Текст книги "Дело о красной чуме (ЛП)"

Автор книги: Лилит Сэйнткроу

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 10 страниц)

Ее слуги даже не кашляли, а причина, скорее всего, была в боли в груди Эммы, Камень давал жизнь и иммунитет и действовал на ошейники. Но не доставал, куда требовалось.

У ментатов ошейников не было.

Левеллин Гвинфуд, граф Селвит, сейчас точно скалился, глядя на нее.

Что бы он сказал? Она могла догадаться. И она не сдержалась бы, услышав это.

Она взяла поводья, кивнула Хартхелу, и механическая лошадь, сияющая и смазанная, переминалась с ноги на ногу. Она была с красивыми ногами, блестящая шкурка плавно сменялась коричневым металлом, ее копыта были чудом изящества и силы. Конюх Уилбур побежал отрывать врата, и кобылица помчалась вперед, высекая копытами искры. Калитка звякнула, как скорбный колокол, и Эмма была рада, что Микал остался с Людовико.

Ведьмин огонь перед ней искрился серебром, но она не переживала, что кого-то собьет. Люди на улицах, прижимающие платки ко ртам, разбегались, редкие кареты на дороге можно было легко избежать. Многие старались оставаться внутри, других выгнали… трое упали в конвульсиях, пока она ехала.

Моррис постарался.

На езду уходило больше всего внимания, но оставшееся было сосредоточено на тех же проблемах. Они делили ее внимание в равной степени – Виктрис, герцогиня и ее прихвостень, безликий волшебник, что щедро оставил записи Морриса, взамен, возможно, ранив Рудьярда, красное от лихорадки лицо Клэра, метания Людовико, покачивание Микала у кровати убийцы.

«Что мне делать? Как все устроить?».

Впервые за долгое время Эмма Бэннон не знала. Все зависело теперь от Клэра… и других факторов. Волшебница привыкла разбираться сама, тихо, и для нее дело было неприятным.

Волшебница ехала по стонущему, жутко спокойному Лондинию, ответа у нее не было.

* * *

Копыта коснулись белой плитки у Черных ворот, и Эмма ощутила хаос и страх в ткани Коллегии. Великая школа содрогалась, поблескивала странной радугой, защиты мерцали от тревоги.

Она направилась к Залу исцеления, слуга Коллегии, забравший ее лошадь, был красным и прихрамывал. Эмма кивнула и поспешила по ступеням не в стиле леди. Двери медленно открывались. Она юркнула между ними, словно снова была студенткой…

…и попала в бурю.

Белые ткани убрали, пол был в красных лужах. Рядами стояли койки, даже в углах, пока целители и их ученики спешили от одной к другой, чтобы притупить боль волшебников, которые кричали и извивались, их тела были охвачены болезнью и нарушением эфира. Бэннон отпрянула, чуть не сбила помощника, прошипевшего:

– Осторожнее! – и ушедшего с охапкой окровавленных тряпок.

Низкий камень алтаря гудел, сиял розовой энергией, собранной поколениями, и помогал исцелению.

Но все выглядело плохо. Она спешила по проходу, искала широкие плечи, а тощий хиромант в традиционном синем жилете бился на кровать и кричал от боли, его тело рассыпалось под давлением. Его плоть рвалась с хлюпаньем, и кровь лилась и превращалась в рубины, что звенели, падая на пол.

«Боже правый», – Эмма не замерла, лишь пригнулась от брызг и поспешила дальше. Целители применяли заклинания, но без толку. Пот собрался на пояснице Эммы, она ощущала смерть хироманта, задевшую ее нежными пальцами.

Ее дисциплина отвечала, фибры тела и разума дрожали. Она поежилась, а потом увидела Томаса Колдфейта.

Он без того ходил неровно, шаркал и тянул за собой ногу, а теперь ему было еще больнее, его искаженное лицо пылало от чумы, розовые полоски были на щеках. Его чудесные глаза были налиты кровью, и он не замечал ее. Его халат был серым, а не белым, и заляпанным разными жидкостями. Он выпрямился у кровати, где обмякло мертвое тело, дергаясь, вывернувшись. В сторону разлетелись гадкие брызги.

Она встала перед ним, не помня, как дошла. Ее тело щекотала смерть, и это отвлекало, несмотря на тренировки.

