Текст книги "Луна, луна, скройся! (СИ)"

Автор книги: Лилит Мазикина

сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 35 страниц) [доступный отрывок для чтения: 13 страниц]

«Волк» прикрывает глаза, обдумывая услышанное.

– А что они требуют взамен?

– Ничего. Никаких услуг, никакой платы. Идеология Батори состоит в том, что в чрезвычайной ситуации одни граждане должны помогать другим. И всё. Если что-то и требуется, так только от меня. Можете считать, что я одна за всех отдуваюсь. Впрочем, неизвестно, может быть, меня ещё кем-то заменят столь же или более подходящим.

– Сколько было охотников в группе в Кошице? – быстро спрашивает «Волк». Я не успеваю даже задуматься:

– Шесть. А нас было трое: я, мой кузен и «волчица» Люция.

– На каждого по два?

– Я убила пятерых, Люция – одного. Собственно, она попала в засаду, а мы подкрались.

– Пятерых? Ты?

– Крест могу целовать! Это что, проверка? Если да, то глупая – наверняка сюжет показывали по телеку. Кстати, мой фоторобот к нему не прилагался?

– Нет. Зато твоего кузена – довольно точный. А то я всё думал, где его видел, – признаётся «Волк». – Не радуйся. Я не то, чтобы готов поверить… но вот если ты, например, развяжешь верёвки, ещё подумаю.

– А вы мне, господин Волк, в морду-то не дадите от полноты чувств? А то мне последнее время каждый норовит. А во мне, между прочим, полтора метра росту, я существо деликатное.

– Не дам. Развязывай.

Я наклоняюсь и распускаю узлы на верёвке. Волк возится, освобождаясь от пут, и вдруг хватает меня руками за голову – «сейчас будет шею ломать,» понимаю я – но он впивается мне в губы в жёстком поцелуе. Вот уж какого поворота я не ждала!

– Надо же мне как-то подсластить пилюлю, – поясняет Волк. – А то этого вампира не убей, от тех убегай. Меня зовут Ян Квик.

Вместо ответа я отвешиваю ему пощёчину. Он не только не смущается, но, напротив, расплывается в радостной улыбке, потирая наливающуюся красным щёку. На хлёсткий звук в комнату вбегает Кристо.

– Всё путём, – поспешно говорю я. – Господин Бычий… Квик неудачно пошутил. Господин Квик, вы не хотите позавтракать с нами?

Мы отбыли сразу после завтрака, предоставив Тоту самому разбираться с возможной опасностью или безопасностью. Удобней всего было бы поехать в Ясапати и отсидеться там у своих две или три недели – пока колбаса не кончится – но если чёртовы упыри вычислили наших кутнагорских родственников, они без труда вычислят и ясапатских. Мы тратим несколько дней, чтобы окольными путями добраться до Будапешта. В воскресенье в полдень мы появляемся на Площади Героев. Первое, что мы обнаруживаем – полное отсутствие ресторанов. Второе – что один всё-таки есть в музее на краю площади (светлая идея заглянуть туда принадлежит Кристо, благословенны его родители).

Сначала я не вижу в зале ни одного упыря, и меня даже прошибает холодный пот. Конечно, у нас есть деньги, чтобы остановиться в очередном отеле свиданий, но каким ненадёжным убежищем кажутся мне теперь подобные гостинички! Я даже прикидываю, нельзя ли попробовать найти ещё одного сговорчивого дворника, но тут меня окликают по имени.

За столиком в самом углу сидит Язмин.

Когда мы присаживаемся, она щебечет:

– Отлично выглядишь! Твой папа попросил тебя встретить, только он не был уверен, в это воскресенье или в другое. Я на всякий случай настроилась дежурить тут в оба. Вы хотите перекусить? Или можем сразу пойти ко мне.

На словах о «моём папе» кузен приоткрывает рот, но я пинаю его по ноге, и он опускает ресницы, разглядывая вышивку скатерти.

– Знаешь, можно сразу к тебе? – спрашиваю я. – Мы уже несколько дней толком не спали и не мылись.

– Бедненькие. Эх, порасспрашивала бы я вас, но твой папа не велел, – Язмин лукаво смеётся. У неё по-прежнему слишком короткая юбка, слишком длинные сапоги и слишком красные ногти, но сейчас она мне кажется очень симпатичной.

