Текст книги "Все для тебя"
Автор книги: Лидия Лукьяненко
сообщить о нарушении
Текущая страница: 12 (всего у книги 18 страниц)
– Но она сказала, что ты уходишь из флота. И теперь будешь меньше зарабатывать.
– Господи! Ну и человек! Ее-то какое дело? Да сейчас у нее в банке столько, что хватит на учебу и Мишке, и Алене. Еще и останется. А что касается флота, то – да. Это был последний рейс. Уезжаю я.
– Куда?
– В Италию.
– В Италию? Я сегодня уже второй раз слышу об этой волшебной стране, – улыбнулась Марина. – Что-то тебя, брат, под старость в путешествия потянуло.
– Наоборот, сестричка. Всю жизнь путешествовал, а теперь хочу наконец нормально пожить: своим домом, с любимой женщиной.
– Она итальянка?
– Нет. Русская. Но живет в Италии. Знаешь, Маринка, я, похоже, впервые в жизни по-настоящему полюбил.
– А как же с Людой?
– С Людой все решено. Документы на развод я еще до того, как в рейс уйти, подал. На днях разведемся и уеду.
– Что она за женщина? Та, в Италии?
– Прекрасная женщина. Переводчица. Разведена. Живет с сыном. Молодая, твоего возраста. У нее уже есть вид на жительство. Если мы сразу зарегистрируем брак, я смогу легально работать.
– А где ты будешь там работать?
– Есть где. Мы уже все обсудили, просчитали. Думаю, со временем я буду зарабатывать намного больше, чем до сих пор.
– Свое дело откроете?
– Собираемся. У нее есть связи, сбережения. У меня тоже есть деньги… Да не в этом дело! Знаешь, я никогда не мог даже представить, что так бывает!
– Но с Людой у вас же тоже когда-то было…
– Так не было. Я вообще женился на ней только потому, что она забеременела. Не хотел поступать, как… В общем, ты понимаешь…
– Да, – вздохнула Марина и одобряюще улыбнулась. – Понимаю. Несмотря ни на что, я рада за тебя, Гриша. Любить – это большое счастье! Ты знаешь, мне показалось, что Миша и Алена не очень расстроены.
Брат кивнул и потянулся за сигаретами.
– Я с ними еще полгода назад поговорил, все объяснил, чтобы мать потом не переврала. Кажется, они меня поняли. Мы всегда были с ними друзьями, проблемы отцов и детей между нами не существовало. Я ведь мало дома-то бывал. А как приедешь на несколько месяцев, хочется не кричать да воспитывать, а лишь любить их. С Людой только ради детей и жил. У нее на редкость склочный характер.
– Но она любит тебя.
– Да никого она не любит, кроме себя! У нее и дети на втором месте после себя любимой! Вот почему она вам позвонила? Я ведь все ей честно объяснил! Я люблю другую женщину и не могу жить на два дома. Хотя для моряка такая жизнь – дело привычное. Но меня она не устраивает.
– А Люду устроило бы.
– Правильно, потому что ей не семья нужна, а видимость семьи! Ты нашу квартиру видела? Музей! Все, что подороже, в дом притащила! Барахла – в шкаф не помещается. А все ноет! Все мало.
– Ты знаешь, она такой стол к моему приезду накрыла, что я решила, точно – денег ни копейки. Артистка!
– Ну, за эти художества она получит.
– Ой, не надо, Гриш! А то получится, что я жаловалась. И остановилась я у нее!
– И денег привезла! Небось, все, что дома было, отдали. Святые люди!
– Да бог с ними, с деньгами. Мама так решила. Для внуков. Пусть!
– Ну что ж. Пусть так. А я тебе для вас передам. От меня.
– Что ты? Не надо.
– Еще как надо! Что бы такое маме купить? Посоветуешь?
– Не знаю.
– Ну, подумай, время еще есть.
