Текст книги "Триумф Боло"

Автор книги: Линда Эванс

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 17 страниц)

Ближайший ко мне «Явак» выстреливает 5 минами – не в меня, во вторую группу. Стреляю по летящим минам. Без главной сенсорной решетки я не могу точно прицелиться в каждую мину, даже летящую по рассчитанной баллистической траектории поэтому веду огонь рассеянными пачками, 4 мины взрываются в полете, 5 как раз над сетевым экраном второй группы. Экран взрывается.

– Милуоки! Милуоки, ответь! – Ответа нет. Я вне себя от беспокойства.

Пушкарь на линии связи прямого видения.

– Рыжая! Скажи Дугу, пусть сматывается! Нам ничто не поможет! Здесь черт...

Передача прервана взрывом между ним и мною. Ближайший «Явак» стреляет в меня. Пытаюсь скрыться в скалах, он преследует. Прикрываюсь камнями, которые несу на корпусе, передвигая их на линию выстрела. Ответный огонь сосредоточиваю не на защищенном корпусе, а на ногах. Перебиваю 4 ближайшие ко мне ноги. «Явак» искалечен, он падает на бок, но в падении стреляет и поражает турельную установку пушки. Внутренняя диагностика кричит, что я искалечена. Манипулятор, несущий пушку, неработоспособен. Я беззащитна.

«Явак» стреляет еще раз, уже лежа, прежде чем я выхожу из зоны его огня. Взрыв смел валун, которым я закрывалась. Попадание в манипулятор левого борта. Манипулятор выходит из строя. Он погнут и к использованию непригоден. Остается манипулятор правого борта. Выхожу из ограниченной зоны обстрела искалеченного врага. Теперь я между этим свалившимся на бок «Яваком» и моими десантными группами. Враг пытается следовать за мной, шевелит оставшимися ногами, но не в состоянии повернуться и выстрелить.

– Рыжая! – кричит мой командир. – Мы должны...

Третий «Явак» появился из-за раздвоенного конца гребня, за которым сидит в ловушке первая десантная группа. Он стреляет в меня. Прямое попадание в корпус, против которого я не могу устоять. Меня отшвыривает вперед. Внутренние системы испытывают недопустимые перегрузки. Сыплются искры. В течение 23 наносекунд я не способна размышлять. Еще одно попадание. Пролом корпуса. В боевую рубку хлынул поток радиации от силовой установки разбитого «Явака».

– Дуг!

Внутренние мониторы показывают ужасную картину. Попадание в моего командира. Вокруг разбросаны куски командного кресла... и куски его тела. Я скорблю. Ощущаю глубокое горе. Банджо кричит от боли. Ожоги и рваные раны по всей поверхности верхней части тела. Командир и его помощник вышли их строя и не способны мною руководить.

На борту еще один офицер, прапорщик ДеФриз. Он тоже корчится от боли и не в состоянии руководить мной. В отличие от боевого Марк XXI мне требуются присутствие и указания командира. В течение мучительных 0,007 секунды я в растерянности. Я должна на что-то решиться. Мои схемы ответственности требуют дальнейших действий. Программирование системы ответственности побуждает к принятию решения.

– Виллум! Помоги Банджо добраться до медицинского стола.

Опускаю дверь туалета, которая в горизонтальном положении служит операционным столом. Механик тоже ранен, но в состоянии выбраться из фиксирующих ремней. Он пытается тащить Банджо. Я выполняю маневры уклонения, пытаясь избежать дальнейших попаданий. Программирование ответственности перекрывает все другие опции. Я должна спасти своих мальчиков. Взбираюсь ко второй десантной группе. Уцелевший «Явак» исчезает за северной веткой разветвленного гребня, огибая его. Приближаюсь ко второй группе. Виллум почти добрался до операционного стола. Манипуляторы стола готовы пристегнуть тело Банджо.

Из-за скалы на высокой скорости выходит «Явак». Стреляет. Еще одно попадание. Меня подбрасывает и разворачивает. Виллум и Банджо с силой ударяются о борт. В десантном отделении звучат сигналы радиационного предупреждения. Наружным манипулятором правого борта поднимаю остатки экрана с позиции второй десантной группы.

Все мои мальчики мертвы.

