Текст книги "Если нам судьба..."

Автор книги: Лилия Лукина

сообщить о нарушении

Текущая страница: 16 (всего у книги 23 страниц)

ГЛАВА 9

Проснулась я по-прежнему в кресле – передо мной все так же стояли фотография Игоря и Снежинка, а на коленях все так же лежал Васька. Часы показывали половину восьмого – надо было собираться, причем очень быстро. Я осторожно переложила кота в другое кресло и, чтобы взбодриться, полезла под контрастный душ. Времени на завтрак уже не оставалось, поэтому я только развела себе чашку крепчайшего кофе, который, обжигаясь, выпила, насыпала так и не проснувшемуся Ваське в миску завтрак и вышла из дома.

Предварительно заправив машину под завязку – ведь совершенно непредсказуемо, сколько и куда нам придется ездить, я приехала в аэропорт встречать Власова и Катьку.

Они появились в калитке одними из последних. Власов аккуратно поддерживал ее под локоток, приговаривая:

– Не торопись, Катенька, осторожно, потихонечку, полегонечку, вот так… Подожди, здесь ступенька…

Она же с видом великомученицы, страдающей за правое дело, отвечала ему слабым голосом:

– Не волнуйся, Сашенька, я себя хорошо чувствую… Не волнуйся, тебе же вредно волноваться… – В мою сторону она даже не взглянула.

– Вас не затруднит получить наши сумки? – холодно произнес Власов и, словно был заранее уверен в моем ответе, протянул мне два багажных талона.

– Нисколько, – вежливо ответила я, – С приездом, Екатерина Петровна, и вас с приездом, Александр Павлович. Добро пожаловать!

Власов подвел Катьку к скамейке:

– Посиди, Катенька, отдохни. Не надо было тебе со мной лететь. Ну, зачем ты так собой рискуешь?

– Нет, Сашенька, я лучше постою. Мне потом встать с нее трудно будет, – с видом умирающего лебедя ответила Катька. – Да разве я могла тебя одного отпустить, вдруг случится что-нибудь? Я же себе никогда этого не прощу.

Ну, воркуйте, воркуйте, думала я. В чем, в чем, а уж в том, что обязательно что-нибудь случится, я была абсолютно уверена. Для чего же иначе я так старалась?

Получив две нетяжелые сумки из какого-то дорогого искусственного материала, я повела их к машине. Брезгливо оглядев мою давно не мытую «девятку» (интересно, а когда бы я успела заехать на мойку, по его же делам моталась), Власов осторожно, как дорогую хрупкую вещь, посадил туда Катьку, и мы поехали в гостиницу.

Слух о приезде Власова с супругой еще вчера взбаламутил весь отель, поэтому прием им был оказан по высшему разряду. Встретить их вышел Олег Васильевич, тот самый, с которым я вчера разговаривала, он их радушно приветствовал, что-то говорил. Я не прислушивалась, занятая совершенно другим делом – внимательно оглядывала холл, отыскивая тех, кто обещал мне помочь, и вдруг встретилась глазами с красивым смуглым брюнетом, который сидел, развалясь, в кресле и курил, небрежно пролистывая какой-то глянцевый журнал. Рядом с ним на столике лежал сотовый телефон. Ну и ну, в этом холеном мужчине, одетом в дорогой костюм и белоснежную рубашку, я с трудом смогла узнать одного из тех цыган, которых видела вчера в доме Прохоровых. Он чуть-чуть прикрыл глаза, давая мне понять, что все в порядке, и я успокоилась.

Проводив Власова с Катькой до номера, я подошла к столу дежурной.

– Ирина Валентиновна, – тихонько спросила я, – вы поменялись дежурствами?

– Конечно, я же обещала, – удивилась она. – Буду работать еще сегодня и завтра. А что?

– Мне нужно будет сегодня вечером, а может быть, и ночью побыть недалеко от их номера. Это можно будет устроить? – мне очень хотелось послушать, как Власов будет рассказывать Катьке о внуках и как она на это отреагирует, зря я, что ли, жучок устанавливала.

– Да. Соседний с ними номер сегодня вечером освобождается. Вы там и поспать сможете, если захотите. А почему у Власова такой сердитый вид, вы поругались?