Язмин снимает хатку – или, скорее, Батори снимает ей хатку – в районе высотных новостроек в Пеште. Апартман у неё просто огромный: просторная гостиная, кабинет, несколько спален. Ванная, к сожалению, только одна. Естественно, я принимаю душ первая; когда я выхожу, Кристо уже растянулся на диване и спит. Я прошу Язмин его не будить. Для «волка» это было бы бессмысленной тряской: только заснул, тут же проснулся, выпил кофе, пришёл в себя, помылся… заснул обратно. Нет, пусть лучше душ подождёт несколько часов.

Язмин стелет мне в одной из гостевых спален. Стоит мне лечь на прохладную простынь, как я проваливаюсь в сон. Действительно проваливаюсь: пока засыпаю, ощущаю падение куда-то в сладкую темень.

Во сне я танцую на последней перед лесом крышей, то приближаясь к краю, то отходя от него. Я понимаю, что поднимающегося ветра здесь нет, и если я упаду, то разобьюсь насмерть; но это понимание какое-то отстранённое, непугающее, и я кружусь и танцую, то поднимаясь по пологому наклону почти к самому окну во дворницкую (там, за окном, смотрят на мой танец неподвижные бледные упыри), то спускаясь и почти наступая на ненадёжный водосточный желоб.

На выступе окна сидит молочно-белая гладкая кошка и глядит на мой танец.

Первое, что я чувствую, просыпаясь – на моей голове лежит чья-то тёплая ладонь. Я медлю, боясь открыть глаза и обнаружить, что это Кристо или Язмин – хотя нет, для Язмин рука слишком крупная. Я осторожно потягиваю воздух носом… тревожный запах вампира радует меня, как никогда прежде. Чёрт, он делает меня счастливой! Я чувствую, как мои губы расползаются в улыбке, и сразу же – как Батори мягко целует меня в висок.

– Бедная девочка… Совсем похудела.

Я, наконец, открываю глаза:

– Вы морально устарели, Батори. Лет на сто. Сейчас это считается комплиментом.

Он сверкает клыками в улыбке и поднимается с края моей постели:

– Сейчас я приготовлю кофе. Сливки и сахар, я помню.

– Нет! Посидите со мной.

Батори покачивает головой. Я только теперь замечаю, что волосы его не заплетены.

– Я никуда не денусь. Если хотите, буду сидеть с вами до самого рассвета. А до него ещё целых четыре часа. Но сейчас я принесу вам кофе.

К лесным ежам бы этот кофе… Неужели мы опять куда-то торопимся? Да нет, он же сказал именно «сидеть». Ну и на черта тогда? Я бы отлично повалялась лишний часик и с пониженным давлением. Я лежу, рассматривая узор на обоях в том месте, где на них лежит кружок света от лампы на тумбочке. Какие-то вишенки и яблочки… Батори не возвращается томительно долго, и я начинаю сомневаться, не был ли он мороком, следами сна. Наконец, дверь тихонько отворяется – за ней темно – и Батори входит с кружкой, от которой вьётся чудесный запах. Нет, это не растворимая бурда с автозаправок и тем более не напиток «Экономичный», не мерзкая жидкость из жестянок и не приторная, давно надоевшая кола – я вдыхаю благородной аромат с наслаждением.

Батори помогает мне сесть – на этот раз я не сопротивляюсь – и вручает кружку. Я отпиваю крохотные глоточки, наслаждаясь их вкусом, и улыбаюсь, глядя на вампира. Он отвечает мне непривычно мягкой улыбкой. Когда я наконец отставляю кружку, кофеин уже начал свою работу, и слабости почти сошла.

– Вас можно обнять? – тихо спрашиваю я.

– Конечно, – Батори приглашающе разводит руки, и я приникаю к его груди. Сначала она кажется прохладной, но потом уютно нагревается; его ладони на моей спине тоже тёплые.

– Вам не вредно так долго нагреваться?

– Это не долго, – он целует меня в макушку. – Лили, как же я боялся… Какое счастье, что вы смогли ускользнуть в Ясапати… мои самые горячие соболезнования, это ужасно… Я даже не предполагал такого.

Я напрягаюсь.

– Не предполагали чего? Что случилось в Ясапати?

– Вы не знаете?

– Мы не заезжали туда. Чтобы не подставить наших.

Батори отвечает не сразу.