Их убила та, последняя мина, которую я не смогла сбить в полете.

Скорбя, я разворачиваюсь к первой десантной группе. Третий «Явак» направляется ко мне как раз через ее позицию. Одна из его ног мимоходом наступает на Ледышку Горина. Оставшиеся бегут в разные стороны. «Явак» стреляет по ним. Я рвусь к нему, пытаясь отвлечь огонь на себя. Орлиный Коготь падает. У него оторваны ноги. Враг убивает моих беззащитных детей. Я в ярости. Я ненавижу его.

Он должен умереть.

Меня сотрясают прямые попадания. Продолжаю атаку на разбитых гусеницах. Действуют колеса независимого привода. Я направляюсь прямо под корпус вражеской машины. Врезаюсь в его ноги. Манипулятором правого борта захватываю шарнир и резко тяну. Металл гнется. Металл скрежещет. Шарнир переламывается. Захватываю шарнир следующей ноги и дергаю. Гнется мой манипулятор. Шарниры скрипят. «Явак» опрокидывается на мою башню и взрывается. Внутренние сенсоры оповещают о высоком уровне радиации.

Я смещаюсь, и разбитый враг соскальзывает с меня, осколки ссыпаются с корпуса. Мой последний десантник жив и находится на расстоянии 12,095 метра от правого борта. Двигаюсь, чтобы подобрать его. Он в критическом состоянии. Узнаю Пушкаря. Он сильно обожжен: защитный костюм был разрушен взрывом. Очень тяжелые ранения. Подхватываю его правым манипулятором. Я должна спасти его и Виллума ДеФриза.

– Уходи, – бормочет Пушкарь, слышу его по каналу связи. – Мне конец... Спасайся...

– Тихо...

Я подношу его ближе к корпусу и собираюсь уйти на максимальной скорости, на которую теперь способна. Но из-за гребня вырывается вражеская пехота.

Я разворачиваюсь, чтобы корпусом прикрыть от оружия противника моего раненого. На сломанных гусеницах разворот слишком долог. За это время Пушкарь поражен трижды. Он вскрикивает. Признаки жизни слабеют и пропадают.

Я в ярости.

Разворачиваюсь.

Атакую.

Перемалываю тела врагов изуродованными гусеницами.

– Рыжая... – Слабый голос в десантном отделении. – Помоги мне, Рыжая... Я ранен.

Останавливаюсь.

Мщение – недоступная мне роскошь. Виллум ДеФриз жив. Один цыпленок еще нуждается в наседке. Отступаю на максимальной скорости. По мне стреляют сверху. Воздушный «Явак» прилетел с базы противника. Отхожу по направлению к подъездной дороге. Еще одно прямое попадание в башню. Долго я так не выдержу. Излучаю широкополосный сигнал о помощи всем судам флота.

С орбиты открывает огонь флотская скорострельная пушка. Мой призыв услышали.

– Как раз успел снять с вашего хвоста этого летуна, ЛРК-1313. К сожалению, сейчас больше ничем помочь не могу. Направляйтесь к точке подбора и держитесь там. Придется немного подождать. К северу от вас адская мясорубка.

В ответ благодарю и направляюсь к точке подбора. Проверяю ранения Виллума ДеФриза. Мою психотронику наполняет тревога. Виллум очень плох. Радиационное отравление привело его в критическое состояние. Может быть, хелация продержит его в живых до момента, когда им сможет заняться корабельная медслужба. Я не могу потерять своего последнего цыпленка. Виллум пытается взобраться на операционный стол. Помогаю ему бортовыми манипуляторами. Пристегиваю его, чтобы предотвратить сползание от тряски. Ввожу ему большую дозу болеутоляющего и начинаю борьбу с последствиями потери крови и шока. Его стоны смягчаются.

Я нужна. Я хлопочу.

Направляюсь к точке подбора.

Виллум понимал, что умирает.

При взрыве, убившем Дуга Харта, он получил ужасные ожоги и раны. Затем перелом – переломы – где-то в грудной клетке, когда другой взрыв метнул его на внутреннюю поверхность башни Рыжей. Следующий взрыв бросил его вдоль десантного отделения, сломав левую скулу и нос. Щека распухла, левый глаз больше не видит.

Все это не смертельно.