От такого предположения я даже засмеялась.

– С клиентами, Ирина Валентиновна, я не ругаюсь. Не обращайте внимания, это у него скоро пройдет. А автограф я вам устрою, обещаю.

Ну, что ж, все, что можно было сделать, я сделала, оставалось только ждать звонка Чарова.

Официант из ресторана вкатил в их номер столик с завтраком, и я тоже решила сходить в буфет. Поела, потом спустилась к киоску «Роспечати», купила газеты, вернулась на третий этаж и села в холле в кресло у окна, чтобы почитать. Заодно прикрепила под низким подоконником приемник – очень дорогую, но совершенно незаменимую в моей работе вещь. С его помощью можно было как записывать разговоры, так и, при подключении к нему крохотного наушника, слышать все, что происходит в радиусе пятидесяти метров от жучка. Все это я проделала неторопливо, просто нараспев – спешить мне было пока совершенно некуда и незачем.

Все завертелось, когда в половине одиннадцатого позвонил Чаров:

– «Линкольн» и джип проехали в сторону города. Стекла подняты, кто внутри, не знаю, может быть, и сам Матвеев, – быстро сказал мне Володя.

Я тут же бросила газеты и постучала в дверь их номера.

– Войдите, – раздался изнутри голос Власова.

Я вошла. В кресле, все в том же костюме, в котором и прилетела, расслабленно сидела Катька, судя по виду, от смерти ее отделяли считанные секунды. На журнальном столике рядом с ней лежали лекарства и стояла бутылка минеральной воды, Власов сидел в кресле напротив.

– Собирайтесь, Александр Павлович. Они только что выехали, и нам нужно успеть перехватить их на въезде в город. На все про все у нас не больше пятнадцати минут. Нужно торопиться, – напористо сказала я.

Власов заметался. С одной стороны, ему очень хотелось снять внуков, а с другой – он боялся оставить Катьку одну. Он растерянно переводил взгляд с нее на меня, явно не зная, что делать. Я сняла очки и посмотрела ему прямо в глаза. Не знаю, что уж он прочел в моем взгляде, но только он поднялся и стал суетливо собираться, поминутно оглядываясь на Катьку.

– Катенька, я совсем ненадолго. Ты уж поскучай тут без меня, пожалуйста. Если вдруг почувствуешь себя плохо, немедленно, слышишь, немедленно вызывай врача. Здесь в отеле, как они говорят, очень неплохой врач. Ты мне обещаешь?

– Сашенька, не волнуйся, мне совсем не так плохо, как тебе кажется, – еле слышно прошептала она. – Только ты не задерживайся, очень тебя прошу. А я постараюсь тебя дождаться.

Она, видимо, подразумевала, что не сможет себе позволить умереть в его отсутствие, не попрощавшись.

Власов опять заколебался и посмотрел на меня, но я продолжала сверлить его взглядом, и он решился.

– Катенька, я быстренько, только несколько снимков сделаю и вернусь, – он осторожно поцеловал ее в щеку, а она в ответ сделала слабую попытку улыбнуться, но тут же сморщилась, якобы от боли, и тихонько застонала.

Да уж! Если Власов был, безусловно, очень талантливым артистом, то она была просто гениальной. Не пришлось бы мне его отсюда силой выволакивать! Я оценивающе посмотрела на него. Ничего, навыки кое-какие есть, справлюсь.

Поняв, что ему от меня не отделаться, Власов все-таки вышел из номера. Мы не стали ждать лифта и начали спускаться по лестнице.

– Елена Васильевна, как вы можете быть такой безжалостной! Ну, что вам стоило немного отложить свой отдых? Я же вам обещал, что отправлю вас отдыхать, куда только душа пожелает. Не на один же день внуки сюда гостить приехали. Поправилась бы Катенька, и мы с ней успели бы их повидать, и вы отдохнуть, – возмущался Власов.

