Текст книги "Все для тебя"
Автор книги: Лидия Лукьяненко
сообщить о нарушении
Текущая страница: 14 (всего у книги 18 страниц)
После этого звонка сонное отупение, в котором она пребывала, сменилось не свойственной ей раздражительностью. После двух встреч она вдруг нагрубила Алеше, вспылила, разговаривая с папой, и наорала на коллегу по работе. Ирина, делившая с ней кабинет, – та самая, которая сказала после развода: «Сама виновата», даже зауважала Марину за это.
– Слава богу, хоть раз дала себе волю! А то ходит вся такая – в благопристойность одетая! Замуж вышла – тихо. Развелась – еще тише. Я уж думала, в тебе не кровь, а водица. Нельзя себя зажимать – свихнешься.
И правда, Марина крикнула – и словно легче стало. А потом все равно стыдно. Вечером почувствовала слабость, прилегла в своей комнате. Пришла мама, чаю с баранками ее любимыми принесла, присела поговорить. Спросила, что с ней происходит. Не влюбилась ли? Про Алешу что-то сказала, о поездке в Питер спрашивала. И Марина сделала то, на что раньше никогда не решилась бы.
– Мама, – сказала она. – Я хотела с тобой поговорить… о том, что произошло давно, с тобой… о твоей любви… в молодости…
Мама испуганно застыла, онемев от неожиданности.
– Мы об этом никогда не говорили, хотя… ведь все в семье знают. Ты очень его любила? Гришиного папу? – она проговорила это, пряча глаза.
Мама молчала. Марине пришлось заглянуть ей в лицо, и она ужаснулась тому, что сделала. Такого выражения на любимом мамином лице она еще никогда не видела. Застывшая маска страдания, как на лике святого, которого подвергают незаслуженному унижению. Мамино лицо было мертвенно-бледным, ей было мучительно стыдно и ужасно больно. Господи, что она наделала? Бабушка не зря предупреждала: это больная тема и не надо ее касаться!
– Мама, мамочка! – бросилась она к ней. – Прости меня, прости! Прости, пожалуйста!
Мама сидела как каменная. Потом, словно очнувшись, погладила ее по голове, отстранилась и вышла из комнаты.
Боже, какая она жестокая! Ей так плохо, что она и другим подсознательно стремится сделать больно! Какое лицо стало у мамы! Неужели она до сих пор любит этого человека? Как же тогда папа? Одно напоминание о прошлом превратило ее в соляной столп, что же было бы, если бы они с Гришиным отцом встретились?
Марина горько заплакала. Ее неожиданный жестокий поступок был вызван последней тлеющей надеждой. Если бы мама сказала беспечно, с улыбкой:
– Ах, так ты все знаешь? Да, была у меня в молодости любовь. Он не захотел на мне жениться. Но это и к лучшему. Я бы тогда не встретила твоего папу и не родила бы тебя…
Или что-то другое в таком же духе. Тогда бы Марина с легким сердцем все ей рассказала: о Питере и о Павловске, о Роме, о Грише и адмирале… и о Валентине Серебряном… А мама, даже если бы огорчилась, ответила:
– Ну что ж. Не сложилось у нас, так хоть вы будьте счастливы.
И Марина позвонила бы Роме и сказала о том, как любит его и ждет…
Но этого не случилось. И мамино бледное лицо, в котором – вечная боль, теперь всегда будет стоять у нее перед глазами и навеки наложит печать на ее уста.
Она стала нервной, раздражалась по пустякам. С родителями еще держалась, старалась не распускать себя, Алексею же доставалось за всех. Но он как будто понимал ее внутреннюю боль и прощал все. То она позволяла целовать себя до изнеможения, то напускала холодность, то была язвительной. То плакала в его объятиях, то хлестала злыми словами. Неровность ее поведения уже бросалась в глаза.
– Ты, подруга, часом не беременная? На людей кидаешься, – сказала ей Ирка.
– А беременные на людей кидаются? – съязвила она.
– Некоторые да. У всех по-разному. Просто ты очень изменилась в последнее время, не знаю, что и подумать.
– Успокойся. Не беременная. Не с моим счастьем!