– Группа охотников… из числа моих оппонентов… пытались найти вас там. Они устроили погром в цыганском районе. Ваш дядя, Шандор Хорват, совершенно точно мёртв. Много раненых… Об этом писали в газетах, по телевидению был сюжет. Предполагают, что это дело рук радикально настроенной немецкой молодёжи, но…

Я пытаюсь отклониться, но Батори не пускает. Тогда я вырываюсь:

– Вся ваша радость… всё это… только из-за Ясапати?

– Лили?

– Только из-за страха… что придётся искать сначала, да?

– Лили…

– Из-за того, что в плане мог быть сбой!

– Лили!

– Вы – гадкий!

– Лилиана! Это невозможно! Вы сами слышите, что несёте? Что, вы думаете, проблема до осени найти девственницу-«волчицу»? Карты на стол – у меня уже есть запасной вариант. Девчонка из Кассы, то есть Кошице, Мария. Лили, у вас умер родственник, может быть, несколько. Погибли, слышите, невинные люди – а вы сидите тут и устраиваете разбор, из правильных побуждений я вас обнимаю или нет.

Меня обдаёт стыдом, словно кипятком. Я просто не нахожу, что сказать; падаю на подушку и накрываюсь одеялом с головой.

– Лили…

Я молчу. Глотаю слёзы.

– Лили… Всё, давайте прекратим обижаться друг на друга, да?

Я не отвечаю. Это выше моих сил.

– Лили, ну, к чему это ребячество? Ну хотите, я уйду? Раз вы меня даже видеть не желаете…

Я откидываю одеяло. Говорю сумрачно:

– Не надо.

– Тогда не буду. Расскажите мне о ваших приключениях.

Я мотаю головой.

– Ну, давайте я тогда вам что-нибудь расскажу. Про короля Иштвана Батори, хотите? Он правил в ваших местах – вы его зовёте Стефаном. Я его хорошо знал, очень был интересный человек. Один из величайших правителей земли польской, даром что по-польски и двух слов не мог связать.

– Почему вампир не может убить вампира?

– Какой хороший вопрос! Признайтесь – вы готовились. Вы хотели припереть меня к стенке, и вам это удалось. Я не знаю, почему. Вампир, убивший вампира, перестаёт переваривать кровь и любые другие питательные жидкости. Он умирает от голода. Обычно перед смертью успевает сойти с ума. Неприятное зрелище.

– А что будет, если «волк» убьёт «волка»?

– Лили, не советовал бы вам торопиться. Ваш кузен находится ещё в том возрасте, когда юноши поддаются хорошему влиянию. Дайте ему шанс, он, по большому счёту, славный парень!

– И ваша запасная карта, да?

– Я надеялся, что вы улыбнётесь. Нет, Кристо не может быть моей запасной картой. Только не говорите ему, что я обсуждал это с вами. Всё-таки весьма интимный вопрос…

– Как… Кристо, он, ну, не девственник? Он же пацан совсем сопливый!

– Тише, Лили. Ему восемнадцать лет, он бреется и нормально физически развит. Интеллектуально и социально тоже.

– Ужас какой, – вырывается у меня. Батори смеётся. Поднимает к губам мою руку и целует мне пальцы:

– Лили, я вас обожаю. Вы совершенно чудесны. Даже жаль, что утром нам придётся расстаться…

– Но… Я думала провести здесь хотя бы – неделю…

– В Пеште, где вампиры кишмя кишат? Нет, Лили. Увы.

– Когда же я вас теперь увижу?

– Я не знаю. Но я обязательно найду вас ещё раз до осени.

– Нет, давайте условимся! На мой день рождения, в Праге. На главной площади города, в ресторане, в шесть часов вечера.

– Седьмого августа на Вацлавской площади. Буду обязательно. Посидим?

Я всё ещё чувствую себя неловко – но теперь боюсь упустить хотя бы минуту и потому торопливо усаживаюсь. Батори забирается с ногами на кровать, приваливается к стенке. Я пристраиваюсь сбоку.

– Расскажите мне о Стефане… Иштване Батори.

Ловаш обнимает меня одной рукой, прижимая к себе.

Перед рассветом Батори уходит.

Стоило мне немного погоревать по этому поводу и снова забраться под одеяло, как дверь распахивается. В слабом свете ночника я различаю Кристо. По своему обыкновению, он смотрит крайне сумрачно. Судя по тому, что теперь кузен в одних джинсах, он давным-давно проснулся и принял душ.