– Да еще выдумали, будто она не хочет, чтобы я внуков и детей увидел, – продолжал разглагольствовать он, когда мы уже ехали в машине. – Ну и что, что она к вам приезжала и просила сыновей моих не искать? Ее вполне понять можно, она же волнуется за меня. Вдруг бы они действительно уголовниками оказались? Она меня любит, вы можете это понять? Лю-бит, – по складам произнес он. – Меня, и не артиста Власова, а меня, человека Власова. Да что я вам объясняю, вы же, кроме денег, ничего на свете любить не можете.

Когда я такое услышала, у меня перехватило горло и потемнело в глазах. Я резко нажала на тормоз, хорошо еще, что сзади в этот момент никто не ехал, а то не миновать бы аварии.

– Вы что, с ума сошли? – заорал Власов, который почти что вышел из машины через лобовое стекло, хорошо, что он пристегнулся, и его ремни удержали. – Вы что вытворяете?

Переведя дыхание, я взяла себя в руки и как можно спокойнее сказала:

– Александр Павлович, я вас очень прошу, не будем обсуждать эту тему – кто что любит и кто кого любит. Мы с вами встретились по совершенно конкретному делу, вот давайте и будем им заниматься. В данный момент я вам нужнее, чем вы мне. Так что оставьте при себе ваши мысли и не мешайте мне вести машину.

Власов даже извиниться не соизволил.

Как ни тянула Катька время, мы все-таки успели встретить матвеевские машины и поехали за ними. Очень скоро я сориентировалась и поняла, что они едут в наш городской парк – настоящее раздолье для ребятни. Чего там только не было: и карусели, и качели, и чертово колесо, и даже небольшой зоопарк.

Ничего, успокаивала я себя, вот увидит Власов малышей и застрянет там надолго, что бы он Катьке ни обещал.

Когда мы подъехали к стоянке у парка и вышли из машины, Лидия Сергеевна с внуками в окружении охранников уже удалялись по аллее в направлении аттракционов, и мы пошли за ними.

Девочки были в светленьких платьицах сплошь в оборочках, с вертолетными бантами на голове, в беленьких гольфиках и сандаликах. Судя по тому, что одна из них никак не хотела чинно идти, а все время крутилась и вертелась, это была Милочка, о чем я Власову тут же и сказала. Мальчики были в коротких штанишках на лямочках и белых рубашечках. Они вели себя поспокойнее, особенно тот, который, как ни странно это звучит по отношению к двум абсолютно похожим мальчикам-близнецам, казался старше. На Печерской было необыкновенной красоты бледно-розовое легкое шелковое платье и либо очень удачно подобранная в тон ему, либо составлявшая часть этого комплекта большая шляпа от солнца.

Они подошли к карусели, и дети побежали усаживаться с помощью двух поднявшихся с ними охранников, кто на что хотел. Карусель начала крутиться, и дети заверещали от восторга.

Власов поднял камеру, чтобы снять эту сцену, но тут один из телохранителей, наверное, старший, подошел к Печерской и стал ей что-то негромко говорить, показывая в нашу с Власовым сторону. Она повернулась и сразу же узнала Александра Павловича. Не знаю, из чего была сделана ее шляпа, но падавшая ей на лицо розоватая тень не только необыкновенно молодила Лидию Сергеевну, но и придавала ее облику некоторую загадочность. Она на минуту задумалась и что-то ответила охраннику, видимо, разрешила снимать, потому что тот мгновенно потерял к нам всякий интерес.

Камера в руках Власова дрогнула и опустилась.

– Кто эта женщина?.. – потрясенно спросил он.

– Лидия Сергеевна. Она…

Но тут зазвонил мой сотовый, и я отошла немного в сторону, чтобы спокойно поговорить.

– Елена Васильевна, это Ирина Валентиновна. Она только что вышла из номера в костюме и с сумочкой, видимо, в город.

Я вернулась к Власову.

– Александр Павлович, я вас ненадолго покину. Заняться вам пока есть чем, вот и занимайтесь. А я приеду, как только освобожусь. Если они, – я кивнула на малышей, – к тому времени уедут, то ждите меня в кафе около входа. Я увижу, что их машин на стоянке нет, и буду знать, что вы там.

– Да-да, – ответил Власов, не глядя в мою сторону, он был целиком поглощен съемкой детей. Он меня, кажется, даже не услышал или услышал, но не понял.