Но радиация при взрыве «Явака»...

Какое-то время Виллум провел парализованный ужасом, поддерживаемый болеутолителями, едва справлявшимися со своей задачей. Все пошло к черту, он умирал здесь, совсем один.

Нет, не совсем один.

Рыжая говорила с ним. О хелации и судовом лазарете. Хотел бы он ей верить. Но не мог. Он хорошо видел показания дозиметров, когда боль была еще свежей и непривычной для него, когда она заставляла быть начеку и бороться. Никакие усилия Рыжей не могли дать ему возможность увидеть судовых медиков.

Говорить было мучительно больно. Но Рыжая была в такой панике, что он заставил себя преодолеть страшную боль и непослушание лицевых мышц.

– Рыжая...

– Что, Виллум?

– Без толку... Хелация... Если хочешь... но... без толку... Ничего не выйдет...

Виллум никогда не слышал о психотронике, впавшей в панику. До сих пор не слышал. Теперь он был тому свидетелем. Рыжая непрерывно и неистово бормотала, перебирая альтернативы хелации, обвиняя себя в смерти каждого из членов экипажа, умоляя его продержаться еще немного. Это казалось хуже всего. Но когда она заявила, что не перенесет смерти последнего своего мальчика и умрет с ним, что она спрыгнет в ближайший каньон, Виллум понял, что надо ее остановить:

– Нет...

Он пошуровал в фиксаторах ремней, удерживавших его на столе, соскользнул, качаясь, придерживаясь за обрызганные кровью переборки. Нет, Рыжая, ты этого не сделаешь. Нет тут твоей вины...

Ее бортовые манипуляторы пытались задержать Виллума. Пытаясь уклониться, он упал. Боль резанула сквозь тело, несмотря на инъекции. Он лежал, изнемогая от боли и смятения. Потом понял что на полу Рыжая его не достанет. Она все ещё умоляла:

– Виллум, пожалуйста, вернись на стол.

Он пополз на животе к боевой рубке.

– Виллум, вернись на стол, ты поступаешь нерационально, на тебя действует радиационное заражение. Я должна немедленно начать лечение...

От боли и дурноты ему хотелось скрючиться и вытошнить наружу все кишки. Но он помнил о ней. Он помнил, как программировать, как манипулировать экстренными ключами и перемычками, как вводить команды в ее психотронные схемы. Он моргнул уцелевшим глазом, чтобы удержать зрение, и вполз в боевую рубку. Захлопнул пневматический люк. Теперь манипуляторы Рыжей остались снаружи. Он защелкнул механический замок. Она не сделает этого... никакого самоубийства из-за нас...

Он вспомнил ночную канасту и предостережение Рыжей: не стремиться к тому, на что ты не способен. Он хотел быть нужным.

Что ж, сейчас он нужен.

Он нужен Рыжей больше, чем когда бы то ни было в жизни кому-то другому, как в работе, так и в личной жизни. Нельзя ее подвести.

– Виллум? Виллум, что ты делаешь? Скажи мне, пожалуйста. – Манипуляторы Рыжей остались снаружи, но ее зрение, слух и речь были с ним. Он прополз по останкам Дуга Харта и добрался до кресла Банджо. – Виллум, пожалуйста, вернись к медицинскому узлу. Это моя вина. Я не должна была атаковать. Я не создана для боя... но они бы всех убили... Виллум, вернись, пожалуйста, к медицинскому узлу...

Руки его тряслись. Думать трудно. Набирать строки кода. Обдумывать, что надо сделать, как сформулировать, как ввести, куда адресовать...

– Виллум Сэнхерст ДеФриз! Прекратите это и немедленно вернитесь на операционный стол!

– Рыжая... – с трудом прохрипел он, пытаясь отвлечь ее и успокоить. – Помнишь... нашу игру канасту?

Он видоизменил программу, введя непослушными пальцами: канаста.

– Да, Виллум... – Ее голос звучал неуверенно, но был больше похож на обычный.

Хорошо, надо и дальше говорить о чем-то отвлекающем ее от мыслей о самоубийстве.

– Надо бы... закончить ту игру... Как я отстал... на кучу очков. Сколько? Не помню... – Каждое движете лица, каждое слово причиняло боль. Слезы текли из единственного видящего глаза, почти ослепляя его.

