Текст книги "Все тайны Третьего Рейха"

Автор книги: Лин фон Паль

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 29 страниц)

Часть вторая
Действующие лица и деяния

Идеалист Адольф Гитлер

Никакого Рейха, никакого немецкого возрождения, обратившегося в немецкое поражение, не было бы без Гитлера, который аккумулировал все вышеизложенные идеи и создал собственную идеологию – идеологию немецкого национал-социализма. Философом, конечно, Гитлер был никаким. Он замечательно увлекался чужими идеями, которые становились для него такими родными, точно он сам их выносил и родил, но – увы! – он был способен только достраивать и улучшать, что уже существовало, пусть высказанное нестройно и не доведенное до полного блеска. Да и не ставил он такой цели – создавать идеи, цель была проще – использовать чужие как собственные ради будущей великой Германии. Имелись у этого молодого лидера качества, которые не могли не выдвинуть его из круга единомышленников, – Гитлер искренне верил в такое возрождение нации и ради этого был готов заплатить своей жизнью. Как на фронте он был мужественным солдатом и честно исполнял свой долг, так и после войны продолжал свою великую войну. Другие смирились с поражением, успокоились, стали возвращаться в мирную жизнь, но этот путь не был путем Гитлера. Радости мирной жизни казались ему лишенными смысла. Вот уж действительно, как говорил Некрасов, «не может сын смотреть спокойно на горе матери родной, не будет гражданин достойный к отчизне холоден душой». Он и не был холоден.

Еще до войны эта любовь к немецкой родине вела его в стены Академии изящных искусств. Юный Гитлер собирался стать художником. Но эта мечта так и осталась мечтой. Венские профессора не нашли в нем искры таланта. Один из них, поглядев на работы Гитлера, сказал, что тому стоит учиться на архитектурном факультете, для будущего живописца это были слишком сухие работы. Он тяжело переживал крушение надежд. Правда, с мечтой о живописи покончено не было – будущий фюрер поселился в Вене и зарабатывал рисованием вывесок и объявлений. С деньгами у него было очень плохо, но он старался не быть в стороне от культурной жизни, так что покупал книги, ходил в театры, посещал музеи. Так однажды он и набрел на музей в Хоффбурге, где хранилось то самое копье, что безуспешно пытался вернуть Германии Чемберлен. Эта встреча произвела неизгладимое впечатление. Гитлер, скорее всего, уже знал его историю, так что, созерцая копье, способное полностью изменить судьбу, он застыл у витрины.

Рассказывают, что он пережил мистическое откровение, видел свет и слышал голос, обещавший ему великое будущее. Голос также требовал, чтобы он послужил своей немецкой родине. Гитлер мечтал обладать этим копьем, он желал получить власть и вернуть Германии ее славу. Но потом была война, которая завершилась совсем не так счастливо, как начиналась. Конец этой войны он встретил в госпитале, куда попал после газовой атаки союзников под маленьким городком Ипр. Газ, которые применили противники, так и вошел в историю под названием иприта. Это было на редкость паршивое отравляющее вещество. Солдат Гитлер попал в госпиталь с поражением легких и глаз. Если легкие оправились довольно быстро, то с глазами было хуже. Врачи даже думали, что Гитлер останется слепым. Но он пошел на поправку. Он ждал выписки, чтобы снова отправиться на войну. Однако война вдруг завершилась.

«10 ноября, – рассказывал Гитлер в „Моей борьбе“ (книге, которую нужно не запрещать, а рекомендовать для прочтения, поскольку иначе не понять, что из себя представлял Гитлер, как формировалось его мировоззрение и что вело его к власти и созданию Рейха), – нас посетил пастор лазарета и устроил маленькую беседу с нами. Теперь мы узнали все.

Я тоже присутствовал при этой беседе, хотя находился в страшно возбужденном состоянии. Почтенный старик весь дрожал, когда он говорил нам, что дом Гогенцоллернов должен был сложить с себя корону, что отечество наше стало „республикой“ и что теперь нам остается только молить всевышнего, чтобы он ниспослал благословение на все эти перемены и чтобы он на будущие времена не оставил наш народ.

В конце речи он счел своей обязанностью – по-видимому, это была его внутренняя потребность, которую он не в силах был превозмочь, – сказать хоть несколько слов о заслугах императорского дома в Пруссии, Померании – да и во всей Германии. Тут он не смог удержаться и тихо заплакал.