Они проговорили с Гришей до обеда. За домом Эммы Витальевны была хорошенькая беседка. Они перебрались туда, Гриша открыл бутылку «Киндзмараули», и разговор продолжился. Марина не помнила, когда еще ей приходилось так душевно и спокойно говорить с братом. Он был старше ее почти на пятнадцать лет. После восьмого класса поступил в мореходку, Марина тогда только родилась. Для нее старший брат существовал в звонках, письмах, фотографиях, изредка он приезжал. Гриша был большой, как взрослый, но она могла говорить ему «ты». Он всегда привозил ей игрушки и книжки, водил в зоопарк, в цирк. Она гордо шагала рядом, держа брата за руку, а прохожие думали, что он ее папа. Однажды пожилая женщина в метро так и сказала: «Какой молодой папа». Они тогда смеялись всю дорогу. Марине было лет шесть, а Гриша был в парадной морской форме, с кортиком. Она уже знала, что кортики носят морские офицеры, и страшно гордилась Гришей. Только у нее одной во дворе был такой красивый взрослый брат, да еще и военный моряк. Принимая во внимание это обстоятельство, во дворе ее уважали и не таскали за косы, как других девчонок. Из разных плаваний Гриша привозил ей куклы. Таких кукол не было ни у кого: все заграничные, в красивых платьях. Некоторые куклы даже говорили, а одна, самая большая, и говорила, и ходила! Женившись, Гриша стал приезжать реже. И приезжал больше с семьей, сначала с маленьким Мишей, потом с двумя детьми. Марина любила племянников, но ей теперь не хватало того брата, который безраздельно принадлежал ей одной, пусть даже всего неделю. Может, из детской ревности, но Люда ей не понравилась, хотя тогда она не была такой толстой. Бабушке Вале она тоже не понравилась. Она назвала ее «клушей» и тихо добавила: «Бедный мальчик». Бабушка любила Гришу. Иногда Марине казалось, даже больше, чем ее, родную внучку. Но она не обижалась – Гришу нельзя было не любить.
Вино было уже выпито. Строгая Эмма Витальевна накрывала к обеду. У этой пожилой вдовы профессора, наполовину немки, все было в таком идеальном порядке, что даже цветы на грядке, казалось, росли строго по линии вверх, послушно и правильно. Но Грише нравились этот дом, опрятность вдовы. Он снимал у нее комнату в прошлый приезд, когда уже решил разводиться. И снова остановился здесь. Он хорошо платил и был у хозяйки на полном пансионе: с трехразовым питанием.
– Ты не хочешь рассказать мне о своем новом знакомом? – лукаво сощурил глаза брат.
– Не знаю, что рассказывать, – смутилась Марина. – Мы только вчера познакомились. Мне тоже раньше казалось, что так не бывает: так хорошо и так быстро.
– Настоящая любовь только так и приходит. Сразу и навсегда. Кто он?
– Тоже бывший моряк. Вернее, пока моряк. Скоро он уходит в море. Но в последний раз.
– Все мы так говорим: в последний раз. Море тяжело бросить.
– Он не очень любит морскую службу. Просто в семье у них все мужчины моряки. А он хочет чего-то другого.
– Понятно.
– Кстати, его родственники живут рядом с твоей хозяйкой. И даже знакомы с ней.
– О? Надо навести справки!
– Ничего не надо, Гриш. Ты прости, но мне пора бежать. Меня ждут.
– А обед?
– Я не хочу обедать. Попрощайся за меня с Эммой Витальевной. Пока! – Она чмокнула брата в щеку и побежала к калитке.
– Эй, погоди! – окликнул ее Гриша. – Ты когда уезжаешь?
– Завтра вечером!
– В котором часу?
– В половине десятого.
– К обеду я приеду с детьми повидаться и тебя провожу. Заодно маме подарок купим.
– Договорились!
Это она уже крикнула с улицы. Настроение было такое, что хотелось на крыльях лететь! У дома Роминого деда она замедлила шаг. Калитка была приоткрыта. Роман сидел на ступеньках. Почувствовав ее приближение, он повернул голову. Увидел ее, вскочил, лицо его осветилось улыбкой. И Марина почувствовала, как и ее лицо расплывается в улыбке, а губы растягиваются до ушей.
– Привет, – сказал он, подходя. – Я тебя ждал. Пойдем.
Он привычно обнял ее за плечи. Но не успели они сделать и двух шагов, как их окликнули.
– Вы куда? А обедать? – В калитке стояла его мама.
– Мам, мы пойдем.
– Только после обеда, – не терпящим возражений тоном ответила мама. – Давайте за стол. У меня все готово.
Она все-таки забежала к Люде. Правда, уже поздно вечером и лишь для того, чтобы переодеться. Та ревниво следила за ней взглядом, пока она, наскоро приняв душ, переоделась и, захватив зонт, умчалась, бросив на ходу:
– Завтра перед отъездом забегу за вещами.
