Текст книги "Петкана"

Автор книги: Лиляна Хабьянович-Джурович

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 13 страниц)

Не знаю, сколько это продолжалось. Весь день. И всю ночь. Возможно, и на следующий день. Слезы омыли от скверны мое сердце. И очи души моей. Постепенно ко мне вернулись силы. Для покаяния. И для молитвы.

Я поднялась на ноги. Преклонила главу. И опустила очи долу. Чтобы помолиться Всемилостивому Богу о своем спасении. Тогда слуха моего неожиданно достигли глаголы, о которых я узнала позднее, что их записал Симеон Новый Богослов. То были слова избавления.

И я повторяла их медленно, сопровождая каждое слово слезным воздыханием.

«Отойди от меня, сатана! – молвила я, – Господу Богу моему поклоняюсь и Ему единому послужу. И всякую муку и величайшую скорбь приму с благодарностью, как ниспосланную Им ради очищения грехов моих. Якоже речено есть: претерплю гнев Господень, ибо согреших. Да падет на тебя самого и на главу твою всякая неблагодарность и хула и да взыщет за это с тебя Господь! Отступи же от меня! И да повергнет тебя Господь, по образу и подобию Коего всяк человек сотворен, к подножию ног моих – и да попран будеши»

После же пала на колени, воздела руки горе́ и воскликнула: «Господи, помоги мне изгнать его! Я знаю: он есть ложь и отец лжи, отец всякого зла; он есть тьма. Ты же – Свет! Спаситель! Свет міра! И я желаю жить в Тебе и только в Тебе!»

Наверное, слезный вопль души моей был угоден Богу. И Он, Милостивый, услышал мою молитву и глас покаяния. Ибо тьма вокруг меня рассеялась. Исчезла как тень. Потому что она и была тенью. Тенью прелести бесовской. Дивный свет озарил меня и мою пещеру. Он проник в мою душу. В мой ум. Каждую мою мысль соделал ясной и чистой. А то, что я знала прежде из Священного Писания и поучений святых отцов, я ощутила теперь в себе самой. И постигла, что все, что Он совершает, Он совершает ради нашей же пользы. Ради любви к нам и нашего совершенства. Моя вера в Господа была теперь сильнее, чем когда-либо. Любовь же кНему была отныне несравнима ни с чем. И безгранична.

* * *

На сей раз он явился как будто луч света. Проник в мою молитву под видом благочестивого помысла. «О Петкана! – вещал он (или же это я сама обращалась к себе, обманутая его лукавством). – Ты победила врага. На собственном опыте познала все муки подвижничества и претерпела их до конца. Средь пустынного одиночества ты исполнилась истинной мудрости. Так что стоишь теперь в одном ряду с премудрыми и непорочными девами и отцами Церкви. Средь людей, живущих в твоем времени, нет никого, кто бы мог сравниться с тобой. Кто бы мог быть тебе учителем. Ты же можешь быть учителем всем им!»

Так говорил лукавый, а я воспринимала каждое слово как чистую правду. Ибо торжествовала. Была необыкновенно довольна собой. Ведь я явилась в пустыню безгрешная и, тем не менее, оплакивала здесь свои грехи. Испытала адские мучения. И одолела богоненавистника. Поэтому Господь и наградил меня небесными видениями. И благодатью Своей. Господь ведь всегда вознаграждает людей по заслугам. «Петкана, подвижница равноангельная»,– прошептала я. И потом уже часто повторяла сии слова. Как будто молилась самой себе. И ощущала, как каждое слово наполняет мое сердце радостью. Как радость эта переполняет мою душу. Как душа воспаряет, возносится ввысь. И, казалось мне, может теперь абсолютно все. Ибо больше для нее не существует падений. Теперь она уже никогда не сможет оступиться. Ибо сделалась самодостаточна.

Поистине, ничто так не отдаляет от Бога, как гордость.