В маленькой аудитории воцарилась глубокая тишина. Все были страшно огорчены и тронуты. Плакали, думается мне, все до единого человека. Оправившись, почтенный пастор продолжал. Теперь он должен нам сообщить, что войну мы вынуждены кончать, что мы потерпели окончательное поражение, что отечество наше вынуждено сдаться на милость победителей, что результат перемирия целиком будет зависеть от великодушия наших бывших противников, что мир не может быть иным как очень тяжелым и что, стало быть, и после заключения мира дорогому отечеству придется пройти через ряд самых тяжких испытаний. Тут я не выдержал. Я не мог оставаться в зале собрания ни одной минуты больше. В глазах опять потемнело, и я только ощупью смог пробраться в спальню и бросился на постель. Голова горела в огне. Я зарылся с головою в подушки и одеяла. Со дня смерти своей матери я не плакал до сих пор ни разу».

Именно в эти тяжелые для него дни Гитлер и понял, что если есть сила, способная спасти Германию, то эта сила находится внутри каждого немецкого сердца, это арийская воля к победе. Если эта воля вела Гитлера на протяжении четырех военных лет и уберегла от неприятельских пуль и снарядов, если она сохранила ему зрение, то, скорее всего, это все было ради какой-то высшей цели.

Какой?

Гитлер теперь это знал и видел совершенно ясно: он рожден в этом мире для того, чтобы принести Германии будущее и славу. Он должен спасти страну, которую уничтожают ее ненавистники. Гитлер почувствовал себя германским мессией.

Но куда он поведет народ?

Как?

Против чего?

Мысль была подобна озарению: «Теперь я только горько смеялся, вспоминая, как еще недавно я был озабочен своим собственным будущим. Да разве не смешно было теперь и думать о том, что я буду строить красивые здания на этой обесчещенной земле. В конце концов, я понял, что совершилось именно то, чего я так давно боялся, и поверить чему мешало только чувство. Император Вильгельм II, первый из немецких государей, протянул руку примирения вождям марксизма, не подозревая, что у негодяев не может быть чести. Уже держа руку императора в своей руке, они другой рукой нащупывали кинжал. Никакое примирение с евреями невозможно. С ними возможен только иной язык: либо – либо! Мое решение созрело. Я пришел к окончательному выводу, что должен заняться политикой».

Иными словами, если прежде (при победе Германии) солдат Гитлер мог вернуться к мирному занятию – рисованию и снова пытаться добиться признания, то теперь эта его страсть к живописи отошла на второй план. Ни творческая, ни военная карьера ему больше не грозили. Первая – потому как перестала быть делом жизни, вторая – потому как никакой армии в Германии не будет, оставался только один путь – бороться с обрушившимися на немецкую землю несчастьями. А это и был путь политика, точнее – революционера.

Этот путь начался все в той же казарме, куда Гитлер вернулся после Версальского мира, – он еще считался солдатом, и больше ему некуда было идти. Так начался мюнхенский период его жизни.

Первоначально его «выступления» ограничивались тем же самым солдатским кругом, в котором он пребывал. Оратором Гитлер оказался отличным. Он чувствовал нерв речи, он нуждался в публике, только тогда в нем точно зажигался огонь. В обыденной жизни Гитлер был угрюм, неразговорчив и углублен в себя. Он думал. Мыслей было много, и это изобилие рано или поздно свело бы его с ума. Так что высказывать свои мысли стало необходимостью. Только так, находя отклик в душах других, таких же преданных в Версале, можно было не спятить. Способности Гитлера заметили его командиры. И его стали использовать. Обычным местом для выступлений стали пивные бары, где собиралась стремившаяся к разговорам публика самого разного толка. В присутствии командиров Гитлер робел, тянулся в струнку, соблюдал субординацию, но стоило ему выйти перед слушателями, он изменятся – говорил страстно и четко формулировал мысли. Его слушали внимательно, и во многих сердцах он находил отклик – ведь слушатели прошли те же испытания, что и этот ефрейтор. Стало ясно, что у Адольфа есть дар, и этот дар стали использовать.

Много позже Гудериан так охарактеризовал ораторский талант Гитлера: «Гитлер обладал необыкновенным ораторским талантом; он умел убеждать не только народные массы, но и образованных людей. В своих речах он исключительно умело подделывался под образ мышления своих слушателей. Перед промышленниками он говорил иначе, чем перед солдатами, перед последовательными национал-социалистами по-другому, чем перед скептиками, перед гауляйтерами иначе, чем перед мелкими чиновниками».

