Текст книги "Месть моаи"

Автор книги: Лин Гамильтон

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 16 страниц)

Появился еще один слайд. Я прижала рукой уголок левого глаза, чтобы лучше рассмотреть, но это мало помогло. Я понятия не имела, на что я смотрела. Это была серия знаков, вырезанных на чем-то, больше всего похожем на кусок дерева.

– Это фотография большой плиты Сантьяго, находящейся на данный момент в Национальном музее естественной истории. На ней, конечно же, изображена система письменности, которую мы называем ронгоронго.

Пока Джаспер говорил, появился следующий слайд: «Ронгоронго, хотя и является выдающимся достижением, не имеющим известных предшественников нигде в Полинезии, был, по существу, кратковременным явлением, начавшимся вскоре после завоевания острова Испанией и закончившимся в 1864 году, когда люди, называемые маори ронгоронго, были либо увезены в рабство, либо погибли от оспы. Вместе с ними знание о том, как читать на ронгоронго, было утеряно. – Гордон Фэйеруэтер».

– Он собирается попытаться рассказать нам что-то новое? – спросил Коннелли.

– И Гордон Фэйеруэтер, и Рори Карлайл, чьи взгляды я попытался представить вам в интересах всестороннего обсуждения проблемы, сегодня здесь с нами, – произнес Робинсон.

Что-то похожее на звук, издаваемый маленьким животным, которого душат, раздалось со стороны Гордона.

– Фэйеруэтер, – повторил Робинсон, – приводит три довода. Первый – не существует никакого предшественника ронгоронго в Полинезии. В этом он совершенно прав, и я попрошу вас запомнить сей факт.

– И почему мне кажется, что твои слова сейчас собираются переврать в нечто неузнаваемое? – философски заметил Рори.

– Ко второму его доказательству я еще вернусь, но третье в том, что способность читать на ронгоронго исчезла со смертью последнего маори ронгоронго, тоже верно. Безусловно, не было никого в первой половине двадцатого столетия, кто мог бы читать на этом языке. Если продолжать обсуждать интересную точку зрения доктора Фэйеруэтера…

– Интересную? – фыркнул Фэйеруэтер. – Вот как ты это называешь?

– Гордон, – предостерегающе произнесла Мойра.

– Именно во втором доказательстве Фэйеруэтера я сегодня особенно заинтересован, и в том, что ронгоронго датируется присоединением этого острова испанцами в 1770 году. Я понимаю, что повторяю то, что многие из вас и так уже знают, но я хочу удостовериться, что все понимают это, потому что это и есть ключ к тому, что я покажу вам позже. Согласно этой теории жители Рапа-Нуи наблюдали, как испанцы в их имперском величии захватили остров и впоследствии заставили их подписать документ, который засвидетельствовал факт присоединения. Старейшины Рапа-Нуи ставят какие-то метки на документ, картинки, которые они знали, например, птицу, а испанцы уехали, чтобы больше не вернуться. Этот документ сохранился.

Тогда, как гласит история, народ Рапа-Нуи, понимая, что испанцы написали, представляло собой устную речь, придумал свою собственную систему письменности, ту, что сейчас мы знаем как ронгоронго. Если это правда, то это выдающееся достижение – создать систему письменности с нуля, – по сравнению с тем путем, по которому развивается большинство систем письменности – в течение столетий.

– Что он имеет в виду «если это правда»? – возмутился Коннелли.

– У меня такое чувство, что мы это сейчас выясним, – прошептал Рори.

– Мой вопрос для всех вас, и особенно для доктора Фэйеруэтера, звучит так: что если ронгоронго намного, намного старше, что если его корни можно найти в другом месте? Мы все уже знаем, что этот язык не пришел из Полинезии. Можно ли будет более древнюю форму ронгоронго квалифицировать как доказательство переноса культуры, доктор Фэйеруэтер?

Робинсон сделал драматическую паузу. Я посмотрела на Рори и Гордона, потом на Сета. Все трое, будто связанные вместе нитью, медленно наклонились вперед на своих местах.

