Текст книги "Все тайны Третьего Рейха"

Автор книги: Лин фон Паль

сообщить о нарушении

Текущая страница: 23 (всего у книги 29 страниц)

…Мое дело было – отправить в Палестину как можно больший контингент евреев. Меня интересовала любая возможность эмиграции за океан. Но все это только теоретически. Я ведь мог только разъяснять в моих донесениях, что можно сделать, что желательно. Но добиться политического решения было очень трудно, это же значило – отказаться от методов „Штурмовика“. Наверное, эта концепция устраивала кого-то в качестве пропаганды. Но ни на шаг, ни на шаг не приближала к решению».

Итак, после изучения «палестинского вопроса» и поездки в Палестину Эйхман понял, что ничего из этого не получится. А после Хрустальной ночистало ясно, что с решением еврейского вопроса тянуть и вовсе нельзя. Но все попытки СД хоть как-то ситуацию разрулить оканчивались ничем. Потом началась Вторая мировая война, это ситуацию только ухудшило. В голове Гейдриха родился план создать на землях Польши… «еврейский протекторат», даже место ему нашли – в Радомирском воеводстве. Но из этого тоже ничего не получилось.

Тут у высшего руководства возникла еще одна идея: переселить евреев на остров Магадаскар. Идея эта высказывалась еще Гвидо фон Листом, но в качестве теоретической. Но Эйхману, доросшему уже до начальника еврейского отдела, предстояло проверить теорию практикой. План «Мадагаскар» предполагал отобрать у французов означенный остров, переселить с него всех французов, основать базу ВМФ и затем заселить остальные земли евреями Рейха.

«Поскольку Мадагаскар будет лишь под мандатным управлением Германии, – гласил проект Радимахера, – его еврейское население не получит германского подданства. В момент перевозки у евреев будет отнято гражданство европейских стран, вместо этого они станут гражданами мандата Мадагаскар. Подобное положение не позволит им создать свое государство в Палестине, подобное Ватикану, и использовать в собственных целях символическое значение Иерусалима в глазах христианского и мусульманского общества. Кроме того, евреи останутся заложниками в руках Германии, что позволит добиться хорошего поведения в будущем их сородичей в Северной Америке.

В целях пропаганды можно использовать лозунг о щедрости Германии, дающей культурную, экономическую, административную и юридическую независимость еврейству. Нужно подчеркивать, что присущее нам, немцам, чувство ответственности не позволит нам немедленно предоставить независимое государственное существование расе, не имевшей независимости в течение тысячелетий. Для этого ей придется сдать исторический экзамен». На острове собирались ввести автономию: «…свои городские мэры, полиция, почта, железнодорожная администрация и прочие».

Средства на проект предполагалось взять из специально созданного банка, куда автоматически попадала стоимость имущества евреев в Европе. Эйхману поручили заниматься воплощением проекта на практике. Он глубоко вник в порученное дело: изучил климатические особенности острова, читал фундаментальные исследования о природе острова и его экономике… но проект забуксовал. С одной стороны, сами евреи туда ехать не желали, с другой – препоны чинили многочисленные немецкие ведомства.

«А когда план, наконец, полностью прояснился, – констатировал он, – и ни у одного из центральных ведомств не осталось пожеланий – тогда было уже поздно. Немецкие войска давно были в Париже, но до Мадагаскара нам было не добраться. Когда ушел французский флот, и Германия оккупировала не занятую до тех пор часть Франции до самого Средиземного моря, о Мадагаскаре не могло быть уже и речи. На том дело и кончилось, порушилось».

Правда, до Эйхмана так никогда и не дошло, почему евреи отказывались от Мадагаскара и почему проект всячески тормозили. Первых смущали особенности климата и то, что остров слишком мал для глобального переселения. Ведомства же тормозили проект, поскольку Гитлер никого не собирался переселять. У него уже имелся другой проект. Тут Гиммлер несколько недооценил антисемитизм фюрера.