Зал исцеления всего раз или два был так заполнен страданиями. Только тогда Дисциплина Эммы не видела это, ведь таких убили, как только были замечены… тревожные знаки.

Целителей зато любили.

– Томас, – она поймала его за руку, пальцы в перчатке скользили на жидкости на его халате. – Ты меня звал.

Он вяло моргнул, красная пленка была на его глазах, взгляд был пустым.

– Эм?

– Я здесь, – комок в горле. – Томас…

– И невредима. Это хорошо, – он утомленно кивнул гордой кривой головой. – Хотя не знаю, почему я удивлен.

Ее совесть жалила, но море шума заглушало все.

– Может быть лекарство. Я принесу тебе его.

«Клэр поможет. Он должен был уже продвинуться», – детская вера, но она все равно надеялась.

Колдфейт моргал и покачивался, словно от нерешительности.

«Хватит, – она обвила его руку и повела дальше. – Они без тебя справятся, Томас. Нам нужен тихий угол, и я…».

Что она обдумывала? Вес в груди был ужасным. Страшнее была дрожь его тела, передающаяся ей.

– Эм, – Колдфейт замер. – Я хотел увидеть тебя до того, как сделаю то, что должен.

Он не двигался. Она крепче сжала его руку, уперлась пятками и потянула сильнее.

– Идем. Прошу.

– Нет, – жуткая ясность вспыхнула в его темных глазах за пленкой крови. – Эмма.

– Томас… Томми, – словно они опять юные и бойкие студенты. – Идем.

Он вырвался из ее хватки мягко, но решительно.

– Я хотел еще раз тебя увидеть, – повторил он. – И сказать, что не был с тобой добр. До наших Дисциплин, Эм, я… думал, – он прошептал что-то, что она не уловила. Она склонилась, а он закашлялся. Красное отлетело на ее плечо, но ей было все равно. – Я… должен сказать тебе, Эм. Да, должен сказать…

Он снова содрогнулся, она снова поймала его за локоть. Целитель за ней споткнулся об ее юбку и зашипел, не терпя помехи. Море кашля в зале, крики и стоны.

И хотя церковь очищала волшебников, а то и сжигала, в крайних случаях они все равно взывали к богу. Некоторые даже звали матерей, хоть не помнили их, ведь Коллегия была отцом и матерью для ребенка-волшебника.

Никто не звал отцов.

Томас сжал в ее пальцы. Он прошел к розовому камню алтаря, и зал охватила неподвижность.

Эмма застыла. Воздух был твердым, как стекло, жалил легкие. Томас добрался до камня. Он встал, опустил голову, и она знала, что означают тишина и сложность дыхания.

В Зале своей Дисциплины Томас Колдфейт собирался открыть врата своей магии. Эмма, глаза которой жгло, а камень пронзал грудь, была приколота, как бабочка к бархату, и не могла действовать.

«Нет, Томас. Нет».

Что он хотел сказать ей?

Он широко раскинул руки, как распятие, и тишина стала невыносимой. Свет Зала стал ярче, пронзая череп Эммы, ноги впились в ее чувствительные глаза, ее легкие отказывались работать, давление на горло, ребра и кости, ее платье трепетало, крики эфира проносились мимо к горбатому волшебнику.

Об этом долго шептались, как величайший целитель своего поколения открыл врата своей Дисциплины и стал горлом, которым пело Исцеление. Как несколько умирающих перестали корчиться и закрыли глаза с миром, и боль от невидимой заразы, поедающей их плоть, угасла. Как среди яркости зала была тень, но она убежала, когда Колдфейт прокричал одно Слово, и оно звенело эхом по коридорам и залам здания десятки лет после этого, Словно как имя, полное тоски и любви, страсти, о которой почти не было намеков за всю жизнь ожидания.

Только один волшебник мог объяснить тайну того Слова, но она не стала. Никто не послушал бы ее разговоры об исцелении, ведь это была не ее Дисциплина, и как она могла объяснить то, что знала.

Она знала, ведь это было ее имя, Слово выражало худую гордую и нервную девушку с каштановыми кудрями, на которую смотрел бесформенный мальчик. Слово звенело и разносилось эхом, и когда дверь его Дисциплины закрылась, целители увидели одного из своих у потемневшего алтаря, кашляющего кровью, что пятнала бледный пол, и это не смогли потом отмыть ни средствами, ни магией.