Поэтому гордыня есть корень и плод всякого зла. Ибо там, где нет Бога, все позволено. Но в ту пору я еще не обнаружила эту новую и самую опасную западню нечистого и лукавого духа, ведущую к погибели.

Господь же попустил диаволу искусить меня сей страстью.

О, как легко обманывается душа, когда она сама того желает! Как легко повергается она в пропасть, воспарив перед этим на крыльях нечистого духа славолюбия и тщеславия. И как непросто бывает отрясти с себя похвалу бесовскую.

«Пришло время всему міру узнать о твоих подвигах. Ты должна сама возвестить о своих добродетелях, чтобы люди поучались и извлекали для себя духовную пользу», – нашептывал мне враг рода человеческого. Но я не догадывалась, от кого исходят сии речи. И даже не задумывалась о том, слышу ли я их от кого-то или же сама мысленно произношу. Так опутал мой разум нечистый дух, воспользовавшись моей самодовольной расслабленностью.

«Ты послужишь другим людям примером для подражания», – наставлял меня вкрадчивый голос. И я поверила, что действительно смогу. И более того – что это мой долг.

Я чувствовала, как во мне растет гордость. А смирение ослабевало, становилось меньше и незаметней, заглушаемое моим небрежением.

«Пора покинуть пустыню. Мір ждет тебя. Здесь же все твои усилия уже никому не нужны», – уверял меня лукавый.

И я едва не приняла к исполнению сии нечистые наставления. Уже готова была бесстыдно разгласить свои прежние подвиги. Но в то же время меня сильно смущала мысль, как мне уйти из пустыни.

Должно быть, нечистый почувствовал мои колебания, потому что тотчас же навалился на меня с удвоенной силой: «Довольно ты пожила здесь! Других подвижников мір прославляет. Составляет им тропари и молитвы. Народ ищет у них милости и благого заступничества. А ты? Чего ты добилась? »

«Не мір прославляет их, но Господь их прославил Своею волей и силою», – возразила я, не совсем уверенная в том, искренне ли вступаюсь за угодников Божиих и почитаю Господню волю или же завидую им и укоряю Господа.

«Ты тоже этого заслужила».

«Да. Но мои подвиги, быть может, должны остаться сокрыты от людей», – молвила я, невольно содрогнувшись от того, что показалось мне крайне несправедливым.

«Какая же это тогда правда Божия? – нечистый сыпал соль на рану моего самолюбия. – Почему именно твои подвиги должны быть преданы забвению? И кто о них в таком случае вообще узнает?»

«Господь знает о них», – ответила я. Скорее по привычке, чем действительно следуя позыву собственного сердца.

«Господь? А тебе-то что с того? Какая тебе корысть от того, что Пастушок знает еще про одну овечку, блеющую у него под ногами?» – разъярился богоненавистник. Или не мог он вынести похвалы Господу, или поверил, что уже полностью подчинил меня своей воле. Не знаю. Однако сии богохульные речи выдали его с головой. А я? Я словно очнулась от сонного оцепенения и высвободилась из тенет, опутавших мой разум.

«Господь никогда бы не стал говорить так!» – мелькнула внезапная мысль, ожегшая меня, словно удар бича.

«Напрасно ты томишься и пропадаешь здесь. Ты вся высохла, словно финик. Сухие финики не зря напоминают верблюжий помет. Все это годно лишь для костра. Очнись же, несчастная! Не юродствуй и ступай в мір – и он узнает тебя!»

«Так может говорить только нечистый. Я узнаю его по подлым речам. Это он, губитель человеческих душ, желающий насильно навязать мне свою волю! Господь же всегда дает человеку возможность выбора. Ибо Он хочет, чтобы мы сами – своею волею – избрали путь веры, любви и надежды. Посему и сказано в Евангелии: «Толкущему – отверзется».