Это умение проникнуться духом аудитории дорогого стоило, и не случайно на безвестного ефрейтора, пусть и героя войны, обратили столь пристальное внимание. Он был несколько неуклюж, но обладал достоинством, которым не могли похвастаться сами командиры: люди его слушали и слушали внимательно. Поняв, что в лице этого Гитлера они имеют не только оратора, но и хорошего спорщика, его стали засылать в размножившиеся в Мюнхене оппозиционные политические образования – командиры надеялись, что Гитлер, быстро схватывающий противоречия в доводах, сумеет разложить эти партии изнутри.

Однажды он был послан на «разведку» в какую-то крошечную рабочую партию. Тогда он не знал, что партия создана на базе мистического общества «Туле». Он не знал, что создатель «Туле» Карл Хаусхофер, но разговоры в этой партии пришлись ему по душе. Хоть она и была рабочей, что наводило на мысли о коммунистах и пролетариях всех стран, но тут Марксом и не пахло. Напротив, разговоры шли по приятному гитлеровскому уху руслу – о миссии немецкого народа, об арийской расе, то есть точно по программе журнала «Остара» и книгам Гвидо фон Листа. От самой партии Гитлер многого не ждал, однако однажды ему пришла по почте открытка, которая и извещала, что Адольф Гитлер принят в ее ряды. Гитлер долго раздумывал, стоит ли вообще вступать в столь незначительную партию, уж очень невелика она была, но потом все же решился.

Партия была симпатичная, пусть не имела ни программы, ни членских билетов, ни печати, ни денег, ни даже хоть какого-то собственного печатного издания. Гитлер справедливо подумал, что все эго можно ввести, были бы люди. Ему уже приходила в голову мысль о создании собственной партии, отчего бы не использовать уже существующую? Он и использовал.

Первое, что он сделал, – разработал приличную программу и ввел членские билеты. Партийным товарищам это очень понравилось. Гитлер получил билет под номером семь. Билет номер один был у создателя НСДАП Антона Дрекслера – именно ему дал полномочия на создание партии руководитель Баварского общества «Туле» Зебботендорф, прославленный герой минувшей войны. Почему рабочая партия получилась с мистическим уклоном – заслуга как раз этого человека.

По сообщению Эволы, этот человек, имевший настоящую фамилию Глауэр, в юности немало поездил по миру, особенно арабскому, там, в Турции, он занимался розыском старинных текстов и много общался с турецкими мистиками. Результатом поездки стала книга «Практические ритуалы древнего турецкого масонства». По словам Эволы, «…практики, описанные в ней, включали в себя повторение звуков, жестов и шагов, чьей целью, как и в алхимии, было инициатическое преобразование человека; неясно, с какой турецкой масонской организацией Зебботендорф состоял в контакте, а также занимался ли он сам рассматриваемыми практиками или просто описал их». Источник своего масонского знания сам автор сохранил в тайне. Некоторые даже считали, что турецкое масонство – иное название ордена ассасинов, а то, что Зебботендорф изучал, – старинная техника ассасинов. Кроме турецких практик он живо интересовался немецкой историей и рунами, как раз тем, что очень волновало сердце создателя Германенордена.

В Ордене этот человек оказался исключительно из-за газетного объявления: как раз тогда Орден решился дать рекламу в газете, честно поясняя, кто может стать его членом – высокий, светловолосый, синеглазый – то есть ариец. Зебботендорф на призыв откликнулся и успешно прошел собеседование со специалистом по руническому письму Германом Полем. Прошел собеседование – слабо сказано, с Полем кандидат проговорил несколько часов. Оказалось, обоих интересует одна область знания, так что они сидели и беседовали о рунах, о книгах Листа, о миссии арийца и прочих замечательно любопытных вещах.