После того злосчастного аборта ей так и не удалось забеременеть. Валерка, правда, и не хотел детей. Но она-то хотела. И первые годы еще надеялась. Потом поняла: все, поезд ушел, не будет у нее детей. Может, потому и испортились отношения с мужем, что она не могла простить ему этого. Родители на внуках не настаивали, считали такие разговоры бестактными. Такая у них семья – им все неудобно. Была бы хоть она другой – плюнула бы на всех и вышла замуж за Романа. Но на кого плюнуть? На маму, сдувающую с нее пылинки, или на папу, который души в ней не чает? Да, родительская любовь – тоже крест.
Алешу мучила. Не любила, но и не отпускала. Искала в нем черты Романа. Без очков Алеша очень даже красивый. И сильный, хоть и худой. Но в его крепких объятиях Марина вспоминала, как Роман нес ее на руках через мост Лейтенанта Шмидта. Вспоминала – плакала. Алеша утешал, извинялся, думал – обидел чем-то. Марина стала иногда ночевать у Алеши. Первый раз получилось-то случайно. Как всегда, Рому вспомнила, наплакалась и уснула. А проснулась только утром. Алеша не разбудил. На полу спал, чтобы ее не тревожить. Думала-думала, что бы такое вечером родителям соврать, и – не смогла. Они тоже смолчали, хотя с ума, должно быть, сходили, не спали всю ночь, но посчитали неудобным взрослую дочь подвергать допросу. Через три дня папа наконец-то решился сказать: «Мариночка, ты звони нам, чтобы мы не волновались о тебе». Вот так деликатно. Звони, мол, сама знаешь в каких случаях. Она стала звонить. Бросит два слова: «Мама, у меня все хорошо, не волнуйся». И ни слова, где и с кем. Их воспитание. Ромка сказал бы: «Что ж вы такие зашуганные!» Или еще что-нибудь в этом роде! И был бы прав.
Марина часто разговаривала с ним и слышала его голос, смех, видела его глаза, руки. У него такие красивые кисти. Когда она еще не разглядела как следует его лица, она увидела, какие длинные и изящные у него пальцы. Тогда он ощупывал ей ногу, и она решила, что он врач. А он художник, из него получился бы прекрасный скульптор. Ей вспомнилось запрокинутое лицо женщины, ловящей ускользающую мечту. Это она. Женщина, пытающаяся поймать мечту.
От постоянных мыслей о нем можно было бы сойти с ума. Вот потому ей нужен был Алеша. Милый, славный Алеша! Заботливый, нежный, надежный. И родителям нравится. Скажи она хоть слово – завтра на ней женится. Но слово это говорить не хотелось.
Неугомонная Ирка притащила на работу тест на беременность. Положила коробочку перед ней.
– На, дарю!
– Зачем?
– Да у меня задержка была. Я вчера купила, хотела утром тест сделать, а ночью – началось. Мне теперь он ни к чему, а ты все же проверь. Говорила ведь – задержка.
– Ну и что? У меня бывает.
– Тебе что, трудно в баночку пописать?
– Нет, конечно. Только ни к чему все это. Мне в последний раз врач знаешь какой диагноз поставил? Бесплодие.
– Ой, да знаю я этих врачей! Моей подруге тоже так сказали. А через год она двойню родила! Так что не поленись.
Каково же было ее изумление, когда тест оказался положительным. Не совсем доверяя ему, она бросилась к своему врачу. Та подтвердила: беременность. Срок оказался приличным. С Питера.
Маринино поведение опять переменилось. Теперь она была такой, как прежде, – ровной и почти спокойной, но не унылой, а радостной. Все в ней ликовало и пело. Она носит их ребенка! Внутри у нее – маленький Рома! Вот она – их главная тайна белой ночи! Загадка питерских ночей! Она смогла обмануть судьбу, и не на три дня, на всю жизнь отхватить себе кусочек счастья. Она и надеяться не смела родить! И любви от жизни не ждала. А тут вдруг – такой подарок! Такой чудесный подарок. Что она там просила у лика Казанской Божьей Матери? Семьи. Детей. Счастья! И любви. Большой взаимной любви. Пусть ненадолго. Всего на три дня. Бедный Рома! Как несправедливо распорядилась судьба их любовью: у него остались только две фотографии, а у нее – целый мир!