Через несколько секунд, в продолжение которых можно было услышать, как падает та булавка из поговорки, на экране появился слайд. Изображение было относительно темным, что мне показалось просто облегчением, поскольку теперь голова у меня раскалывалась, а перед глазами прыгали странные огоньки. Однако было очевидно, что я никуда не уйду, пока не узнаю, что хотел сказать Робинсон. Фотография на слайде была сделана явно не на острове, но я не знала, где именно. Это было пустынное место, пожалуй, оно даже напоминало лунный пейзаж, без единой травинки, только песок и камни. Тем не менее оно было очень красиво. Фотографию, должно быть, сделали или на рассвете, или на закате, потому что горы на заднем плане были окрашены в розовый оттенок, как и песок.

– Некоторые из вас знают, что какое-то время я успешно работал в Северном Чили, – сказал Робинсон с самодовольным смешком. – И именно в Северном Чили я нашел нечто, что вас всех заинтересует. Перед вами Valle de le Muerte, Долина Смерти, другими словами, в пустыне Атамака Северного Чили на границе с Боливией. Долина была обнаружена недалеко от Сан Педро де Атамака священником по имени падре Густаво Ле Пайге. Теперь это одно из излюбленных мест для туристов. Оно известно своими соляными равнинами, местами обитания фламинго, самыми высокими в мире гейзерами, бьющими на четырнадцать тысяч футов.

– Фламинго? Он когда-нибудь дойдет до сути дела? – поднял бровь Альберт. – Я тут нашел просто восхитительное вино из области Майпо, и оно ждет меня в моем номере.

Бренда Баттерз, сидевшая в ряду перед нами, обернулась и сверкнула глазами. Я посочувствовала Альберту. Я была уверена, что у Мойры в номере целая бутылка болеутоляющего, и мне тоже захотелось пригубить ее.

– Вы приносите вино, а я достану колу, – со смешком сказал Льюис, игнорируя убийственный взгляд Бренды.

– Это место интересно и по другой причине, а именно – возможно, это самое сухое место на планете. Поэтому мы смогли обнаружить там древние предметы, которые в другом климате уже давно бы разложились. Так вот, именно здесь мы нашли, например, чрезвычайно хорошо сохранившиеся мумии и древнее селение племени пуэбло, Альдеа де Тулор, датируемое примерно 800 годом до нашей эры. Другими словами, этот регион – колыбель очень древней культуры.

Всего в паре миль от Долины Смерти существует спуск в похожий каньон. И именно там я обнаружил то, что перепишет историю Рапа-Нуи, – он драматично замолчал. Наступила тишина. Было такое впечатление, что все в зале затаили дыхание. Прошло несколько секунд.

Новый слайд появился на экране. Это было похоже на сумку из грубой ткани, набитую до состояния круглого мяча, с довольно маленькой высушенной головой, торчащей из нее сверху.

– Фуу! – скривилась Ивонна. – Что это такое?!

– Некоторые из вас узнают в этом свертке мумию, – пояснил Джаспер. – Она была найдена в гробнице, которую я откопал в каньоне. Обратите, пожалуйста, внимание на предмет рядом со свертком. Я покажу вам его увеличенное изображение.

Появился следующий слайд. Для меня он выглядел как любительская фотография, такая же, как те, что я снимала своим новым фотоаппаратом, только я надеялась, что у меня лучше получилось. Двое людей стояли на фоне того же самого пустынного ландшафта, который мы видели минутой ранее.

– Вы, возможно, узнаете двух людей на фотографии. Справа стоит Эдвина Расмуссен, моя глубокоуважаемая коллега, а слева, конечно же, я.

Оба улыбались, а Джаспер что-то держал в руке.

– Наверное, вам не терпится узнать, что же я держу, – произнес он.

– Скажите нам, – раздались голоса.

Джаспер сделал паузу для вящего эффекта. Внимание всех, находящихся в зале, было устремлено к нему.

