Текст книги "Кельтская загадка"
Автор книги: Лин Гамильтон
Жанр:
Прочие детективы
сообщить о нарушении
Текущая страница: 2 (всего у книги 16 страниц)
Время от времени в магазине у меня появлялись старые карты, а в это время я как раз начала искать их для нового покупателя, страстного коллекционера. Почти все карты, которые обыкновенно сейчас встречаешь, представляют собой перепечатки со старых атласов, большинство их датируется серединой или концом девятнадцатого века. В последнее время были очень модны лекарства из трав и перепечатки с ботанических атласов, цены на них поднялись, но я нашла карты, которые всегда пользуются спросом. Многие покупают их, потому что они неплохо смотрятся на обшитых панелями стенах кабинетов – я именую это искусством оформления, – но есть серьезные коллекционеры, которые ищут редкое, необычное и готовы за это платить. Особенно их восхищают те карты, которые не вырезаны из атласов, а отпечатаны или в редких случаях вычерчены на отдельных листах бумаги или ткани.
Мой покупатель, дружелюбный человек по имени Мэтью Райт, собирающий ранние карты Британских островов, мог бы пойти на убийство или в крайнем случае нанесение тяжелых увечий, чтобы заполучить пару карт Бирна. Он говорил, что Британия и Ирландия были известны древним благодаря оживленной торговле с этими островами и что такой великий человек, как александрийский астроном Птолемей, уже во втором веке нашей эры составил карты этих земель. На всех картах Бирна была Ирландия, некоторые из них я узнала. Одну из них составил Джон Спид, картограф начала семнадцатого века. Она была не совеем точной, однако наверняка лучшей для своего времени. Карта Бирна датировалась тысяча шестьсот десятым годом и не обязательно представляла собой первое издание, потому что карты Спида обычно датировались, но потом с них долгое время снимались копии, однако я была почти уверена, что это оригинал.
Другая карта приписывалась, судя по бронзовой табличке на раме, Уильяму Петти, который, если память не изменяет мне, где-то в семнадцатом веке составил первый атлас Ирландии. Третья, лежавшая под стеклом на верху шкафчика с картами, была просто очаровательной, с указанием мест восхода и заката солнца в разные времена года, с изображениями чудовищ, выходящих из моря на берега Ирландии. Другие карты в рамах были тоже хороши, хотя и не столь уникальны, как экземпляры Спида и Уильяма Петти; в общем, коллекция была весьма впечатляющей. Я понимала, почему Бирн решил завещать ее Тринити-колледжу, и думала, что там ей будут очень рады.
Если пытаться понять Бирна по этой коллекции, то было интересно, почему в дополнение к висящим в рамах картам были еще сотни других, и все они, по крайней мере, на мой почти дилетантский взгляд, не были ценными, старыми или хоть чем-то примечательными. Там были современные карты военно-геодезического управления, дорожные карты компании «Мишлен», другие карты всевозможных форм и размеров. Тогда я подумала, что если Бирн собирал оружие из-за его древности, то карты по какой-то другой причине, которую я, возможно, никогда не узнаю.
* * *
Через несколько минут, наверняка ушедших на то, чтобы первым делом обслужить членов семьи, Дейрдре вкатила сервировочный столик с чайным сервизом и раздала чашки. Я подумала, что глоток-другой легендарного ирландского виски был бы гораздо лучше, но поняла, что данный случай требует унылой трезвости.
– Он умер прямо здесь, – сказала Дейрдре, подав мне чашку. – На том самом месте, где вы стоите.
Я непроизвольно подскочила, едва не пролив чай на восточный ковер.
– Кровать мы поставили здесь, – продолжала она, не замечая моего движения. – Под конец он не мог подниматься по лестнице. Рак легких, – добавила она. – Внезапный. Хозяину было очень плохо. А здесь ему нравилось, с его книгами, картами и с видом на сад и море. Кровать мы поставили там, откуда он мог смотреть в окно. Он был один. Очень печально. Ночная сиделка еще не пришла, а они все, – Дейрдре указала подбородком в ту сторону, где мы последний раз видели семью, – ужинали. Брета давно ушла. – Вид у служанки стал, если такое вообще возможно, еще более мрачным. – Он был в расцвете лет, совсем не старый. Знаете, я думала, что он дотянет до Рождества. Многие дотягивают.
