Текст книги "Библия-Миллениум. Книга 1"

Автор книги: Лилия Курпатова-Ким

сообщить о нарушении

Текущая страница: 13 (всего у книги 16 страниц)

АДАМ И ЕВА

ЕВА

29-летняя Ева была хороша, как роза в последний момент своего цветения, когда цветок уже полностью раскрыт и источает самый сладкий аромат, но еще чуть-чуть – и его лепестки уже начнут терять влагу, а потом опадать. Перед этим моментом роза исступленно цветет, стараясь поймать каждый миг оставшейся жизни. Создатель любит этот момент безумия, агонии красоты миллионов роз. Над некоторыми он останавливает время, чтобы подольше насладиться мигом последнего цветения, сладким мигом ускользающей красоты. Такова Ева. Ее красота, казалось, будет бесконечно балансировать на своем последнем пике.

* * *

Сегодня Ева получила извещение о том, что ей пришла посылка, и сильно удивилась. Кому пришло в голову отправлять ей посылки? Все знакомые жили рядом, сама она сирота – ни братьев, ни сестер. И вообще она всегда одна. Должно быть, какая-то ошибка…

Поставив чайник, Ева стала вяло собираться. Надела юбку и свитер, а сверху привычный ботанический халат. Она уже не обращала внимания на то, во что одета, давно не зная стыда за свой внешний вид. Стянула волосы привычным узлом на затылке, накрасила ресницы и губы, последняя деталь – сиреневато-серо-голубоватые очки во все лицо.

После работы, как всегда обычной, зайдя в почтовое отделение, она получила довольно увесистую посылку.

– Странно, что бы там могло быть? – сказала она задумчиво вслух.

– Откроете – узнаете, – последовал лаконичный и, главное, абсолютно точный ответ служащей почты. Ни убавить, ни прибавить.

Ева бежала домой настолько быстро, насколько это можно было сделать с пятикилограммовым ящиком под мышкой. Открыла дверь коммуналки, добежала до своей комнаты, открыла еще одну дверь, поставила ящик на стол и села.

Она не стала открывать его быстро – ведь это было единственное удивительное в ее жизни событие за последние два года, нужно было его растянуть, как остатки торта, покупаемого ею раз в месяц с зарплаты.

Ева стала рассматривать ящик. Нашла, что он прямоугольный, из крепкой фанеры. На крышке был написан ее адрес, а обратного не было. Это сильно взбудоражило Еву. Анонимная посылка – это почище анонимного письма!

Наконец она решилась, взяла большой нож и стала отковыривать крышку. Под фанерной крышкой оказался слой газетной бумаги, а под ним… яблоки.

– Яблоки? – опять вслух удивленно прошептала Ева. Взяла одно яблоко, понюхала, посмотрела на свет, словом, убедилась в том, что это действительно яблоко, и еще больше удивилась. Не знаю, что она ожидала увидеть в этой посылке, но уж точно не яблоки.

Высыпав их на стол, Ева стала рассматривать плоды. Такие большие! Все красные, видимо, очень сочные, они сверкали и переливались на свету, отражаясь в старом серванте. Ева сидела над ними в плаще, халате, свитере, как вошла. Наконец, насытившись созерцанием яблок, она снова заглянула в ящик, достала оттуда газеты, под ними оказалось письмо.

– Письмо… – прошептала Ева. Ей никогда за всю ее жизнь никто не присылал писем. Она же была одна, совершенно одна!

Вот это письмо:

«Дорогая Ева, здравствуй! Пишет тебе Петр. Вот вспомнил, как ты приезжала к нам с какой-то экспедицией, и стал искать твой адрес, который ты мне написала на руке. Я его потом переписал и положил листочек в книжку. Но это все не важно. У нас в этом году отличные уродились яблоки. Попробуй. Если понравится, приезжай в следующем году, а лучше напиши. А яблок я тебе еще пришлю. Петр».

– Боже мой! – воскликнула Ева и закрыла лицо руками. Ей хотелось закричать, запрыгать, но она крепко схватила себя руками за плечи, чтобы случайно этого не сделать. Потом все-таки не выдержала и подпрыгнула. Быстро начала раздеваться, переоделась в домашнее платье, покрутилась перед зеркалом, потом перед яблоками, полезла в сервант, достала оттуда самую большую вазу и аккуратно сложила в нее загадочные фрукты. Те, что не поместились, с величайшей осторожностью, как будто они были стеклянные, уложила обратно в ящик, на газеты.