А когда началась война с СССР, ни Гиммлер, ни Гейдрих ничего уже не могли сделать: действовать против приказа фюрера не осмелился бы никто в Рейхе.

Однажды летом 1941 года Эйхмана вызвал к себе Гейдрих. «Я явился. И он сказал мне: „Фюрер, ну, с этой эмиграцией…“ Но сначала совсем коротко: „Фюрер приказал физически уничтожить евреев“. Эту фразу он мне сказал. И вопреки своему обыкновению надолго замолчал, словно хотел проверить действие своих слов. Я это и сегодня помню. В первый момент я даже не пытался представить себе масштаб этой акции, потому что слова он тщательно подбирал. Но потом я понял, о чем идет речь, и ничего на это не сказал, потому что ничего сказать уже не мог. Потому что о таком… о таких вещах, о насильственном решении я никогда и не думал».

Не думал, очевидно, прежде и Гейдрих, он был приказом шокирован не меньше. Опыта в таких делах у него не имелось. Так что единственное, что он смог предложить, – отправить Эйхмана перенять чужой опыт. А такой человек в Рейхе был. Он патологически ненавидел евреев, зато очень любил еврейское золото. Многие считали его позором национал-социалистической партии. Ублюдка звали Одило Глобочник, он занимал пост начальника полиции города Люблина.

«И тогда он (Гейдрих) сказал мне: „Эйхман, поезжайте к Глобочнику в Люблин. Поезжайте к Глобочнику. Рейхсфюрер уже дал ему соответствующие указания. Посмотрите, как у него пошло дело. Чем он там пользуется для уничтожения евреев“, – продолжает Эйхман. – Как было приказано, я отправился в Люблин, нашел управление начальника СС и полиции Глобочника, явился к группенфюреру и сказал ему, что меня прислал Гейдрих, потому что фюрер отдал приказ о физическом уничтожении евреев. Глобочник вызвал тогда некоего штурмбаннфюрера Хёфле, наверное, из своего штаба.

Мы поехали из Люблина, я теперь не помню, как это место называется, я их путаю, я не могу точно сказать, это была Треблинка или что-то другое. Там лесистая местность, редкий такой лес, и через него грунтовая дорога, польская дорога. И справа от дороги был дом, обычное такое строение, в каком живут люди, которые там работают. Нас приветствовал капитан, обыкновенный полицейский офицер. Там были еще рабочие, несколько человек. А капитан был без мундира, что меня крайне удивило, он был с закатанными рукавами, он, наверное, вместе с ними работал. Они там строили деревянные домики, два или три. Размеры – может быть, с дачный дом, комнаты на две-три.

Хёфле велел полицейскому капитану объяснить мне, что они строят. И тот начал. Это был человек с таким, знаете… таким хриплым голосом. Может быть, он пил. Говорил на каком-то диалекте, наверное, как на юго-западе Германии, и стал мне рассказывать, что все швы он уже уплотнил, потому что здесь будет работать мотор от русской подводной лодки, и выхлопные газы мотора подведут сюда и будут травить ими евреев».

Вернувшись из командировки, Эйхман доложил об увиденном Гейдриху, тот промолчал, и несколько месяцев руководителя еврейского отдела не беспокоили. Но осенью с аналогичным заданием его послал уже Мюллер, теперь – в Хелмно.

«Вот что я там увидел: помещение, если я верно помню, раз в пять больше того, где мы находимся; там внутри были евреи. Они должны были раздеться, и тогда к дверям подъехала закрытая грузовая машина, фургон. Подъехала совсем вплотную. И голые евреи должны были переходить в кузов. Потом их там заперли, и машина уехала…Я поехал вслед за той машиной – и увидел самое ужасное из всего, что видел в жизни до этого. Фургон подъехал к длинной яме. Кузов открыли, и оттуда выбрасывали трупы. Словно живых, они еще гнулись. Швыряли в яму. Вижу перед собой, как какой-то человек в гражданском клещами вытаскивал зубы. В Берлине я доложил группенфюреру Мюллеру. Сказал ему то же, что говорю сейчас. Я сказал ему: это ужасающе, это преисподняя. Не могу. Это… Я не могу так! – сказал я ему. Меня посылали в такие места: эти два, потом Освенцим, а потом меня послали в Треблинку. И в Минск тоже. Минск, Освенцим, Треблинка, Минск, Освенцим, Треблинка, Минск…»