Вот в чем высший смысл их встречи – в этой новой жизни. Не беда, что он не будет носить фамилию отца, эту фамилию она ни при каких обстоятельствах не даст ему, зато он будет живым напоминанием о Романе!
Она выйдет замуж. За Алешу. Он будет любить ее ребенка. Это будет их ребенок. Алеша будет хорошим мужем и хорошим отцом. Как ее папа. И он будет любить и оберегать ее так же, как папа любит и оберегает маму. А она будет, как мама, уважать и любить его за это всю свою жизнь.
Остров Тиран
Поначалу он не произвел на него никакого впечатления, этот остров. В первый же день он спустился по деревянной, в несколько длинных пролетов лестнице на пляж и увидел его в блеклой дымке раскаленного над сверкающим морем воздуха. Он читал о нем в книге о Египте, в рекламных буклетах в Интернете и специально выбрал отель с видом на остров Тиран. Он сам не смог бы сказать, почему его так тянуло к этому острову. Серая невыразительная громада в море никак не соответствовала его представлениям об острове, и он почувствовал себя разочарованным.
Наспех окунувшись в море с понтона, он решил, что нужно непременно купить в этот раз снаряжение для подводного плавания, и отправился в рыбный ресторан, находящийся на побережье. В отеле было несколько ресторанов: главный и самый большой – в центральном корпусе, рядом, на втором этаже – итальянский, и этот – самый, пожалуй, демократичный с виду – с массивными коваными столами и стульями, покрытыми мягкими бордовыми подушками, под неприхотливой деревянной крышей и с превосходным видом на море. Он быстро набрал себе полное блюдо всякой снеди и заказал бокал местного белого вина. Он не хотел есть, скорее оценить кухню: чем тут можно будет себя побаловать в течение этой до неприличия бездеятельной недели. Вино оказалось невкусным, слишком молодым, с неприятным лекарственным запахом.
Он уже отдыхал в Египте. Шесть лет назад, с женой. Тогда они еще любили друг друга и были бедны. На поездку откладывали целый год, еще и попросили в долг у тещи. Та поворчала, но дала. Тот отель был скромнее – четыре звезды, питание – завтрак и ужин, напитки – за отдельную плату. Они привезли с собой бутылку коньяка, вечерами выпивали по рюмочке и долго беседовали. Говорили и не могли наговориться. Неужели это было? Долгие разговоры, ночи любви, спокойная радость, оттого что она находится рядом, непреходящее удивление: что она в нем нашла? Куда все это делось за шесть лет? Что должно было произойти с ними, чтобы он с таким облегчением уехал подальше, сюда, к острову Тиран?
Он снова чуть пригубил вино, подержал во рту – нет, пить невозможно. Отодвинув бокал, он стал неторопливо есть, отмечая: рыба – вполне, картофель испортили лимонным соком, овощи съедобны. В этот раз он не взял выпечки, хотя очень ее любил, и так знает – сладкое в этих краях всегда отменное. Но малоактивный образ жизни – всегда за рулем, всегда за компьютером – стал сказываться на фигуре, и вот, в тридцать пять – расплывшаяся талия и намечающееся брюшко. Хорошо еще, что он достаточно высок – метр восемьдесят пять. При таком росте и широких плечах лишние килограммы не так заметны. Но все равно не дело. «Буду больше плавать», – решил он. Зря все же он согласился на All Inclusive – «Все включено». По опыту знает: жрут здесь все – и русские, и немцы, и итальянцы. Что это за человеческая порода такая? Умом понимаешь, а рука так и тянется за очередным куском. Поначалу еще себя сдерживаешь, но потом махнешь рукой: а ну его, сяду после поездки на диету. Взять его самого: только приехал, а уже желудок полон, сонливость накатывает и в голове ни одной мысли.