Вальсируя с вазой, она протанцевала на кухню. Там она мыла каждое яблоко и вытирала его салфеткой до блеска, напевая Штрауса и продолжая танцевать. Ей было так легко, как будто она невесомая.

Комната преобразилась за ее короткое отсутствие – стала светлее. Ева заметила, что у нее идеальный порядок, красивые кружевные салфетки, а за окном прекрасный клен, покрытый разноцветными осенними листьями. Настроение было новогоднее, Ева поставила вазу на стол и стала на нее смотреть, вспоминая Петра. Конечно, вспомнила-то она его сразу, но слишком уж оглушительно. Теперь, когда буря эмоций улеглась, Ева воспроизводила в памяти образ медленно, обстоятельно и последовательно, ее мысли можно было даже записывать.

– Боже мой!.. Два года прошло… он адрес не выкинул… Никому другому… Мне…

Она вспоминала детали их поездки в Молдавию, когда сотрудников института, при котором, собственно, находился ботанический сад, пригласили для консультаций по селекционной работе. Петр – это садовник. Красивый, сильный, высокий. На него заглядывались, а он пользовался. Когда приехала их, как он писал, «экспедиция», то самая симпатичная из всех приехавших «барышень» (первой, второй и третьей молодости) тут же завела с ним роман и крутила его до тех пор, пока Петр не стал заглядываться на другую, которая была добрая и умная. А уже перед самым отъездом Петр подошел к Еве и сказал:

– Ты очень красивая…

– Да ну!.. – смущенно ответила Ева и обиделась, ей показалось, что Петр издевается.

– Я живу в вагончике, сразу за теплицей. Хочешь, заходи перед отъездом…

Ева тогда почти оскорбилась, что ей так небрежно… «Заходи перед отъездом»… Словно она какая-то второсортная.

Память рисовала Еве картины в ярких и сильных красках, добавляя детали «до» и «после». Она думала о том, как Петр долго старался подойти к ней, как подбирал слова, как мучился после ее отъезда целых два года. В конце концов она пришла к выводу, что он ее любит. Сильно, без надежды на ответ.

Ева долго не могла заснуть, обычно мягкая постель стала слишком большой и жесткой, подушка никак не ложилась под голову, руки было некуда деть… Наконец, она уснула. Ей привиделся сон.

Она находится в небольшой круглой комнате, залитой чудесным золотисто-розовым светом, стены комнаты были выкрашены в розовый цвет, такой мягкий и густой, что казалось, от них исходит тепло и сладчайшая истома. Различные экзотические предметы – длинные напольные вазы, кривые сабли в красивых ножнах – были расставлены на полу и украшали стены. Золотые выступы-полуколонны на равном расстоянии друг от друга дополняли картину. Ева увидела себя в зеркале совершенно обнаженной, золотой свет, струившийся по комнате, обволакивал ее, делая кожу и волосы такими же золотыми. Круглая кровать, на которой она лежала, была покрыта темно-красным шелком, спадающим складками, и медленно вращалась.

Ева почувствовала легкое дуновение, скользнувшее по ее груди вниз, и вся выгнулась, стараясь уловить эту ласкающую струю воздуха. Кто-то невидимый находился в комнате – он то расширялся, заполняя собой все пространство, то концентрировался в какой-то одной части комнаты. Сейчас он был над Евой, она чувствовала его горячее дыхание – звериное, приближающееся к ней. Она видела в зеркале свое извивающееся от удовольствия тело, невидимый, растворенный в комнате зверь словно пульсировал и собрался весь между ее ногами, обдавая жарким, влажным дыханием. Она таяла в этом облаке, наслаждаясь своим бессилием дотронуться до него. Он был невидим и неосязаем, но ощущался с бешеной силой. Морской прибой, ласкающий берег… В зеркале она видела только себя, и никогда ее собственное тело не вызывало такого обожания – оно было прекрасно и любимо, «обладаемо».

То, что она увидела во сне, не было тем небритым полупьяным садовником Петром, которого знала Ева. И не он прислал ей эти яблоки, а сам Сатана, так безнадежно ожидаемый Евой всю ее жизнь.