Исцеление, как всегда, требовало цены. Тело Томаса Колдфейта изогнулось, содрогалось, плоть становилась темным дымчатым стеклом со скрежетом, а потом рассыпалось, став темным паром, что улетел в открытые двери и рассеялся над Лондинием.

Он не спас их. Волшебники империи не умерли от иррациональности. Они просто умерли от конвульсий чумы и нарывов. Это мало радовало, но это все, что смог им дать искаженный Король целителей (как его потом назвали).

И Эмма Бэннон, главная волшебница, покинула земли Коллегии на своей лошади. Никто не заметил ее в тот день, это и к лучшему.

Если бы ее позвали, она обрушила бы месть главной. В ее зрачках сильнее запылал зеленый огонь ее Дисциплины, и этот огонь потушить было непросто.

Глава тридцатая

Сердце острова

Кашель стал влажным, что тревожило было, но Клэр думал не о том. Миска с их красной мокротой постоянно опустошалась, чтобы не падало на каменный пол. Даже пар, поднимающийся от их кожи, был красноватым, а пленка на глазах делала все рубиновым.

Клэр бросил пиджак и рубашку на стул, его узкая грудь с редкими волосами заметно впала, его тело, которое держали способности ментата и Воля, боролось с бременем. Вэнс был не лучше, его крупное тело напоминало пугало, глаза блестели от красной пленки. Он разделся до серой нижней рубахи, и Клэр заметил, что ментат-преступник был не привередлив в нижнем белье, как в верхнем.

Они двигались медленно. Слов не было, они ползали по кабинету, холод был как в склепе. В бурлящих перегонных кубах дистиллировался мусковид, это веществ в другом виде устроило бы новую чуму, объединившись со смертельным подарком Морриса. Один взгляд или свежая стерилизованная пипетка – все, что им нужно было.

Снаружи корчился Лондиний. Туман, что был желтым, стал серым и грязным от костров, куда бросали некоторые тела.

На четвертый день появилась мисс Бэннон:

– Клэр? – ее взгляд был странным, он спрятал исследования на полку разума. У него были ограниченные ресурсы, и он не мог тратить их. Не с задачей перед ним.

Даже решимость ментата была не безграничной.

– Работает, – он кашлял. – Завтра. Вернитесь.

Она стояла в дверях кабинета, ее ладошки стали кулаками, и Клэр не сразу заметил, что она ушла. Зеленый блеск ее глаз, казалось, был от его лихорадки, а не от ее нелогичной магии. Ее дом был островом в море хаоса, и даже корона перестала присылать письма.

Британия, похоже, была занята другими делами.

Слуги не выглядели больными, еду приносили на серебряных подносах, но она оставалась нетронутой. Качество было не таким как раньше, но Клэр выделил миг на то, чтобы подумать, что припасы Лондиния сейчас сильно истончились.

Остров, да. Но в сердце острова две песчинки трудились с экспериментами, и дрожащие слуги увозили тележки с отходами, но не кашляли и не были красными.

Он предполагал, когда думал об этом – в короткие перерывы – что они с Вэнсом не доживут, чтобы увидеть результаты труда. Не было слышно о других ментатах, погибших от болезни, но газеты это и не интересовало бы.

На пятый день мисс Бэннон пришла, как он и указал, к дверям. Она была без украшений, что было странно, а еще была растрепанной, взгляд горел, как у волшебников, словно она забыла себя, или что-то огромное выглядывало из ее черепа. Это не было жутко, как Британия, выглядывающая из сосуда, ведь Британию можно было узнать, в отличие от магии.

Клэр аккуратно сплюнул в миску. Он уже был опытным – три раза кашлял с силой и освобождал грудь, языком собирал кровавую мокроту в шар и осторожно сплевывал в миску. Это утомило его, он прислонился к столу, сжимая стеклянный флакон.

Вэнс покачивался.

– Мусковид, – хрипел он. – Кто. Бы… – он закашлялся и тоже сплюнул. – Подумал?

«Точно», – но Клэр не говорил. Его сердце напрягалось, колотилось в ушах. Он держал флакон, и Вэнс взял его и критически тряхнул.