Марина торопилась. Во дворе ее ждал Рома, к тому же начался дождь. Людка, конечно, возмутится таким невниманием, но она не обязана перед ней отчитываться. Все, что ей поручили, Марина выполнила. Но вытирать Людке сопли она не будет. Не деньги той нужны, а Гриша. А этого она ей дать не может. Да и не хочет. Брат наконец-то счастлив. А с той ли женщиной, с другой ли – какая разница. Может, это и жестоко так считать, но Марину никто не спешил успокаивать, когда муж бросил. Родители – понятное дело, но больше никто. Одна подруга даже заявила: сама, мол, виновата. А теперь она, как и брат, наконец-то счастлива и хочет успеть насладиться этим счастьем. У нее всего-то и осталось чуть больше суток.
После обеда у Роминых родителей они поехали в Пушкино. Обед прошел весело. Марина уже не вела себя так скованно. Адмирал шутливо ухаживал за ней и называл внучкой. Мама смеялась. Даже отец повеселел и рассказал пару старых флотских анекдотов. Марине он теперь не казался таким грозным, но все же его присутствие тревожило ее, тогда как другие члены семьи совершенно не смущали. На прощание дед и мама Романа расцеловали ее, а отец пожал руку. Мама всучила им с собой большой пакет еды, и Роману пришлось носиться с ним по всему Пушкину, пока они не проголодались и не устроили себе пикник в парке. Два раза они попали под дождь и к вечеру вернулись в Питер.
Роман жил на Васильевском острове. И они, заехав сначала к Люде, отправились к нему передохнуть. Они заранее решили погулять ночью по самой старой части Питера. Это была мечта Марины – увидеть, как разводят мосты, побродить по городу во время белых ночей. Приехав, она сразу узнала, что есть такая ночная экскурсия: автобусом или на катере. Будь она одна, то предпочла бы автобусную экскурсию. Она заканчивалась в половине шестого утра, а с шести уже начинало работать метро. Водная прогулка по Неве и каналам длилась всего два часа. Значит, потом останется время погулять до той поры, когда мосты снова сведут и они смогут вернуться на Васильевский остров. Это было так здорово и интересно! Никогда еще ее жизнь не была такой яркой, такой наполненной. Все происходило легко, само собой и именно так, как ей хотелось. Словно кто-то там наверху решил ее побаловать.
Роман жил в старом четырехэтажном доме, на последнем этаже. Две небольшие комнаты с узкими окнами и кухня, а из коридора тянулась лестница на чердак, где было еще одно помещение – студия. В студии стояли разного размера статуи, какие-то элементы незавершенных скульптурных групп, наброски на картоне.
– Что это? – заинтересовалась Марина.
– Мастерская. Раньше она принадлежала моей бабушке.
– Она… умерла?
– Да, уже давно.
– Она была скульптором?
– Да.
– Ух ты! А как ее звали?
– Ее имя тебе ничего не скажет. Она не была известным скульптором. Правда, две выставки у нее все же были.
– Это все ее работы?
– Почти.
– Мне вот эта очень нравится, – указала Марина на женскую голову с ниспадающими длинными волосами. Глаза женщины были закрыты, а красивые руки с изящными пальцами устремлены вверх, словно она пыталась что-то поймать. Запрокинутое лицо казалось отрешенным от всего и каким-то иступленно-возвышенным. Кроме этого, больше ничего не было: плечи, руки, шея – все тянулось из бесформенной глыбы, будто возникало из мрака.
– Она словно пытается что-то удержать или поймать, – шепотом сказала Марина. Она всегда чувствовала благоговение перед произведениями искусства.
– Мечту, – ответил Роман. – Эта работа так и называется – «Поймай мечту!».
– Твоя бабушка была очень талантливой.
– Да. Только это – моя работа.
– Да ты что! Тогда ты настоящий скульптор!
– Пока нет. Этому нужно было учиться, а не в море ходить.
– Тебе и сейчас не поздно учиться. Главное, что есть талант.
Роман смущенно улыбнулся. Но было видно, что похвала ему приятна.
– Ты кому-нибудь показывал свои работы?
– Нет. Нечего пока показывать.
– А что у тебя есть еще?
Роман показал несколько скульптур, некоторые из них не были закончены.
– Тебе нужно всерьез заняться этим.
– Возможно, – ответил Роман.