* * *

На следующее утро, едва стало светать, она проснулась сама, без будильника. Сладко потянувшись в постели, Ева перевернулась на живот, обняв большую мягкую подушку. Чувство блаженной истомы не покинуло ее с пробуждением. Она попыталась снова уснуть, но не смогла. Красные яблоки в большой зеленоватой вазе загадочно мерцали в отблесках раннего утра.

Услужливое воображение продолжало доставлять удовольствие. Ева представляла, что приедет куда-то, сойдет с поезда, произойдет встреча. Он нерешительно возьмет ее за руку, она подойдет к нему близко-близко и прижмется всем телом. Он будет не в силах сдержаться и страстно, до боли, сдавит ее в кольце своих рук, а потом будет целовать долго-долго. Они приедут к нему, он окажется страшно неловким от волнения, быстро сорвет с себя одежду и дрожащими от нетерпения руками попытается расстегнуть длинный ряд маленьких пуговиц на ее груди – она обязательно наденет это легкое летящее платье на мелких черных пуговицах спереди. Злясь на эти дурацкие штуковины, он станет просто раздирать сопротивляющуюся одежду… Она представляла себе эту сцену, проигрывая ее заново, добавляя бесчисленное количество новых мелких деталей: какими будут поцелуи, что она будет делать, как будет делать, как ляжет, повернется, как будет дышать и так далее, далее, далее…

Ева представляла десятки вариантов поцелуев, но остановилась на нежных, ласкающих тело кусочек за кусочком, оставляющих маленькие розовые следы. И еще, чуть позже, она выбрала страстные, агрессивные поцелуи-укусы, обрушивающиеся на ее шею, плечи и спину. Достигнув высшей точки наслаждения, он вцепится своими крупными белыми зубами ей в кожу чуть пониже затылка и будет держать пока не успокоится… потом затихнет, нежно отпустит, лизнув языком багровые следы своей страсти. Не проходящие следы от зубов на шее – это будет его тавро, символ, что она принадлежит ему, принадлежит навсегда.

Любовники должны оставлять следы на теле друг друга, эти маленькие напоминания о прошедшей ночи и страсти, о своей нежности. Нет ничего красивее, чем свежие розовые царапины на спине, или маленькие синячки на груди, или следы рук, бешено сжимавших, удерживавших, чтобы отдать тебе свою нежность раньше, чем ты перестанешь ее желать… Я тебя люблю, я хочу, чтобы ты помнил, а другие видели, как я тебя люблю, я хочу, чтобы они видели, что ты принадлежишь мне, а я тебе… Я расписываю поцелуями твое тело и хочу быть таким же холстом.

Она лежала, зажмурившись от удовольствия, прокручивая в голове собственное эротическое стереокино до тех пор, пока наглый и бестактный будильник не исполнил свой долг безобразным треском-звоном, выдернувшим ее из рая.

Сегодня сборы на работу превратились в священнодействие. Ева собиралась медленно, используя каждую возможность посмотреть на свое отражение в любых поверхностях. Выудив из недр серванта невесть как и когда попавшую туда косметику, она вырисовывала себе глаза, удивительно ловко орудуя при этом кисточкой. Потом смешивала тени, словно художник на палитре, делала мазок и подолгу его рассматривала. Наконец, она с удивлением обнаружила, что халат мятый и грязный, но стирать было некогда. Отпаривание униформы значительно поправило положение.

Ева опоздала на работу почти на час. Невнятно пробормотала, что по дороге у нее отвалился каблук и пришлось зайти в мастерскую. Коллеги вполне удовлетворились ее объяснениями. Цветы не дети, часок могут и подождать, не нашалив.

Целый день Ева строила планы. Конечно, строго говоря, планами ее размышления не назовешь. План – это когда человек представляет себе последовательность действий, а Ева представляла себе готовые их результаты: как она приехала, как она будет проводить там время, как она выйдет замуж, сколько у нее будет детей… И совершенно не задумывалась о том, что до лета и отпуска еще семь месяцев, а ее отпускных вряд ли хватит на дорогу хотя бы в один конец.