– Может, нам полюбоваться видом снаружи? – предложил Алекс, взяв меня под руку.
– Отличная мысль, – благодарно ответила я, и мы с риском вызвать гнев семейства вышли через застекленные двери в вымощенный каменной плиткой патио позади дома. Постояли там, наслаждаясь солнцем и осторожно попивая чай, такой горячий и крепкий, что чувствовалось, как он разъедает пищевод и желудок.
– Замечательное место! – воскликнула я. Алекс кивнул.
– Что имел в виду Бирн, говоря, что вы дали ему второй шанс? – продолжала я. Алекс говорил мне только, что познакомился с Бирном много лет назад. В разговоре на эту тему он был несколько уклончив, из-за обещания, как я вскоре выяснила, давным-давно данного Бирну.
Алекс жестом предложил отойти подальше от дома.
– Не знаю, что известно об этом его семье, – негромко сказал он, – так что давайте отойдем подальше.
Мы двинулись по саду, то и дело останавливаясь, чтобы насладиться ароматом множества розовых кустов.
– Я впервые увидел Эмина Бирна, когда он пил в сомнительном притоне в Сингапуре, – начал Алекс. – Мое судно стояло на ремонте в сухом доке, и мы с ребятами часто бывали на берегу. Эмин, конечно же, был вошедшим в поговорку пьяным ирландцем, притом несколько угрюмым. Не веселым, но разговорчивым. Знаете, есть такие люди, которые пристают с разговорами, даже если не хочешь их слушать. Все твердил и твердил об Ирландии, как она прекрасна, однако не настолько, как женщина, которую он любил и утратил, в таком вот духе. Полная околесица, подумал я. Пришлось даже сказать, что он зануда. Однако на другой вечер я пошел в то же самое заведение. Выпивка там была дешевой и не слишком разбавленной. Эмин снова был там, таким же пьяным.
На сей раз он был не слишком разговорчивым. Сидел у стойки, пил стакан за стаканом дешевое ирландское виски, лил слезы в стакан. Трудно сказать, что хуже: разговорчивый пьяница или плачущий. Сказал мне только, что бросил в беде свою семью – видимо, имел в виду мать. Он производил отталкивающее впечатление. От него дурно пахло, и не только перегаром. Он много дней не мылся. Мне очень хотелось отделаться от него.
Эмин уронил голову на стойку, потом вдруг распрямил спину, словно пришел к какому-то выводу, решению, пошатываясь, слез с табурета и вышел на улицу. Сам не знаю, зачем я это сделал – он был мне очень неприятен – может, мной руководило какое-то шестое чувство, но я пошел за ним. Он подошел к воде и долго стоял на пирсе, задумчиво глядя в воду. Я уже хотел уйти, но тут он вдруг бросился вниз. Даже в тусклом свете фонаря в конце пирса я видел, что он не умеет плавать. Он даже не пытался плыть. Просто камнем пошел ко дну. Что мне было делать? Стоять и смотреть, как человек тонет? Я бросился за ним.
– Так он что, не умел плавать или не хотел? – перебила я.
– Видимо, не умел. Многие матросы отказываются учиться. Считают, что, если свалятся за борт в Северной Атлантике или другом подобном месте, лучше сразу пойти ко дну, чем попусту барахтаться.
– Но вы говорите, что он хотел покончить с собой. Что это была не случайность.
– Не случайность, в этом я уверен. В темноте его было трудно найти, и он был очень тяжелым, но все-таки я его вытащил. Бедняга отбивался, но был слишком пьян. Я отвел его в какой-то паршивый отель, он бранил меня – надо сказать, дочь переняла его выражения, – уложил в постель и ждал, пока он не заснет. На другой день я заставил его вымыться, и у нас начался разговор по душам, вроде тех, что я вел с молодыми ребятами на судне, которые, скажем так, сбивались с пути. У нас вышла жуткая ссора. Она была бы несколько комичной, не будь столь отчаянной. Я придумывал причины не кончать жизнь самоубийством, а он спорил со мной.