– Представь себе, мы даже не целовались, – с вызовом говорю я.

– Дочки-матери, да?

Кристо входит, прикрывая за собой дверь, но не подходит ближе, словно подчёркивая, что уж он-то умеет держать приличную дистанцию. Довольно глупо после того, как мы с ним на одном матрасе спали. Хотя, признаться, теперь бы я скорее прогнала кузена на пол.

– Да. А тебе что?

– Ничего. Я пришёл не за этим.

Он несколько секунд подбирает слова, уставясь в пол. Наконец, просто говорит:

– Убили дядю Шаньи в Ясапати и ещё несколько цыган. Был большой погром. По телевизору показывали.

Второй раз за ночь я испытываю стыд. Почему я решила, что он непременно зашёл прочитать мне мораль?

– Я знаю, Кристо. Батори сказал мне.

– Вот как.

– Да. Я… наверное, подумала о том же, о чём и ты. Но мы не могли бы помочь, если бы были там. Одно дело – втроём против шести упырей, да ещё со «степлером», да при факторе неожиданности. Другое дело – когда двое против восемнадцати, да фактор неожиданности на их стороне, да только с ножами и «шильями», да кругом люди. Мы б умерли вместе с дядей Шаньи.

– А ты не думаешь, что мы бы умерли вместо него? – с тихим вызовом спрашивает Кристо. – Ты не думаешь, что это было бы честнее? Когда из-за нас убивают «волчиц», я ещё могу понять. Точно так же и нас могут убить из-за другой подходящей Батори «волчицы». Или «волка». Но здесь – чем мы можем оправдать себя?

– Но… Кристо, мы ведь и нужны для того, чтобы сделать так, чтобы упыри больше никогда не убивали людей. А «волки» не рисковали жизнью в охоте за вампирской кровью.

– Это Батори так говорит. А зачем на самом деле мы ему нужны, мы не знаем.

– А у тебя есть какое-то другое объяснение его действиям? Его помощи «волкам», например?

– Примерное. Вампир не может убить вампира. «Волк» – может. У Батори есть враги-вампиры. Если он заручится поддержкой «волков», он может расправиться со всеми недругами. И ничто не мешает ему расправиться с «волками» после того, как мы станем ему больше не нужны.

Мне становится зябко. Звучит очень реалистично. Но ведь…

– «Волков» его семья признавала и воспитывала ещё до того, как он завёл всю эту бодягу с императорской короной.

– Это он так сказал?

Съешь многорогий моего кузена! Как ему объяснить то, что чувствую и понимаю я?

– Лилянка…

Кристо неуловимо перемещается к моей кровати. От него пахнет свежим потом и чем-то сладким, вроде конфет. Он переходит на шёпот:

– Если вы условились, что ты поедешь теперь в определённый город… Давай лучше поедем в другой. И знаешь… мне кажется, лучше попробовать добывать колбасу обычным способом. Просто пока мы не найдём какую-то информацию о ритуале, к которому он тебя готовит. На всякий случай.

– Кристо, если Батори надолго потеряет нас из виду, он начнёт готовить запасную девушку. Марийку из Кошице.

Кузен переваривает информацию несколько секунд.

– Ясно.

Когда он выходит из комнаты, я понимаю, что за сладкий запах исходит от его кожи. Это духи Язмин.

Утром Батори жарит нам свою кровь. Он молчалив и сосредоточен. Язмин ещё спит, и на кухне мы втроём: я, Кристо и вампир. По тому, как они не глядят друг на друга, я понимаю – или мне так кажется – что Батори совершил в отношении Кристо и Язмин то же открытие, что и я. И, тем не менее, он аккуратно кладёт пожаренную в сале чёрную лепёшку на тарелку перед моим кузеном, добавляет клубок длинных бледных вермишелин. Устраивается поодаль, на высоком табурете у барной стойки, и отрешённо смотрит, как я ем. Под его отстранённым взглядом мне неловко. Что испытывает Кристо, понять невозможно – с непроницаемым выражением лица он уткнулся в свою тарелку и отправляет в рот кусок за куском.

– Я, к сожалению, не могу дать вам крови с собой, – говорит Батори, когда мы приканчиваем завтрак. – Но я уверен, что к следующему воскресенью вы найдёте кого-то из наших союзников. Даже если не в Венгрии, а, например, в Братиславе.

– Да. Ничего страшного, – говорю я. Кажется, я хотела сказать что-то другое. Только сама не знаю – что.