Она улыбалась, напевала, представляла себя во дворце бракосочетаний. Гордо несла к помойке кучу травы, воображая, что идет по ковровой дорожке загса с охапкой цветов, подаренных ей… Впрочем, кем подаренных? Ни друзей, ни родственников у нее не было, а коллеги по работе почему-то никак не представлялись с радостными лицами. Ей просто виделась толпа незнакомых людей, их позы и глаза, лица искрились безумной радостью за нее. Но лиц не разобрать. Они затуманены, словно интимные места в музыкальных клипах. Целая толпа ЕГО близких и друзей. Она надеялась, что его близкие и родственники станут ее семьей и друзьями. Что же ей было нужно? Что?

ЛИЛИТ

Начальница Евы – Лилит – с удивлением наблюдала из своего окна, как ее полоумная подчиненная идет через двор, раскланиваясь непонятно с кем, улыбается и в довершение ко всему игриво помахивает рукой. «Совсем у старой девы крыша поехала!» – подумала Лилит и возмущенно уставилась на кучу коммунальных счетов, на оплату которых, как всегда, не хватало денег. Каждый месяц, глядя на эти счета, Лилит принимала одно и то же решение – не платить. И каждый раз это решение давалось ей с огромным трудом, но она понимала: в условиях отсутствия денег другое решение принять невозможно. Коммунальные службы также отлично понимали, что она примет это же решение, но каждый раз исправно присылали в контору ботанического сада эти ненавистные белые бумажки с голубой цифровой экзекуцией. Что поделать, такая у них работа…

Лилит была чуть постарше Евы, но сколько ей лет, никто точно не знал. Руководителем хозяйственных служб ботанического сада она стала совершенно случайно. Будучи студенткой, она понравилась одному профессору, который и предложил молодой выпускнице это место, она с радостью согласилась. Много лет назад ботанический сад был весьма доходным местом: начальник его хозяйственной службы имел доступ к остродефицитным товарам – мылу, порошку, туалетной бумаге, удобрениям. Но дурацкая перестройка все испортила. Профессор уехал в Голландию по контракту выращивать розы и тюльпаны невиданного колера. Лилит же так и осталась заведовать хозяйственной частью, хотя теперь это место давало ей лишь скудное пропитание.

Впрочем, она не отчаивалась… почти. О количестве ее любовников в саду ходили фантастические слухи. По разным подсчетам у нее их было от одной тысячи до двух, но это, конечно, сильное преувеличение. Если считать любовниками всех мужчин, с которыми Лилит спала хотя бы один раз в жизни, то их было сто двадцать человек – не так уж и много, если сравнить с «прикидочными» оценками ее сотрудников, при желании всех можно уместить в одном вагоне пригородной электрички.

Лилит не вышла замуж по довольно распространенной причине: сначала были желающие, но не было достойных, а в настоящее время и есть вроде бы достойные, но среди них уже нет желающих.

Все мужчины, с которыми Лилит встречалась, ее быстро разочаровывали. В основном, конечно, в постели, а те, что проходили сексуальный отбор, не выдерживали никакой критики по остальным пунктам – денег нет, жилья нет, мозгов нет. «Все козлы и норовят получше пристроиться».

Хотя куда именно? Давайте разберемся.

Лилит жила в однокомнатной «хрущевке» с мамой пенсионеркой. С мая по октябрь мама уезжала в деревню, где выращивала «всякую ботву». В прямом смысле. Ее огород родил пышную, шикарную ботву, листву – все что угодно, только не плоды. Картофель получался мелкий, как горох, морковь – тонкой, как шнурки, или такой толстой, что есть ее могли только свиньи. Смородина чахла сразу после начала цветения. Клубника немного краснела и немедленно покрывалась плесенью. Но мама терпеливо продолжала свой сизифов подвиг. Каждый год ей удавалось вырастить ботву немного лучше прошлогодней.

Лилит педантично поддерживала эту страсть к огородничеству и уверенность в том, что когда-нибудь у той все получится. Нужно пораньше браться за работу и тщательнее готовиться к зиме. Другими словами, не вылезать с огорода как можно дольше. Это она маме как ботаник заявляла авторитетно.

