведь уедет же он когда-нибудь.
Алиса распахнула дверь и шагнула на крыльцо. Сумерки сгущались, размывая очертания всего вокруг – леса, моря, скал за ольховой рощей. Юнатан стоял чуть поодаль, повернувшись спиной к дому. Услышав ее, он вздрогнул и обернулся.
– Ты меня напугала.
– Я случайно.
Парень провел рукой по волосам – торопливо, нервно.
– Я думал, дома никого нет.
Он сунул руки в карманы черных джинсов. На нем была тонкая зеленая куртка и ослепительнобелые кроссовки. Грязной рабочей одежды словно и не бывало.
– Так странно опять здесь оказаться. – Он посмотрел мимо Алисы, на дорогу. – Так тихо и спокойно. В тот день, когда мы отправились на поиски, тут было полно народу. Возле дома стояла скорая помощь, машины выстроились колонной – отсюда и вдоль берега. – Юнатан медленно покачал головой: – Столько всего изменилось с тех пор. – Он помолчал. – Ты сказала, что дом вы снимаете. Значит, кто-то его сдает. Вы знакомы с хозяевами?
– Нет, кажется, нет, – ответила Алиса.
– Я иногда о них вспоминаю. О ней. О девочке. Интересно, что с ней стало.
– Возможно, она умерла, – предположила Алиса.
– Это вряд ли. Она из тех, кто настроен на выживание.
– Как это?
– Я с ней однажды играл, задолго до всей этой истории. Ее папа давал в гостинице концерт, а мы играли на улице. Она на меня разозлилась и ударила кулаком, так что у меня кровь из носу пошла, а потом еще и гоняла меня. Мне даже спрятаться пришлось – а то даже и не знаю, что бы она еще сотворила.
– А из-за чего?
– Разозлилась, потому что я убил какую-то букашку. А я ведь вообще случайно. Но она все равно как взбесилась. До сих пор забыть не могу.
Они помолчали. Перед глазами Алисы появилась картинка: ее босые ноги, его сложенные домиком ладони. У него в руках стрекоза. Ее крылышки трепещут. Места в домике из ладоней мало, стрекозе тесно, и ее тонкие прозрачные крылья ломаются.
Юнатан посмотрел на Алису, и она вдруг вспомнила, что на ней грязная одежда. А колени перепачканы землей. На руках масляные пятна. Она стянула повязанную вокруг пояса рубашку и надела ее, хоть и понимала, что та ей велика.
– У тебя на рубашке дырка, – сказал Юнатан.
Алиса наклонила голову. Прореха была слева от пуговиц и такая, что в нее мог пролезть кулак.
– Так и задумано, – ответила девушка.
– А это вообще рубашка? Больше на палатку смахивает.
Алиса улыбнулась.
– Ты, конечно, разозлишься… – начал Юнатан.
– За что?
– За то, что я сейчас скажу.
– Может, ты зря так думаешь, – не согласилась она.
– Дело в том, что ты с самого начала поняла меня неправильно, – сказал парень, – когда съехала с дороги.