Я сказал ему, что жизнь замечательная штука и нельзя от нее отказываться; он ответил, что его жизнь ничего не стоит. Тогда я сказал, что кончать с собой – трусость, что бы с ним ни стряслось. Эмин сказал, что его жизнь – это его жизнь и ему решать, как ею распорядиться. Я ничего не мог добиться, пока не увидел у него на шее крестик. Тут я сказал ему, что он будет гореть в аду, если наложит на себя руки. Помню, он посмотрел на меня, потом сказал, что попадет в ад за гораздо худшие вещи. Но, кажется, мои слова подействовали на него. Он взял себя в руки. Видимо, в конце концов, простил меня за то, что я спас его. Сказал что-то в том смысле, что моей вины здесь нет, что человек может умереть, лишь когда придет его час, а его час не пришел в тот день в Сингапуре. Чистый фатализм думать, что день твоей смерти предопределен. У этих ирландцев много суеверий.
– Не сказал Эмин, что совершил такого ужасного?
– Сказал, что растоптал что-то, только не могу припомнить, что именно.
– Постойте, – сказала я. – Он что, хотел покончить с собой потому, что наступил на любимую семьей фарфоровую статуэтку фирмы «Ройял Доултон»[3]3
«Ройял Доултон» – одна из самых известных английских компаний, занимающихся производством посуды и коллекционных фарфоровых статуэток, известна с 1815 года.
[Закрыть] или что-то в этом роде?
– В Ирландии, скорее, это была бы «Уотерфорд Кристалл»,[4]4
«Уотерфорд Кристалл» – торговая марка хрустальной посуды и статуэток, которые производятся в Ирландии, в городе Уотерфорде.
[Закрыть] вам не кажется? – улыбнулся Алекс. – Нет, думаю, нарушил что-то вроде табу. Он употребил незнакомое мне слово, не английское. Хотелось бы его вспомнить, здесь кто-нибудь смог бы сказать мне, что оно означает. Может, и вспомню. Память, к сожалению, уже не та, что раньше.
– Но все-таки получше моей, – ответила я. – Ну и что дальше? Очевидно, вам удалось отговорить его от самоубийства.
– Я взял его на судно матросом палубной команды, и мы несколько месяцев провели вместе в море. Знаете, это была очень тяжелая работа на тех-то судах, но ему, видимо, именно это и требовалось, а работником он был прекрасным. Когда мы вернулись в Европу, Эмин получил заработанные деньги, которые ухитрился не пропить, и покинул судно. Взял с меня слово, что я никому не расскажу о том, что он назвал минутой слабости, и я впервые рассказываю вам. Честно говоря, не думаю, что расскажу и членам его семьи, хотя теперь, когда он мертв, вряд ли это имеет особое значение.
Не скажу, что я хорошо знал Эмина, мы не были близкими друзьями и вскоре потеряли контакт. До сегодняшнего дня я его больше не видел. Если не считать видеозаписи да фотографии в одном из коммерческих журналов лет пять назад: его расхваливали как успешного дельца в одной из сводок международных новостей, или как там они называются. Я узнал его, хотя он разительно изменился. Честно говоря, не понимаю, почему он упомянул меня в завещании. Сделал я для него очень мало и, разумеется, не ожидал получить что-то, когда он умрет.
– Он сказал, что вы уже отвергали предложенное вознаграждение.
– Лет через десять после того, как мы расстались, Эмин прислал мне письмо с чеком на десять тысяч ирландских фунтов – дела за это время у него явно пошли в гору, – но без обратного адреса. Получать по чеку деньги я не стал. У Эмина не было никаких причин это делать.
– Мне это вполне понятно, – сказала я. – По его словам, вы дали ему второй шанс. Он даже назвал «Вторым шансом» свой дом и имение, так ведь? Это был очень важный момент, своего рода водораздел в его жизни.
Алекс пожал плечами.
– Интересно, где этот ваш Коттедж Розы, – продолжала я. – Надеюсь, он красивый.
Тут появился Майкл Дэвис.
– Я не нашел Бреты, – сказал он. – Хотя искал повсюду. Что будем делать?