В эту минуту Господь словно сорвал пелену с моих очей и с сердца – и я увидела, в какое страшное и нечистое болото греха я едва не угодила. Только теперь осознала я бездну своего падения! И вспомнила предостережение святого Антония о том, что все грехи суть мерзость пред лицом Бога, но самый мерзкий и отвратительный из всех – это грех гордыни. Из глаз моих хлынули горячие слезы раскаяния. Стыд, вызванный чудовищной обидой, нанесенной Господу, нарастал во мне с каждым мгновением. Овладевал всем моим существом и всеми моими силами и чувствами. У меня подкашивались ноги. И перехватывало дыхание.

В отчаянии пала я наземь и, содрогаясь в рыданиях, повторяла имя Господне, моля Спасителя о прощении.

«Ведь и губитель душ человеческих был свергнут с небес за свою гордыню! Уверовал в собственную силу и могущество, независимо от Бога, и пал с позором. Вечный мятежник, всегда терпящий поражение. Все гордецы служат ему. А я хочу служить Господу», – твердила я, жестоко коря себя за страшное ослепление.

Самоуничижением и суровым осуждением заменила я недавнее самовосхваление. Но мне казалось, что уже поздно. Словно я уже сорвалась в пропасть. Все было так, как поучают святые отцы. Ибо когда нами завладеет гордыня, славолюбие и себялюбие, тотчас же пропадают все наши духовные сокровища, собранные великими трудами. Гордость не только мешает нам возрастать и дальше, но еще и свергает нас с уже достигнутой высоты. Отнимает у нас все наши прежние богатства и обращает их в прах.

О, как страшно вопияла пустота, образовавшаяся в моем сердце! Как опустошена и жалка была душа моя! Я была тогда так несчастна, что уже не надеялась выбраться из этого кошмара. Оступившись, я пала так низко, что, казалось, погружаюсь на самое дно ужасной трясины. Снова, как и в давнишнем цареградском сне, вокруг меня были скользкие и холодные змеи. А в сердце – ледяной страх.

«Едва человек восстанет, как падает снова»,– сказано святыми отцами. Поэтому Господь-сердцеведец часто скрывает от нашего взора даже те добродетели, которыми мы обладаем.

«Возвышающий себя сам – будет унижен», – сказано также. Воистину, воистину так!

Суета и гордость приходят сами собой. Легко и незаметно.

Смирение же рождается из боли. Из слез. Из молитвы.

И я тоже плакала. И молилась.

Я стыдилась гордости собственного сердца. Понимая, что в том, что я называла своими подвигами, на самом деле не было ничего моего. Всю силу для победы над супостатом дал мне Господь. Сколько раз я была на краю пропасти и погибели вечной. Не будь Его великой милости, разве смогла бы я противостоять искушениям?

Я размышляла о страхе Божием. О священном трепете. И о плаче пред лицом Господа во время моей келейной молитвы. О множестве вещей, о которых, как выяснилось, знала очень немного.

«И как я могу быть уверена, что то, что я делаю, угодно Господу? Что я, собственно, знаю о других подвижниках? Об их муках. О том, какие скорби приходилось им претерпевать и с какими искушениями бороться ради праведной жизни. И о том, каковы были их пути ко спасению. Кто может знать, близка ли я ко спасению? Кто, кроме Господа?» – вопрошала я с трепетом.

Я не переставала и дальше сравнивать себя с великими светильниками веры Христовой. Размышляла о дивных и непобедимых подвижниках, которым Господь даровал силу посрамлять и попирать бесов. Но теперь я вспоминала прежде всего свои поражения в битве с лукавым духом, о том, как нечистый часто подчинял меня своей воле. И видела, сколь жалки и ничтожны были мои подвиги в сравнении с подвигами этих угодников Божиих. А чистые и непорочные девы, мученицы и невесты Христовы? Разве можно сравнить мои страдания с их страданиями? А ведь я и этого бы не смогла, если б не всемилостивыйГосподь!

А сколько кротости и смирения было в Нем Самом! Агнец Божий! Он всем был Слугой.

Так, непрестанно укоряя себя пред Господом, мучимая стыдом и раскаянием, продолжала я мою тяжкую брань против козней и прелести бесовской.