– Сработает? – ментат-преступник – но неплохой помощник, по мнению Клэра – потянулся к спектроскопу. С третьей попытки он смог сжать окровавленные пальцы и настроить линзы.

Это была последняя проба, способности Клэра на миг пропали. Он пришел в себя среди теплой воды. Оказалось, что он стоит, опустив голову, тяжело дыша, как лошадь, глядя, как Вэнс капает красноватую жидкость из пипетки на пластинку, где кишела чума.

– Всасывающая… трубка, – прохрипел Вэнс. – Это нужно… вводить… под кожу.

Мисс Бэннон сказала что-то об иголке и Дисциплине.

– Возможно, – Вэнс закашлялся. – Посмотрим… – его дыхание прервалось, он пошатнулся и склонился к спектроскопу.

Клэр повернул голову. Он смотрел на мисс Бэннон в черном, без блеска украшений на ушах или пальцах. Не было ясно, что она волшебница, лишь зеленые точки в глазах выдавали это. Он еще никогда не видел ее волосы такими спутанными. Мадам Нойон заболела?

Ее губы двигались. Что-то про Людовико. Он умер?

Его грудь была невесомой. Облегчение было невероятным, колени подогнулись. Клэр понял, что испытывает.

Боли не было. Это удивило его.

А потом он ощутил силу мисс Бэннон, поймавшей его, не давшей упасть. Он увидел Вэнса, что стоял над ним с печальным видом.

Лекарство не сработало? Но это было невозможно, все пробы были…

Колени Вэнса подогнулись. Его пальцы полезли в карман штанов, и Клэр медленно подумал, что там было что-то важное.

Мисс Бэннон не ловила Вэнса, и он упал на пол. Она склонилась над Клэром, ее хриплое дыхание было последним, что он слышал, и тьма забрала его. Может, хорошо, что он не слышал, что было дальше.

Потому что Эмма Бэннон заплакала.

Глава тридцать первая

Глупо и недостойно

– Отнесите его в кровать, – горло Эммы пылало, глаза были сухими. Она не спала днями, и Микал тоже был измучен.

Людовико еще цеплялся за жизнь, черные нарывы лопнули, и он лежал, слабый, но еще дышал, бинты меняли каждые пару часов, пока заживали раны. Его темные глаза были как у сокола в плену, горели от слабости, с которой он боролся, его тело гнало болезнь. Это была не Красная, его волдыри были черными, а Клэр не мог отвечать на вопросы.

Маркус держал Клэра за плечи.

– Легкий, как перышко.

Гилберн схватил ноги ментата.

– Не с этой стороны, сэр.

«Это Клэр, не…» – она не смогла закончить мысль. Она стояла в вонючей мастерской, смотрела на груду мокрой ткани, что была Францисом Вэнсом. Уголек еще горел в его органах, но это, скорее всего, были нервы, и его мясо медленно лишалось воспаленной жизни.

Ей было все равно.

– Это наружу. Его унесут.

– Да, мэм, – Финч не кривился от отвращения, но было близко. – Мэм?

Огоньки плясали под кипящими перегонными кубами, пол был скользким, его лучше не разглядывать. Бумаги со странными заметками валялись всюду, некоторые были мятыми, некоторые прилипли к жидкостям. Туалет точно был кошмаром. Она могла очистить все чарами.

Но не сейчас. Это было ужасно – Клэр обычно был аккуратным, даже когда его мозг занимали серии экспериментов и вопросы. Она видела бардак, когда его способности не использовались, и он страдал от проклятия ментатов.

Скука. Если не тренировать и не использовать, логика, как и магия, атаковала носителя.

Финч кашлянул.

Она пришла в себя. Газеты были полны диких выдумок. И посылать слуг в Лондиний стало, по меньшей мере, проблематично.

– Да?

– Еще вызовы, мэм. От короны, – в его тоне был страх, или дыхание перехватило?

– Да, – она медленно повернулась по кругу. Стены были в брызгах разных субстанций. Может, стоит все выжечь.

Можно было очистить так весь гниющий город, да? Пустяк для главной. Стоит лишь захотеть, и весь мир будет гореть.

Здание было сложнее.

«Ты не думаешь», – философский камень из мертвых рук Левеллина давил на грудь… и она не сдавалась поэтому болезни, потому не страдали и ее слуги.