А я поехала в «Приют странника», где на кресле в холле, все так же небрежно развалясь, сидел смуглый красавец, поднялась к Ирине Валентиновне и молча, вопросительно кивнула ей, не передумали, мол. В ответ она также молча взяла ключи, и мы вошли в номер.

Осторожно осматривая Катькины вещи, я, как ни старалась, не могла найти в них ничего подозрительного. Честно говоря, я искала флакончик с травкой «от скорби душевной», как называла ее баба Дуся – было у меня опасение, что она ее опять может в ход пустить при неблагоприятном для нее развитии событий, но не нашла. Может быть, она его с собой в сумочке носит? Надо проверить. А вот непонятный запах в ее сумке, слабый такой, меня очень смущал. Я сначала даже и не поняла, что это. Зато стоявшая рядом со мной Ирина Валентиновна несколько раз потянула носом и удивилась:

– Кожей пахнет. Уж этот-то запах я ни с чем не спутаю, нанюхалась за свою жизнь, – и объяснила мне: – Муж ведь у меня военный в отставке.

Действительно, кожей, но в сумке никаких кожаных вещей не было, и я открыла шкаф – там висел костюм, в юбке которого был кожаный ремешок. «Наверное, от него», – тодумала я.

Раздосадованная, я вышла из номера и потихоньку от Ирины Валентиновны достала из-под подоконника приемник, чтобы послушать запись. Катька звонила только один раз: в справочную железнодорожного вокзала, чтобы узнать, не опаздывает ли поезд «Москва-Баратов». А это ей зачем, что она еще замышляет?

Вернув приемник на место, я спустилась в холл и подошла к цыгану узнать последние новости и, услышав их, призадумалась.

Оказывается, Катька ездила на вокзал к приходу поезда «Москва – Баратов», где получила от проводника спального вагона какую-то коробку.

– Расскажите-ка мне все подробно, – попросила я.

Не знаю, каким образом, но они получили всю возможную информацию.

Вчера вечером в Москве Катька приехала к отходу этого поезда и попросила проводника отвезти в Баратов пластиковый пакет, внутри которого лежала завернутая в бумагу и заклеенная скотчем коробка. Тогда проводник подумал, что это были конфеты, потому что и по форме, и по весу похоже. Причем она записала его график и попросила привезти коробку обратно в Москву, если в Баратове ее почему-то не заберут. Она также записала его адрес на тот случай, чтобы человек, который должен взять в Баратове на вокзале посылку, если вдруг опоздает, смог приехать к проводнику домой. Увидев ее на перроне, проводник сильно удивился: зачем же было с поездом отправлять? А она ему объяснила, что в коробке лекарство для больной матери, которое должна была ее сестра забрать. Но матери внезапно хуже стало, вот она и вылетела в Баратов первым рейсом и пришла за лекарством сама.

– Только вряд ли это лекарство было, – сказал цыган. – Она на вокзале в туалет вошла, а вышла уже без пакета и коробки. Наши женщины проследили – она их в кабинке в мусорную корзину выбросила. А сумочка у нее маленькая, туда она все из коробки переложить не смогла бы, – и он вопросительно посмотрел на меня.

– А где она сейчас? – Ох, и не люблю я состояние, когда чего-то не понимаю.

– Судя по времени, уже должна к гостинице подходить, а что?

– Как бы ее сумочку проверить? А? – я посмотрела на цыгана. – Нет ли там флакона какого-нибудь? Или еще чего-нибудь интересного?

– Почему же не проверить? – усмехнулся он. – Можно.

Он вышел из отеля, завернул буквально на одну минуту за угол и, вернувшись, кивнул мне – мол, все в порядке.

Очень скоро я имела возможность увидеть целое представление, жаль, что продолжалось оно недолго. Катька приближалась к дверям отеля. На ней был уже не тот костюм, в котором она прилетела, а другой: юбка до середины колена и мешковатый пиджак, под которым ее фигуру – единственное, что было в ней сейчас привлекательного – было невозможно разглядеть. Ее тут же обступила со всех сторон живописная толпа цыганок с детьми. Одни уговаривали ее дать ручку, чтобы они ей погадали, другие просили дать денежку на хлебушек для голодного ребенка, дети дергали ее за юбку. Я получила несказанное удовольствие, глядя, как она растерялась, пытаясь выбраться из этой толпы. Вышедший из дверей охранник разогнал цыганок и завел Катьку в холл. Она явно старалась не привлекать к себе внимание, поэтому не стала ждать лифта, а быстро прошла к лестнице и взбежала наверх.