Они спустились в кухню и сели пить чай.
– Мне нужно открыть собственный бизнес, чтобы можно было жить нормально, содержать семью и заниматься любимым делом. Я не настолько одержим, чтобы голодать, холодать, лишь бы прославиться. Думаю, это останется лишь моим увлечением. Вот заработаю денег, построю огромный дом в Павловске, с парком, с бассейном. А в парке поставлю свои работы. Для потомков. Наши дети и внуки будут гордиться мной и говорить своим гостям: это скульптуры нашего деда.
Марина потупилась, услышав о детях, но Роман продолжал, ничуть не смущаясь:
– Под старость мы будем гулять с тобой в парке, сидеть на скамеечке. И смотреть на статуи богинь, которых я буду ваять. И ты будешь видеть себя всегда молодой.
– Ты будешь изображать меня обнаженной? – возмутилась она.
– Конечно! Где ты видела Венеру или Диану в джинсах? Разумеется, только обнаженной. Будешь мне позировать. Кстати, сейчас и начнем…
Потом они долго лежали на старой софе, одиноко стоявшей в комнате. Большие окна были едва прикрыты тонким тюлем, и мягкий вечерний свет освещал комнату.
– Удивительно, – произнес Роман, лаская ее руку, – ведь если бы ты не споткнулась, ничего бы этого не было. От каких же мелких случайностей зависит наша жизнь! Ведь я мог тебя не встретить, не узнать, пройти мимо…
Марина лежала на его плече. Ее голова быстро привыкла к этому изголовью, словно ничего удобнее в жизни нет. Она водила кончиками пальцев по его груди, изучая каждую впадину, каждый бугорок.
– Я тоже об этом думала. Ведь не вывихни мама ногу…
– А при чем здесь мама?
– Понимаешь… – И она рассказала ему о брате, о его любви, о маме. Так много и подробно о своей жизни Марина еще никому не рассказывала.
– Это Купидон бросил твоей маме под ногу банановую корку, – засмеялся Роман. – Современный мальчик. Стрелами он уже давненько не балуется. Видно, надоело. Научился у нынешних ребят!
Марина тихонько рассмеялась.
– Ты не хочешь спать? – спросила она.
– Нет.
– Мой муж всегда после… сразу засыпал.
– А я не буду! Я боюсь тебя оставить. Вдруг усну, проснусь, а тебя нет. И все это было сном.
– Ты знаешь, я тоже время от времени так думаю и боюсь этого. «Все слишком второпях и сгоряча…»
– «…как блеск зарниц, который потухает, едва сказать успеешь: “блеск зарниц”…»[1]1
В. Шекспир. Избр. произведения/ Пер. Б. Пастернака. – М.: Изд-во худ. л-ры, 1953, с. 47.
[Закрыть]
– Да.
Роман привлек ее к себе:
– Марина, я тебя лю…
– Не надо, – закрыла она ему губы ладонью. – Не говори пока. Оставь на потом. Все слишком быстро. Мы знакомы только два дня.
– Я знаю тебя вечность!
– И у меня такое ощущение. Так хорошо не бывает – столько счастья сразу. Я боюсь спугнуть его. Не говори ничего…
– Хорошо, хорошо…
Они уснули и чуть не проспали время развода мостов. Едва успели перебежать Дворцовый мост и остановились на набережной.
– А кто сказал – не усну? – поддела его Марина. – Я на тебя понадеялась, ведь это последняя моя ночь в Питере. Посмотри, в чем я выскочила!
Она надела свитер прямо на голое тело, забыла сумочку и куртку.
– Ничего. Так даже лучше, – засмеялся Роман. – Если замерзнешь, я тебе свою ветровку дам. А деньги и расческа у меня в кармане. Много ли нужно влюбленным?
– Действительно! Все есть.
Они побродили по набережной, наблюдая развод мостов, потом любовались поющим фонтаном, недавно установленным на Неве вблизи Заячьего острова. Затем плыли по каналам на катере, укрывшись одним пледом, целовались под громкий голос экскурсовода из динамика, послушно поворачивая голову: направо, налево, поцелуй. И снова – направо, налево, поцелуй. И Марина подумала: если и есть на свете счастье, то оно плывет по Мойке в прохладе белой ночи!
– Ты знаешь, город ночью совсем другой. Я уже ходила по этим улицам, по набережной, стояла на мосту, смотрела на эти дома, храмы, купола – все было другим.