Увиденное в Минске едва не свело Эйхмана с ума: «Когда я пришел, то видел только, как молодые солдаты, я думаю, у них были череп и кости на петлицах, стреляли в яму, размер которой был, скажем, в четыре-пять раз больше этой комнаты. Может быть, даже гораздо больше, в шесть или семь раз. Я… я там… что бы я ни сказал… ведь я только увидел, я даже не думал, я такого не ждал. И я увидел, больше ничего! Стреляли сверху вниз, еще я увидел женщину с руками за спиной, и у меня подкосились ноги, мне стало плохо!

…Я ушел оттуда к машине, сел и уехал. Поехал во Львов. Я теперь припоминаю – у меня не было приказа ехать во Львов. Кое-как добираюсь до Львова, прихожу к начальнику гестапо и говорю ему: „Это же ужасно, что там делается, – говорю я. – Ведь там из молодых людей воспитывают садистов!“ Я и Мюллеру сказал точно то же самое. И Гюнтеру тоже сказал. Я это говорил каждому. Всем говорил. И тому фюреру СС во Львове я сказал: „Как же можно вот так просто палить в женщину и детей? Как это возможно? – сказал я. – Ведь нельзя же… Люди либо сойдут с ума, либо станут садистами, наши собственные люди“. А он мне говорит: „Здесь поступают точно так же, тоже стреляют. Хотите посмотреть?“ Я говорю: „Нет, я ничего не хочу смотреть“. А он говорит: „Мы все равно поедем мимо“. Там была тоже яма, но уже закопанная, а из нее кровь, словно… как это сказать? Кровь оттуда текла. Я такого никогда не видел. Сыт по горло таким заданием!

Я поехал в Берлин и доложил группенфюреру Мюллеру. Ему я сказал: „Это не решение еврейского вопроса. Вдобавок мы воспитываем из наших людей садистов. И нечего нам удивляться, не надо удивляться, если это будут сплошь преступники, одни преступники“. Я еще помню, как Мюллер посмотрел на меня, и выражение его лица говорило: „Эйхман, ты прав; это не решение“. Но он, конечно, тоже ничего не мог сделать. Ничего не мог Мюллер поделать, ничего, ровным счетом ничего! Кто это все приказал? Приказал, именно приказал, разумеется, шеф полиции безопасности и СД, т. е. Гейдрих. Но он должен был получить указания от рейхсфюрера СС, т. е. от Гиммлера; сам по себе он такого не мог, никогда бы не мог такое сделать. А Гиммлер должен был иметь категорическое указание от Гитлера; если бы Гитлер не распорядился – его бы за такое на фронт куда-нибудь, под бомбы и снаряды…»

Эйхман совершенно не понимал: то, что он назвал воспитанием садизма, было практикой убийства в человеке всего, что его привязывает к человеческому миру. Солдаты, выполнявшие такие задания, должны были их выполнять, не чувствуя ни удовольствия, ни страдания. Это как раз было главным условием в воспитании эсэсовца – отказаться от всего, что связывает его с животным началом в человеке. За время обучения эсэсовец проходил множество испытаний. Это были как чисто физические испытания, требовавшие напряжения сил, отваги, умения быстро принимать решения, выдерживать высокие нагрузки, быть готовым ко всему опасному и неожиданному, так и моральные – связанные с принесением боли другому человеку, унижающие гордость, сюда же входило и обучение беспрекословному подчинению и воспитание верности своему фюреру.

Самое распространенное испытание мужества и выносливости бойца СС заключалось в следующем: кандидата помещали на час и более в ледяную воду, нередко на него натравливали голодных овчарок, которых он должен был задушить голыми руками, в него могли стрелять, ему предлагалось пройти между лезвиями кинжалов, ему предлагалось убить животное собственными руками так, чтобы не повредить его тела, а затем снять шкуру, не испортив глаз.