– Следующий слайд, пожалуйста, – сказал он, и на экране появилось приближенное изображение его рук, держащих что-то, что выглядело как кусок дерева с каким-то высеченным на нем рисунком. Мне снова пришлось прижать пальцем уголок левого глаза, чтобы рассмотреть все. Я по-прежнему не знала, что это было, но напоминало оно плиту Сантьяго, которую только что показывал Робинсон. Другими словами, это должно было изображать ронгоронго.

– На случай, если вам еще не понятно, – продолжил Робинсон, – это было найдено около Сан-Педро де Атакама в Северном Чили, как я только что сказал, в могиле, датируемой 200 годом от Рождества Христова, почти на пятнадцать сотен лет раньше, чем, как предполагается, ронгоронго был изобретен на Рапа-Нуи. Этот кусочек сохранился благодаря исключительно сухому климату.

Он сделал эффектную паузу.

– Неизбежный вывод таков: ронгоронго возник на континенте и был завезен на Рапа-Нуи. И никак по-другому.

Зал взорвался аплодисментами.

Включился свет, и по глазам резанула боль. Два человека из выступавших на разогреве выкатили на сцену стеклянный ящик на тележке. Тут же защелкали вспышки, и вскоре все зрители были на ногах, ритмично хлопая. В этот момент я бы предпочла слышать адский вой, а не этот шум. Ронгоронго мог и подождать. Я встала, протиснулась мимо всех, кто находился между мной и проходом, а затем пулей вылетела за дверь. Я смогла добраться до куста гибискуса, прежде чем меня вырвало. Пошатываясь, добрела до своего номера, заползла в постель и натянула одеяло на голову, чтобы свет перестал пульсировать.

– Мигрень, – вынес вердикт чилийский доктор примерно через час, по-английски – для Мойры.

Это было некоторым облегчением. Я-то полагала, что у меня удар и что я умру, и это не казалось такой уж плохой идеей.

– С вами уже подобное было?

– Нет, – пробормотала я.

– Мне говорили, что это очень неприятно, – произнес он.

Я могла и сама ему об этом сказать. У меня никогда голова ТАК не раскалывалась. Мне хотелось, чтобы они выключили свет и ушли, чтобы я могла спокойно умереть.

– К сожалению, если приступ был однажды, вероятность того, что он повторится, очень велика, – сообщил он.

Если бы я могла сесть, чтобы меня не вырвало, я бы выцарапала ему глаза. Увы, я не могла пошевелиться.

– Возможно, сейчас эти детали ей знать не нужно, – сказала Мойра, благослови ее, Боже.

– Я дам ей кое-что от боли, – произнес доктор, будто меня здесь не было.

«Я уже пыталась принять болеутоляющее, ты, придурок. Она все не проходит».

– Я понимаю, что сегодня у нее были очень неприятные переживания и это могло явиться причиной всего, – сказал он.

Нет, без шуток! Этот тип – просто гений. Я решила, что, прежде чем присоединюсь к Дэйву Мэддоксу в преисподней, я должна спросить Мойру о том, что сказали Сет, Рори и Гордон о разгадке тайны ронгоронго, если это на самом деле так, и попросить передать Робу, что я люблю его или что-нибудь такое же трогательное. Но через несколько секунд мне всадили иглу, и я снова выключилась, и снова были сны о лошадях. В этот раз именно я лежала на куче земли, известной теперь как «гробница Тепано». Во внутреннем дворе был Фелипе Тепано и говорил всем, кто слышал, что кто-то другой умрет на этом самом месте. Я-то знала, что буду кем-то другим, потому что не сомневалась, что меня лягнула в голову лошадь. Я попыталась позвать кого-нибудь на помощь, но не могла произнести ни звука. Единственной, кто меня заметил, была Кассандра, которая не только подошла, но и подняла меня и стала трясти:

– Я прокляла тебя, – шипела она. – Ты оскорбила меня. Я прокляла тебя точно так же, как и Дэйва. У меня есть сила. Мой аку-аку очень силен.