То была самая долгая и тяжелая битва. Ибо зло уже успело пустить корни в моей душе. И, вопреки моим усилиям, нечистые всходы разрастались буйной порослью, угрожая заглушить все доброе, что мне удалось вернуть ценой страшного прозрения. Стоило мне хоть сколько-то очистить мое сердце бдением, самоуничижением, покаянием и богоугодными мыслями, как гнусный и подлый диавол шептал мне: «Всё! Ты победила!» Ия снова скатывалась в пропасть и пустоту богооставленности.

Так продолжалось много лет. Пока однажды я не сказала ему: «Господь мой одержал и эту победу! Он спас меня. И каждый раз Он будет брать верх над тобой, отравителем міра. Ныне и присно, и во веки веков. Аминь».

Пав на колени, я в умилении воздела руки к Нему, моему Спасителю. Сердце мое было исполнено самоосуждения и самоуничижения. И горячей, искренней любви ко Вседержителю.

Тогда отступил мрак міра. Исчез. Рассеялся. Перед дивным сиянием имени Господня.

* * *

Когда сыновья Зейнебы стали воинами, Господь ослабил натиск мерзопакостного на мою душу. И я начала словно новую жизнь – в бесстрашии и смиренномудрии. Но все равно не теряла бдительности, помня, что повелитель тьмы никогда не уходит совсем. Он только отступает. И, затаившись, дожидается своего часа, будучи всегда готов к любой подлости и пакости.

Однажды прямо перед моей пещерой распустился цветок. Необычайно красивый. Как будто из райского сада. Никогда прежде я не видела здесь ничего подобного. Но я слышала от Зейнебы, что в пустыне есть растения, которые цветут всего лишь один раз на людском веку. В таком цветке Всевышний являет человеку всю красоту міра. «Может быть, сейчас Господь послал его мне?» – подумала я с благодарностью. Я подошла к цветку, желая коснуться лицом его дивных лепестков. Как сладко он благоухал! Чересчур сладко... «Если ты от Бога – добро пожаловать. Но если от нечистого – исчезни!» – промолвила я, осенив его крестным знаменьем. В то же мгновение прекрасный цветок растаял в воздухе. А я поспешила вознести хвалу Создателю, оградившему меня от бесовских козней.

После сего случая я ко всему относилась с такой же осторожностью, произнося при этом одни и те же слова. К травам. К тучкам небесным. К звездам. К солнечным зайчикам на стене моей пещеры. К птичкам с волшебно ярким и пестрым оперением, которые садились на песок возле моих ног или ко мне на плечи.

Неусыпно стояла я и на страже собственных дум и помышлений, дабы не принять случайно вражьего лукавого помысла. Время от времени всеобщий ненавистник и завистник пытался внушить или подбросить мне свои коварные мысли, однако я уже научилась распознавать подобные уловки и пресекала их тотчас же, не давая злу укорениться.

«Злой помысл пусть исчезнет. И да приидет добрый», – неизменно говорила я в таких случаях. Благодаря чему не только избегала опасных и пагубных мыслей, но и получала много духовной пользы, заменяя змеиный яд целебным нектаром.

Когда противостоять нечистым помыслам было особенно трудно, я добавляла к обычному правилу Иисусову молитву. Так я сберегала свой ум. Делая его глухим и немым. И заключая в собственном сердце. Каждый раз я призывала имя Спасителя со всем усердием и терпением, стараясь не прерывать молитву ни на миг и не терять надежду.