Эти обряды инициации новичков и метод их дальнейшего обучения умный, начитанный Гиммлер позаимствовал из практики иезуитов и других тайных орденов, о которых он много знал. А после тибетских экспедиций он кое-что узнал и о сугубо местной технике «вайпарита», разработанной жрецами бон по.

Техника эта, тибетская по происхождению, гласит, что для полного совершенствования духа, его закалки, придания ему «Золотого Свечения», то есть сил Огня, побеждающих Лед, нужно пройти через отвращение и воспринимать его как удовольствие. Для этого техника учит употреблять в пищу несъедобные и неприятные элементы – кровь, сперму, мочу, фекалии, слюну и т. п. Затем, на другом этапе, человек приучается без отвращения, а наоборот, с пониманием и ощущением приятного, созерцать зловещие картины – смерть, ранения, физиологические проявления жизни. И затем учится воспринимать то, что приносит боль, как наслаждение.

Конечным результатом такого процесса обучения должно было стать полное совершенство, а это совершенство считается по тибетским понятиям магической основой бессмертия. Эйхман к элите СС никак не принадлежал. Он до призвания в СД занимался наклеиванием ярлыков, то есть канцелярской рутиной. Вряд ли он проходил и соответствующее обучение, как настоящие воины СС. Последние после обучения должны были сохранять спокойствие духа в любой обстановке – не гневаться, не кричать, не плакать, не бояться, не испытывать отвращения. Гиммлер мечтал создать нового человека. В отличие от Гитлера, он его и на самом деле создал.

Эксперименты Гиммлера

Детище Гиммлера именовалось СС ВТ. Военные части СС, которые не подчинялись армейскому командованию. Совершенно особые части СС. В отличие от армейской подготовки, где основной упор делался на обычную казарменную муштру, новые подразделения стали обращать основное внимание на атлетическую подготовку. По сути, солдат СС ВТ должен был стать боевой машиной Рейха – неутомимым, бесстрашным и превосходно подготовленным солдатом, способным принимать самостоятельные решения. Потом методику подготовки, аналогичную СС ВТ, возьмут на вооружение такие элитные части, как, например, американские морские котики.

Как говорил один из командиров СС ВТ, основной целью нового подразделения стала подготовка «нового сознательного типа солдата, атлетичного по подготовке и способного на нечеловеческую выносливость». Поэтому во время обучения курсантов не щадили.

Основной упор делался на создание малых мобильных групп, снабженных мотострелковой техникой. Солдаты СС ВТ носили камуфляжную форму, учились маскировке и впервые в немецкой армии стали проводить учения с применением живого огня, поэтому потери во время обучения считались обычным и вполне естественным итогом – выбраковкой наиболее слабых. И, несмотря на возможную гибель новобранцев, отбоя от желающих служить в СС ВТ не было.

Другое направление – карательные части – разрабатывалось в дивизии Теодора Райкера «Мертвая голова». Солдаты и офицеры этого подразделения должны были научиться не воспринимать уничтожение чужеродного населения как явление неприятное или затрагивающее их сердце. Безоговорочное подчинение командирам и безусловная исполнительность отличали этих эсэсовцев, преданных фюреру и рейсхфюреру Гиммлеру. Их готовили при необходимости выступать против носителей заразы в теле немецкого народа – евреев, людей низших рас, гомосексуалистов, преступников, коммунистов. Они полностью разделяли биологический принцип национал-социализма, что только истинно арийская раса будет править миром и что зараженных кровосмешением немцев можно уничтожать так же, как и не нордические народы. Первый опыт эти сверхчеловеки получили во время польской кампании.