– Проводить я вас тоже не могу. Слишком велика вероятность привлечь нежелательное внимание.

– Ясно.

– И вам пора собираться. У вас есть деньги?

– Да.

Я встаю, и кузен поднимается вслед за мной. Собирать нам нечего: вся наша одежда на нас. В прихожей висят новенькие ветровки, лежит сумочка с документами, валяются кеды. Пять минут, и мы стоим совершенно готовые у входной двери. Батори привалился плечом к стене, так далеко от нас, как это позволяют размеры прихожей.

– До свидания, – неловко говорю я. Вампир кивает:

– До встречи.

Мы сами открываем дверь и сами захлопываем её за собой.

Глава VII. О природе запахов

– Мы не поедем в Братиславу, – за сегодня это первые слова от моего кузена.

– Ты, кажется, забыл, кто из нас старший, «волчонок», – огрызаюсь я. – Или уже готов отделиться? Валяй, ступай на все четыре стороны.

Кристо долго идёт рядом нахохленный, так обманчиво похожий на мальчишку. А я вдруг понимаю, что ничего от мальчишки в нём вообще нет. Ни в интонациях, ни в движениях, ни в манерах. Разве что его стеснительность в вопросах, в которых он, оказывается, немало просвещён. Даже его худоба – совсем не пацанячья. Просто распространённый у цыган тип телосложения. У меня ощущение, что я иду рядом с чужим, почти незнакомым человеком.

Мы выходим из города пешком, в направлении, противоположном братиславскому. Кристо немного расслабляется.

– Будем голосовать? – спрашивает он.

– Нет. Просто немного побродим. Несколько дней.

– А через неделю… куда?

– Через неделю можно в Сегед. Заметный город, должны быть вампиры.

Как минимум – Ференц. Но у меня тоже есть свои маленькие тайны, любезный кузен.

Сегед ещё дальше от Братиславы, чем Будапешт, и Кристо улыбается:

– Да, давненько у нас не было настоящей охоты. Одними тренировками сыт не будешь.

– Ты мне нравился больше, когда твой лексикон ограничивался словом «Ясно», – бормочу я. Кузен взглядывает на меня обиженно, но ничего не говорит. Только слегка отстаёт, чтобы идти на пару шагов позади меня.

Через некоторое время мы сворачиваем с шоссе на дорогу на Иллё. К Сегеду слишком короток путь – пары дней дойти хватит, и я хочу поплутать. К тому же я опасаюсь, что на шоссе мы слишком заметны.

Хвала Отто Доброму, издавшему постановление, чтобы в каждом городе был свой лесопарк. Хвала Шлезвигскому договору, после которого лесничества пришли в упадок и леса оказались заброшены и малолюдны. Мы забираемся в чащобу, выискиваем полянку и засыпаем, привалившись спинами к стволам деревьев. У каждого под рукой – стеклянная бутылочка колы. Всё-таки двенадцать утра – слишком рано для «волка». Особенно если встал он ещё раньше.

Мы с Пеко часто ходили в лесопарк. Мне очень нравились эти прогулки. Один из лесопарков Пшемысля начинался прямо в конце улицы Докторской. Собственно, туда ходила вся наша улица – собирать малину. Но мы презирали общие тропы, углубляясь в чащобу, продираясь сквозь кусты, перепрыгивая ямы, перелезая через поваленные, поросшие мхом и поганками стволы. И всегда были вознаграждены, обнаружив то заросли лещины, то родник с ледяной, отчаянно вкусной водой, то солнечную поляну с россыпями земляники на опушке. Мы собирали грибы и варили похлёбку, кидая туда то порезанную мелкими кубиками картофелину, то молодую крапиву, то дикий щавель или вовсе незнакомые мне по именам травы, то горсточку крупы. Даже мелкие зелёные яблоки шли в наши лесные щи. На наших полянах, вдали от малинных троп, всегда было тихо, только цвиркали белки и щебетали иногда птицы. Мы словно оказывались в волшебном, заповедном месте, может быть, вовсе в другом мире. В своём собственном маленьком королевстве, где Пеко был – всегда! – король, а я – наследный принц. Как всякий наследный принц, я обучалась искусству боя: бить отвёрткой в бумажный кружок на земле, так, чтобы стальной стержень ушёл в почву по рукоять, а потом – самодельным, из гвоздя, стилетом в стволы деревьев. Наверное, это было варварством, но я действительно научилась наносить удар. Бить в отметку на стволе в прыжке. Бить в набитый чем-то дерматиновый мешок в руках у скачущего, уворачивающегося Пеко (как бы близко ни проходило от него узкое блестящее лезвие стилета, на его смуглом лице не отражалось ничего, кроме обычной сосредоточенности). Бегать быстро. Бегать быстро, перепрыгивая препятствия – разложенные по поляне колоды и куски валежника. Бегать быстро, с препятствиями и долго. Уворачиваться, когда Пеко сначала прутом, а потом и палкой пытается ударить меня по плечу, по руке, по ноге, по голове. Уворачиваться с завязанными глазами (сколько на мне бывало поначалу синяков!) Перекатываться. Бить из положения лёжа – двумя ногами. Танцевать.