Он лег на удобный шезлонг на верхнем пляже – небольшой ровной площадке, окруженной низкой плетеной оградой, где помещалось не больше дюжины лежаков, и сейчас не было ни одного отдыхающего. Перед глазами расстилается ровная сверкающая морская гладь, веет легкий ветерок, шум прибоя был еле слышен. Именно то, о чем он мечтал: вырваться наконец в отпуск одному, лежать у моря и смотреть на остров Тиран. И спокойно обдумать все, решить, как жить дальше. Но думать не хотелось. Была только ленивая сытость, легкая усталость и никакого желания напрягать мозговые извилины. Он расслабленно лежал в тени пляжного зонтика и незаметно для себя уснул.
Шесть лет назад все было иначе. Они впервые были за границей, впервые отдыхали сами, пятилетнего Мишку оставили с тещей. И все было интересно и ново. За неделю они умудрились съездить на пять экскурсий, вдоволь назагораться и накупаться, погрузиться с аквалангом на дно, полюбоваться кораллами и диковинными разноцветными рыбками, увидеть закат в пустыне, покататься на верблюдах и посетить величайший храм в мире. А по вечерам танцевали на дискотеке и участвовали в разных развлекательных шоу. Как тогда на все хватало и сил, и энергии, и настроения! Какая масса впечатлений и положительных эмоций! А сейчас, когда они уже объездили много стран, все это уже не радовало, как прежде. Вика с Мишкой месяц назад были в Египте, он не поехал с ними – сослался на занятость. Так оно и было, но было и другое – нежелание изображать заботливого отца и мужа, тем более что отношения с женой стали напряженными.
Что ж, он согласен – сам виноват, он «в ответе за тех, кого приручил». Виктория особенно и не уговаривала. Отдыхать с сыном вдвоем ей было привычнее и спокойнее. Неприятно сознавать, но и с Мишей, своим единственным сыном, у него нет должного взаимопонимания и хотя бы той привязанности, которая роднила его самого с отцом. Хотя тот его и выпороть мог, и за ухо схватить, а он Мишку пальцем не тронул. Да и не за что ему сына даже отругать. Хороший, послушный, правильный мальчик – весь в мать. Ну, не сложились у них близкие отношения. Может, нынешним детям они и ни к чему. Сам он в детстве и двойки получал, и штаны рвал, и с расквашенным носом приходил, а Мишка – всегда опрятный, учится отлично, в комнате у него такая чистота и порядок, что родителям стоит поучиться.
– Ты дрался хоть раз? – спросил он как-то сына.
Тот недоуменно поднял на него прозрачные Викины глаза.
– А зачем?
– Ну, не знаю, – опешил он, – отстаивая свою правоту или из-за девочки.
Мишка усмехнулся, словно это он был отцом, а отец – сыном.
– Я свою правоту кулаками не отстаиваю и девочками пока не интересуюсь.
Он тогда не знал, что ответить. Сын к нему не тянулся. Пока был маленький, с мамой больше общался, отцу было не до сына – работал с утра до ночи. А как появилось свободное время, сын в нем уже не нуждался. У него появились свои увлечения – книги, диски, друзья. Время от времени он возобновлял попытки найти с мальчиком общий язык. Мишка был вежлив, но малоразговорчив, отвечал на вопросы и старался поскорее уйти. Не держать же его силой! Маму он любил больше и больше ей доверял. А у них с Викой последний год отношения стали такими натянутыми, что и посторонние замечали, не то что родной сын. Может, этого мальчик и не мог простить отцу?