На польском фронте молодые эсэсовцы гибли тысячами, они совершенно не боялись смерти, поскольку по их вере после героической гибели попадали в Валгаллу. Это было новое поколение эсэсовцев, воспитанное в ожидании войны и для войны. Это благодаря их безграничной храбрости и выносливости немцам удалось за короткое время разгромить польскую армию. Именно им пришлось заняться усмирением мирных жителей, уничтожением евреев и подавлением оппозиции. Противников ужасало даже не то, что эти молодые люди совершают, а то, как они это совершают. Лица отборных воинов оставались совершенно бесстрастными. Позволить немного расслабиться они могли только в своем кругу. Нормальных людей это, конечно, потрясало. Этим частям СС был дан приказ на физическое уничтожение огромного количества поляков, и они его выполнили. К концу кампании из аристократов в живых осталось всего около трех процентов. Евреи были частично уничтожены (тут немцы предпочитали отдать вопрос на уничтожение евреев польским антисемитам), частично помещены в гетто. Аналогичным образом поступили и с патриотами, однако вывести всех поляков оказалось невозможно, и до самого конца оккупации Польши немцам приходилось сталкиваться с партизанским движением. Партизан, само собой, уничтожали беспощадно. А после приказа Гитлера о карательных мерах по отношению к населению, который подразумевал казнь десяти человек за смерть одного немца, такие ликвидации стали делом житейским. За частями вермахта шли пять карательных бригад Райнхардта Гейдриха.

Число подразделений СС с началом войны резко возросло. В войске Гиммлера насчитывалось 38 дивизий СС, по численности эти части могли соперничать со всем вермахтом, но качество было гораздо выше: танковых – 7, мотопехотных – 6, гренадерских (пехотных) – 18, горных – 5, кавалерийских – 2 (в том числе – 2 полицейских), общей численностью (для 1944 года) 910 000 человек. Каждая дивизия, кроме номера и названия, была оснащена и собственной руной.

Руна «Зонненрад»(или «солнечное колесо») – в древнескандинавской мифологии символизировала гром, огонь и плодородие. В ваффен СС руна «Зонненрад» была эмблемой скандинавских добровольцев из 5-й танковой дивизии СС «Викинг», 11-й добровольческой панцергренадерской дивизии СС «Норланд», 27-й добровольческой панцергренадерской дивизии СС «Лангемарк» (Фламандская № 1), использовалась в символике корпуса «Шальбург» (датское формирование Аппарата СС). Это были дивизии армии «Север», отправленные на Восточный фронт, именно они должны были остановить варваров (то есть русских) на священном Востоке.

Руна «Зиг»(или руна бога Тора) символизирует власть, энергию, борьбу и смерть. Именно сдвоенная руна «Зиг» стала эмблемой СС, но встречается она не часто – только на штандарте 12-й танковой дивизии СС «Гитлерюгенд» и на личных знаках отличия. Под штандартом с руной Зиг семнадцатилетние немецкие мальчишки показали просто чудеса героизма. Отправленные в Нормандию, когда дела во Франции шли все хуже и хуже, они оказались самыми бесстрашными воинами Рейха, предпочитая смерть плену. В Фазельском котле, где немецкая армия была практически разгромлена, воины «Гитлерюгенда» смогли прорваться к своим. Их осталось всего 600 человек из целой дивизии, но они совершили невозможное.

Руна «Вольфсангель»(или волчий крюк) – символ защиты от «темных сил», оберег, дающий власть над оборотнем – вервольфом, символ свободы и независимости. В ваффен СС эту руну использовали в качестве дивизионной эмблемы во 2-й танковой дивизии СС «Дас Рейх», а в несколько измененном виде – на штандарте 34-й ваффен-гренадерской дивизии СС «Ландштурм Нидерланд».

«Опфер-руна»символизировала самопожертвование. В нацистские времена ее носили ветераны войны как знак принадлежности к «Стальному шлему», был также выпущен памятный знак с Опфер-руной в честь «Мучеников 9 ноября», когда 16 национал-социалистов погибло во время Пивного путча.

«Айф-руна»символизировала целеустремленность и энтузиазм. Одно время изображалась на петлицах адъютантов Гитлера и высших чинов из СА и СС. Такой мундир с Айф-руной в 1929 году носил Рудольф Гесс.