Но потом неожиданно на помощь мне явился Роб и конные полицейские.

«Я этот сон уже видела», – подумала я.

– Это только мигрень. С тобой все будет хорошо, – успокоил меня Роб. – Вспомни, что я говорил тебе о лошадях.

Я пообещала ему, что на этот раз обязательно вспомню, несмотря ни на что. Когда он отъезжал на своей лошади влево, бросил через плечо:

– Кстати, ты еще кое-что упустила.

Когда я очнулась, в комнате было темно, и Мойра тихонько сопела. Я огляделась вокруг. Из-под шторы виднелась узкая полоска света, но я смогла смотреть на нее, не морщась от боли. Более того, боль в голове утихла, и мне удалось сесть, очень осторожно, и меня не вырвало. Очевидно, худшее было позади. Я потихоньку легла, испытывая более дружелюбные чувства к доктору и обдумывая свой сон. На этот раз я могла вспомнить его очень точно. Проблема была в том, что я не помнила, что же такого Роб рассказывал мне о лошадях. И тут меня осенило! Роб говорил, что лошади всегда пробегут мимо тебя. «Даже если ты будешь лежать без сознания, – сказал он, – они не затопчут тебя». Если Роб был прав, да у меня и не было причины в этом сомневаться, тогда что же произошло с Дэйвом Мэддоксом? И что же такое я упустила.

* * *

И вот снова я пыталась прокрасться вон из комнаты, стараясь не разбудить Мойру. Теперь я взяла с собой свой новенький фотоаппарат. В этот раз небо было мягкого серо-розового цвета, а вдалеке виднелись зловещие темные тучи. Была вероятность того, что днем разразится гроза, что сделало осуществление моего намерения еще более неотложным.

Я направилась прямо к «гробнице Тепано», вокруг которой болталась на ветру жалкая полоска желтой полиэтиленовой ленты. Никто даже не попытался прикрыть место смерти, чтобы защитить от ветра и, по всей видимости, надвигающегося ливня. На земле виднелось множество отпечатков. Я поняла, почему карабинеры пришли к своему заключению. Сфотографировала этот участок и еще калитку, которую я обнаружила незапертой, затем прошла вдоль забора, пока он не кончился, упершись с одной стороны – в море, с другой – в каменистый склон.

Когда я закончила осмотр, то с испугом обнаружила, что за мной со стороны террасы наблюдает полицейский Пабло Фуэнтэс.

– Иногда это не самая хорошая идея – возвращаться на место, где вы испытали нечто неприятное, сеньора, – приветствовал он, подходя ко мне.

– А иногда совсем наоборот, – ответила я.

– В каком смысле? – удивился он.

– Его убила не лошадь, – пояснила я.

– Почему вы так считаете, сеньора?

– Мой супруг – член Королевской канадской конной полиции, – сказала я.

– О, конный полицейский! – воскликнул он. – Великолепно.

– Он говорил мне, что лошади обегут вокруг вас, даже если вы будете лежать на земле без сознания.

– Я не конный полицейский и ничего не знаю о лошадях, но раз он так говорит, значит, так оно и есть.

Я не могла с уверенностью сказать, разыгрывал он меня или нет.

– А есть ли у вас еще какие-нибудь доказательства, кроме слов вашего полицейского? – поинтересовался он.

Вот теперь я поняла, что он подыгрывал мне.

– А вы видите хоть одну лошадиную лепешку по эту сторону забора? – парировала я.

Фуэнтэс, казалось, веселился, но, по крайней мере, он осмотрелся вокруг, прежде чем произнес:

– Нет.

– На острове много лошадиного помета: на Рано Рараку, на дороге в Оронго и даже на главной улице Ханга Роа. И этого добра полно там, – я указала на землю за забором, – но за все три дня я ни разу не видела ни одной лошадиной лепешки на территории отеля.

– Но лошади просто находятся за забором, сеньора, – он выглядел так, будто едва сдерживал смех.