Его карьера стремительно шла вверх. Новая машина, новая квартира в сто пятьдесят метров. Шикарный ремонт, прекрасный отдых. Вика создавала ему все условия. Формально к ней и придраться было нельзя: хозяйка отличная, мать хорошая, никаких скандалов, никаких шашней на стороне – это он точно знал. Как сын – всегда вежливая, правильная. Но у нее своя жизнь, а у него – своя. Раньше хоть работой его интересовалась. Теперь нет…
Год назад у него появилась Ира. Не то чтобы появилась. На фирме она уже три года работала. Но вот уже год у них роман. Вика знает. Теперь он уверен – знает и, может, уже давно. Сложно все это. И муторно. Если бы он мог сказать: Вика сама виновата! Это все ее небрежность, невнимание к нему. Но это не так. Даже если и нет уже между ними прежней страсти, она старается относиться к нему хорошо. Возможно, чтобы сохранить семью, а возможно, все еще любит, – пусть не так, как раньше, но все равно любит. Или если бы он мог сказать, что Ира стерва, расчетливая сучка! Но опять-таки нет. Ира прекрасная женщина, искренний человек. И она любит его. Хочет от него ребенка. Ничем не связывает. Ничего не просит. Хотя как не связывает? А решение родить этого ребенка? Разве уже одно это не связывает его по рукам и ногам, хотя Ира и утверждает, что это только ее решение? Ее можно понять: уже за тридцать, пора если не о семье, то о ребенке подумать. Но, Господи, почему именно сейчас и именно от него! Тогда получается, что он – главная сволочь. Жену мучает и не отпускает, Иру тоже мучает и тоже не отпускает. А они все такие хорошие, такие правильные, как Мишка со своими заумными книжками. Он таких книг в детстве не читал, может, потому и был нормальным ребенком: и двойку мог схватить, и подраться, и уборку делать не любил. Будь Мишка таким, он лучше бы его понимал. Было бы в чем проявить свое отцовство: отчитать за плохие оценки, выпороть за непослушание, провести, как говорил его отец, воспитательную работу. И без матери – мужской разговор! Он бы и любил его тогда больше. Чем больше заботишься, тем больше любишь. А в чем Мишку воспитывать, за что наказывать? Образцово-показательный ребенок. Вика воспитывала. Она уж если берется за что, то делает это на отлично. Такая ответственность, такая пунктуальность во всем, что начинаешь испытывать комплекс собственной неполноценности. Все вокруг настолько правильные, просто тошно становится. Может, поэтому у него и роман с Ирой…
Единственное – он всегда ночевал дома, хоть в полночь приходил, хоть за полночь, но – всегда дома. И старался не обижать Вику невниманием. Врал, конечно, про задержки на работе да про срочные встречи. А как иначе? Конечно, врал! И еще: никогда не отдыхал вместе с Ирой. Покупал путевку – и отправлял одну или с подругой, как ей больше нравилось. И с Викой тоже ездить перестал. Не мог. Просто не мог он так долго оставаться наедине с женщиной, с которой нужно было о чем-то говорить. А на отдыхе времени много. Он запутался в этих женщинах, любимых и не очень, которые растили или собирались растить его детей. Так запутался, что собрался и уехал. Взял тайм-аут.
Почти все мужчины его круга имеют и семью, и любовницу. Это считается чуть ли не нормой. Семья чаще всего величина постоянная, а любовницы меняются. Бывает и наоборот – когда любовница становится женой, но и потом обычно ей изменяют уже с новой любовницей.
Он никогда не стремился подражать подобному образу жизни, так получилось. Ушло из семьи то, ради чего торопишься вечером домой. Не стало их долгих разговоров за вечерним чаем, просмотра старых фильмов в обнимку. Жизнь превратилась в рутинно-размеренную скуку. Работа перестала радовать. Он и так был лучшим из лучших. И зарплата была самой высокой, и премиальные. К чему стремиться? Все уже есть, все состоялось. Не о чем волноваться, как не за что сына выпороть…
Он поднял голову, с трудом приходя в себя. Солнце уже садилось, в марте оно рано садится – что у нас, что в Египте. Служащие перекрыли вход на пляж щитом – мусульманская страна, такие законы. После захода солнца плавать в море запрещено.
Второй день не принес ничего нового. Та же апатия, постоянное ощущение сытости и вялая сонливость. Маску с трубкой и ласты он все же купил. Прямо в отеле, в магазинчике возле ресторана. Правда, воспользовался снаряжением только раз. Опять уснул на пляже. А может, так и надо отдыхать. Он уже не помнил, когда в последний раз ездил в отпуск. В командировки – часто, с семьей к родителям – было, но чтобы так вот: одному и до полного расслабления, – давно не случалось.
Когда-то они любили с Викой путешествовать вдвоем или с друзьями пешком, с рюкзаками на спине. Однажды попали под ливень. Пока поставили палатку да развели костер – вымокли до нитки, переодеться было не во что, шли-то на два дня, кроме носков и пары сменных футболок ничего с собой не взяли. Так и грелись в тесной палатке общим теплом в одних футболках и носках, предварительно выпив по рюмке водки. Костер сильно дымил, готовить не хотелось, съели банку рыбных консервов и лежали, тесно прижавшись друг к другу, молчали и были счастливы.