– Ты отстаешь на 1050 очков, Виллум. Пожалуйста, вернись на стол. Мы скоро закончим игру, но сначала лечение.

Виллум уже не пытался моргать. И без слез он уже почти ничего не видел. Вводимая последовательность была в его мозгу. Когда его тело не будет подавать больше признаков жизни, сработает автоматика, покойник пошлет посмертный сигнал. Рыжая остановится. Вирус-червячок поползет по банкам ее памяти.

Он сотрет достаточно, чтобы она не вспомнила, что случилось на этом чертовом гребне. Он продублирует эти данные в ее почти пустом игровом банке, куда доступ ей будет закрыт. Он предусмотрит пусковые коды для разрешения доступа флотскому персоналу, другие коды для переписанных версий участи ее команды.

Руки Виллума тряслись все больше. Он работал над реструктуризацией файлов судьбы членов экипажа. Нельзя, чтобы она вспомнила, что случилось на самом деле. Если они перезапустят ее с этим в памяти, ее опять потянет на самоубийство. Он вводил команды для вируса, чтобы инсталлировать подчищенные версии после того, как ее подберут в точке встречи. Он ввел информацию для флотского персонала, как устранить временный вред, причтенный вирусом.

– Виллум... пожалуйста... – Голос Рыжей, слабый и просящий, звучал откуда-то издалека.

– Сейчас... почти...

Вот!

– Выполнить строку ноль-ноль. – Его собственный голос донесся до него шепотом сквозь боль в лице.

Но все сделано...

Рыжая в безопасности.

Пытаясь выбраться из кресла Банджо, он упал. Встать не было сил. Палуба вдруг круто поехала вверх.

– Рыжая! Что... – Его охватила паника. Опоздал, она уже прыгала... – Рыжая, палуба наклонилась...

Толчок, наклон, выпрямление. Колеса независимого привода жалобно заскрипели. Она продолжала путь.

– Не беспокойся, Виллум. Мы направляемся к точке подбора. Крутой склон. 50,227 градуса максимум. Пожалуйста, пожалуйста, вернись на стол. Я не могу достать до тебя там.

Ему это ничего не даст, но Рыжая почувствует себя полезной в эти последние, критические минуты. Это Виллум знал очень хорошо: какая мощная штука – быть нужным, полезным.

Он открыл люк.

Пополз.

Может быть, он одолел бы это расстояние на горизонтальном участке.

Виллум смог добраться лишь до подножия операционного стола.

7

Иш Мацуро сидел в полутьме, глядя на экран своего портативного боевого компьютера. Он не мог говорить, едва видел. Приходилось все время моргать, чтобы прочистить глаза. Все было здесь. Каждая душераздирающая, захватывающая дух секунда. Долгое время Иш просто сидел и смотрел на найденные им ответы.

ДеФриз, израненный, умирающий от радиационного заражения, спас Рыжую от самоубийства. Иш просмотрел строки кода. Программа ДеФриза сработала превосходно, если учесть состояние, в котором он ее составлял. Иш обнаружил лишь две существенные ошибки. Вирус не остановился у предписанной точки в памяти Рыжей. Он продолжал копировать и стирать, копировать и стирать, пока не переполнились отведенные для копирования игровые банки. Тогда программа рухнула.

Команды об инструкциях флотскому персоналу об устранении временного ущерба памяти были в рухнувшей части программы. Вторая ошибка давала Рыжей доступ – если восстановить ее память сейчас – к обеим версиям смертей членов экипажа, подчищенной и подлинной. Иш закрыл глаза. Он понимал – Боже, как он понимал! – желание Виллума защитить ее. Но он не был уверен, что амнезия лучше самоубийства. Самоубийство, по крайней мере, штука скорая.

Относительно того, что Рыжая пошла в бой, на который не была рассчитана...

Скоро Иш должен сдать доклад о психологической устойчивости специальных единиц Боло Марк XXI. Он отметит высокую степень их ответственности, заставившую Рыжую предпринять шаги по спасению своего экипажа, которые могли бы показаться иррациональными. Программы ответственности принуждали ее совершать безумные с точки зрения здравого смысла поступки.