Но Клэр так защищен не был. Он не был слугой или Щитом. Он был просто… чем?

«Кто он для меня? Осмелюсь ли я назвать?».

Появились Гораций и Тиг, Финч указал им уложить тело Вэнса за воротами для собирателей трупов.

– Леди так хочет. Скорее, господа.

«Леди так хочет».

– Финч, – хриплый голос, словно она не провела несколько дней в библиотеке, пела заклинания до онемения языка, чтобы не обрушить поток жгущей магии.

– Да, мэм?

– Пусть Хартхел снова седлает лошадь. Если служанки и повариха пойдут на рынок, пусть с ними будет вооруженный лакей. Микал?

– Все еще рядом с мистером Людовико.

– Пусть кто-то другой следит за Людо, а Микалу передай, что он мне нужен.

«Хотя он не будет рад. Я оставила его как булавку, чтобы держать ткань, и не вернулась за ним, не дала сменить его».

– Он точно захочет черную лошадь.

– Да, мэм. Мэм?

Она повернулась к нему, но он не побелел. Она склонила голову и увидела, что его морщины стали глубже на сухой коже, под подбородком кожа ослабевала, ошейник впивался в плоть.

Финч тоже старел. А она – нет. И не постареет, пока у нее камень, и от этого она поежилась.

Дворецкий сцепил ладони за спиной.

– Мы рады служить вам, мэм. В комнатах слуг говорили, и мы рады… что вы – наша госпожа, – ему было сложно говорить с акцентом, он зазвучал как юноша со сленгом. – Мы останемся с вами, это точно, даже если закроете дом.

«О, Финч».

– Я рада это слышать. Не думаю, что мне потребуется закрыть дом. Британия меня не арестует.

«Иначе она не сможет давать мне сомнительные задания».

Могли быть другие. Невидимый волшебник, что мог быть, а мог и не быть частью Общества, который выслеживал ее и оставлял подарки.

– Хоть я и не отвечаю на вызовы, – закончила она. – Благодарю, Финч. Прошу, поспеши.

И он ушел, а Эмма подошла к двери. Она сказала одно Слово, и лампы потускнели, а с другим словом огни под перегонными кубами угасли. Она ушла из кабинета в тени, и когда закрыла дверь, она загремела, как дверь склепа, запечатывая бардак внутри.

* * *

Букингем бурлил от недовольства правящего духа. Воздух корчился над шпилями замка, эта тьма ниспадала до земли, поблескивая белыми вспышками.

«Это…» – она не могла подобрать слова. Кашляющий кучер забрал лошадей у нее и Микала. Лица многих снизу были обвязаны платками, некоторые были чем-то пропитаны, и Лондиний превратился в город разбойников, которые порой падали, кашляли кровью и бились в конвульсиях. Гробовщики пели, и если бы не серый туман – тела жгли, и город вонял этим и углями – день был бы приятным.

Дождя ведь не было.

Стражи стояли на постах, она прошла мимо, хоть они пытались преградить путь. Микал достал вызов, бумага была белоснежной, печать на ней вспыхивала, как тьма сверху. Печать ответила на все вопросы, или дело было в выражении лица ее Щита.

Свет был слабым, и коридоры дворца были удивительно пустыми. Хотя она слышала движение за стенами, она полагалась на стражей в дверях, они указывали, где королева.

Она шла, высоко подняв голову, ее траурное платье выглядело хуже, чем обычно ее одежда, но шуршало, ее волосы были заколоты, она была без украшений, выглядела неказистой. Атмосфера дрожала, пока она шла, приближение примы было заряжено, как грядущая буря.

Ощущала ли это Виктрис?

«Надеюсь».

Королевские покои, в отличие от остального замка, были ульем активности. Физикеры и целители в белых халатах, несколько министров в париках и мрачные придворные, желающие показать свою верность, прижимали платки к лицам, пока Эмма неслась мимо, Микал показывал письмо с вызовом как флаг. Она оказалась у спальни, чтобы выслушать причину вызова.

«А потом я уйду. У меня есть другие дела».

Смотреть, как умирает Клэр? Ее кожу сдавило, она поежилась и посмотрела на тяжелую дверь в королевскую спальню, герб с розовыми лепестками дома Генриха Убийцы жен был много раз нарисован на древнем дереве.