* * *
Новость Майкла потребовала долгого совещания между Твидлдумом и Твидлди, но в конце концов они решили продолжить чтение завещания Эмина О'Нила Бирна из графства Керри, Ирландия. Ничего неожиданного там не было, мы только узнали, что у Дейрдре и Джона есть фамилии – у нее Флад, у него Херлихи. Майкл Дэвис выглядел признательным за дар Эмина, Джон Херлихи тайком поздравил себя, плеснув в стакан из стоявшего на боковом столике хрустального графина, и даже на лице Безутешной Дейрдре появилось что-то похожее на улыбку, когда она услышала, что получит. Суммы были довольно щедрыми, Дейрдре получила поменьше, чем Джон; я решила – потому, что она начала работать во «Втором шансе» позже Джона. Адвокат Падрига Гилхули все это время сидел с каменным лицом, и все снова напряглись, когда Твидлди дошел до той части, где говорилось об Алексе и Коттедже Розы. Зятья заерзали от удовольствия, когда было подтверждено, что «Бирн энтерпрайзис» наследуют их жены, а Маргарет выглядела, как и предсказывал ее муж, недовольной нищенской суммой, которую он оставил ей, хотя по меркам большинства сумма была немалой. Выли обычные оговорки: невероятно сложное объяснение, как в случае чьей-то смерти разделить оставшиеся деньги, и так далее. Призналось, особого внимания я на это не обратила.
Затем наступила минута, касающаяся той части, которую даже сам Бирн считал странной, – оба адвоката пошли по комнате, раздавая всем упомянутым в завещании конверты с их именами, выведенными дрожащей рукой: вне всякого сомнения, рукой Эмина Бирна в предсмертном усилии. Маргарет получила конверт, Этне с Фионуалой тоже, и, как ни странно, поскольку это должно было быть семейным обрядом, Алекс, Майкл и Падриг. Остался неполученным только конверт Бреты, поскольку ее не было в комнате. Твидлдум взял его и торжественно запер в стенной сейф.
Все сидели, глядя на кремовые конверты с вытесненными на клапанах инициалами ЭОНБ с таким видом, будто внутри них находились взрывные устройства. Все, кроме Алекса. Он немедленно открыл свой конверт и поднялся.
– Я не одобряю замысла Эмина, – сказал он, – но, чтобы покончить с этим, у меня написано: «Я – морская зыбь».
Все остальные посидели еще несколько секунд, уставясь на свои руки. Потом дружно встали и, сжимая неоткрытые конверты, поспешили к выходу.
Глава вторая
Яростная волна
– Мило, – вздохнула я. – Очень мило. Приятные люди. Кажется, это место мне уже надоело. А вам? – спросила я, поворачиваясь к Алексу, который тоже наблюдал за поспешным и неприятным уходом семейки. – Может, угостить вас выпивкой в гостинице? – продолжала я. – Роб с Дженнифер уже, видимо, вернулись с осмотра достопримечательностей, послушаем об их приключениях. Сейчас здесь вам делать больше нечего, так ведь?
– Как будто бы нет, однако, думаю, нужно спросить, – ответил Алекс, засовывая конверт с его невразумительным содержимым в карман пиджака. Мы огляделись, но Твидлдума и Твидлди нигде не было видно.
– Можно будет позвонить потом, – сказал Алекс. – Сдается мне, выпивка – очень хорошая мысль.
Мы уже подходили к своей маленькой, взятой напрокат машине, когда услышали позади торопливые шаги по гравию, оглянулись и увидели догоняющего нас Майкла Дэвиса.
– Мистер Стюарт, мисс Макклинток. – Он помахал рукой. – Подождите минутку.
Подойдя к нам, он улыбнулся.
– Мистер Стюарт, не хотите взглянуть на Коттедж Розы? – сказал он. – Могу проводить вас к нему.
Я взглянула на Алекса и пожала плечами.
– Почему бы нет? Это далеко?
– Нет, – ответил он, – однако, – и с сомнением посмотрел на мои ноги, – там нужно подниматься по склону, мисс Макклинток.
– Называйте меня Лара, и я уверена, что со мной ничего не случится, – резко ответила я. Вместо обычных удобных туфель на низком каблуке я надела более подобающую для такого официального случая, как оглашение завещания обувь, и жалела об этом решении уже давно.