– Конечно, – согласилась я. – Так как же лошадь попала на территорию отеля?

– Наверное, перепрыгнула забор, – предположил он.

– Хорошо, – кивнула я. – Покажите мне, где. Покажите мне место, где есть отпечатки копыт по обе стороны забора.

Он был достаточно заинтересован тем, что я сказала, чтобы пройти вдоль забора так же, как это сделала я.

– Где вы нашли ботинок Мэддокса? – спросила я. – На этой стороне или за забором?

– На этой, – ответил он.

– Так что здесь произошло? Мэддокс потерял свой ботинок, взбираясь на забор, чтобы сесть на лошадь по другую сторону, потом выехал на дорогу, дальше по ней, вдоль дорожки к отелю, через фойе и по террасе?

Фуэнтэс начинал раздражаться.

– То, что здесь произошло, было несчастным случаем, – сказал он.

– Я так не думаю, – возразила я. Я прошла сквозь ворота, осторожно, стараясь не наступать на отпечатки копыт, и подошла к краю скалы. Осторожно выглянула за край – не люблю высоты. – Там внизу мертвая лошадь, – сказала я через пару секунд.

– Серьезно? – Фуэнтэс так же осторожно, как и я, прошел в ворота и присоединился ко мне на краю скалы. Лошадь лежала на боку на скалах. Время от времени ее накрывала волна. Бедное создание, совершенно очевидно, было мертво.

– Полагаю, это та самая лошадь, – заключил он. – Ну, вот, вы нечаянно опровергли свою гипотезу.

– Не думаю, – покачала я головой. – А как лошадь попала туда, а Мэддокс остался тут? Только, пожалуйста, не говорите мне, что лошади стало так плохо после того, как она затоптала Мэддокса, что она бросилась с утеса.

– Сеньора, – с обидой в голосе сказал он. – Очень жаль, что с лошадью так получилось. Думаю, мне придется послать кого-нибудь вниз посмотреть. Кажется, вы намекаете на то, что сеньор Мэддокс был убит. Я с вами не согласен. На Рапа-Нуи об убийствах почти не слышно. Единственное убийство на памяти местных, это когда некоторое время назад муж убил свою жену.

– Я рада слышать, что убийцы тут не шастают направо и налево, но люди, о которых мы здесь говорим, не с Рапа-Нуи, – возразила я.

– Насколько мне известно, туристы здесь тоже не убивают постоянно друг друга, – насупился он. – Однако, чтобы вы не думали, что я халатно отношусь к своим обязанностям, скажу, что я вызвал патологоанатома из Сантьяго. Доктора, что обследовали жертву и высказывались по этому поводу, разошлись во мнениях. Так что я попросил эксперта во всем этом разобраться. К сожалению, патологоанатом не попадает на сегодняшний рейс. Он прилетит завтра.

– Что вы хотите сказать «разделились во мнениях»? – не поняла я. – Одно из их мнений совпадает с моим?

– Нет, сеньора, – ответил он. – Один из них думает, что сеньор Мэддокс, возможно, ударился головой о камень.

– О который это? – подняла я бровь.

– О тот, на котором лежала его голова. Возможно, вы не заметили, что на острове полно камней, – он становился немного раздражительным.

– В его крови обнаружили алкоголь и барбитураты. Достаточно много, чтобы мы смогли определить это даже здесь, – сообщил он.

– Достаточно, чтобы убить его? – спросила я.

– Возможно, не настолько, – признал он. – Но, вероятно, достаточно, чтобы у него помутился рассудок и он попытался прокатиться на лошади.

– Все разъедутся не сегодня-завтра, – вздохнула я, – до того как появиться патологоанатом.

– Не сегодня, сеньора. Сегодня прилетает самолет из Сантьяго, но обратного рейса нет. Самолет сегодня летит дальше на Таити. Он не вернется до завтрашнего дня.

– Так что, никто с конгресса не летит на Таити?