С благословения Германа Поля неофита поставили сразу руководить баварским отделением Ордена. И эффект от назначения получился потрясающим. Зебботендорф развил такую бурную деятельность, что за год с 200 человек общество выросло до 1,5 тысяч членов! Культурная программа была насыщенной – множество лекций, концертов, заседаний, издание собственного журнала и – что самое важное – мгновенный отклик на все происходящие события. Свое отделение новый руководитель тут же переименовал так, как ему казалось благозвучнее, теперь оно носило имя «Туле» – легендарной земли, найденной некогда и снова потерянной. В качестве эмблемы для своей организации Зебботендорф выбрал свастику и длинный кинжал, свастика, очевидно, была взята под влиянием ариософии, а кинжал напоминал о тех самых «Практических ритуалах древнего турецкого масонства». Расшифровать эту эмблему можно и как знак воинов Света.

Этому обществу выпала миссия сплотить баварцев против наступления немецких коммунистов. Бавария в 1918 году стала республикой, короля изгнали, к власти пришло социалистическое правительство с коммунистом Куртом Эйснером во главе. Это вызывало ужас, поскольку на востоке уже существовала страна, взявшая название социалистической, бывшая Россия, и многим немцам никак не хотелось получить го, о чем со слезами рассказывали русские эмигранты. А они имели все шансы начать строительство баварского светлого будущего: новая власть сформировала свою, немецкую, Красную армию, закрыла оппозиционные газеты и журналы, начались первые экспроприации, то есть грабежи, так что население ожидало зеркального повторения того, что происходит на востоке. Тем более что в новое правительство вошли три импортированных русских коммуниста – Аксельрод, Левин и Ниссен.

Перспектива была удручающая. Было ясно, с чего начнут красные товарищи, было страшно – чем кончат. «Туле» никак не могло остаться в стороне! Особенно с учетом того, что немецкие красные в значительном количестве оказались евреями. Учитывая особенное отношение ариософов к этому народу, можно было сразу понять, что для членов «Туле» началась война с мировым еврейством.

Зебботендорф, отличавшийся кипучей энергией, тут же стал стягивать все оппозиционные силы вокруг своего общества. И силы стянулись. Поскольку в общество входило очень много военных, они смогли создать военное сопротивление красной диктатуре. И Баварская республика была уничтожена. Хотя цена, которую за это заплатило само общество, была велика – многие члены «Туле» были ранены, а некоторые погибли. Девять человек были захвачены в заложники и расстреляны баварскими красными. В «Туле» воспринимали происшедшее с мистической стороны – будущее арийского народа было окроплено арийской кровью. Враг не прошел. Гитлеру не могло не импонировать такое родоначалие рабочей партии, членом которой он стал. Но сама партия до прихода Гитлера ничего интересного собой не представляла.

Лицо партии – ее эмблема, так справедливо рассудил новый партиец. Выбрать эмблему – выбрать будущее. Тут Гитлеру помогло чутье художника. Сам он рассказывал о творческих муках такими словами: «Удачный партийный значок может послужить первым толчком, который пробудит интерес к новому движению у сотен тысяч людей.

С разных сторон нам предлагали белый цвет. Это было неприемлемо для нас, ибо мы ни в какой мере не хотели отождествлять наше движение со старой империей или, вернее сказать, с теми трусливыми партиями, которые видят свою единственную политическую цель в восстановлении старого режима. К тому же белый цвет вообще не является цветом, увлекающим массу. Он подходит для добродетельных старых дев и для всевозможных постных союзов, но не для великого революционного движения нашего времени, ставящего себе целью совершить величайший переворот.

Другие предлагали нам черный цвет. Черные краски недурно символизируют современное положение вещей, но зато они совершенно не выражают внутренних тенденций, заложенных в нашем движении. Затем черный цвет тоже не увлекает массы.

Бело-синие цвета, сами по себе с эстетической точки зрения очень недурные, исключались уже потому, что эти цвета являются официальным символом одного из отдельных германских государств, к тому же не пользующегося особой популярностью ввиду партикуляристских тенденций. Да и это сочетание цветов не давало сколько-нибудь ясного представления о целях нашего движения. То же самое относилось и к черно-белым цветам. О черно-красно-золотом флаге не могло быть и речи.

Черно-бело-красные цвета были неприемлемы по соображениям, указанным уже раньше, по крайней мере, в их прежнем виде. Это сочетание красок, вообще говоря, безусловно лучше всех остальных. Это самый могущественный аккорд красок, который вообще только возможен. Я лично все время выступал за то, чтобы так или иначе сохранить старые цвета, ибо они для меня как для солдата не только были святыней, но и казались мне с эстетической точки зрения наиболее художественными. Тем не менее, я вынужден был отклонить все бесчисленные проекты, присылавшиеся мне со всех концов молодыми сторонниками движения, поскольку все эти проекты сводились только к одной теме: брали старые цвета и на этом фоне в разных вариациях рисовали мотыгообразный крест.