– Да, когда стоят белые ночи, Питер преображается. В этом и есть особая красота и большая загадка питерских ночей.
Потом они, подкрепившись кофе и пирожными со взбитыми сливками, прошли вдоль набережной канала Грибоедова, каждый мост приветствуя поцелуем. Под утро присели отдохнуть в небольшом уютном сквере возле Никольского собора.
– Марина! – торжественным голосом, дурачась, воскликнул Роман. – Перед этими святыми куполами обещай быть верной мне всю жизнь!
– Перестань! – испугалась Марина. – Нельзя так!
– Так ты не уверена в своих чувствах? Ну а я обещаю любить тебя всегда.
– Замолчи! Не накликай беду. Я и так все время боюсь, что это плохо закончится.
– Маринка. – Роман сжал ее холодные ладони и поцеловал одну, потом другую. – Я испугал тебя? Прости. Это я так бездарно пошутил.
– Не надо шутить, Ромочка, да еще в таком месте. Господи, прости нас грешных и не наказывай, – прошептала она еле слышно.
– А ты у меня, оказывается, богобоязненная. Ну что ты так всполошилась, маленькая? Не бойся. Я с тобой.
– Сейчас да. А когда я уеду?
– Хорошо, что ты сама начала. Я не хотел на тебя давить. Почему бы тебе не сдать билет и не остаться?
– Ну что ты? Я не могу.
– Почему?
– Меня дома ждут. И на работу нужно.
– Домой позвони. А с работой… Ты ведь все равно хотела уволиться?
– Зачем же я сейчас буду увольняться? Через неделю тебе в море уходить.
– Останешься в моей квартире – меня ждать. Хочешь, давай за неделю поженимся. Время еще есть. Если это для тебя важно.
– Нет, не важно.
– Мне тоже печать в паспорте не так и важна. Я хочу быть только уверен, что ты меня ждешь.
– Я могу ждать и дома. Так мне привычнее.
– Хорошо. Но задержаться на неделю ты можешь? Проводить меня в рейс?
– Мне же ехать надо, – шептала Марина, пока он целовал ее, но сопротивление ее быстро ослабевало.
– Возьми отпуск…
– Я его уже отгуляла. Эта неделя – за свой счет.
– Возьми еще за свой счет.
– Не знаю… хорошо, я попробую…
Марина так устала, что едва дождалась рассвета. Ей казалось, что она сейчас ляжет и уснет прямо на набережной. И через мост Лейтенанта Шмидта Роман перенес ее, почти спящую, на руках…
Марина нажала кнопку звонка и с нетерпением ждала, пока ей откроют. Людка определенно не торопилась. Наверное, Гриша уже здесь, и она опять ходит со скорбной миной. Марине так не терпелось поговорить с братом, поделиться своей безумной радостью: они с Ромой все решили!
Сейчас она позвонит своему директору и попросит продлить ей отпуск по семейным обстоятельствам. Надо только говорить грустным голосом и очень просить. Она никогда раньше этим не злоупотребляла, он должен поверить. Потом она позвонит маме и постарается рассказать ей все в двух словах. И в этот раз голос должен быть таким, каким он и есть, – счастливым. Тогда мама не будет настаивать на немедленном возвращении, а Гриша поможет успокоить мать. Потом Марина все расскажет брату, и он, если захочет, конечно, поможет ей перевезти вещи к Роме. Она запретила ему ехать с ней. Неизвестно, сколько времени понадобится на телефонные звонки, разговоры и сборы. Что же ему два часа в парадном ожидать? А к Людке приводить Романа Марина не хотела. Он так похудел за два дня – смотреть больно. Они, как двое сумасшедших, почти не спали и не помнили, что ели в эти дни. Марина уснула прямо у него на руках. Рома донес ее до дома, поднялся с ней на четвертый этаж, так что она даже не проснулась. А когда открыла глаза, он сидел рядом и держал в руках чашку кофе. Таких мужчин просто не бывает! О таких только в романах пишут. Но он и есть Роман. У нее роман с Романом.
Люда открыла, подозрительно поглядев на нее. А, плевать! Пусть думает что хочет.
– Гриша здесь? – спросила она, торопясь и снимая обувь.
– А что, здороваться с бывшей невесткой уже не обязательно? – недовольно бросила Люда.