Но, возможно, это он был действительно счастлив, а Вика только делала вид. Ведь не зря она все время подталкивала его – учись, работай, меняй место, попробуй это, попробуй то. Ему казалось, что она переживает за него, хочет, чтобы он состоялся как специалист, как мужчина, как отец, в конце концов.
А вдруг меньше всего она думала о нем? И все ее стремления – это роскошная квартира, новая машина, счет в банке, возможность жить как хочется, отдыхать где вздумается? Последние три года она не работала. А зачем? Ее зарплата ничего не меняла в их жизни. Зато свободное время позволило ей заняться ремонтом и благоустройством нового жилья, она больше времени проводила с сыном, вкуснее стала готовить, да и родителям уделяла внимание, и своим, и его. У него и на это не хватает времени.
А на Ирочку хватает? Нет, это не остров Тиран, это он тиран! Обаятельный, интеллигентный тиран. Ему так повезло: жена – прелесть, сын – умница. Живи и радуйся, а он ищет пятна на греющем его солнце.
Но почему она молчит? Почему ни разу не попыталась поговорить об Ире? Вот уже месяц, как ему доподлинно известно, что она знает о его романе. А вдруг – вранье? Вдруг не знает? Хотя какая разница! Все равно нужно что-то делать. Ира беременна. Два месяца. Хочет рожать. Пусть рожает! Ее дело. Отойти в сторону? Сделать вид, что его это не касается? Но как? Разве такое возможно? Разве можно будет после этого спокойно жить и работать с ней рядом? А ребенок? Его еще нет, а уже проблема. А скоро это будет маленький человек. Пока маленький, но все маленькие так быстро вырастают…
Он еще ни разу не думал о нем как о своем ребенке, который вырастет и станет таким, как Мишка, и удивился собственным мыслям. Мишка до безобразия похож на Вику, от него в нем словно нет ничего. А вдруг этот будет как две капли воды похож на него? Куда тогда деваться? Разводиться? Делить квартиру? Благородно оставить все жене и сыну? Значит, снова искать новое жилье, долго делать ремонт и связываться с прочими хлопотами. Да и уживется ли он с Ирой? Отношения у них хорошие, но ведь это не семейная жизнь, а роман: рестораны, дачи, чужие квартиры. Ира живет с мамой, хотя вполне может себе позволить отдельное жилье. Он как-то спросил ее об этом. Она ответила, что не хочет жить отдельно, дескать, мама у нее прекрасный человек и они очень близки. Если так, то свое решение она обсудила с ней. Этого ему только не хватало – круг расширяется, теперь в него вовлечена еще и Ирина мама! А как он мог запретить? Ира ведь его не спрашивала, поставила перед фактом. Что, если в этом и состоял ее план – поймать его с помощью ребенка? Все знают, что он человек мягкий, порядочный, женщину не обидит.
Нет, не может он поверить в то, что Ира с ним по расчету. Инициатива была его, она не навязывалась, хотя теперь утверждает, что давно его любит. Почему же он не замечал? Ее-то как раз скорее, чем Вику, можно упрекнуть в корысти – не нищего же студента выбрала, а вполне состоятельного мужчину.
Он вспомнил Иркины черные блестящие, как свежий изюм, глаза и устыдился своих подозрений. Ира чистая, искренняя и доброжелательная девушка. Даже о своей прежней подруге, этой болтушке Насте, которая ее грязью обливала, после ссоры слова худого не сказала. Благодаря Насте все и узнали об их связи. Наверное, и Вика узнала. Нет, Ира – хорошая, и она любит его. Он снова увидел ее такой, как тогда, в последний день перед его отъездом: в темно-синей юбке до колен и белом свитере, ладно облегавшем ее стройную фигуру. Густые каштановые волосы она собрала в изящный пучок и скрепила матовым, в цвет волос, гребнем.
– Ты не передумала? – спросил он ее.
– Нет. Ты же знаешь. Это продуманное решение, – улыбнулась она уголками губ и слегка поцеловала его в щеку. – Отдохни хорошенько, у тебя усталый вид.