«Лебен-руна»символизировала жизнь. Она обозначала дату рождения и ставилась в официальных документах перед этой датой.

«Тотен-руна»символизировала смерть. Она обозначала дату смерти и ставилась в официальных документах и на могильных плитах перед этой датой.

«Тюр-руна»считалась символом непримиримости в бою, была символом бога войны Тора. Часто эту руну можно увидеть на могилах эсэсовцев вместо обычного креста. Этот знак всем членам СС татуировали под левым плечевым сгибом вместе с условным обозначением группы крови. В виде нашивки на рукаве ее носили сотрудники отдела пополнения, регистрации и обучения в Главном оперативном управлении СС, а в ваффен СС она изображена на штандарте дивизии СС «30 января» (день прихода Гитлера к власти в 1933 году).

Руна «Хайльсцайхен»символизировала успех и удачу, а поэтому изображалась среди прочих рун на именном кольце СС «Мертвая голова».

«Хагалль-руна»символизировала непоколебимую веру, а также победу духа над вечным льдом, поэтому изображена на эмблеме 6-й горнострелковой дивизии СС «Норд».

«Одаль-руна»символизировала нерушимость семьи и братство по крови. Эта руна считалась символом 7-й добровольческой горнострелковой дивизии СС «Принц Евгений», а в наши дни служит символом неонацистов.

Чистокровные арийцы, готовые умереть за своего рейхсфюрера, набирались не только в Германии. Гиммлер считал, что традиционное определение расовой принадлежности только по национальности не имеет смысла. Истинных арийцев можно найти среди людей, которые не были немцами. Он мечтал найти истинных в среде европейских народов, создать своего рода арийский Евросоюз. Конечно, этим европейским братством арийев будет руководить СС, и он, Генрих Гиммлер, великий магистр Черного Ордена, будет стоять во главе. Взоры Гиммлера были устремлены на Восток. Он мечтал отогнать недочеловеческое население восточно-европейской равнины к Уральским горам, а потом и за Урал, а на чудесным образом освободившейся территории поселить арийских крестьян, которым так не хватало земель в Германии. Это была волшебная мечта: немцы снова осядут на потерянных некогда землях и будут править туземцами (не всех требовалось гнать на восток), то есть покорным домашним скотом.

Созданные Гиммлером войска СС готовились к священной миссии расширения жизненного пространства и святому крестовому походу против сил Тьмы. К маю 1945 года большинство воинов СС погибло, так и не завоевав жизненного пространства. Некоторые части СС погибли в полном составе. Но место погибших всегда занимали новые бойцы, воспитанники многочисленных эсэсовских школ – бургов.

Система бургов возникла в 1935 году, всего было учреждено четыре «орденсбурга»: в Фогельзанге (самый первый из них), Гроссинзее, Зонтхофене, Мариенбурге. В каждом из них обучалось 500 курсантов. Интересно, что на воротах этих замков была такая надпись: «Слепое повиновение». Рассказывают, что поступившего в обучение курсанта обязательно проводили через особый обряд, имевший название «Блюттауфе», – своего рода магическое посвящение, а на самом деле – обычное кодирование, техника тогда еще неизвестная в Европе и США, но уже освоенная немецкими парапсихологами. Кодирование предполагало слепую верность партии и Рейху и выбор смерти, если перед членом СС встает опасность, что он будет допрошен или не выдержит пыток. Отбор в орденские замки был жестким, принимались только мальчики арийской внешности и с высоким интеллектом.

Кнопп показывал, какое обучение получали дети в школах Адольфа Гитлера, на примере самых элитных – Зонтхофена и Фельдафинга. Ханс Гибелер, учившийся в Зонтхофене, вспоминает: «Нам все время внушали, что мы – самые лучшие, что мы – величайшая надежда». Сами массивные постройки Зонтхофена внушали чувство, что здесь живут «избранные». Роскошное убранство жилых помещений в Бенсберге или Ораниенштайне напоминало интерьеры рыцарских замков. Особенно сильное впечатление производил Зонтхофен на новичков. Внушительный дворец больше напоминал романскую замковую церковь в стиле модерн, чем школьную постройку.