«Господи, Ты пришел ради блага людей и против сил князя бесовского. Молюся Тебе, о Победитель, словами молитвы святого пророка Давида: "Буди Соперник соперникам моим!"» – восклицала я. И Господь откликался на мою мольбу. Все чаще и все дольше мы с Ним были единым целым. Душа моя взмывала к Божественным высотам, пламенея несказанной радостью, а сердце переполняла неизмеримая сладость. Весь мой ум парил на сей благодатной вышине, в бесконечной глубине вечности! Я забывала все временное и преходящее. Забывала себя самое. И могла сказать словами Симеона Нового Богослова, которые, благодаря нашему с ним единству в Господе, достигали моего слуха: «О, чудеса! Вижу внутри себя Создателя міра, и беседую с Ним, и напояюсь Им, и, сочетаясь с Ним, затмеваю небеса. И где тогда тело? Не знаю. Ибо Господь меня любит и принимает в Себе Самом и на руках держит, и, пребывая одновременно и на небесах, и в моем сердце, предстает взору моему и здесь, и там». Я чувствовала то же, о чем благовествовал святой апостол Павел. Пребывая в сей благодати, я не только не хотела покидать мою пещеру, но готова была укрыться в недрах земли, дабы там – за пределами тварного міра – непрестанно созерцать своего бессмертного Творца и Владыку.

Но никогда не забывала я и премудрые поучения того, кто, по милости Божией, обозначил каждую ступень лествицы, ведущей на небеса: «Не спеши чувствовать себя в безопасности, пока Судия не вынес решения! Многие были свергнуты с небес, хотя и были святы и бестелесны».

Поэтому, принимая от Господа благодатные дары, я всякий раз смиренно благодарила Его и воскрешала в памяти собственные прегрешения. Вспоминала свои падения. И то, как поддалась дьявольскому обману и искушениям. Вспоминала, как сердце мое отравляли страсти. Как я пыталась насытить душу свою гнилыми плодами. Как часто утрачивала я благодатное тепло и срывалась в ледяную пропасть богооставленности.

И никогда, никогда уже отныне не переставала я слезно взывать, по примеру святых отцов:

«О, сколь немощен мой дух, угашаемый, словно пламя свечи, одним лишь слабым дуновением. Как мне укрепить его? Дабы был он как дух святых, смиряющий бурю».

Я вспоминала, сколь немощна я была. Как была побеждаема в своей немощи и сравниваема с землею. И, памятуя сие, не переставала укорять себя пред Господом.

Я понимала, что Промысл Божий дозволяет мраку міра восхитить нас в свою тьму – ради нашего смирения. Ибо искушения делают нас сильнее. И лучше. Как учил меня когда-то еще мой брат Евфимий. Поэтому я благодарила Господа за все, что Он делал, дабы приблизить меня к себе и дать мне возможность лицезреть Свой дивный свет. А сердцу моему – слышать каждый глагол уст Его.

Если же благодать Его во мне, грешной, уменьшалась, то я уже не пугалась, как прежде, но вспоминала – перед лицом мрака и страдания – слова Господни: «Аз есмь свет міру». Каждый порыв ледяного ветра богооставленности я встречала с Его обещанием на устах: «Аз же пребуду с вами во вся дни до скончания века».

Я верила Ему. Знала, что Он всегда здесь. Рядом со мной. Как и со всеми, кто Его ищет и призывает всем сердцем.

Я непрестанно ощущала Его живое присутствие. Повсюду вокруг себя. И ясно понимала слова апостола Павла, обращенные к жителям Афин: «Ибо мы Им живем и движемся и существуем...» И разумела глаголы псалмопевца Давида, свидетельствовавшего: «Всюду вижу Господа. Он есть одесную меня, да не оступлюсь».

МРАК МІРА

О, как, должно быть, ликуете вы, давно знающие конец этой истории, всегда готовые посмеяться над моим постыдным поражением и бессилием! Но нам, сражавшимся не на жизнь, а на смерть, было не до смеха. Даже мне. Она же искренне страдала и мучилась крестными муками своего Господа, как об этом впоследствии раструбили попы и поэты.

Не один десяток лет пытались мы сломить друг друга в постоянной борьбе, не зная, кому из нас суждена победа. И так – до конца ее жизни. Как и должно быть. Ибо смерть есть час последнего и окончательного решения. Кому будет принадлежать душа? Ему или мне? Пастырю или Зверю?