В душе шевельнулось раздражение – отдохнешь тут с такими новостями.
Вспомнил прощание с женой. Он сам попросил не провожать его в аэропорт, вызвал такси. Она казалась такой маленькой в своем розовом махровом домашнем халатике. Ее лицо было по-юношески свежим и розовым после сна, крашеные светлые чуть вьющиеся волосы схвачены аккуратным обручем – Вика всегда следила за собой. Серые прозрачные глаза жены смотрели немного грустно, но она ни о чем не спрашивала.
– Счастливо, – и, как Ира, она легко коснулась губами его щеки.
Так, всеми обласканный и измученный, он появился здесь, на побережье Красного моря, в отеле с видом на остров Тиран.
Два дня он почти ни с кем не общался, не считая обслуживающего персонала. Но вскоре пустота, которая образовалась вокруг него, стала его угнетать. Может, съездить куда-нибудь? Например, на экскурсию? Нет, не хотелось трястись в машине в такую жару. Если и на экскурсию, то морем. На тот же пресловутый Тиран, будь он неладен! Местные кораллы он и так каждый день наблюдает, а там, глядишь, есть что-то поинтереснее. Или дайвингом опять заняться, инструктор на пляже все уши прожужжал… Хотя зачем напрягаться: что сверху, что снизу все те же кораллы и те же рыбы. И жизнь, как ни смотри, по кругу ходит. И с Иркой, и с Викой, сначала – ах, а потом – тоска.
Все-таки он не привык к одиночеству, а потому стал постепенно выбираться из своей раковины. С некоторым удивлением он отметил, что пользуется явным вниманием женского пола. Вон эта крашеная блондинка за соседним столиком, заинтересованно поглядывающая на него, ему уже знакома. Кажется, вчера во время ужина она тоже сидела рядом и так же смотрела, просто тогда, занятый своими мыслями, он не обратил на нее внимания. А та дама лет под пятьдесят, тоже, кстати, крашеная блондинка, вчера попросила у него зажигалку и призывно улыбнулась. Да, для одиноких крашеных блондинок на отдыхе он, вероятно, достойная добыча, вот только его никогда не прельщали женщины такого типа. Но их внимание все-таки льстило ему, и, в очередной раз замечая чей-то взгляд, он уже улыбался в ответ, а одной молоденькой девушке заговорщически подмигнул. Она вспыхнула от смущения, и легкий румянец проступил даже под сильно загорелой кожей. Эта старая как мир игра взглядов развлекла его. И он стал с удовольствием изучать окружающих. Половина отеля русских, это точно. Вернее, тех, кого местное население считает русскими, то есть всех жителей прежнего СССР. Остальные – немцы, англичане, голландцы, но больше всего, конечно же, итальянцев. Иностранцы в основном отдыхают парами или семьями. Из наших больше всего женщин: одиноких, с детьми, с подругами, а также семейные и просто влюбленные парочки, еще не связанные узами брака.
Тучный господин лет сорока и рядом с ним стройная красивая девушка на полголовы выше – не иначе как большой начальник с секретаршей или просто с любовницей. Он вечно пьет пиво и лежит, подставив солнцу свой упругий круглый живот. Она получает удовольствие от всего: много плавает, участвует во всех развлечениях – от танца живота до нелепой игры тяжелыми металлическими мячиками, которую здесь называют «Пача», – танцует клубные танцы, играет в волейбол, короче, судя по всему, ей меньше всего хочется находиться рядом с ним. И поехала сюда наверняка ради бесплатного отдыха.
Вот такая девушка могла бы его заинтересовать. У нее умное тонкое лицо, большие выразительные глаза, грустные, даже когда она улыбается. Он сказал бы, что это лицо отмечено страданием, таким затаенно-глубоким, что невольно вызывает сочувствие. У нее очень красивая фигура – высокая грудь, плоский живот, округлые бедра, длинные ноги. С такой фигурой не стыдно идти на любой конкурс красоты. Она может оказаться кем угодно: и моделью, и девушкой по вызову. И еще – у нее потрясающие волосы натурального средне-русого цвета, не крашеные, не завитые, падающие на гладкий лоб и доходящие до середины лопаток.