Бывший учащийся школы Адольфа Гитлера Грундман вспоминает, что, когда он первый раз увидел здания Зонтхофена, они показались ему «пугающими и давящими». Однако на следующее утро они предстали перед ним в виде «райского курорта». Многие постройки, особенно так называемый «Прекрасный двор» с его садово-парковыми элементами, действительно многим напоминали комфортабельный отель или зону отдыха. Бывший воспитанник Бауман так отозвался о своем первом дне пребывания в Зонтхофене: «Я почувствовал себя принцем». Все воспитанники элитных школ гордились тем, что они имеют возможность обучаться в столь привилегированных учебных заведениях. Однако ни одна из нацистских школ не смогла вызвать чувство столь крепкой привязанности к себе со стороны воспитанников, как это удалось «имперской школе НСДАП Фельдабинг» на озере Штарнбергер.

И сегодня, спустя 60 лет после последнего занятия бывшие «фельдафинги», как они сами себя называют, с ностальгией вспоминают о своей учебе в стенах этой школы.

Ни одно другое учебное заведение в Рейхе не могло похвастать таким обеспечением и возможностями. Лозунг «Тот, кто хочет заманить, должен предложить нечто заманчивое» в Фельдафинге был воплощен в жизнь. Воспитанники обучались игре в гольф на лучших газонах Германии. Они осваивали парусный спорт на новеньких олимпийских яхтах на Штарнбергском озере. Для занятий мотоспортом всегда стояли наготове 25 мотоциклов. Условия проживания были на самом высоком уровне. Более 40 роскошных особняков на берегу озера находились в распоряжении учащихся. Любимым тренингом в этих школах были «маскарады», то есть соревнование по смене разного вида формы на скорость. Иногда это мероприятие презрительно именовалось «маскиболом», что выражало сущность игры и отношение к ней участников. В самые кратчайшие сроки воспитанники должны были снять и надеть одну за другой все виды форменной одежды. Ганс Мюнхеберг (интернат в Потсдаме) в своем автобиографическом романе «Похвально всё, что закаляет», который основан на реальных фактах, рассказывает: «Начинали с простых заданий. Строились через пять минут в выходной форме одежды, в пальто и кепи. Затем строились через четыре минуты в полевой форме с ранцами за спиной. Затем через три минуты в спортивных костюмах. Далее следовали „шуточные варианты“: через четыре минуты строились в лыжных штанах, летней рубашке и спортивных ботинках или в свитере, спортивных трусах и полевых ботинках. За спиной свернутая плащ-палатка и зубная щетка в левой руке».

У дверей в спальное помещение стоял воспитатель с секундомером в руке и засекал, в какое время уложились его подопечные. Если они не успевали, то превращались в «отстающих». После того, как однажды во взводе Мюнхеберга все попали в разряд «отстающих», была назначена проверка личных шкафов. После «маскарада» в них царил хаос. Свободное время отменили, так как пришлось наводить порядок. Напоследок провели уборку в туалете, душевом отделении и комнате для чистки обуви.

На следующее утро история повторялась.

Воспитатель Эркенбрехер не жалел времени на поиски причин для придирок и был неистощим на придумывание различных наказаний. «Вот как. Вы все еще не хотите взяться за ум, – рычал он. – В таком случае после обеда построение для всех в зимней одежде!»