Фуэнтэс достал из кармана небольшую записную книжку:

– Двое из ваших, сеньора Сьюзан Скейс и сеньор Сет Коннелли. Я приехал пораньше сегодня, чтобы взять у них показания до отъезда.

– Может, вам следует забрать у них паспорта, пока патологоанатом не приедет?

– Я что-то не могу придумать, как я буду объяснять начальству в Вальпараисо, почему я изъял паспорта у двух иностранцев на основании лошадиного помета.

Кажется, он дело говорил.

– А что там еще внизу? – поинтересовалась я. – Кажется, тропинка ведет вниз к воде, на соседний участок, на другой стороне бухты.

– Ана Каи Тангата, – сказал он. – Ана означает «пещера» на рапануйском языке. Название переводится как «Пещера Поедания». Существуют две возможные интерпретации названия. Один вариант гласит, что это то место, где собирались мужчины Рапа, чтобы развлечься. Второй вариант…

– Я знаю, что это за второй вариант, – перебила я. – Видимо, они жутко голодали. Их дети умирали от голода. Возможно, в отчаянном положении люди совершали немыслимое.

– Возможно, – кивнул он. – Вам следует пойти и посмотреть пещеру. Сам я не хожу осматривать достопримечательности, но я знаю, что там есть наскальные изображения птиц.

Фуэнтэс помахал на прощание и отправился назад к гостинице. У меня был соблазн отправиться следом. Я поняла, что хочу есть, что, учитывая состояние моего организма вчера, было хорошим знаком. Я слышала, как в обеденном зале звенела посуда, но, поскольку было еще довольно рано, я не знала, смогу ли я убедить персонал приготовить мне завтрак.

Вместо этого я отправилась по тропинке вдоль края утеса, пока не вышла на каменистую тропку, ведущую вниз к морю. Дорожка оказалась не из легких, но и непреодолимой не была, если смотреть, куда наступаешь. Вскоре я была у воды, а волны с грохотом разбивались о камни всего в нескольких футах от меня. Сделав несколько больших шагов, я оказалась в пещере. Часть верхнего свода пещеры была, как и сказал Фуэнтэс, разрисована. Можно было разглядеть птиц в синих, красных и белых тонах. Рисунки были довольно высоко, поэтому потребовались бы какие-нибудь деревянные подмостки, полагаю, если деревья тогда еще были, или куча камней, если нет. Фуэнтэс был прав в одном: что здесь никогда не кончится, так это камни.

Я посидела какое-то время, размышляя и о пещере, и о своем разговоре с Фуэнтэсом. Если в Ана Каи Тангата и обитали злые духи жертв или самих каннибалов, которые подразумевались в названии пещеры, я не ощущала их. Опасность, казалось, была более неотвратимой. Я чувствовала себя в ловушке, в какой-то паутине зла, какое бы оно там ни было, на этом острове, куда прилетают самолеты всего несколько раз в неделю, а некоторые из них летят еще дальше, куда я не собиралась ехать. Интересно, каково это – жить на острове, так далеко от всех остальных? Все, что нужно или хочется, от большинства продуктов до самых элементарных запчастей к машине или роскошного пианино, нужно было привозить, преодолевая огромные расстояния.

Все, что я могла увидеть через вход в пещеру, это воду, серость небес и серость воды, встречающиеся у горизонта, что казалось, было очень далеко. Я знала, что как только я выйду из пещеры, горизонт покажется бесконечным. Пабло Фуэнтэс не поверил мне. Я даже не была уверена, что Мойра поверит. Они называли это Те-Пито-Те-Хенуа – «пуп земли». Каким бы поразительным ни был остров, в этот момент я мало что могла сказать о том, как себя ощущаешь, находясь в центре мира.

С такими невеселыми мыслями я осторожно направилась по камням к мертвой лошади. Мне стало интересно, изменит ли Фуэнтэс свое мнение насчет паспортов иностранцев, когда увидит, что бедную лошадь убили выстрелом в голову?