Цыган вышел, а когда вернулся, то пожал плечами.

– В сумочке у нее нет ни флакона, ни чего-то такого, что она могла бы достать из коробки и туда положить, – сказал он.

Что за ерунда, думала я по дороге в парк? Ладно, флакон она, в конце концов, могла и в Москве оставить, но что это за странная посылка, которую она сама себе отправила? И куда она ее дела? Не нравится мне все это, очень не нравится.

Матвеевские машины все еще были на стоянке. Значит, и Власов был где-то здесь, что-то не верилось мне, что его теперь можно будет так просто оторвать от малышни.

Я нашла его на скамейке на берегу пруда, где он сидел, красный от негодования, и что-то бурчал себе под нос.

– Что случилось, Александр Павлович? Чем вы так недовольны? Внуки не понравились?

– Ну, что вы, Леночка, – прежним, доскандальным голосом сказал Власов. – Сами подумайте, как же они могут не понравиться? Я тут другим возмущаюсь, – и он кивнул на пруд. – Вы только посмотрите на эту воду, это же болото какое-то, и по виду, и по консистенции. А на лодки посмотрите, они же на воде из последних сил держатся. Как можно было разрешить детям на них кататься? Утонуть они, конечно, не утонут, я тут слежу, да и дармоеды эти, – он имел в виду охранников, – тоже на что-нибудь сгодятся. Но если они этой воды наглотаются, то заболеют, обязательно заболеют! А вы знаете, как опасны кишечные инфекции в детском возрасте? – и он озабоченно и серьезно посмотрел на меня. – И вообще, – негодовал он, – она их ужасно балует, просто ни в чем отказать им не может, а они этим, сорванцы, пользуются. Они уже и «Кока-колу» пили, и гамбургеры ели, и эту картошку жареную ужасную, а это же сплошные канцерогены.

– Александр Павлович, но ведь это она их бабушка, ей, я думаю, виднее, как со своими внуками обращаться, – сказала я, а сама внимательно следила за его реакцией, не раскаивается ли он, что предпочел Катьку своим детям.

Видимо, мои слова упали на благодатную почву, потому что сидел он, о чем-то тяжело задумавшись, и неотрывно смотрел на воду.

Тем временем детей достали из причаливших лодок, они подбежали к Лидии Сергеевне и облепили ее со всех сторон.

– Бабуля, – на разные голоса кричали они, задирая к ней головы. – Попроси дядю Павлика, чтобы он нам завтра разрешил на яхте покататься. Он сказал, что если мы будем хорошо себя вести, то он разрешит. Мы ведь хорошо себя ведем, правда? А то на лодках неинтересно, они какие-то маленькие…

– Хорошо, котята. Завтра утром мы поедем в цирк, – тут запрыгала не только Милочка, но и остальные малыши, а визжали они все поголовно, – потому что он последний день работает, а после обеда, если будет хорошая погода, то вы покатаетесь на яхте. А теперь поехали домой, но если вы будете плохо кушать, то все отменяется. Ясно?

– Ясно, – хором ответила малышня, и они все двинулись к воротам.

Власов тоскливо посмотрел им вслед.

– А что это за дядя Павлик? – спросил он. – Я уже не в первый раз о нем слышу.

– Тот самый глава семьи, о котором я вам уже говорила.

– Я так понимаю, что и «Линкольн», и джип, и яхта

– это все его собственное. Да и костюм на Лидии… Это же «Балансиаг», его ни с чем не спутаешь, – вздохнул Власов. – Он один стоит столько же, сколько ваша машина, может быть, и побольше.

– Да, Александр Павлович, сами видите, что материальная помощь им не требуется, – ответила я, отметив про себя, что он назвал Печерскую просто Лидия, без отчества.

– Ну, и зачем я им нужен? – грустно задал он сам себе чисто риторический вопрос.