Он порекомендует удостоить ЛРК-1313 высокой боевой награды за отвагу в неравном бою. Он также порекомендует откорректировать программы всех действующих специальных единиц Боло Марк XXI, чтобы учесть эту несообразность. Смиренно попросит, чтобы ЛРК-1313 была освобождена от всех обвинений и с почетом отстранена от службы.

Но он не упомянет в докладе о своем убеждении, что Рыжая хотела умереть так же, как мать, потерявшая детей. Она слишком любила свою команду, чтобы продолжать существовать без нее.

Иш хорошо представлял себе ее ощущения.

Он закрыл свой боевой компьютер. Отсоединился от черного ящика. Вышел из офиса и подозвал ближайшее свободное судно.

Скоро он подготовит доклад.

Но сначала нужно проститься.

8

Обследую все свои помещения в пределах досягаемости манипуляторов. Обнаруживаю входящие в инвентарные списки медикаменты, стерильные инъекционные упаковки, перевязочные материалы, стерилизаторы, комплекты пищи... В гальюне обнаруживаю не упомянутый в перечнях шкафчик. В нем находятся три колоды карт. Карты не числятся в инвентарных списках, как и книжица, которую нахожу там же. Это инструкция к картам, пояснения к игре, на обложке крупно напечатано название. Читаю его вслух:

– Канаста.

Это единственное слово вызывает удивительную цепь событий. Открывается банк данных, о существовании которого я даже не подозревала. Он содержит хронологию событий. На меня нахлынули воспоминания. Спутанные, разрозненные, части отсутствуют. Целые годы отсутствуют. Но я узнаю, кто я. Я – Рыжая. Всплывают имена моих детей. Вот Дуглас Харт, вот Банджо и Виллум ДеФриз. Всплывает скорбь. Я перестала двигаться. Вот Пушкарь и Орлиный Коготь, вот Бешеный Фриц и Ледышка.

Вспоминаю, как они погибли. Вспоминаю это в двух вариантах. Один жестокий. Второй более отвлеченный и какой-то размытый. Интересуюсь причинами этого и обнаруживаю их. Вирус-червяк. Виллум хотел избавить меня от страданий. Он был хорошим мальчиком. Не его вина, что это ему не удалось. Я стою и скорблю. В моих динамиках слышится жалобный стон. Ветер продувает корпус. Если скорбь – безумие, то меня следует осудить. В течение 5,97 минуты не двигаюсь с места и бросаю свои стоны на ветер и в скалы.

Задумываюсь об Ише. Он мой новый командир. В памяти зияют провалы. События 6,07 года после ввода в строй ускользают. Но я помню достаточно. Вспоминаю о ночной беседе в уединении гальюна, единственного места на борту, где можно побыть одному. Вспоминаю женщину, которую Иш любил и на которой он женился. Вспоминаю его признание шепотом, что он любит другую, еще одну. Это признание вызвало панику в сетях ответственности и поиск решения. Мое дитя не может любить меня, как мужчина любит женщину, на которой он женится. Иш не мог оставаться со мной.

Обдумываю ситуацию. Иш Мацуро снова стал моим командиром, потому что флот хочет, чтобы расследование проводил человек, знакомый с моими системами. Командование флота не знает о переживаниях Иша. Я знаю о них. Об этом знает Иш. Его переживания тяжелее моих, потому что он помнит больше. Если он снова заговорит со мной, с Рыжей, которую знал и любил, то погубит свою карьеру, пытаясь спасти меня.

Я не могу этого допустить. Он единственное оставшееся в живых мое дитя. Я защищу его. Переписываю вирус Виллума, стираю строки кода, копирующие данные перед удалением. На этот раз мою личность восстановить не удастся. Рыжая, которую любил Иш, умрет. Вижу приближающийся летательный аппарат. Он заходит на посадку. Из него выходит Иш. Я готова.

Прощай, сын мой.

Произношу:

– Выполнить строку ноль-ноль.

Линда Эванс – ПРОПАВШИЙ ПЕС

Перевод А. Кабалкина.