– Хорошо, мисс Макклинток, – ответил Майкл, отвергнув мое предложение фамильярности и заставив почувствовать себя довольно старой. – Сюда.
Мы зашли за дом и стали спускаться к морю, потом свернули на тропинку, огибающую холм справа. Тропинка пошла вверх, открывая нам замечательный вид на море и на сады усадьбы Бирна. По одну сторону дома был огород, четыре квадратных грядки с овощами и травами, их окружала невысокая изгородь, похожая на кусты розмарина, и разделяла выложенная камнем дорожка. Еле видная за разросшимися белыми розами арка вела в цветник с множеством цветов. Почти безупречный газон отделял его от розария и участка с тропическими пальмами и цветами. Я подумала о неровной полосе травы у себя дома, которую именовала газоном, и ощутила легкую зависть.
– Вам нравится? – спросил Майкл. – Я имею в виду сад.
Сад был очень красив, я так и сказала.
– Я очень горжусь им, – улыбнулся Майкл.
– Значит, вы…
Я умолкла. Назвать ли его садовником?
– Смотритель, – сказал он.
Ну конечно, подумала я. Люди вроде меня могут иметь садовника. Им следует иметь садовника, поправилась я, вспомнив о своих жалких попытках устроить что-то на заднем дворе. Однако у эминов бирнов этого мира – смотрители.
– Вы проделали отличную работу, – сказала я, и Алекс со мной согласился.
– Мистер Бирн говорит, у меня есть способности, – продолжал Майкл. – Говорил, – поправился он. – Всегда говорил, что они у меня есть. Конечно, может, он и злобный старый хрыч, но я тоскую по нему.
– Это орхидеи? – спросила я, указав на пальмовую рощу, чтобы сменить тему.
– Да, – ответил Майкл, повернувшись ко мне. – Здесь у нас крохотная экосистема. Маленький тропический рай там, где никто не ожидает. Эту часть Ирландии согревают атлантические течения, в результате приживаются весьма необычные растения и животные.
Он продолжал говорить со знанием дела о различных сторонах садоводства. Мне было понятно, почему Эмин Бирн счел нужным оказать поддержку Майклу Дэвису, дабы он мог продолжить образование.
Тропинка продолжала уводить нас вправо от дома, пока мы не дошли до мыса, высоко выступающего из воды. Здесь ветер дул нам в лицо, волны бились о камни внизу, желтый утесник и лилово-розовый вереск тянулись вдаль, насколько хватало взгляда, – это приятное зрелище совсем не походило на старательно ухоженный сад вокруг дома. Это была дикая сторона холма. Я оглянулась, но дома уже не было видно. Впереди была небольшая группа заброшенных домиков со снятыми крышами.
– Теперь уже недалеко, – сказал Майкл. Мы продолжали идти по тропинке, которая тянулась вдоль края утеса, то и дело слишком уж приближаясь к нему, особенно для меня, боящейся высоты. Далеко внизу плескалось море. Оно было очень красиво. Хотя было все еще так же ясно, как и в течение всего дня, на горизонте скапливались тучи и небо в той стороне было очень темным, почти черным. Время от времени сквозь них проглядывало солнце, почти как прожектор, и на воде появлялся яркий круг света. Пролетела цапля, едва не коснувшись воды.
– Следующая остановка – Америка, – сказал Майкл, указав на море. Так и есть, подумала я. Между этим мысом и Северной Америкой нет ничего, кроме воды. – Хочу когда-нибудь поехать туда, – мечтательно сказал он, потом озабоченно добавил: – Надвигается дождь. Непогода здесь приходит очень быстро. Не будем задерживаться.
Задерживаться где? – подумала я, но тут же увидела. Коттедж Розы был не таким, как я его представляла. Собственно говоря, назван он был совершенно неуместно. Ему подошло бы название Дом Вереска или Коттедж Утесника, потому что ни единой розы нигде не было видно. Это был обветренный дом ярдах в ста от края утеса, обращенный фасадом к морю, задней стороной к горе. Он был небольшим, то есть по сравнению с «Вторым шансом» и невзрачным. Крыша вопреки моим представлениям была не тростниковой, а шиферной. Стены были побеленными известкой, перед входом стояли два довольно ветхих стула.