Его подавленное настроение мне совершенно не понравилось. Того и гляди, он придет к выводу, что, действительно, кроме Катьки у него никого и нет.

– А вы знаете, Александр Павлович, что Лидия Сергеевна так замуж и не вышла, хотя при деньгах и других возможностях ее приемного сына охотников было несомненно много. А она, вот, предпочла одна остаться. Фотографию вам послала, а ведь могла и не посылать. Кстати, вы помните наш самый первый разговор? Так, как вы думаете, почему она все это сделала? И замуж не вышла, и фотографию послала?

Власов заметно оживился.

– Так она не замужем? Вы серьезно? Такая невероятно очаровательная женщина и одна? – но, вспомнив вдруг о чем-то или о ком-то сразу сник и печально сказал. – Я не хочу гадать, Леночка, и думать об этом я тоже не хочу. А, если честно сказать, то просто боюсь. У Лидии дети, внуки. Счастливая она… – подумал и добавил: – Заслуженно счастливая. А у Катеньки никого нет, она такая беззащитная, и очень любит меня, она же без меня просто погибнет.

– Простите, что не в свое дело лезу, но мне кажется, что вы Екатерину Петровну просто жалеете, только не очень понимаю, за что. И потом, что значит, «она без меня погибнет»? Молодая, здоровая женщина, самостоятельная и состоятельная, да она, если захочет, еще и родить может, возраст вполне позволяет. Ведь вы не любите ее, правда? А насчет ее к вам любви… Знаете, если бы случилось так, что я стала бы препятствием, преградой между человеком, которого искренне люблю, и его детьми и внуками, если бы из-за меня его к ним близко не подпустили, то я сама ушла бы с его пути, и меня никто бы остановить не смог, потому что его счастье было бы для меня важнее моего собственного. Но для этого нужно любить по-настоящему, не на словах.

– Легко вам рассуждать, Леночка. Со стороны все и всегда кажется так просто. Конечно, я ее жалею, но и благодарен ей. Если бы не она, я бы этой трагедии не пережил, – грустно улыбнулся он, – Мы теперь с ней вдвоем остались. Вот посмотрю я завтра в цирке на малышей, да и двинемся мы с Катенькой домой. И буду я по вечерам сидеть и на внуков любоваться, – сказал он, убирая камеру в сумку, и попросил: – Отвезите меня в отель, Леночка. Я Катеньке обещал, что скоро вернусь, а сам, видите, как задержался. А она волнуется за меня, переживает. Вы простите меня за то, что я вам наговорил. Не сердитесь на старика, хорошо?

– Какой же вы старик, Александр Павлович? Или вы в зеркало на себя не смотрите? Наизусть причесываетесь. и на ощупь бреетесь? – я постаралась приободрить его. – А над моими словами вы все-таки подумайте, хорошо?

Если все получится так, как я задумала, то завтра ему потребуются все оставшиеся силы, чтобы выдержать такой удар по нервам и психике, какой и очень закаленного жизнью человека способен надолго выбить из колеи.

Я отвезла Власова в отель и проводила до номера. Когда он вошел, я подошла к Ирине Валентиновне.

– С моим номером все в порядке? Он вечером точно освободится?

– Елена Васильевна, вы знаете, а он уже освободился, – и дежурная протянула мне ключи. – Оказывается, они поменяли билеты на более раннее время, а нас не предупредили, так что заходите и располагайтесь. Хотите, я вам чаю заварю, или может быть, кофе сделать? У вас такой вид уставший…

– Спасибо, Ирина Валентиновна. Сделайте-ка мне действительно кофе побольше и покрепче. Я всю ночь не спала, так, подремала в кресле под утро, и все.

Дождавшись, когда она повернется ко мне спиной, я достала из-под подоконника приемник и вошла в номер. Здесь я первым делом переключила аппарат на прием и стала слушать, что творится у Власова.