– Впустите ее, – прошептал воздух, голос Британии дрожал в головах окружающих, проникая в их уши. Эмма моргнула, но шаги не запнулись. Она миновала двери спальни с высоко поднятой головой.

Александрина Виктрис, правительница империи, подняла заплаканное лицо и посмотрела на Эмму злым взглядом.

– Ты, – слово было недовольным шипением. – Я посылала за тобой!

Ее глаза были полностью черными, звезды во тьме сияли созвездиями, которые свели бы смертного с ума, если бы он заглянул глубоко. Она была на коленях у высокой кровати, и комната была полна инструментов физикеров, сладкого запаха и жара. Беременность королевы теперь была заметнее, может, потому что она была в одном платье, и темные волосы ручьями падали на ее спину.

На кровати под множеством одеял – они думали, что потом выгонят болезнь из него – лежал супруг, рубиновые опухоли под его подбородком были ужасно сияющими, жидкость в них старалась освободиться. Он слабо кашлял, звук был грудной, кровь бурлила в уголках его глаз, и только этот цвет не пропал в комнате от ярости Виктрис.

Эмма застыла, дверь захлопнулась за ней. Микал остался снаружи, ее обжигающий взгляд показал, что она хочет выдержать это одна.

– Ты, – повторила Виктрис, и было любопытно, что Эмма была уверена, что говорит смертная королева, хотя правящий дух сиял в ее глазах. – Как ты смела принести это нам!

Эмма пару секунд едва верила ушам. А потом поняла обвинение и вскинула голову.

– Вы послали меня за Моррисом, Ваше величество. Я привела его. Я даже постаралась привести его, пока он не умер, по вашему приказу. Если бы вы объяснили мне природу его грязных «экспериментов», многое удалось бы избежать.

«Вот моя перчатка. Верните, если осмелитесь».

Она мгновение не могла поверить, что обратилась так к королеве. Но видение Клэра с впавшими щеками с румянцем, с телом, что работало на силе воли, всплыло перед глазами. Это была игра Виктрис – игра империи и оружия – что породила это чудище.

И от этого страдал не только Клэр, но и Лондиний.

– Наш супруг болен, – Виктрис почти выла, и дворец содрогался от грома. – Должно быть лекарство!

«Она всего лишь женщина, у нее есть сердце», – что-то в груди Эммы ёкнуло.

– Я была занята…

Это были последние мгновения Бэннон, поклявшейся служить вслух и душой.

Щеки Виктрис вспыхнули от злости, они были уже не такими нежными, как во время коронации.

– Занята? Занята? Как можно! – все в комнате подпрыгнуло, Альберик застонал.

«Я выгляжу так, словно прохлаждалась?» – жар пропитывал щеки Эммы, и две женщины были уже почти с такими же красными щеками, как у супруга.

– Я не могу творить чудеса…

– Ты – грязная волшебница. На что ты годишься? – закричала королева в гневе. – Сидеть в углу, бесстыдно задирать нос перед тем, кто ее лучше! – она подняла дрожащую руку с кольцами, камни яростно сияли. Она указала. – Если он умрет, если ты убила его, я накажу…

Эмма резко вдохнула. Ее пронзал лед. Грудь словно треснула, и туда задувал ветер, что пробирал ее всю.

– Я не выпускала это безумие в мир, Виктрис. Ваша корона сделала это, я не помогала. Немудро и грубо так говорить.

– Прочь! Не возвращайся без лекарства, и если мой супруг умрет, я лишу тебя головы!

– Вы, – сказала она визжащей женщине, – можете попробовать отделить голову от моих плеч.

«Но тогда готовьтесь к бедам, тратам и неприятностям. Я не дрожащий трусливый аристократ».

Чем она думала?

Она не присела в реверансе. Она развернулась, не доверяя голосу. Слова толпились в ее горле, душа внизу была свободнее, словно заколоченная дверь ее Дисциплины была готова открыться и поглотить ее.

Если она откроет ее в гневе для силы Эндора, это не будет жертвой Томаса Колдфейта.

Это будет другим. И освободившаяся магия сразу ударит по женщине, что была у кровати мужа, из которой холодно наблюдал правящий дух сквозь ее безумие.