– Ой, прости, задумалась. Здравствуй. – И, стараясь загладить неловкость, чмокнула ее в надушенную щеку.
– Он в детской, – примирительно ответила она, смягчившись. – Пусть поговорят. Я не мешаю. Будешь кофе?
– Буду.
Все последние дни она только и держалась на кофе.
В кухне на нарядных салфетках стояли чайный сервиз, торт и блюдо с бутербродами с красной икрой.
– Что, Гриша денег привез? – пряча улыбку, спросила Марина.
При муже, видимо, Люда не решалась разыгрывать бедность.
– Ага, – промычала она и налила кофе в крошечную чашку из китайского фарфора.
– Ладно, Люда, хватит киснуть. Ты ведь прекрасно знаешь, Гриша вас не оставит. Так что отпусти его по-доброму. Тебе же лучше будет. Ты молодая еще, красивая, жильем и материально обеспечена. Захочешь, сто раз замуж выйдешь.
– Угу. Ты вон и моложе, и стройнее, и не бедная. Что ж не выходишь?
– Кто тебе сказал, что не выхожу? Как раз собираюсь. Я за вещами приехала.
– Поезд, ты говорила, вечером.
– А я никуда не уезжаю. Я к мужу переезжаю.
– А! Вот оно что! А я-то думаю, где ты все дни пропадаешь? Неужто по городу столько ходишь?
– Я, кстати, по городу и ходила.
– Но не одна?
– Да, не одна.
– Значит, ты к нему сюда приехала. А я решила, из-за нас… – Люда с оскорбленным видом поджала губы, возмущенная вероломным поведением Марины.
– И из-за вас тоже. – Марина поднялась, поблагодарила за кофе и пошла в детскую.
– Здравствуй, Гриша, – поцеловала она брата, войдя. – Не помешаю?
– Нет, мы уже обо всем поговорили. Можно пить чай.
– Вы идите, а я уже выпила.
Брат с племянниками отправились в кухню. А Марина стала складывать вещи. Косметичка в сумочке, не забыть взять зубную щетку и белье. Она закрыла замки. Ну, кажется, все, ничего не забыла.
– Куда ты, Гриша? Чай стынет, – услышала она Людкин голос.
– Ничего, я холодный попью.
Брат зашел в комнату и, закрыв дверь, присел на диван.
– Собралась?
– Да, – улыбнулась Марина.
– Людмила мне сказала. Ты правда переезжаешь к нему?
Она кивнула.
– Решила остаться?
– На неделю. Провожу Рому и вернусь. Гриша, не говори ничего. – Она вскочила и присела рядом, прижалась к плечу брата. – Я так счастлива! Не останавливай меня!
– Ладно… Но я должен рассказать тебе одну историю.
– Что за трагизм в голосе? Плохого и слушать не хочу. Хватит его с меня.
– Если я это скрою от тебя, ты сама мне потом не простишь.
– Что-то случилось?
– Это случилось уже давно, – начал он, помолчав, словно собираясь с мыслями. – Дело в том, что я тебе не совсем родной брат. Вернее, я тебе брат только по матери.
– Тоже мне секрет Полишинеля! Да я эту историю от бабушки Вали давно знаю. Странная привычка у нас в семье, все всё знают – но секрет.
– Просто не хотят пустой болтовней маму расстраивать, – сердито ответил Гриша. – Ну, раз ты все знаешь, то к лучшему. Я это узнал не от мамы и не от бабушки Вали, и совсем не тогда, когда они решили посвятить меня в тайну моего рождения. Мне это поведала вторая моя бабушка, вернее – третья, мать моего родного отца. Мне тогда было лет шесть, и я уже жил с мамой, папой и его родителями в городе, в нашей квартире. Но на лето меня привозили в Калиновку. Все-таки я там провел все свое раннее детство. Бабушка Тома с дедом Антоном по мне очень скучали, да и я по ним…
…После большого города Грише было привольно в Калиновке. Здесь все осталось прежним: его комната, его велосипед, игрушки, друзья во дворе. Нельзя сказать, чтобы в детстве он не слышал пересудов за спиной о том, что растет без отца. Он спрашивал деда и бабушку о папе. Они всегда говорили одно и то же. Дескать, уехал далеко, но он любит Гришу и обязательно вернется. И когда ехидные соседки спрашивали: «Гришенька, мама приезжала?» – «Да». – «А папа?» – «Папа скоро приедет», – гордо отвечал мальчик и чистым детским взглядом заставлял сплетниц прикусить злые языки.