– Ты только посмотри, Катенька, какое чудо! – восторженно говорил Александр Павлович. – Вот эта кроха с розовым бантом – Милочка, видишь, непоседа какая, все время прыгает, как козочка маленькая. А с желтеньким – Ниночка, она поспокойнее. Вот этот, который сейчас на качелях, вот, у него еще лямочка от штанишек с плеча соскользнула, он поправляет ее, видишь? Это Сереженька. А вот это Павлик, он у них лидер, такой солидный, серьезный…

– Сашенька, – раздался слабый Катькин голос. – Я так рада за тебя, что ты их, наконец, увидел. А кто эта женщина в розовом платье?

– Это Лидия Сергеевна, мать Саши и Леши, бабушка моих внуков, – сказал он и запнулся, видимо, испугавшись, что обидел этим Катьку, но та словно и не заметила этого и спросила:

– А где они все живут? Где-нибудь за городом, наверное? Если вы их на въезде встречать должны были?

– Не знаю, Катенька. В доме каком-нибудь загородном. Если судить по машинам, яхте, охранникам, то глава семьи, как его Леночка называет, человек очень богатый. Да и платье на Лидии, ты не поверишь, от «Балансиага». А ты думала, что им деньги мои нужны, – Власов безрадостно хмыкнул. – Уж мы-то с тобой знаем, что никаких особых денег у меня нет, больше журналисты расписали, чем на самом деле есть.

От Катьки не укрылось, что Власов назвал Печерскую только по имени, потому что она спросила:

– Она тебе понравилась? Эта Лидия Сергеевна? На пленке она довольно мила, а в жизни?

– Она прекрасна! – вырвалось у Власова, но он тут же спохватился: – Ты что, Катюша, ревновать меня вздумала? Не надо. Ты, вообще, много лишнего нафантазировала: что они захотят в родню набиться, что им имя мое нужно, связи… Ничего им от меня не надо… Да и сам я им не нужен… – грустно добавил он. – Ладно… Пойду-ка я еще на внуков полюбуюсь.

Судя по звукам, Власов вышел в другую комнату, и в их номере стало тихо.

Ирина Валентиновна принесла мне кофейник и бутерброды.

– Вот, Елена Васильевна, покушайте, – она с сочувствием посмотрела на меня и покачала головой. – И все-таки работа у вас совсем не женская.

Она ушла, тихонько прикрыв за собой дверь, а я сидела и пыталась сосредоточиться, свести воедино всю полученную сегодня информацию, но сказывались и накопившаяся за время этого расследования усталость, и бессонная ночь, и вздернутые нервы, потому что ничего путного из этого не получалось. И я решила не мучить себя и дать отдых мозгам.

В это время я услышала, что в их номере происходит какое-то движение.

– Сашенька, – позвала Катька Власова. – Приляг рядом со мной, мне что-то так грустно, так тоскливо. Предчувствия нехорошие одолевают. А когда я прижмусь к тебе, мне так спокойно и хорошо делается.

– Сейчас-сейчас, Катя, – раздраженно ответил Власов, видимо, ему не хотелось отрываться от созерцания малышей. – Подожди минутку.

Его голос становился громче по мере того, как он приближался к жучку, который я прикрепила за прикроватной тумбочкой в спальне, ведь все самые интересные разговоры в семье обычно именно там и происходят. Судя по звукам, он сел на кровать рядом с ней.

– Ну, чего ты опять себе надумала? Взвинтила себя без всякого к тому повода. И не надо тебе было сердечную боль терпеть. Ты же врач, знаешь, что лекарство нужно немедленно принять. Могла бы и врача вызвать.

– Не ругай меня, Сашенька. Я такая, какая есть – не люблю людям лишние хлопоты доставлять.

– Посторонним? Да! Им не любишь, – по тому, как Александр Павлович выделил слово «им», я поняла, что он разозлился. – Не понимаю я тебя. Почему ты до сих пор в кардиоцентр обратиться отказываешься? Обследовалась бы, выяснила причину, а то болит сердце и болит.

– Сашенька, неврологические сердечные боли не оттого, что сердце больное. Волнуюсь я за тебя, переживаю, вот сердце и болит.

– Значит, нервы нужно лечить!

Я обратила внимание, что Власов уже не называл Добрынину Катенькой, да и тон его становился все более прохладным и отстраненным.

– Значит, так. Вернемся в Москву, и сразу же ляжешь в больницу. Надо все-таки выяснить, что с тобой такое происходит. Молодая женщина, а здоровья нет, – решительно сказал он.