Да, танцевать я тоже училась в лесу. Не потому, что это было такой же тайной, как наши «волчьи» уроки (в которых я тогда ещё не видела смысла, но которые мне нравились всё равно за секретность и за то, что происходили в нашем параллельном измерении), а просто из-за отсутствия другого места. Поразительно, сколько знал Пеко о думба! Некоторые приёмы не были известны ни одной прёмзельской цыганке. Брат знал не менее восьмидесяти разных движений, столько же связок, показывал, как работать на большом пространстве и как – на крохотном пятачке. Как танцевать с шалью, покровом, платками, ножами, тростью, цепью, кувшином, цветочной корзиной, бубном, веером, кубками, на стёклах, на углях, на скользкой мокрой траве. Как использовать браслеты, кастаньеты, оборки одежды, волосы. Как повернуть голову, «поймать» внимание зрителя и удержать его. Как вертеться без опоры для взгляда и не впадать в вертиго. Его исчерченное пепельными шрамами тело было сильно и гибко, как у «волка», а знания – поистине неисчерпаемы. Пеко знал не просто основы – тысячи и тысячи мелких хитростей и важных секретов. Если бы он только захотел, он стал бы знаменитейшим из исполнителей думба в Галиции, поскольку мужскую версию танца он тоже знал в совершенстве и иногда демонстрировал мне. Но ему просто надо было обеспечить мне будущее – он очень хорошо рассчитал, что с этой профессией я не пропаду. Она не требует дипломов, только мастерства. Она хорошо объясняет ночной образ жизни – большинство выступлений проходят от восьми часов вечера до трёх часов ночи. Наконец, природные достоинства «волка», такие, как большая гибкость и быстрота движений, в танце дают огромное преимущество.

С тех пор для меня нет места для танца лучше, чем лесная поляна. Особенно – залитая светом луны, когда трава блестит серебром, а деревья и тени черны.

Когда я просыпаюсь, день уже клонится к вечеру – часов около шести. Кристо куда-то исчез. Я, впрочем, догадываюсь, куда он мог исчезнуть, и потому спокойно пью свою колу.

В мягком солнечном свете наша полянка выглядит поразительно мирно. Стрекочут в высокой траве кузнечики – я улыбаюсь им.

Когда кузен возвращается, я уже бодра, весела и танцую, наслаждаясь послушливой силой мышц. Трава стёрла с моих ног дорожную пыль – свернув с шоссе, я сняла кеды и пошла босиком, радуясь этому чисто летнему ощущению. Зелёные стебли немного цепляются за джинсы, но тут же отпускают. Танец, тишина и летнее солнце приводят меня в умиротворение, и я улыбаюсь, завидев Кристо. Делаю специально для него несколько движений руками и бёдрами, и он тоже улыбается. В руках у него узелок из его же косынки.

– Что там у тебя?

Кристо чуть разводит края узелка, показывая мне. Я сначала не могу понять, что это за серый клубок, но потом меня озаряет:

– Ой! Ёжик!

– Ага. Сейчас разведём костерок. Запечь интересней, но пожарить быстрее будет, да?

– Чего?! Кого?! Ежа, что ли?!

– Да.

– Кристо, ты дурак?!

– Да что такое-то на этот раз?! – его голос даже звенит от обиды.

– Да ничего! Отпусти ежа немедленно, не мучь животное!

– Но я же его поймал!

– Вот именно, ты поймал, ты и отпусти!

– Да чтоб у тебя на могиле черти плясали! – кузен в сердцах запускает косынку с ежом куда-то в заросли.