– Нет у тебя никакого папы! – иногда кричал ему какой-нибудь соседский мальчишка, и Гриша кулаками доказывал обратное.
Он ждал папу долго и терпеливо. И дождался. Папа приехал, поднял его на руки, прижал к себе. Его папа был самый лучший!
И вот как-то в свой первый после городской жизни приезд к бабушке Томе, гуляя по улице, Гриша заметил странную женщину. Она смотрела на него так пристально, что ему стало неловко. Женщина была уже не молодой, с жалобно сморщенным лицом, и смотрела на него так, словно собиралась заплакать. Он хотел было пробежать мимо, но женщина удержала его, схватив за руку.
– Погоди, малец. Ты – Гриша?
– Гриша.
– Гриша! Дай хоть посмотрю на тебя. Вырос как! И глазенки те же, и волосы, как у папки.
Это Грише уже понравилось. Он любил папу и хотел быть на него похожим. Правда, все утверждали, что он похож на маму. А вот эта тетенька думает иначе.
– Ты теперь в городе живешь?
Он кивнул.
– Ну и как, не обижают тебя там?
– Нет, – заулыбался Гриша, – что вы, тетенька.
– Не тетенька я тебе, а бабушка, – заплакала женщина. – Родная бабушка. Ой, знала бы я, что так все обернется! Да разве ж бы я Аню-то не признала! Все для него, для сыночка старалась. Не хочет, думаю, и не надо. Его дело. Против совести пошла ради него. Суда людского не побоялась, а про Божий суд забыла. Женись он тогда, вернулся бы домой или хотя бы приезжал каждый год, как другие. Аня ему не позволила бы стариками брезговать. Всегда совестная была. А теперь что? Одна как перст. Старика схоронила. Сын и думать забыл. За семь лет два раза только и приехал. Дождусь ли теперь? И внучка не вижу. Чужие люди растят!
Она так причитала и заливалась слезами, что маленькому Грише стало ее жалко. Он ничего не понял про эту тетеньку, про ее сына и внука, но природная доброта побудила его погладить бедную женщину по склоненной голове.
В ответ на эту детскую ласку женщина принялась целовать его перепачканные руки и совать Грише деньги.
– Возьми, возьми, внучек, – засовывала она ему в карманы скомканные бумажки. – Купи себе что-нибудь от бабы Вари. Тамаре только не говори, осерчает. – Она несколько раз торопливо поцеловала его в макушку и ушла.
Про Тамару Гриша понял. Эта странная женщина дала ему денег на игрушку, но просила не говорить бабушке Тамаре.
На следующий день Гриша решил пойти в магазин и купить всем подарки. Денег баба Варя дала много. Почти тридцать рублей. Гриша уже разбирался немного в том, что сколько стоит. И знал, что ему могут купить, а что нет, потому что дорого. Он не собирался тратить все деньги на себя, хотел одарить подарками всех – маму, папу, бабушку Валю, бабушку Тому и обоих дедушек. У него столько денег! Можно, наверное, весь магазин скупить.
Но до покупок дело не дошло. Бабушка Тома решила постирать его штанишки и вытряхнула оттуда все.
– Боже мой, это откуда? – испугалась она. – Гришенька, где ты это взял? Неужто украл?
– Вот еще, – обиделся Гриша, который хорошо знал, что воровать плохо, а тех, кто ворует, называют ворами и сажают в тюрьму. – Мне баба Варя дала.
– Какая еще баба Варя?
– Та, которая своего старика схоронила, – повторил он услышанное, – а еще к ней сын не ездит и внука чужие люди растят.
Бабушка Тома чуть на пол не села, услышав такое.
– Она сказала, что она – моя родная бабка, – вспомнил вдруг он. – Баб Том, а разве бывают три родные бабушки?
– Не бывает, – пришла в себя бабушка, – конечно, не бывает. Она… не в себе. Понимаешь?
– Ненормальная, что ли? – недоверчиво спросил Гриша. Он слышал, что бывают люди ненормальные, но никогда их не видел.
– Да. Знаешь что, не разговаривай с ней больше.
– А если она подойдет?
– Скажешь ей, что у тебя все есть: и мама с папой, две бабушки и два деда. Полный комплект. И никто тебе больше не нужен. Хорошо?