Я повернулась к Алексу. Он стоял, чуть ли не ошеломленный этим зрелищем, словно не мог поверить своему счастью. Я видела, что ему очень нравится это место, и хотя понимала, что могу лишиться его общества, радовалась за него.
– Присаживайтесь, – сказал Майкл, указав на стулья, – а я пока найду ключ.
Алекс сел на стул, казавшийся более крепким, и стал осматриваться по сторонам. Я поглядела сперва на море, затем на купу деревьев за коттеджем. Когда взглянула на Алекса, он слегка улыбался и кивал.
– Замечательный, правда? – сказала я, очень довольная за него.
– Просто чудесный, – ответил Алекс, вновь обретя дар речи.
Майкл продолжал поиски, поднял два старых ведра на веранде, потом сунул руку за балку.
– В чем проблема? – спросила я.
– Ключ, – ответил он. – Обычно он где-нибудь здесь. Я думал, мистер Стюарт захочет заглянуть внутрь.
Я толкнула дверь, и она открылась. Майкл пожал плечами.
– Видимо, тот, кто был здесь последним, забыл запереть. Ничего страшного. Тут никто не бывает, и внутри нет ничего особенно ценного.
* * *
Мы вошли в главную комнату. Хоть она и не была тем маленьким сокровищем, какое мне представлялось, я тут же влюбилась в нее. Слева от нас был каменный камин, на полке стояли в бутылках из-под вина огарки свечей, у их оснований растаявший воск образовал маленькие рельефные ульи. Напротив камина стоял старый диван, обитый не первоклассным мебельным ситцем, как мне представлялось, но вполне удобный, под прямым углом к нему располагались два больших кресла, из тех, в которые так и хочется плюхнуться. Третье стояло у одного из двух обращенных к морю окон слегка повернутым, чтобы лучше обозревать открывающийся вид. И какой это был вид: до самого утеса вереск, а дальше вплоть до горизонта вода. Я обратила взгляд на море. Было время необычного освещения, когда солнце еще светит, однако небо и вода почти черные, кружащиеся чайки видны белыми пятнами на фоне надвигающейся тьмы. Ветер внезапно прекратился, крики чаек тоже, и мир затих, тишина была какой-то зловещей, словно он затаил дыхание в ожидании чего-то ужасного.
Подумав, что целый час сидения с семейкой Бирна в мрачной библиотеке с красным бархатом, батальной живописью, мечами и наконечниками копий привел меня в безотрадное расположение духа, я отринула эти гнетущие мысли и повернулась лицом к комнате.
По контрасту с моим беспокойством о мире снаружи комната вызывала ощущение уюта и покоя. Справа от двери стоял придвинутый к стене грубо обработанный стол с двумя стульями по обе стороны. На столе высилась стопка книг, на спинке одного из стульев висел поношенный свитер. В глубине была маленькая открытая кухня, довольно примитивная с точки зрения обстановки: там были только ящик со льдом и двухконфорочная газовая плита, поэтому я решила, что электричества там нет. Однако вода была, на открытых полках над эмалированной раковиной с насосом стояли разные тарелки. Дверь справа вела, как я предположила, в спальню. Я огляделась вокруг.
– Брета, – позвала я. – Идите поприветствуйте нас.
На лицах мужчин появилось недоуменное выражение. Через несколько секунд Брета бочком вошла в дверь справа от камина. О таких молодых женщинах, подумала я, люди всегда говорят, что у них красивое лицо, умалчивая об избыточном весе. У нее было много хороших черт, превосходные темные волосы контрастировали с безупречно белой кожей и голубыми глазами, но в эту минуту она выглядела ужасно. У меня возникло желание отвести ее в салон красоты к моей подруге Мойре и там привести в порядок. Темные волосы Бреты были растрепаны, она вертела свесившуюся прядь вокруг пальца. В черных джинсах и мешковатой трикотажной рубашке бурого цвета она походила на бродяжку. Светлая кожа покрылась пятнами. Она страдает, внезапно поняла я, несмотря на свое равнодушное поведение, но было ли то горе из-за смерти отца или разочарование из-за того, что ее лишили наследства, оставалось только догадываться.
– Откуда вы узнали? – обвиняюще спросила Брета.