– Что ты сейчас сказал?!

– Ничего. Извини.

Кристо словно весь затухает. Усаживается по-цыгански под дерево, приваливается к стволу.

– Косынку, дурак, подбери.

Вскакивает, уходит в чащобу. Долго там бродит, шуршит-трещит. Даже как-то очень долго. Возвращается: в одной руке косынка, в другой – ежиные лапы. Неожиданно длинное ежиное тельце беспомощно развернулось.

– Наткнулся, пока косынку искал. Он, когда летел, о дерево хряпнулся. Даже потроха вылетели, – объясняет хмуро кузен. – Будем хоронить?

– Святая ж Мать… Ладно, разводи давай костёр. Только дёрн под него срежь. А то устроишь пожар на радостях…

На вкус ежиные ломтики на прутах мало отличаются от жареного в тех же условиях мяса, скажем, козлёнка. Мясо и мясо. Жалко ёжика…

Вечер мы посвящаем тренировке, а ночью потихоньку идём параллельно дороге на Цеглед. Я не обуваюсь даже в крохотных городках, которые мы пересекаем насквозь – всё равно никто нас не видит, а вот непривычный к асфальту Кристо каждый раз устраивает церемонии сначала с натягиванием носков и кедов, а потом с разоблачением.

– Да ты бы не разувался, что ли, – говорю я.

– Мне хочется… мы же не спешим?

Мы не спешим. Нам надо растянуть путь до Сегеда на неделю.

На рассвете мы умываемся на подвернувшейся колонке. Я отбираю косынку у Кристо, чтобы перевязать мокрые волосы, иначе ветровка и майка на спине насквозь промокнут.

Часов в девять заходим в Альбертиршу. Договариваемся со сторожем общинного сада на окраине, чтобы он пустил нас в сторожку поспать часов до двух дня. Кровать у него одна, и я безжалостно изгоняю Кристо на пол. Поворочавшись на жёстких досках, он уходит спать во двор, на травку под кустом жасмина. И в результате просыпается раньше меня: около полудня заряжает ливень.

В воскресенье в полдвенадцатого я привожу Кристо позавтракать в кафе «Матусалем» на площади Сечень – главной площади Сегеда. Заказываю фасолевый гуляш по-сегедски – единственное блюдо с представителями бобовых, которое я признаю, кроме фасоли по-цыгански. Оно мне приглянулось ещё во время поездки с Батори и Язмин. Кристо держится немного настороженно, не без оснований подозревая, что я просто хочу встретиться с одним из вампиров Батори, вместо того, чтобы нормально поохотиться. Поэтому, когда к нашему столику подходит с приветствием Эльза, он напрягается – но тут же расслабляется, поняв, что это обычный человек. Насколько, конечно, может быть обычной Эльза.

– Перекусишь с нами? – предлагаю я.

– Только чашечку кофе.

Эльза заплела волосы в мужскую косицу и в романтически-свободной чёрной рубашке выглядит, как мальчик с портретов начала прошлого века. Я представляю их с Кристо друг другу:

– Мой кузен, Кристо Коварж. Мой хороший друг… Вертер. Если что, с ним мы тоже не любовники.

«Вертер» выгибает кошачьими спинками светлые брови, но сдержанно говорит:

– Приятно познакомиться. Наслышан.

Кристо бормочет в ответ нечто столь же любезное.

– Нам бы помыться да поспать. Можно к тебе с этим делом? – спрашиваю я Эльзу.

– Конечно.

Когда мы идём по улице вслед за ней, Кристо наклоняется к моему уху:

– Лилянка… Знаешь, мне чего-то кажется… Этот твой Вертер… Он, ну, как бы девчонка… Похож на девчонку.

– Кристо, ты дурак?

Кузен смущается:

– Нет… на минутку показалось. Будто девчонкой пахнуло.

– Мы тут на улице не одни. Девчонкой могло пахнуть от любой девчонки.

– Ну, в общем, да. Ладно… да.

Кристо опять просыпается раньше меня. Когда я спускаюсь в гостиную, он сидит на диване нахохленный, покрасневший и очень мрачный. Увидев меня, вскакивает:

– Ты! Я думал, у тебя немножко ума появилось – но ты смотришь в рот этому Батори и водишь меня по его гомосекам!

– Что ты, Кристо. Вертер не такой ни разу, – невинно откликаюсь я.