В качестве вождя я не хотел с самого же начала опубликовать свой собственный проект, ибо допускал, что кто-нибудь другой предложит столь же хороший, а может быть и лучший проект, чем мой. И действительно один зубной врач из Штарнберга предложил совсем не плохой проект, близкий к моему проекту. Его проект имел только тот единственный недостаток, что крест на белом круге имел лишний сгиб.

После ряда опытов и переделок я сам составил законченный проект: основной фон знамени красный; белый круг внутри, а в центре этого круга – черный мотыгообразный крест. После долгих переделок я нашел, наконец, необходимое соотношение между величиной знамени и величиной белого круга, а также остановился окончательно на величине и форме креста. Удачный партийный значок может послужить первым толчком, который пробудит интерес к новому движению у сотен тысяч людей.

Поздним летом 1920 г. наш партийный флаг впервые увидел свет. Он превосходно подходил к молодому нашему движению. Он был нов и молод, как само наше национал-социалистическое движение. Новое невиданное дотоле знамя производило могучее агитационное влияние. Это был действительно достойный символ! Перед нами не только сочетание всех красок, которые мы так горячо любили в свое время. Перед нами также яркое олицетворение идеалов и стремлений нашего нового движения. Красный цвет олицетворяет социальные идеи, заложенные в нашем движении. Белый цвет – идею национализма. Мотыгообразный крест – миссию борьбы за победу арийцев и вместе с тем за победу творческого труда, который испокон веков был антисемитским и антисемитским и останется. Спустя два года, когда наши дружины разрослись и охватывали уже много тысяч штурмовиков, возникла необходимость выработать для этой молодой организации еще один новый символ победы: специальный штандарт. Проект штандарта я тоже выработал сам, а затем передал его одному золотых дел мастеру Тару для исполнения. С тех пор штандарт тоже принадлежит к числу победоносных символов нашего движения».

Эту оду свастике Гитлер написал в ландсбергской тюрьме. Спустя 20 лет свастика из отвлеченных древних символов превратилась для большинства людей в своего рода отметину национал-социализма. Знак, который у прошедших Вторую мировую войну вызывал только воспоминания о годах кошмара. Хотя – по сути – Гитлер не изобрел ничего нового. Он просто выбрал правильный символ.

В первые годы членства в партии Гитлер еще не претендовал на власть в ней. Он вел себя скромно и корректно. Он очень старался понравиться. Подружившийся с ним журналист Дитрих Экхарг не видел в Гитлере никакой угрозы. Напротив, он находил Гитлера забавным, называл его «маленьким смешным человеком». Потом он очень сблизился с более молодым товарищем по партии. От этого времени сохранились его записи, которые озаглавлены «Диалоги с Адольфом Гитлером».

О чем беседовали эти двое?

Наверно, о многом.

Но в «Диалогах» речь идет не о судьбе партии, они обсуждают опасности, которые исходят от мирового еврейства. Насколько точно передает Экхарт слова Гитлера, вопрос открытый, вполне вероятно, он вкладывает в уста своего друга собственные мысли – вряд ли Гитлер был столь начитан в религиозной литературе, что цитировал Библию, Талмуд и исторические сочинения на эту тему дословно. Но то, что эти разговоры велись о евреях, – факт показательный. Гитлера весьма волновал этот вопрос. Собственно, его позиция с 20-х годов мало изменилась, она только стала более непримиримой. Но характерно, что уже в те годы Гитлер видел в евреях только зло, которое необходимо искоренить, причем для обоснования этой позиции он приводил разные нелестные для евреев примеры из истории: «…мы можем прочесть у Страбона, что уже в его время, около рождения Христа, на обитаемой земле уже не было места, где бы не преобладали евреи. И Страбон пишет четко, что не просто жили, а именно преобладали! За несколько десятков лет до этого Цицерон, который был в это время очень большим человеком, внезапно сорвался в своей широко известной защитительной речи в Капитолии, когда он вдруг указал на огромное влияние и всепроникновение евреев: „Тише! Тише! Я хочу, чтобы меня слышали только судьи. Иначе евреи вовлекут меня в такую переделку, какую они сотворили со многими другими уважаемыми людьми. У меня нет никакого желания служить им дальнейшей пищей“.