Ганс Мюнхеберг пишет: «Это происходило нестерпимо жарким летним днем 1940 года. Мы должны были сложить все наши учебники в ранцы. Затем нам приказали построиться в походной форме. Эркенбрехер лично руководил построением и маршировкой. Он выбрал для нас строевую песню „Как часто мы шагали по узкой африканской тропе“ …Эркенбрехер, однако, был недоволен. На его взгляд, пение напоминало кряхтенье. „Жалкое стадо! Шире шаг!“ Младшие воспитанники с полными ранцами не поспевали. Тогда Эркенбрехер остановил колонну. Он издевательски произнес: „Ну, что же, у вас, господа, еще много времени“. Затем он скомандовал: „Шапки снять! Наушники опустить! Шапки надеть! Ранцы снять! Держать их перед собой! Колени согнуть! Прыгать! Прыгать! Прыгать!“».

Мюнхеберг споткнулся и упал.

«Что мне оставалось делать? Я поднялся и стал подпрыгивать вместе с другими».

Мюнхеберг был на пределе своих сил.

Вдруг раздался окрик: «Эй, ты, шляпа! Шире плечи, держать ранец выше!»

Мюнхеберг попытался поднять ранец с книгами. Ничего не выходило. Ему не хватало воздуха. От жары ему стало совсем плохо. В висках стучало.

Эркенбрехер был безжалостен: «Что такое? Ты отказываешься выполнять мой приказ?»

Мюнхебергер больше не прыгал. Он стоял, покачиваясь.

Эркенбрехер продолжал орать: «Тряпка! Ты позоришь свой взвод! Убирайся отсюда!»

В этот момент Мюнхеберг повалился на раскаленный асфальт.

Подобные издевательские методы воспитания сплачивали воспитанников и провоцировали ответные акции против любителей чрезмерной муштры. Герд-Эккехард Лоренц, учившийся в то время в Потсдамском интернате, рассказывает: «Вначале все шло как обычно. Строевые упражнения. Затем раздалась уже набившая оскомину команда: „На беговую дорожку марш, марш! Быстро! Лечь! Встать! Лечь! Встать!“ Затем с ранцами на вытянутых руках мы семенили утиным шагом. Когда мы снова шли колонной, послышалась команда: „Противогазы надеть! Песню запевай!“ Стекла противогазов сразу же запотели. Мы запели. Но не строевой марш, а старую шуточную песню о канаве, которая никак не наполнится водой. Мы пропели куплет трижды. В ответ услышали: „Песню отставить! Противогазы снять! Отделение стой!“ Мы стояли, не шелохнувшись, как стена, и при этом улыбались. Воспитатель приказал нам разойтись. Он был бессилен. „Шлифовка“ закончилась. Мы победили. Это было здорово!»

Были и другие особые задания: «Те, кто прежде никогда не плавал, должны были прыгнуть в воду с трехметровой высоты. Их вытаскивали на берег лишь после того, как несчастные прыгуны пару раз успевали погрузиться и снова всплыть на поверхность… Как-то раз зимой… взвод проделал две большие проруби в толстом льду замерзшего озера. Расстояние между прорубями почти 10 метров. Задача – прыгнуть в прорубь и подо льдом доплыть до другой полыньи…»

Тео Зоммер вспоминает: «Нужно было научиться преодолевать внутренний страх. Мы прыгали в бассейн с десятиметровой высоты. На нас были ранец, стальная каска и снаряжение. Каска крепилась к голове подбородочным ремешком. Однажды она чуть не оторвала голову одному воспитаннику во время погружения в воду. Проверки на смелость проводились уже во время вступительных экзаменов. У тех, кто отказывался, шансов на поступление не было. Выгоняли из школ и воспитанников, если они проявляли трусость во время проверки».

На само образование в школах и «бургах» смотрели снисходительно. Вот пример, по Кноппу, заданий одного выпускного (!) экзамена: «…воспитанникам предлагали решать следующую математическую задачу: „Самолет на скорости 108 километров в час и на высоте 2000 метров над землей сбрасывает бомбу. Через какое время и в каком месте упадет бомба?“ На экзамене по биологии звучал вопрос: „Какие факторы заставляют специалистов по расовым вопросам связывать будущее немецкого народа с исторической судьбой северной расы?“ На „национальной политике“ спрашивали: „Какими основополагающими идеями обогатил фюрер национал-социалистическое движение, чтобы привести его к победе?“»