– Ладно. А игрушки мы купим? И еще я хотел всем подарки.
– Купим, обязательно купим. Вот дед с работы придет и поведет тебя в магазин. А эти деньги я ей верну. Ладно?
Гриша покивал, соглашаясь, но с этого дня в его маленькой голове поселилось смятение. Вечером, когда уже лежал в постели, он слышал тихий разговор бабушки Томы с дедом. Дедушка купил ему пистолет и машинку, разрешил выбрать подарки маме с папой и бабушке Вале с дедушкой, но себе и бабушке Томе почему-то ничего не купил. Гриша лежал, крепко закрыв глаза, и чутко прислушивался к разговору.
– Ты представляешь, на улице подошла… Плакала… деньги совала… говорит – сын не приезжает, а внука чужие люди растят… Дошло наконец… Набожная стала… Грехи замаливает… А тогда, помнишь: мой Валя ничего с ней не имел… Сами со своей Аней разбирайтесь… Я ей деньги вернула и велела за пять верст Гришу обходить. Поздно спохватилась!
Гриша понял, что баба Варя знает, что он все рассказал о ней, и ему стало стыдно, словно он донес на нее. И еще Грише было ее жаль…
Второй раз он увидел бабу Варю через три года. Он уже закончил второй класс и снова приехал на лето в Калиновку. За эти годы из отрывочных сведений Гриша составил себе некую картину, в которой не хватало несколько элементов. Он считал, что баба Варя что-то знает о нем, что-то очень важное. Никого из родных он не стал тревожить своими вопросами. Потому что помнил, как испугалась бабушка Тома. И потом, она просила забыть все и ни в коем случае никому не рассказывать, даже маме.
Но Гриша не забыл. Здесь была какая-то тайна. И ему ужасно хотелось ее раскрыть. Он увидел бабу Варю, когда она шла из церкви, и тайком пошел следом. Идти пришлось долго, почти полчаса. Баба Варя шла медленно, тяжело ступая, вздыхая и кряхтя. Она дошла до старого дома за дощатым забором и, открыв калитку, скрылась во дворе. Гриша немного подождал и тоже вошел. Двор зарос густой травой, забор покосился, но сам дом был чисто выбелен, а наличники недавно покрашены. Гриша подошел к двери и постучал.
– Кто там? – раздался старческий голос.
– Это я, Гриша, – громко сказал он, хотя ноги подкашивались от страха.
– Кто?! – Дверь отворилась, и баба Варя, не веря своим глазам, всплеснула руками.
– Гришенька, внучек! Пришел! Ну, проходи, проходи, родной! – Она провела его в комнату и усадила на диван. – Дай хоть поглядеть на тебя. Вырос-то как! Большой стал. Вот бабку-то обрадовал! А у меня, знаешь, вареники с вишнями есть. Свеженькие. Утром лепила. Хочешь?
Гриша кивнул, рассматривая комнату.
– Сейчас, сейчас, милый, я тебя попотчую, – суетилась бабка, накрывая скатертью стол.
Гриша встал и прошелся по дому. Комнат, кроме кухни, было всего две: одна с большой кроватью, сундуком и образами святых на стене, в углу висела лампада перед иконой. Другая комната, где бабка накрывала стол, большая, в три окна, с диваном и буфетом. На буфете стояла фотография моряка: молодой светловолосый парень в бескозырке. Глаза серьезные, смотрит строго.
– Кто это? – спросил Гриша.
– Так это ж Валя, – ответила бабка. – Сынок мой, Валентин. Папка твой.
Гриша ничего не ответил. Что-то подобное он ожидал услышать. И он уже умел владеть собой.
– Садись, Гришенька, садись. – Баба Варя поставила перед ним махотку с теплыми варениками. – Вот и молочко. Утром покупала.
Гриша стал есть, обдумывая услышанное. Вареники были вкусные, а Гриша на аппетит никогда не жаловался. Баба Варя сидела рядом и, подперев щеку, не могла наглядеться на внука.
– Вкусно? Ешь, ешь еще. В сметанку макай.
– А где он сейчас? – мотнул головой Гриша в сторону портрета.
– Кто ж его знает! – горестно вздохнула бабка. – На флоте служит. А где – не скажу. Последний раз открытку еще в прошлом году присылал. С Дальнего Востока. Носит его по чужим краям, а к матери все некогда. Не женится никак. Может, если бы женился, приехал…