Подобным же образом влияние евреев при императоре Августе было настолько большим, что они так запугали Понтия Пилата, посланника римского императора, который олицетворял его власть, что Понтий Пилат сказал: „Ради всего святого, давайте закончим с этим тухлым еврейским делом!“ Это было тогда, когда он подошел к тазу, чтобы омыть руки и приговорить к смерти Христа, которого сам он, заметьте, считал полностью невиновным! Он достал и пролистал Ветхий Завет. „Вот! – воскликнул он. – Вот рецепт, по которому евреи всегда варят свое дьявольское пойло! Мы, антисемиты, тупые на редкость! Мы всегда находим всё, кроме самого главного“. И он выразительно прочитал, выделяя каждое Слово Ветхого Завета: „И я настрою египтянина против египтянина, и они будут драться – брат против брата, и каждый – против своего соседа, город против города, царство против царства. И дух Египта не выдержит против этого, и я расстрою Совет, и они обратятся к своим идолам и предсказателям, и к тем, кто знакомы с духами и гадают по ящерицам“. Действительно, – горько усмехнулся он, – и сейчас люди обращаются к доктору Куно, доктору Швейеру, доктору Хайму или еще к каким-то деятелям, которые и сейчас в наличии со своими ящерицами. Если их спросить, почему Германия опустилась до свинарника, эти господа ответят осуждающе: „Вы сами должны себя винить. У вас нет породы, нет веры, только эгоизм и обман. Сейчас вы во всем вините евреев. Люди всегда нуждались в козле отпущения. Тогда все вдруг накидываются на евреев и преследуют их как могут. И это только потому, что евреи при деньгах и беззащитны. Чего выпячивать, если некоторые евреи ведут себя отвратительно мерзко? Черную овцу можно найти в любом стаде, как будто нет приличных евреев. Вот вы их и должны приводить в своих примерах. Посмотрите на их набожность, на их чувство семьи, их трезвый образ жизни, их готовность идти на жертвы и более всего – на их способность к коллективизму. А вы? Вы как кошки с собаками – чистое безумие“. И вот наши политические деятели будут продолжать в том же духе, а потом однажды ночью на всех еврейских домах появится пасхальный знак кровью (чтобы их не трогать, то есть пасхать, обойти), и обезумевшие массы, подстрекаемые евреями, вырежут всех перворожденных младенцев, как это уже было однажды в Египте».

О чем речь?

О мировом еврейском заговоре против остальных народов, о чем читателю уже известно из процитированных ранее «Протоколов Сионских мудрецов». Очевидно, оба партийца недавно ознакомились с этой нилусовской фальшивкой, и она основательно «прочистила» им головы.

Националист еврей или интернационалист, задается вопросом Экхарт.

Ни тот и ни другой, отвечает ему Гитлер: «Те, кто по-настоящему интернациональны, выражают уважение ко всему миру, так же как и к своей собственной нации. Если бы наши так называемые интернационалисты действительно собирались бы по этому поводу, тогда бы хорошо. Однако я боюсь, что они втайне более озабочены тем, как остальной мир к ним относится, а не как они сами относятся к этому остальному миру. Интернационализм требует основных положительных инстинктов. Но еврей их не имеет фундаментально и полностью. Еврей не имеет ни малейшего желания рассматривать себя в совокупности с остальным человечеством. Его цель – преобладать над другими и шантажировать всех к своей выгоде. Если бы еврей думал о международном содружестве – у него было достаточно времени и удобных случаев среди тысячелетий, чтобы продемонстрировать свою добрую волю. Его Бог, Иегова, приказывает ему не кооперировать с другими людьми, а, наоборот, пожирать их одного за другим, бросаться сразу к горлу.