Выходило, что полгода Лилит тратит на поиск мужчины своей мечты, а полгода проводит с мамой, восстанавливая силы для следующего охотничьего сезона. Но добыча пошла ужасно хитрая и наглая. Съедала приманку, и «будь здорова, любимая». В сущности, Лилит, как и все, выращенное ее мамой, была растением с «шикарной ботвой», но абсолютно непригодными плодами. Брюнетка с темными карими глазами, хорошей фигурой – она привлекала к себе внимание многих мужчин. Они, как дети, радостно кидались дергать из грядки ту морковку, у которой хвост больше, а вытаскивали зеленый шнурок. Некоторые, практичные, злились и кидали в сторону, сожалея о потраченных впустую усилиях (тем паче о «выброшенных на ветер» деньгах!). Другие, более оптимистично настроенные, кричали что-то наподобие: «Зато какая ботва!» – и тащили показать (и дать потрогать) знакомым.

Лилит ковыряла лак на длинных квадратных ногтях и мысленно проклинала бессердечного Бога за все свои несчастья. Ничего Всевышний не делает! Не допросишься! Все надо добывать самой! Где ее такая необходимая законная половина? А?!

Как гром среди ясного неба раздался робкий стук в дверь.

– Войдите… – устало, с досадой буркнула двери Лилит, не дадут лак расковырять как следует.

Здравствуйте, – из-за двери показался Адам.

АДАМ

С самого рождения на Адама возлагали большие надежды. А ему, сколько он себя помнит, было стыдно, что он этих надежд не оправдывает. Он стеснялся всего – своих привычек, своей одежды, своих рук. Но больше всего – своей жизни. Ни одного достоинства! Ни одного светлого момента! Всегда в задних рядах, ничем и никогда себя не проявил, нигде не участвовал, тише воды ниже травы, и все тут.

Ребенком Адам не знал, какой он бездарный. Это ему сообщили в школе. «Знание – сила!» – грозил огромный плакат над входом, и каждый раз, читая его, Адам от стыда низко пригибал голову. Знание ему не давалось, он все учил, но ничего не помнил, потому ощущал себя абсолютно бессильным с первого по десятый класс включительно. Так что потом бессилие просто вошло в привычку.

Окончательно, уже в студенческие годы, Адам убедился, что «силы» ему никогда не видать, и посчитал большим счастьем работать в саду-раю. Чтобы ухаживать за растениями, больших знаний не нужно: только зазубри график поливки, умей готовить к ней воду (то есть размешивать удобрения в необходимых пропорциях) и поливай каждое растение так, чтобы влага равномерно распределилась по его корневой системе.

Бог наблюдал за Адамом с сожалением.

– Я – Адам, садовник, помните? – нерешительно спросил он у Лилит, войдя в ее кабинет.

– Не помню, – отрезала завхоз. – А что вам нужно?

– Мне нужны две новые лейки… – смутился Адам.

– Нужны, так возьмите! – раздраженно бросила ему Лилит.

– Я бы взял, но там… Там говорят, что должно быть от вас распоряжение… – Адам покрылся удушливой испариной, ему было невыносимо неудобно отрывать эту красивую женщину от ее важных хозяйственных дел из-за каких-то дурацких леек.

– О, Господи! Ничего не могут! Ну что за мужики! – и Лилит принялась ожесточенно вертеть диск телефонного аппарата. – Алло! Дайте садовнику лейки! Да! Нет новых? Ну дайте какие-нибудь чиненые! Да! Две штуки, – она кинула трубку так, что несчастный телефон звякнул от боли.

– Все! Идите за своими лейками! – сердито кинула Лилит Адаму.

– Спасибо… – Адам пятился к дверям, они были невыносимо далеко, и вдруг он почувствовал необходимость как-то загладить свою вину за пребывание в ее кабинете. – Вы хорошо выглядите… – невнятно пролепетал он.

Лилит подняла на него удивленные глаза.

– Да? Спасибо… – ее тон сразу смягчился.

– Да, вы похожи на девушку из рекламы какой-то помады…

– Вы ничего мужчина, – заметила Лилит, спрятав руки с облупившимися ногтями под стол.

Ноздри ее раздулись, а вдоль позвоночника пробежала легкая дрожь. Охотничий рефлекс включился сам собой.

– Ну что вы… – Адам смутился и покраснел.

– Может, зайдем после работы ко мне, посидим… – неожиданно для себя выпалила Лилит.

– Ну… – Адам правда не знал, что сказать.

– Вот и хорошо. Зайдите за мной в конце дня, – сказала Лилит полуприказным тоном.