Он замечает негодующий взгляд зрелой дамы, вчера просившей зажигалку. Действительно, чего это он пялится на занятую девушку, когда вокруг столько свободных женщин! Он чуть усмехается и, закрыв глаза темными очками, опускается на лежак. Он далек от мысли о собственной неотразимости, и так видно, что симпатичных одиноких мужчин мало, а на безрыбье и рак рыба. На отдыхе принято крутить романы, так что ни к чему необыкновенному эти женщины не стремятся. Будь у него охота, он уделил бы внимание им всем, но как раз подобного желания у него и нет. Вон с той длинноногой красавицей, подругой толстого господина, он бы побеседовал. Просто пообщался бы. Ему кажется, что она умная девушка и в общении не менее приятная, чем внешне.
Соседние шезлонги занимают две девушки. Одна из них – худощавая, смуглая, с короткой стрижкой темных, почти черных волос, вторая – пепельно-русая, чуть полнее и повыше, хотя явно моложе. Младшая сестра, подумал он, родственница, подруга, а может, и дочь. Внешне они почти не похожи, но сразу ясно – это близкие люди. Последняя догадка оказывается верной, поскольку младшая решительно заявляет:
– Не могу лежать я на такой жаре, мама. Пойду поплаваю.
– Вредно плавать сразу после обеда, Таня.
Таня воинственно насупливает бровки. Лицо ее кажется простоватым из-за этой нынешней манеры молодежи носить волосы на прямой пробор, без челки. Такая прическа подходит вытянутым худощавым лицам, а у девочки лицо круглое, чуть щекастое. Он подумал, что из-за этой нелепой моды большинство школьниц сейчас выглядят как деревенские дуньки, но, подходит им это или нет, упорно продолжают носить волосы на прямой пробор.
Тане на вид лет пятнадцать, а ее маме на первый взгляд не дашь больше двадцати восьми. Но у него достаточно времени, и, присмотревшись, он замечает небольшие складочки у рта и ту особенную прозрачность кожи вокруг глаз, которая грозит через несколько лет превратиться в тонкую сеточку морщин. Он внимательно разглядывает свою соседку через темные солнцезащитные очки, и ее профиль кажется ему смутно знакомым. Он похож на профиль кого-то, кого он знал давным-давно. Но гадать об этом ему неохота, и, прикрыв глаза, он продолжает наслаждаться покоем, шумом моря, уединением. До него долетают обрывки фраз с соседних лежаков, но это не раздражает его.
– Мама, я хочу сделать татуировку, – канючит девочка. – Можно?
– Хорошо, – помолчав, отвечает мама, – но давай не сегодня. Ты спросила, долго ли она держится?
– Сказали, две недели.
Он вспомнил, кого напоминает ему профиль соседки. Такой прямой, почти классический нос, чуть вздернутая верхняя губа и остренький подбородок был у Светки – его безумной любви. Самая первая, еще школьная любовь его осталась безответной, и если правда, что неразделенная симпатия не может считаться полноценным чувством, то именно Светка была его первой любовью. И она любила его.
Это было сумасшедшее счастливое время – пора первых надежд. Он заканчивал институт, впереди была новая жизнь, и он много думал, готовился к ней. Светка ворвалась в эту жизнь не спросясь, такая непредсказуемая, непосредственная, не похожая на остальных. У нее была стройненькая мальчишеская фигурка и копна кудрявых черных волос, постоянно падающих на лицо, отчего выразительными казались только большие черные глаза. Она совершенно по-особенному улыбалась, опуская уголки губ, и чуть подрагивала верхней вздернутой губой, когда волновалась. Светка была близорука, но стеснялась носить очки и немного щурила глаза при разговоре, отчего они казались немного раскосыми. Ему так нравились эти ее милые привычки, ее манера быстро говорить, когда слова бестолково наталкивались друг на друга, она употребляла одно слово вместо другого, в результате получалась чехарда какая-то, но он всегда ее прекрасно понимал. И гордился ею. Она была самой веселой, самой умной, самой талантливой девушкой в их окружении, и все друзья завидовали то ли ему, то ли их любви.