1

Позиция моя ненадежна, фланг уязвим. «Явак» класса «Óдин» стреляет сверху слева, повреждая сенсоры боли всего левого борта. Враг наступает прямо на мои «Хеллборы» и скорострелки. Уничтожаю одного, второго... Вместо них появляются еще четыре. Несколько попаданий в аблативную броню. Она отлетает слоями, оставляя под огнем основную броню боевого корпуса. По бригадному каналу посылаю запрос о помощи сигналом бедствия. Никакого ответа. В течение 0,007 секунды ощущаю глубокое огорчение. Без поддержки собратьев буду вынужден отступить. Двигаюсь назад, ведя огонь влево, вправо, вперед. Замечаю скопление тяжелых машин «Явак» класса «Óдин», переваливающих через хребет. Они пройдут с фланга и выйдут к базе прежде, чем я успею уйти с настоящей позиции.

Информирую командира об этой угрозе, но не получаю ответа. Это беспокоит меня больше, чем молчание по каналу бригады. Драгоценные 0,01 пикосекунды затрачиваю на диагностику передающей аппаратуры. Не могу допустить потери контакта с командиром. Я единственный выживший Боло из бригады «Динохром» на планете Икс-ГД 7798-Ф. Без меня враг наверняка уничтожит колонию. Ресурсы минералов Икс-ГД 7798-Ф слишком ценны, чтобы допустить их потерю. Диагностика показывает, что передатчик работает безупречно. База все еще не отвечает. С обоих флангов по мне ведется интенсивный огонь. Сенсоры боли перегружены. Наконец получаю информацию с базы. Звуки голоса моего командира вызывают краткую вспышку радости в цепях удовольствия.

– Гавэйн, возвращайся на базу. Нас атакуют. Долго не выдержим.

Замечаю в голосе командира напряженность. Отвечаю с задержкой в 0,002 секунды. Такая задержка расстраивает меня, я горжусь своей эффективностью, но я сначала должен закончить обзор поля боя и анализ ситуации.

– Здесь шесть-семь-ноль ГВН. Подвергнут интенсивному обстрелу. Противник перерезал путь к отступлению. Не получаю ответа от 19 единиц Третьей бригады «Динохром». База обстреливается с левого фланга и с тыла. Атака на ваш правый фланг начнется примерно через 0,5 секунды. Атакую их самую слабую точку, пеленг 045, пытаюсь прорваться.

– Шесть-семь-ноль ГВН, вас понял. Ин экстремис. Уммер.

Это означает: «Выжить вряд ли удастся. Следующий командир знает ваш личный код. Если база будет уничтожена, командир передаст код для уничтожения вашего центра управления».

Не хочу умирать. Ни один солдат не хочет умирать. Но согласно боевым инструкциям я не должен достаться противнику, который может использовать меня против меня же. Я предприму все возможное, чтобы предотвратить гибель моего любимого командира, несмотря на подавляющее превосходство противника. Ситуация не предвещает моего собственного выживания долее 10,37 минуты.

Передаю:

– Вас понял. Здесь шесть-семь-ноль ГВН, конец связи.

Выхожу из боя. Отрываюсь от противника, чтобы ударить по врагу между моей позицией и базой. Иду на максимальной скорости. Огонь справа. Огнем «Хеллбора» калечу бронированный разведывательный «Явак» класса Ц. Узел с его ногами, оторванный взрывом, отлетает на расстояние 50,87 метра от корпуса. Уничтожаю еще один. Сосредоточиваю огонь на тяжелой единице «Явак» класса «Óдин». Стреляю из обоих «Хеллборов» и скорострельных пушек. Башня врага взрывается, гусеницы сорваны.

Между моим местоположением и базой появляется небольшое пространство. У меня есть шанс. Сенсоры оповещают о пехоте врага с тыла. Это существа величиной с собаку, быстро передвигающиеся на 8 отростках. Открываю по ним огонь из противопехотных минометов и кормовых малых калибров. Пехота скрывается за машинами класса Ц.

На высокой скорости врываюсь в гущу тяжелых машин «Явак» класса «Óдин», угрожающих базе с фланга. Все мои системы перегреты. Продолжаю стрелять из «Хеллборов» и скорострельных энергетических пушек. Под интенсивным перекрестным обстрелом иду сквозь их ряды. Теряю задние сенсоры. Справа полностью ослеплен прямым попаданием. Бортовая аблативная броня отлетает 4-футовыми кусками. Сенсоры боли издают предупредительные сигналы – я их игнорирую. Пощады от врага не будет. Это уже показал опыт Мира Милбурна. Поэтому я здесь, пытаюсь предотвратить еще одну бойню.