«Зачем он мне? – подумала завхоз, как только Адам вышел. – Зарплата 1650 в месяц, с премией… На такие деньги даже один нормально не проживешь. Может, квартира? Надо узнать».

Лилит, вынув руки из-под стола, снова погрузилась в отковыривание остатков лака с ногтей.

ГРЕХОПАДЕНИЕ

Чтобы зайти к Лилит после работы, Адам собирался с духом весь день. Перспективы этого поступка были туманны и потому ужасали. Конечно, он представлял себе ее грудь и находил ее весьма соблазнительной. Этот мираж пугал и притягивал одинаково сильно.

Последняя женщина у Адама была в институте. Первая и последняя. Подруга его приятеля, расстроившись по поводу очередной размолвки, плакалась Адаму. Она умоляла, чтобы тот убедил «этого упрямца» в необходимости попросить прощения. Ведь она хорошая. Подумаешь, ляпнула невпопад! Да и где он найдет девушку, которая будет так его любить? Ведь он бедный студент и совсем не красавец. Адам должен, просто обязан с ним поговорить.

От выпитого пива она становилась все более откровенной, рассказывая Адаму, как она лишилась девственности в парке на летней эстраде. Адам слушал, по мере повествования пьяная рассказчица все ближе пододвигалась к нему. Дальше все произошло как в тумане, рука скользнула по его брюкам… Потом они никогда не разговаривали на эту тему, как будто ничего не было. А правда, что было?

Было то, что он влюбился, строил планы, как наладить отношения, целый год до выпуска. Она не доучилась. Вышла замуж за электрика из их института. Адам переживал, напился даже, говорили, что плакал на набережной и грозил утопиться, но ему никто не поверил. На следующий день все обо всем забыли.

Теперь Адам сильно волновался. Думал, о чем они будут говорить. Конечно, о трудностях работы в теплице… Нет, если он будет говорить об этом, Лилит подумает, будто ему что-то нужно и он пришел только поэтому. Хотя что ему может быть нужно от Лилит? Она заведует распределением леек и удобрений, которые Адам в гробу видал.

Настал конец рабочего дня. Выходя из теплицы, Адам с удивлением заметил шланг, бьющий струей воды: «Странно, как это Ева могла забыть выключить воду?» Адаму нужно зайти за Лилит: «Как это сделать?» Столько вопросов за один день он себе никогда не задавал. В конце концов Адам решил, что подождет Лилит на улице.

Он ждал, спрятавшись за небольшим выступом, чтобы наткнуться на нее как бы случайно: «Ах, прости, я не заметил. Ну как дела?» Адам хотел выглядеть расслабленным и спокойным, но внутри все тряслось. Уже вышел даже сторож, а Лилит так и не было. Наконец, почти через час, она появилась, очень недовольная. Осмотрела пространство вокруг проходной, где сидит вахтерша, мимо которой можно провести слона, а та решит, что слон ей снится.

– Лилит! – крикнул Адам и спрятался за выступом.

Она огляделась и еще больше насупилась.

– А я вас жду, – с наигранной веселостью сказал Адам.

– Я же сказала зайти за мной! – раздраженно обрушилась на него Лилит.

– Извините… Я не думал, что вы будете меня ждать… Я думал… – Адам вообще не знал, что говорить, казалось, что Лилит немедленно развернется и уйдет, а он даже не сможет взять ее за руку!

– Я не ждала. То есть я ждала… ждала важного звонка, но не от тебя! – неожиданно перешла Лилит на «ты». – Пойдем, вон трамвай едет.

Адам, ошалев от неожиданно легко разрешившейся ситуации, позволил взять себя под руку и бегом тащить на неизвестно куда идущий трамвай.

Оказалось, что Лилит живет у ботанического сада, недалеко, всего пара остановок.

Адам, когда поднимался по лестнице, ощущал, что неожиданно на него свалилось счастье. Сейчас он поднимется и…

– Мы пришли, – констатировала Лилит.

Дверь открылась в темную прихожую, настолько маленькую, что ботинки, стоящие у одной стенки, совсем чуть-чуть не доставали своими носами до противоположной. Нельзя совершить ни единого движения, не зацепив, не опрокинув и не разбив чего-нибудь. Адам и Лилит были вынуждены снимать друг с друга одежду, чтобы не произвести никаких разрушений.