Сколько раз упускал я добычу в самый последний момент. Они ускользали от меня вместе с предсмертным стоном. В последний миг, когда душа отделяется от тела, она якобы вдруг осознает свои грехи и в безмерном раскаянии молит моего Соперника о милости. А Он, конечно же, рад простить! Как любящий Отец. Разумеется, по великому милосердию Своему и безграничной Своей милости к заблудшим овечкам, как уверяет эта наивная сказка!

Однако скольких удавалось сцапать и мне в их последний час! При жизни – ни рыба, ни мясо, ни Его, ни мои – такие души в предсмертный миг, будучи измучены болезнью или одержимы гневом на Бога, забирающего их, по их мнению, слишком рано, изрыгали на Него чудовищную хулу, обвиняя в предательстве и обмане. Так, как и я бы, наверное, не сумел. И естественно, попадали прямо ко мне в лапы!

Но это, понятно, было не в счет. Я это даже не считал за свои победы, но просто списывал на потери моего Противника. И даже не испытывал в тот миг особой радости. Вы мне, конечно, не поверите. Вы ведь привыкли считать, что я – главный источник всякого зла. Лжец, не ведающий ни стыда, ни совести. Меня-де радует всякий ваш промах, тем более – гибель. Хорошо, пусть даже и так! Да, лгу! Да, подбиваю на грех! Да, мне ведомы тайны всякой подлости! Но легкие-то победы здесь причем? Жалкие душонки, сами себя побеждающие? Что я, по-вашему, совсем ничтожество?!

Скучная это работа подбирать всякую падаль. Собирать души, павшие без сопротивления. Мне ли этим заниматься? Я ведь по-своему мастер своего дела! Мастер стянуть все, что плохо лежит. Обмануть. Обгадить. Там же, где и без того черным-черно от грязи, мне делать нечего. Это меня не возбуждает. Какое уж тут удовольствие! Туда я посылаю только своих бесенят – так, для порядка. Чтобы присматривали, дабы кто невзначай не сбился с пути и не повернулся к Богу.

Но она! Она! О, что это за душа была! Чистая. Честная. Устремленная к Богу и ко всем Его добродетелям. С этим ее вечным вопросом: «Все ли я делаю по Твоей воле, Господи?» Как она трепетала при молитве! Как оплакивала чужие судьбы! Готова была сотворить все дела милосердия и принести любую жертву, лишь бы угодить своему Господу! Вот таких я любил больше всего. «Заполучить подобную душу было бы настоящей победой!» – думал я, предвкушая радость.

А мелкие душонки! Хотите – верьте, хотите – нет, но они мне – в тягость. Постоянно путаются под ногами, извиваются, как червяки, просят о том о сем. Просят вроде бы Бога, а на самом деле – обращаются ко мне! Ибо желания у них под стать моим. Мои желания. Которые вы называете нечистыми. И сердца у них точно такие же. Они по сто раз на дню просят: «Господи, покарай врагов моих!» Но никогда не скажут: «Господи, останови меня, когда я захочу причинить зло другим людям!» Гаденыши мои славные! Чада мои возлюбленные!

Сколько раз я слышал, как какая-нибудь женщина, молясь в церкви, заклинала Бога поразить громом ее соперницу. Или забрать у нее мужа, чтобы сама она осталась – богатой вдовой, не отказывающей себе ни в чем, ищущей утешения в десятках объятий, из которых потом выберет одни – самые подходящие.

А мужчины? Молятся ради страстей своих, гордости ради. Просят помочь в сомнительных денежных операциях. Просят даровать победу в жестоких войнах. А то и любовную победу над какой-нибудь честной женщиной.

Не верите? Сам Пастырь порой верит с трудом, когда приступаешь к Нему, чтобы забрать у Него сию паршивую овечку. Но что поделаешь? Таковы люди. Такими мы с Ним их сотворили.