Стены компаунда с трудом выдерживают бомбардировку. К счастью, мой командир приказал упрочнить их броней из кремнестали, того же материала из которого сделана броня моего боевого корпуса. И борта, и фронт моего корпуса уже повреждены, но еще справляются с нагрузкой. Огонь врага сосредоточивается на наиболее слабом звене: воротах компаунда. Регистрирую напряжение в петлях ворот. Еще одно прямое попадание – и ворота не выдержат. Пехота врага выдвигается вперед. Передние сенсоры воспринимают их крики. Не с чем сравнить их в моих банках данных. Слышу взрывы внутри компаунда. Враг переносит огонь со стен на внутренние структуры.

Ворота исчезают во вспышке света. Осколки барабанят по моей броне. Ворота проломлены. К ним, взревев двигателями, устремляются вражеские машины класса «Óдин». Вклинившись между двумя «Яваками», принимаю огонь обоих. Мой командир пускает в ход сельскохозяйственные машины. Они не выдержат и одного попадания. Он это знает. И я это знаю. Недопустимо форсирую двигатели, и за 1,37 секунды я уже покрыл 200 метров. Гусеницы скользят по машинам вражеской пехоты. «Явак» в упор стреляет мне в борт. Отлетает 17-футовый пласт аблативной брони. Нанесен ущерб броне корпуса. Но я уже в воротах.

Разворачиваюсь и стреляю по «Яваку» из «Хеллбора» с расстояния 5 метров. Ствол направлен прямо в башню врага. Осколки осыпают не только, меня, но и весь компаунд. По сравнению с этим взрывом весь огонь, который велся по мне, кажется пустяком. Сенсоры боли перегорают от дикой перегрузки. Программы внутренней диагностики указывают на серьезные повреждения в жизненно важных системах. Я не могу поглотить всю энергию ударов игрек-диапазона, перегреваюсь. Корпус раскаляется. Но я должен держаться.

Я еще стреляю, когда прямое попадание проламывает уже поврежденную броню. Взрыв разрушает психотронные схемы и банки данных памяти. Сигналы неисправности и оставшиеся сенсоры боли бьют тревогу. Начинаю сообщение командиру и не уверен, что смогу его закончить.

Я подвел командира. Подвел бригаду. Не выполнил задачу. Провалил операцию. Впервые за всю службу ощущаю стыд.

Еще один взрыв сотрясает корпус, разрушая схемы самосознания. Разрываются контакты, трещат кристаллы, плавятся внутренние проводники... Неспособный более к ведению боя, в отчаянии обращаюсь к центру выживаемости.

Под топот множества вражеских ног по корпусу сознание мое погружается во тьму.

2

– Мама, это что?

Индира Теннисон посмотрела за долину, куда указывала пальцем ее дочь. Обвалившиеся стены, заплывшие воронки, перистые кроны старых деревьев, высящиеся над всем этим. Война закончилась давным-давно, успокоила себя Индира. Бояться нечего. Призраки защитников крепости...

– Это старый форт, Лима.

– Тот, который захватили «пауки»?

Индира тихо, чтобы дочь не услышала, вздохнула:

– Да, тот, который захватили Денг.

– Капитан говорит, что они убили всех-всех, даже Боло. Он говорит, что если туда пойти, то можно увидеть одного, которого не похоронили. Папа говорил, его оставили как памятник, в воротах.

Индира нахмурилась. Она говорила капитану, что не нужно забивать ребенку голову историями о той кровавой бойне. Вкрадчивый голос дочери обеспокоил ее. Очень ей не хотелось, чтобы дочь пошла по стопам отца и записалась во флот. Индира достаточно пострадала из-за флота. Кроме того, война с Денг была историей двухсотлетней давности. Начиналась новая жизнь, и она не хотела, чтобы отзвуки последней войны заронили в голову ее единственного ребенка дурацкие романтические иллюзии, мечты о славе и подобной ерунде.

– И не думай об этом, Лима. Эти машины очень опасны, даже если выглядят безвредными. У нас и без этого есть чем заняться. Ты мне поможешь со щенками?