– Неужели ты забыл, что это после смерти Настеньки началось? – Катька ударила по больному месту, наверное, она тоже заметила изменение в настроении Власова. – Сначала она погибла, потом ты был, как сумасшедший. Какое же здоровье это выдержит?

– Катя, я понимаю, что ты переживала и из-за нее, и из-за меня. Только, согласись, что ты с ней знакома всего полгода была, да и виделись вы нечасто. А мне она родная дочь, к тому же единственная… – И после небольшой паузы горестно добавил: – Была. Но я-то держусь. Ты, если захочешь, сможешь ребенка завести, а я…

– Нет, Сашенька, я тебя не брошу. Я же тебя люблю, ты у меня на всем белом свете один и есть. Ты мне и папа, помнишь, я тебе рассказывала, что мне десять лет было, когда он умер. И муж – я очень Сергея Степановича уважала, это такой прекрасный человек был, только прожили мы недолго. И любовник, и ребеночек… – закончила она растроганно.

– Нашла ребеночка! – хмыкнул Власов и, видимо, встал с кровати. – Мне пятьдесят, не забыла? У меня четверо внуков. Я дед! – гордо заявил он.

– Дед, Сашенька, дед, – согласилась с ним Катька. – Только знать они тебя не хотят, чего же унижаться? Понимаешь ведь, что ты им не нужен, а сам бегаешь за ними по кустам, как мальчишка. Ты их уже снял, что тебе еще тут делать? Давай вернемся завтра утром в Москву. А, Сашенька?..

– Нет, я останусь, – решительно сказал Александр Павлович. – А ты возвращайся, если хочешь. Я тебя здесь на самолет посажу, а в Москве тебя водитель встретит и отвезет, куда захочешь. Заказывать билет?

– Да нет, Сашенька. Я уж лучше тут с тобой побуду. Это ты сейчас сгоряча так говоришь, под впечатлением от встречи с внуками. А вот скажут они тебе, чтобы ты их в покое оставил, расстроишься ты. Кто же тебя утешит, как не я?

– Как знаешь. Я завтра пойду на них еще посмотреть – они в цирк собрались. А сейчас, с твоего позволения, вернусь к своим внукам, а потом отдельно лягу. Я же «под впечатлением», – с издевкой произнес Власов, – ворочаться буду, тебе спать не дам. И начнутся у тебя опять неврологические боли, – его голос удалялся, становясь тише, и, наверное, уже в дверях он сказал: – Между прочим, ты случайно не забыла, что это из-за тебя они со мной встретиться не хотят?

– Сашенька! – вскрикнула Катька. – Как ты можешь так говорить? Ведь ты же знаешь, что я ни в чем не виновата!

– А вот этого-то я как раз и не знаю, – задумчиво произнес Власов. – Но очень хотел бы знать. И узнаю! – решительно заявил он. Видимо, он последовал моему совету и действительно все хорошо обдумал.

Раздался щелчок закрываемой двери.

– Идиот, – сказала, как плюнула, Катька таким тоном, что стало ясно – ни о какой ее любви к Власову не может быть и речи.

Делать мне в отеле было больше нечего. Вряд ли Катька до утра что-то сможет изменить, скорее испортит еще больше, если полезет к Власову со своей якобы любовью. Я вышла в коридор – Ирины Валентиновны на месте не было, я снова засунула приемник под подоконник, положила ей на стол ключи и поехала домой.

Я открыла Ваське банку консервов, а себе поставила варить пельмени. Я была так вымотана, что, едва дождавшись, когда они всплывут, обжигаясь, покидала их в рот полусырыми, совершенно не чувствуя вкуса. Мне нужно выспаться. Мне нужно отдохнуть, как следует, потому что завтра, пятого июня, решающий день. И мне надо быть готовой к любым неожиданностям. Странная коробка, отправленная Катькой из Москвы самой себе, не давала мне покоя.

На следующий день утром я, избегая смотреть Ваське в глаза, быстренько покормила его и спустилась вниз к Варваре Тихоновне с нижайшей просьбой приютить на десять дней Ваську, пока я буду в отъезде.