– Я думаю, ваш кузен сейчас говорит про меня, – раздаётся голос Ференца. Оказывается, он сидит в дальнем углу с книгой. – Прошу прощения, я услышал слово «гомосек» и подумал, что в цыганском оно значит то же, что в остальных языках Империи.

Я смущаюсь:

– Простите. Мой кузен…

– Да, Леманн мне рассказывал.

– Но лично я очень рада вас видеть.

– А я вас. Отлично выглядите, – Ференц откладывает книгу и подходит ко мне. – Вижу танцовщицу Лилиану Хорват уже в третий раз… может быть, наконец, увижу её знаменитый танец?

Он целует мне руку. Я улыбаюсь:

– Если вы готовы заплатить за него кровью.

После ужина мы с Ференцем по очереди берём в руки гитару, исполняя то цыганские, то венгерские песни. «Вертер»-Эльза погромыхивает на кухне посудой. Кристо сидит, забившись в дальнее кресло, и смотрит исподлобья. Мы стараемся не обращать на него внимания.

– Лилиана, не томите! – восклицает, наконец, Ференц. – Я жду вашего думба!

– Думба, мой любезный друг, – наставительно произношу я, – исполняется исключительно под открытым небом. Это – обычай, освящённый веками. Для помещений есть особая версия танца, пашдум.

– Это турецкое слово?

– Нет, цыганское.

– А звучит как турецкое… В цыганском много турецких слов?

– Ни одного не знаю. Мы танец будем смотреть или обсуждать лингвистические заморочки?

– Конечно, танец! Дружочек! – Ференц возвышает голос. – Включи нам что-нибудь цыганское.

Эльза появляется в своём обычном фартуке, с распущенными волосами. Кристо косится на неё подозрительно.

– Цыганское словацкое, цыганское венгерское или цыганское югославское? – уточняет Эльза, изучая стойки с дисками.

– Не говорите! – вскидывает узкую ладонь Ференц. – Я угадаю. Цыганское югославское!

Ага, очень сложная была загадка. Какой цыганской культуры девушка по фамилии Хорват? Вдруг прусской, а?

Я стараюсь не допустить и грамма сарказма в свою улыбку, когда киваю вампиру. В доме у Ференца мы ходим, по примеру хозяина, обутые, и я выхожу в середину комнаты на дробях. Плавно и небрежно взмахиваю кистями. Кокетливо потряхиваю плечиками. И – начинаю плести ногами «фигуры». Хорошая танцовщица должна знать их не меньше двадцати. Я знаю уже штук сорок-пятьдесят – заинтересовалась после первого посещения Кутна Горы, а всё, связанное с танцем, мне даётся очень легко. Песня очень озорная, задорная, и я мгновенно вхожу в кураж.

Когда она заканчивается, Ференц всплескивает руками:

– Это же чудесно! Изумительно! Вы замечательная танцовщица, Лили! А ещё один танец можете?

– Да хоть десять.

– Дружочек! – Ференц обращает молящие глаза на Эльзу, и та включает следующую песню. Я делаю проходку по кругу, расхаживаясь, и только вступаю в центр, как передо мной оказывается Кристо. Я невольно отшатываюсь: лицо у него – будто зарезать меня хочет. Глаза просто сверкают. Но вместо нападения он прищёлкивает пальцами и, глядя мне в глаза, начинает танец. Ноги его двигаются с такой скоростью, что, кажется, сейчас косой заплетутся. Кеды щёлкают немногим хуже ботинок – у меня звук получается и тише, и глуше. Мне кажется, что уголки рта у Кристо чуть приподняты, словно в насмешке, и я встаю напротив, подхватывая его движения. Мы двигаемся по окружности, вокруг невидимой оси, кружим, как два волка перед боем. Иногда «фигура» мне незнакома, и тогда я делаю другую. Иногда движение начинается так же, как другое, и я ошибаюсь. Тогда уголки рта у Кристо снова подрагивают, но я с вызовом гляжу на него и довожу свою «фигуру» до конца. Мы кружим, щёлкая кедами по паркету, сменяя одно стремительное и сложное па другим. Я чувствую, как взмокла на мне чистая майка: для меня этот танец всё ещё непривычен, слишком быстр, слишком сложен. Резко болят икры, но чёрт спляши на моей могиле, если я дам этому сопляку обставить меня в моём ремесле! И я держу темп, держу рисунок, держу взгляд!