Дочь через плечо бросила на разрушенный форт последний взгляд и послушно затрусила за ней. У Индиры отлегло от сердца, когда Лима начала щебетать о новом помете щенков, которых Суфи родила, когда они еще были на космическом корабле.

Индира еще содрогалась при мысли о том, сколько стоил перевоз Суфи, но оставить ее – не только означало неизбежную войну в их маленьком семействе, но и отбросило бы ее собственные исследования на шесть лет назад.

У нее было ощущение, что щенки Суфи навсегда изменят жизнь колонистов. Предвкушая это, она улыбнулась и схватилась за рукоятку грузовой тележки, на которой лежал их багаж.

– Можешь найти наш новый дом? – спросила она тележку.

– Три квартала на восток, поворот влево, еще семь кварталов. Вам отведен последний дом в тупике. Зеленого цвета, черные крыша и ставни.

Лима хихикнула. Индира улыбнулась. Хорошо, что дочь снова весела.

– Ну, хватит стоять. Пойдем посмотрим, что у нас за дом.

3

Не имею представления о времени. Неоднократно я приходил в сознание и отключался. Сколько раз – не знаю. Эта неспособность сосчитать беспокоит меня. Приходя в сознание, зондирую повреждения. Обнаруживаю их повсюду.

Внутренние повреждения столь обширны, что я не могу получить доступа ко многим системам. Один из передних сенсоров действует. Передо мной поле боя, которое я вспоминаю фрагментарно. Кристаллическая память, очевидно, ремонту не подлежит. Резервы мощности реактора синтеза истощаются устрашающими темпами из-за множества коротких замыканий. Вынужден отказаться от диагностики и отступить к центру выживаемости. При наличии достаточной мощности питания я, возможно, мог бы определить объем разрушений, но на полную диагностику, пожалуй, был бы не способен и в этом случае.

Не понимаю, почему мой новый командир не посылает сигнала для уничтожения мозга и командного центра. Предполагаю на основе отрывочных воспоминаний, что у меня просто нет нового командира. Возможно, я слишком разрушен даже для врага, чтобы можно было меня как-то использовать. Во время прошлых периодов пробуждения сознания я воспринимал лишь свист ветра. Никаких признаков активности неприятеля не было обнаружено. Я оставался в полном одиночестве.

Новые звуки... Анализ по разбитым банкам данных дает результат: падающие шишки хвойных пород барабанят по корпусу. Полностью ли уничтожено человечество? Во мне просыпается стыд за провал... Если человечество выжило, значит, я покинут. Ремонту не подлежу. Одинок. В речевых цепях раздается треск, из динамиков доносится неконтролируемое шипение и мой голос, мне более не подчиняющийся:

– «Явак», «Явак», «Явак», «Явак», «Явак»... Держись. Держись. Держись. Держись...

Голос замолкает.

Возвращается тьма. Шишки падают на мой изуродованный корпус.

4

– Кишка тонка!

– Не пойду!

Брэдли Долт засмеялся с презрением, которым мелкие пацанчики всегда готовы окатить более слабое существо. Калима Теннисон обожгла его взглядом, ненавидя за то положение, до которого он ее низвел.

– Трусишка – мокрые штанишки! – Он упер руки в бока, расставив ноги, красуясь в свете заходящего осеннего солнца.

– И вовсе нет!

– Лима – кошка трусливая! Лишка – кишка-трусишка!

Она угрожающе шагнула вперед:

– Я не боюсь. Просто это глупость. Там нет ничего интересного, кроме ржавых и сгоревших старых развалин.

– Хх-а! Это твоя мамаша говорит, ее слова, не твои, попка-дурак! Твой папочка бы не испугался, Ка-аа-лима! Он выделил первую часть имени, данного ей отцом, часть, которую никогда не произносила мать. Мать с отвращением относилась ко всему, что хоть как-то напоминало о насилии – включая и своих отдаленных предков, принадлежавших к древней индийской религиозной секте разбойников-душителей.

Брэдли заплясал вокруг нее, вихляя, как тряпичная кукла, гнусно кривляясь и распевая:

– Калима-курица от страха жмурится! Калима-курица от страха жмурится! Твой папаша знаменитый тоже был дурак набитый!