Еврея сначала приветствовали повсюду: в древнем Египте, в Персии, в Вавилонии, в Европе. Раздвоенное копыто появилось везде. Ранние германские завоеватели нашли еврея с кучей высокомерных прав, но не сделали ничего, чтобы уравнять их хотя бы с остальными. Еврею было разрешено заниматься его бизнесом, где он хочет и как он хочет, даже работорговлей, к которой у него всегда было предпочтение. Как и все остальные в Европе, еврею было разрешено занимать публичные должности, включая и руководящие, и его так называемая религия, иудаизм, была защищена государством…

В древнем мире их часто можно найти со специальными привилегиями и освобожденных от определенных повинностей, например от военной службы. Они старались никогда не подвергать себя риску войны…Одинаково, как они сделали в Первую мировую войну. Будь моя воля, я бы на каждом углу повесил плакаты с изречением Шопенгауэра о евреях: „Великое жулье“! Лучше описания нет. И это относится буквально к каждому еврею: высокого или низкого положения, денежному магнату или раввину, обрезанному или крещеному. „Наш угнетённый народ!“ Бла-бла-бла. „Тысячи лет преследований“. Бла-бла-бла. И снова и снова доверчивые народы развешивают свои уши и становятся обманутыми. Потом они начинают понемногу соображать и меняют своё отношение к евреям, но для этого везде надо, чтобы евреи их раздели до нитки и пустили по миру. И это везде: в Древней Римской Империи, в Египте, в Азии, позднее в Англии, в Италии, Франции, Польше, Голландии, Германии и даже, как указывает Зомбарт, „на Иберийском полуострове, в Испании и Португалии, где евреи вообще жили как в раю“. И игра, в которую евреи играют сегодня, – это та же игра, которую они играют в течение тысячелетий…»

Евреи, по Гитлеру, мимикрируют, проживая среди других народов, но свято блюдут собственную выгоду. И это дело евреев, их способ обогащения, сталкивать лбами другие народы и ввязывать их в войны (тут оба друга согласно кивнули головами – так вот и Германию заставили начать войну, и Америку заставили в нее вступить).

И что же евреи теперь задумали?

Создать свое государство в Палестине.

«„Богоизбранный народец“ снова хочет иметь свою собственную, только их „божескую страну“. Поняли? „Снова“ „люди бога“, „страна бога“ – ничего этого на самом деле никогда не существовало. Все исторические описания высмеивают ужасающее положение вещей в их государстве, которое продолжалось 600 с лишним лет, пока ассирийцы не положили конец этому безобразию. Разве можно называть это государством? Разве свидетельства Ветхого Завета недостаточно? Сначала мы узнаём оттуда о бесконечных убийствах и мародерствах других народов Палестины, которые продолжались долгое время. Со всей ужасающей жестокостью одно состояние анархии сменялось другим. Расцвет еврейского государства, его слава, царь Давид был таким отъявленным мерзавцем, что для него было недостаточно убийства Урии и женитьбы на его жене, даже на своем смертном одре он приказывает своему сыну убить своего старого друга Иоаба… Когда царь Кир дал евреям разрешение возвратиться в Палестину (из Вавилона), подавляющее большинство проигнорировало призыв и осталось в богатом Вавилоне. Они там отлично устроились и продолжали свои валютные спекуляции и обычные свои махинации».

«Интересно, как они собираются устраивать такое огромное количество евреев на таком маленьком участке земли – Палестине?» – вопрошает Экхарт. «Это абсолютно неважно, – восклицает Гитлер. – Суть в том, что Израиль возродился. Его оковы сброшены. Солнце нового божьего государства восходит над Сионом. Вот это да! Наконец-то освободиться от вечного проклятия! У всех рты пооткрываются, а еврей, довольный, будет щериться… Здесь-то кот и выпрыгивает из мешка! Резолюция Всеобщей еврейской конференции 1919 года в городе Филадельфия: „Все евреи являются гражданами нового еврейского государства в Палестине, но в то же время они сохраняют все права гражданства тех государств, в которых они проживают“».

Так ядовито прокомменитровал Гитлер много позднее включенную в конституцию Израиля статью о двойном гражданстве. «Я думаю, что из этого мы можем догадываться о настоящем духе еврейского национализма…»

Но если евреи и не интернационалисты, и не националисты – то кто они, удивляется Экхарт.

«Это раковый рост на поверхности целой планеты – иногда медленный, а иногда взрывной. Но везде он отнимает жизнь у планеты. Всё, что однажды начинается изобилием, неизбежно кончается пепелищем. Сионизм – это видимое, поверхностное явление. Но он связан с внутренним демоническим ростом. И нигде нельзя обнаружить противодействия этому росту», – говорит Гитлер. От определения понятия «еврей» разговор переходит на Церковь и Христа. Тут Гитлер и говорит Экхарту, что точно знает, что Христос никогда не был евреем: «Евреи настолько были уверены в нееврейском происхождении Иисуса, что считали его ненавистным им самаритянином».