Виктрис колотила кулачками по краю кровати, Эмма распахнула магией дверь, и дверь получила длинную вертикальную трещину от ее дрогнувшего контроля. Ткань платья была обожжена, и новый запах добавился комнате, где удушала Красная чума.

Пальцы Микала сжали ее руку, и никто не посмел остановить их. Щит, ощущая опасность, повел ее из комнаты, пропахшей сладостью и дымом.

Глава тридцать вторая

Стыд

Он не верил в демонов. Логика не допускала таких существ.

И все же, пока он горел и извивался, потная ткань была в его влажных ладонях, они были вокруг него. Черные лица скалили белые зубы, толпились вокруг кровати и смеялись, указывая на него.

«Почему это…» – он не мог составить вопрос. Его способности кружились, логика менялась, сердце с трудом билось в сдавленной груди.

Новые конвульсии, все его тело было из железа, его способности были фейерверком в его слишком маленькой болящей голове. Он смутно слышал, как ругается, такие слова он никогда не произнес бы в здравом разуме. Вата в ушах оглушала биением его сердца.

«Умираю», – он знал это, когда конвульсии прекратились. Волна отступала, и как-то в детстве он был на пляже с галькой, смеялся при виде огромного моря…

Голос мисс Бэннон:

– Клэр. Арчибальд.

Не было сил ответить. Море было в нем, уравнения сияли нитями логики, что превращались в ткань, его голова и грудь пульсировали, двигатели тянули в разные стороны.

– Нет, закройте дверь, – голос мисс Бэннон был хриплым, как от слез. – Закрой дверь, Микал.

– Что вы… – Щит едва дышал. Новые конвульсии, и тело Клэра слабо ждало этого. Его сжали пальцы, что-то в его голое или крови изменилось, и стало легче.

«Вэнс? Он жив?».

– Прима… нет. Нет.

Хруст, словно ломались кости. Он не услышал слово, и голос Эммы прозвучал резко.

– Это мое, я могу это отдать, Щит! Если не будешь слушаться, я тут же освобожу тебя со службы, – он еще не слышал у нее такой ледяной и ровный тон, что не угрожал, а констатировал факты.

Было жутко слышать таким милый женский голос. Конвульсии были ближе, играли с ним, гладили его тело перьями. Демоны смеялись, извивались.

«Она не знает. Ты не сказал ей. Она не знает».

– Арчибальд, – прошептала она, ее дыхание было холодным на его потной щеке. – Ох, Арчибальд, прости меня.

«Не за что просить…»

И боль разбила его пополам. Внезапный груз в груди, словно ангина вернулась, и он не знал, был адский крик его или… Эммы.

Арчибальд Клэр упал в звездную ночь и прохладу летнего моря.

* * *

Свет. На веках. Он моргнул, с трудом разлепив засохшие веки, попытался поднять руку. Она послушалась, и он осторожно потер лицо. Кожа вся ссохлась, чесалась.

Его рука опустилась. Он приподнялся.

Слабо, но все же. Он моргнул пару раз, оказался на знакомой кровати в доме мисс Бэннон. Он был в безопасности и пару мгновений просто наслаждался дыханием без помех. Такая мелочь, но ее начинали ценить, когда лишались.

– Жив?

Он не понял, что произнес это, пока кто-то не рассмеялся утомленно и потрясенно. Это была мисс Бэннон в черном платье, ее волосы свободно ниспадали темными кудрями до талии. Волосы словно лишали ее сил, она была худой, с впавшими щеками, темными кругами под глазами, чей пристальный взгляд почти причинял боль.

Ее пальчики были холодными на его. Эмма подняла его ладонь, сжала с удивительной силой.

– Да. Я переживала, Клэр, но худшее позади.

«Этого мы не знаем», – он вздохнул.

– Людо?

– Восстанавливается. Ругает всех, кого видит. Лондиний все еще охвачен чумой. Снаружи отчаяние, Клэр, так что если у вас есть новости… Доктор Вэнс думал, что вы решили загадку?

«Его ладонь в кармане брюк».

– Лекарство. В его кармане. Флакон…

Она побледнела, но он не знал, как она при этом не стала прозрачной.

– Он… Клэр, его тело забрали два дня назад.