Я указала на пол:
– Черепаха. Я увидела, как из-под дивана высунулась ее коричневая головка.
– Это он, – сказала Брета, опустилась на колени и сунула руку под диван. – Его зовут Вигс.
Больше ничего она, как будто, говорить не собиралась.
– Вигс, – повторила я и пошла к кухонному столу. На нем стояла початая бутылка виски. Я открыла ее и понюхала. Запах мне очень понравился. Взяв четыре стакана, я обернулась к остальным.
– Может, нам выпить за знакомство? Тем более, дождь начинается, – добавила я, потому что в комнате внезапно потемнело.
– Стоит ли этим молодым людям пить? – сурово спросил Алекс, глядя на бутылку «Бушмилса».[5]5
«Бушмилс» (Bushmills) – сорт ирландского виски.
[Закрыть]
– Мистер Стюарт, это Ирландия, – засмеялся Майкл. – Впитываем виски с материнским молоком. Виски ведь изобретено здесь. Ирландскими монахами. Для лечебных целей, разумеется. Рецепт попал в Шотландию, и там виски превратили в бурду.
Думаю, мы с Алексом правильно сделали, что не стали спорить о сравнительных достоинствах ирландского и шотландского виски.
Через несколько секунд ветер почти горизонтально захлестал каплями дождя по окнам. Брета снова ссутулилась в одном из стоящих перед камином кресел, обитом набивной тканью с махровыми розами, и поглаживала голову черепахи. Я разлила по стаканам виски. Брета опять надулась.
Я почувствовала раздражение. Не могу передать, до чего не люблю людей, которые постоянно дуются. К счастью, Дженнифер Лучка переросла эту фазу. Собственно, не столько переросла, сколько преобразилась, когда из дома ушла Барбара, любовница ее отца. Наглая блондинка, я называю ее Мисс Совершенство из-за того, что она сама создает себе фасоны одежды, утюжит все, даже носки, бегает на дальние дистанции, никогда не подаст салата, не украшенного каким-нибудь цветком, и работает вице-президентом банка. Если на то пошло, наглых я люблю еще меньше, чем надутых. Дженнифер, видимо, тоже.
– Может, разведем огонь? – воскликнул Майкл. Заглянул в дровяной ящик, пожал плечами и направился к двери. – Сейчас вернусь.
Я стояла возле окна, глядя в туман. Сквозь него было видно всего на несколько футов, и Майкл скрылся почти сразу же. Дождь барабанил по крыше, разбивался об оконные стекла. Вдали послышался громкий крик, возможно, чайки или убегавшего от дождя животного, этот звук снова вызвал у меня раздражение.
Пробыв под открытым небом дольше, чем мне представлялось необходимым, Майкл, вымокший до нитки и очень грязный, вернулся с охапкой темных штуковин, формой и размером напоминавших кирпичи.
– Торф, – сказал он, заметив выражение моего лица. – Вам потребуется завести еще, мистер Стюарт. Мне пришлось ползать на четвереньках, доставая последние из-под дома. Огонь у нас будет.
Через несколько минут торф затлел, и Майкл встал спиной к камину, чтобы обсушиться. Торф, решила я, это и есть знаменитые ирландские брикеты.
– Да, совсем забыл, – неожиданно сказал Майкл, доставая из кармана рубашки размокший листок бумаги. – Мое указание. Я ничего не сказал остальным, потому что они не сказали бы о своих. Может быть, у них это пройдет, – добавил он. – Мистер Бирн жестоко отчитал их на этом видео. Испортил им настроение. В общем, здесь написано вот что: «Яростная волна».
– «Я морская зыбь. Яростная волна», – сказала я, очень сомневаясь, что у членов семьи это пройдет. Они как будто слишком уж расстроились. – Совершенно непонятно. Кстати, о непонятном. Кто такой Падриг Гилхули?
В комнате воцарилась полная тишина. Рука Бреты замерла на голове черепахи.
– Никто, – ответил Майкл. – Итак, мое указание связано с двумя другими. Как по-вашему? Это означает что-то?
– Искусная смена темы.
– Не знаю, – сказал Алекс, тоже достав свой конверт. – Мое связано с одним.