Она повела его на кухню.

О чем говорить?

Можно о погоде или о жизни.

Адам и Лилит выпили кофе. Съели приготовленный на скорую руку ужин, состоявший из подгоревшего минтая, вчерашней разогретой картошки и плохого вина.

Плохое вино – тоже алкоголь, и оба почувствовали себя свободнее. Вернее, Адам свободнее, а Лилит развязнее.

– Адам, я тебе нравлюсь? Скажи честно, я не толстая? – спросила Лилит, выпячивая грудь.

– Нет, что ты… Ты очень…

– Что очень? – игриво спросила Лилит. – Очень толстая?

– Нет, совсем нет… Ты очень… – Адам мялся, он не знал, что Лилит «очень». «Очень» она ничего не была. Это он даже спьяну понимал.

Лилит приняла смущение в его глазах за неприличные мысли, придвинулась ближе и поцеловала, широко лизнув его губы.

Адам не совсем хорошо понимал, что он делает и зачем, но принялся послушно целовать Лилит и мять агрессивно вздымающуюся навстречу ему грудь. Он делал это не слишком нежно, а она не слишком его хотела. Оба играли роль, как будто снимаются в кино, усиленно изображая страсть. Она повела его в комнату. Адам не чувствовал достаточно сильного возбуждения, но не мог ей об этом сказать. Она тоже не ощущала почти ничего, оставаясь сухой, но старалась прикрыть отсутствие физиологических признаков страсти актерской игрой. Для кого они старались? Словно кто-то третий смотрел и строго судил. Хорошая иллюстрация к выражению «Бог всегда с нами».

Уже через десять минут бесплодных усилий Адам устал как никогда в жизни. Ноги и руки затекли, спина замерзла, самая нежная часть его тела, трущаяся о совершенно сухие стенки влагалища Лилит, испытывала крайне болезненные ощущения.

– Я больше не могу… Прости… – сказал он и перевернулся на спину, ему не было стыдно. Больше всего он боялся, что ему будет стыдно, но этого не произошло, и Адам почувствовал облегчение.

– Импотент! – победно произнесла Лилит и отвернулась, выгнув спину так, что можно было посчитать все ее позвонки. «Неудача» Адама – как раз то, чего она так ждала. Лилит опытная женщина.

Адам проснулся около семи (будильник должен был вот-вот зазвонить), тихонько собрал свои вещи, вышел в коридор, наспех, как попало, оделся и побежал к метро – нужно еще успеть забежать домой, помыться и переодеться.

Лилит проснулась совершенно разбитая – тяжесть в желудке, боль в голове, на всем теле чувствуется грязь. Повернувшись, увидела, что Адама уже нет, – ей стало и радостно, и грустно. Радостно, что не надо ничего изображать, объяснять с утра пораньше, дескать, «то, что между нами было, ничего еще не значит…» А грустно, что даже такой не остался.

«Стыдно, наверное, – подумала Лилит, лежа в холодной постели. – Еще один несостоятельный! Нормальных мужиков в природе больше нет».

Она ежилась, не могла согреться. Встала, пошла в ванную принять горячий душ. Струи воды очищали ее, согревая. «Вот бы кто-то обладал такими же руками, – подумала она, – в таких руках можно жить вечность». Почему большинство мужчин считает, что объем получаемого женщиной удовольствия прямо пропорционален размерам их члена? Идеальный любовник, практически несбыточная мечта, – это не гигантский фаллос. Вот бы нашелся мужчина с нежными руками, такими же нежными, как легкие струйки воды, ласкающие утомленное их ожиданием тело…

* * *

Забавно, но Адам подумал о Лилит то же, что и она о нем, – теперь ей будет стыдно, она будет чувствовать себя неловко, сталкиваясь с ним на работе.

«Зачем все это было нужно?» – размышлял он, глядя на проплывающий за окном трамвая утренний пейзаж. Замерзшие граждане, не обращая внимания на великое солнце, миллионами лучей отражавшееся в каждом стекле, толкались возле автоматических дверей с единственным желанием попасть куда-то и побыстрее. Адам вспомнил, как однажды в электричке он прочитал у соседа в сборнике афоризмов: «Каждый твой шаг приближает тебя к смерти» – и подумал, что зря эти люди так нетерпеливо топчутся возле трамвая.