– Ах, – Клэр откашлялся, но по привычке. Горло пересохло, и мисс Бэннон помогла ему подняться и прижала стакан к его губам. Чудесный сладкий напиток с терпким привкусом и прохладой помог его горлу.

Вода еще никогда не была такой вкусной.

Она устроила его на подушку.

– Думаю, я смогу найти тело магией. Это будет…

– Нет, – уголки Клэра приподнялись. Он ощущал себя неплохо. Он был вялым, но внутри было так хорошо, как не было давно. Может, это было в сравнении с чумой Морриса. – Я не дурак, дорогая Эмма. Бываю порой, но не с Вэнсом. Есть другие флаконы лекарства, на них есть ярлыки. Они в карманах моего пиджака в кабинете, – он сделал паузу. – Мертв, значит? Вы уверены?

– Мертв от чумы, – она звучала уверенно, опускаясь в кресло.

Он на миг прикрыл глаза.

– Стыд. Это стыдно.

– Что ж, – она не соглашалась, но и не спорила. Она была вежливой, это ему нравилось. – Флаконы с лекарством?

– И метод создания описан вполне понятно. Я сделал четыре копии, одна тоже должна быть в кармане. И есть в колледже короля лекарь Таршингейл. Он не поверит, но у него есть ресурсы, чтобы лекарство сделали и распространили формулу и метод создания как можно шире.

– Мне говорили, его нужно вводить под кожу? Вэнс упоминал перед тем, как…

– Да. Есть много методов… Мисс Бэннон. вы уверены? В его… кончине?

– Да, Клэр, – она с шорохом встала. – Я обыщу кабинет, распространить лекарство несложно. Вы постарались, сэр.

Он кивнул, от зевка затрещала челюсть. Его сердце спокойно билось, хотя ребра казались тяжелыми, да? Тепло, какого не было раньше, было внутри, но, может, это было…

Мисс Бэннон выдохнула слово, и он его не запомнил, пока оно дрожало в воздухе. Клэр заснул, чтобы восстановить силы, без снов.

Глава тридцать третья

Гонка

Таршингейла было легко найти и объяснить, мужчина растерянно смотрел и даже отчитал ее, пока она не упомянула Клэра и флаконы с записями. Они могли быть на языке Индаса, она их не понимала, но гордо показала копию. Она оставила мужчину в грязном халате с указаниями, как попасть во дворец, чтобы Альберик скоро получил лекарство.

Если он еще не умер. Она не проверяла газеты. Она говорила себе, что это теперь не важно.

Королевская больница была забита жертвами Красной, кровать занимали четверо сразу, слышались стоны и крики. Она вспомнила залы психбольницы, крики отчаяния, каких не было тут, хотя было уже близко. Но кирпичи тут были не такими искаженными.

Хартхел и Микал оставались у кареты, они были вооружены пистолями, хотя кучер вряд ли смог бы отпугнуть этим кого-то.

И она старалась не оставаться наедине с Микалом после… исцеления Клэра.

Она ощущала усталость. Она забыла, как устает плоть без сердца змея, философский камень подкреплял все.

Даже у силы главного были пределы.

Но она подняла голову, когда коснулась пальцами Микала. Она не забралась в карету, а опустила руку и обернулась, словно ужаленная, отдернула юбки и убрала волосы с лица.

– Пенни, мадам? – спросил мужчина, шаркая ногами, Микал шагнул вперед и остановился, ее ладонь в потрепанной черной кружевной перчатке сжала его рукав. – Пенни для бедняка? Монетку? Фартинг?

Сэр был в вонючей одежде, а под шляпой блестели переменчивые глаза. Он сбрил светлые усы и был тоньше, чем в их первую встречу. Он замер, призрак веселья на его грязных губах был сразу замечен.

– Доктор Вэнс, – она печально тряхнула головой. – Вы надеялись, что я выброшу ваш труп.

– Иначе я не скрылся бы от вашей заботы, дорогуша, – он держал оловянную чашку с парой тонких фартингов. Он тряхнул ею, монеты загремели. – У нас есть дело.

Она должна была изобразить удивление, но тщетно.

– Да. Забирайтесь в карету, сэр. Там мы поговорим.

* * *

Он вытянул ноги. Хартхел щелкнул хлыстом, и Микал, сидящий рядом с Эммой, был напряжен, как пружина.