А она! Она молилась о спасении души своей. Чтобы никогда не нарушить Господню волю.

Чтобы всем было хорошо. И чтоб все они обратились к Богу. И в милости Его обрели путь свой. На таком пути я, понятно, не мог быть ее проводником. Поэтому и пришлось с ней столько возиться. Очень уж я хотел сбить ее с этого пути!

О, чего я только не делал! Как только ни пытался привлечь ее внимание! Придумывал разные ловушки и пакости. Расставлял сети на всех стезях ее. Сопровождал ее в пустыне. Дремал в углу ее пещеры. Подкарауливал минуту ее слабости, ловя каждый ее усталый вздох, каждый трепет ресниц. Превращался в диких зверей. Лев, тигр, змея, даже крокодил – все это был я! Но она всегда говорила: «Ступай от меня прочь, сатана! Здесь таких зверей нет. Это можешь быть только ты!» – и приходилось убираться прочь. Ночами я сотрясал стены ее пещеры, оборачивался ветром и воздушными потоками. А она опять: «Господь со мною! И ты, лукавый, мне ничего не сделаешь!»

Она меня и вправду не боялась. Она мной брезговала. Я был ей мерзок. Всеобщий враг. Лукавый. Нечистый. Отец лжи и всякого зла. Диавол. Господин людских слабостей. Мрак міра. Губитель душ человеческих. Так она меня называла.

А ведь я однажды превратился даже в благоуханный райский цветок, только бы ее подманить. Сам чуть не задохнулся тогда от собственного запаха.

«Если ты не от Господа – исчезни в сей же час!» – сказала она. Спокойно. Уверенно. Словно все заранее знала. Сердце у нее было ледяное. Для всего. Кроме ее Господа, конечно. И Его поучений.

Все труды мои были напрасны. Даже когда ей случалось оступиться, я не мог считать это своей победой. Ведь сердцем ее мне овладеть так и не удалось. Я мог только на время смутить и помрачить ее разум. Она была как те старцы-отшельники, что всегда говорили: «Я лишь пещера. Пещера – и мое сердце. И в нас есть место только для Бога».

Порою я совсем выбивался из сил. И чувствовал страх. Меня брало сомнение. Может быть, лучше заняться какой-нибудь другой душой, не такой чистой и сильной? Но я не мог оставить ее в покое! Этого нельзя было делать! Иначе, пожалуй, многие бы решили, что борьба со мною – дело несложное. И пошли бы по тому же пути. А с меня и так довольно поражений.

Сколько раз мне казалось, что она уже моя. Что ей уже не выкарабкаться. Но не тут-то было! Всегда вырывалась – в последний момент! Когда я думал, что уже держу ее в горсти и надо только сжать когти, она проскальзывала у меня между пальцами. Словно она – дым. Или тень. Такова была ее вера овечья. За то ее и любил ее Пастырь.

Сам-то Он только посмеивался довольно. И тотчас же поддерживал оступившуюся овечку, стоило ей протянуть к Нему руки и выкрикнуть Его имя. «Подвижница моя равноангельная!» – так Он говорил. Видно, она это каким-то образом слышала, потому что после подобных нежностей всегда лила слезы от счастья. Очень трогательно! Тошно было смотреть на это!

Какой она была – такой и осталась. А я-то надеялся до последнего часа. До последнего дыхания. Ее, конечно. И когда она отверзла уста в последний раз, чтоб выпустить душу, словно птицу, я так и подскочил! Раскинул руки, чтобы поймать ее. Ибо увидел, что вместе с душой у нее вырвались и последние слова! Я, признаться, понадеялся тогда... Да только напрасно. Знаете, что она сказала? Так и быть, признаюсь. Тем более что теперь все равно нет смысла скрывать. «Слава Богу за всё!» – вот что она произнесла в свой смертный час. То были слова самого страшного моего поражения. Вы смеетесь надо мной? Что ж, смейтесь, смейтесь. Глупцы и проигравшие иного и не заслуживают.