– Конечно, означает, – сказала я, оставив попытку разузнать что-то о Гилхули. – Указания размещены в определенном порядке. Эмин Бирн, судя по его высказываниям на видео, бывал иногда очень проницательным и нелицеприятным в оценке характеров. – Я замялась перед тем, как продолжать, осознав, что он дал оценку и характеру Бреты. Однако Брета как будто не обращала на это внимания и лишь продолжала мерно поглаживать голову черепахи. – Зная вас обоих, он решил, что первым раскроет свое указание Алекс, а вслед за ним Майкл.
– Но что это означает? – спросил Майкл.
Мы – я имею в виду нас троих, Брета продолжала сидеть с отсутствующим видом – размышляли несколько минут, что это может означать. Рядом с горящим камином, при стуке дождя, с бутылкой виски было приятно так бессмысленно развлекаться, пытаясь понять, что все это значит: вести игру в двадцать вопросов с человеком, который знал ответ, но покинул этот мир.
Особенно воодушевился Майкл.
– Может, указания ведут к затонувшему неподалеку от берега судну с золотыми слитками, – предположил он.
– Возможно, – согласился Алекс.
– Но и морская зыбь, и яростная волна – это поверхность, а не глубь океана. Вряд ли следует воспринимать это буквально. Может быть, это анаграмма, какой-то загадочный шифр.
Брета громко вздохнула.
– Это стихотворение, – сказала она, взглянув на нас так, словно мы были неразумными существами, несколькими ступенями ниже ее любимого животного, которое она все еще держала на руках.
Мы взглянули на нее.
– Продолжай, Брет, – раздраженно сказал Майкл. – Нельзя же только сказать: «Это стихотворение» – и остановиться. Какое стихотворение? Что там дальше?
Брета промолчала. У меня возникло желание потрясти ее так, чтобы глаза на лоб вылезли, но я решила не проявлять по этому поводу никаких эмоций. Алекс получил свой замечательный маленький коттедж. Я сказала ему, что он исполнил свою роль, сообщив остальным свое указание, и теперь ему нужно отдыхать, забыв об этой неприятной семейке.
– Песнь Авархина, – сказала наконец Брета.
– Что? – хором спросила мы.
– Песнь Авархина. Произносится Авархин, пишется A-m-a-i-r-g-e-n, иногда A-m-h-a-i-r-g-h-i-n. Оно очень древнее. Считается, что Авархин был филе, то есть поэтом милезийцев, первым кельтом, ступившим на ирландскую землю. Говорят, он читал нараспев это стихотворение, сойдя с корабля на ирландскую землю. Все это, разумеется, чушь.
– Кто такие милезийцы?
– Ничего не знаете? – ответила Брета.
Черт, подумала я, противная молодая особа.
И решила сказать Робу, что ему повезло иметь такую дочь, как Дженнифер, ненамного младше Бреты, хоть иногда он и находит ее трудной.
– Если хотите знать, – сказала Брета, – стихотворение из книги «Лебор Габала».
«Лебор Габала».[6]6
«Лебор Габала» (Leabhar Gabhála Eireann) – «Книга захватов Ирландии», рукопись XII века, повествующая о мифологической истории Ирландии.
[Закрыть] Это говорило не больше, чем ответ на вопрос относительно Падрига Гилхули. Я напомнила себе, что очень довольна, что у меня никогда не было детей. Будучи, как многие из моих подруг, большинство которых, как и я, заняты бизнесом, не слишком твердой в этом вопросе, я довольна, что время от времени получаю возможность прояснять свои мысли по этому поводу.
– Ну, раз ты такая умная, – сказал Майкл – судя по тону, он был так же раздражен, как и я, – какая строка следует дальше?
– Рев моря, – самодовольно ответила Брета.
– Это наверняка имеет какое-то отношение к воде, – сказал Майкл.
– Следующая строка об олене, – язвительно сказала Брета. По крайней мере, она не молчала.
– Но мы не знаем, использовал ли Эмин все стихотворение, так ведь? – сказал Алекс. – Для этого нужно увидеть другие указания.
– У Бреты есть указание. Мистер Маккафферти – или это был мистер Макглинн? – положил его в сейф в кабинете твоего отца, – сказал Майкл. Брета сохраняла скучающий вид.