Текст книги "И снятся белые снега…"
Автор книги: Лидия Вакуловская
сообщить о нарушении
Текущая страница: 8 (всего у книги 29 страниц) [доступный отрывок для чтения: 11 страниц]
– Тем лучше… Вы теперь когда назад поедете?
– Когда?.. Шестого.
– Шестого? Я вас буду встречать.
– Зачем?
– Да так… не люблю спать по ночам.
– Когда же вы спите? Днем? – теперь уже улыбнулась Соня.
– И днем не сплю. Я вообще против сна. Сон отнимает половину нашей жизни.
– Так что же делать? – снова улыбнулась Соня.
– Не спать, – сказал он. – Ну вот, уже трогается… Что за остановка – три минуты!.. Садитесь, садитесь!
Соня вспрыгнула на ступеньку.
– До свидания, – сказал он, идя рядом с вагоном.
– До свидания, – ответила Соня.
– Привет Кавказу!.. Да, цветы!.. – вспомнил он и бросил ей завернутые в целлофан цветы.
Соня поймала их.
А потом уже и все проводницы знали парня, постоянно встречавшего и провожавшего на маленькой станции их экспресс.
– Здравствуйте, Юрочка!.. Привет милиции!.. Как жизнь?.. – приветствовали они его, когда поезд подходил к этой станции.
– Привет!.. Здравствуйте!.. Нормально! – отвечал он и взмахивал завернутыми в целлофан цветами.
Время шло, наступила весна, стало теплым солнце, и маленькая станция преобразилась – запестрела покрашенным домиком вокзала, покрашенными ларьками на перроне, зазеленела деревьями и клумбами. По перрону прохаживались, взявшись об руки, девушки (в маленьких городках в теплые погожие дни девушки выходят гулять к поездам), обмахивались веточками распустившейся сирени, торговки выносили к вагонам всякую снедь в корзинах, ведрах и мисках. И ночи стали теплыми, наполненными запахами весеннего цветения.
Экспресс по-прежнему останавливался по ночам на этой небольшой станции, но никто не видел в последнее время спешащего к поезду Юру, и Соня не открывала дверь своего пятого вагона. В тамбуре пятого стояли либо тетя Маша, либо кто-нибудь из девушек-проводниц, которые в этом вагоне всегда менялись.
И вдруг в одну из ночей на перроне снова появился Юра. И снова девушки-проводницы весело приветствовали его, а Соня, увидев его из тамбура, спрыгнула на перрон и пошла ему навстречу.
– Здравствуйте, Сонечка, – сказал Юра, вручая ей цветы. – Целый месяц не виделись.
– Так ведь сессия, – улыбнулась она.
– И как химия?
– Сдала, четверка. Такие легкие вопросы попались: свойства серной кислоты, углеводы и задачка.
– Дрожали?
– Еще как, – смеясь, призналась Соня.
В этом поезде все проводницы, кроме тети Маши, были молоденькие, и все они, в том числе и тетя Маша, смотрели на Соню и Юру.
И когда поезд тронулся и Юра пошел за ним, махая рукой Соне, все девушки-проводницы тоже махали руками и улыбались ему.
Но однажды ночью, когда лил дождь, Юра не пришел к поезду, и все девушки-проводницы взволновались. Они выглядывали из вагонов и по цепочке передавали друг дружке:
– Нету!.. Юры нету!.. Юра не пришел!..
Соня стояла под дождем и ждала. Из вокзала вышел дежурный с жезлом в руке, побежал к электровозу. Стоявшая на ступеньках тетя Маша сказала Соне:
– Не мокни. Мало ль чего случилось…
Соня послушно поднялась в тамбур.
Поезд тронулся. И тут девушки-проводницы стали перекликаться:
– Бежит, бежит!.. Юра бежит!.. Успел-такп!..
Юра вспрыгнул на подножку.
– Здравствуйте, тетя Маша… – Он быстро поднялся в тамбур, запыхавшись, сказал: – Опоздал… на задании задержался… Вот… – Он достал из-под плаща цветы в целлофане, протянул Соне: – Ну, как вы живете?
– Хорошо, хорошо, Юра… Прыгайте, не успеете…
– Ничего… на следующей станции сойду.
Тетя Маша ушла в вагон, оставив их в тамбуре: пусть поговорят, не так уж и много до следующей станции – всего двадцать минут.
Когда Юра спрыгнул на платформу, встречный поезд уже отходил. Он вскочил на подножку, прижался плечом к тыльной стороне вагона, к его наглухо закрытой двери, по которой хлестал косой дождь, и крикнул Соне:
– До свидания!
– Пока, милиция!.. Привет!.. Не простудись!.. – весело отвечали ему из вагонов проводницы.
Спустя минуту, Соня вытирала полотенцем мокрые волосы в служебке, говорила тете Маше:
– Он меня, тетя Маша, в гости зовет. Все спрашивает, когда я отпуск возьму.
– И бери, – ответила тетя Маша. – Такой парень… Прямо редкий парень. Такого, Сонюшка, отвергнешь – всю жизнь жалеть будешь.
– Что ж, и возьму, – весело ответила Соня.
12
Юра жил в небольшом городке с немощеными улицами и таком зеленом, что казалось, будто в нем нет домов – так густо обступали их фруктовые деревья, закрывая и фасады и крыши. Улицы казались узенькими оттого, что большую часть их занимали огромные липы да густые заросли цветов, захватившие площадь, предназначенную для песчаных тротуаров.
По одной из таких улиц шли под вечер Юра и Соня, и Юра нес небольшой Сонин чемоданчик.
У калиток на скамейках сидели женщины, с откровенным любопытством глазели на них и о чем-то судачили. Соня видела женщин, но слов их не слышала.
Юра толкнул калитку, увитую диким виноградом, и они вошли в крохотный дворик. Слева и справа росли яблони, в глубине мостился почти игрушечного размера домишко, с игрушечной верандой в цветных стеклах. К нему вела прямая дорожка, обсаженная высокими пышными хризантемами.
– Вот мы и дома, – Юра остановился на дорожке и, кивнув на дом, шутливо продолжал: – Видишь, какие апартаменты арендует наша простая милиция для простого сотрудника у простого домовладельца. Нравится?
– Ага, – сказала Соня, оглядывая дворик.
Поздно вечером в доме играл приемник. Торшер освещал часть комнаты, а стол, за которым сидели Юра и Соня, оставался в полутени. Они пили чай и делали вид, что слушают музыку. У Сони слипались глаза.
– Ты хочешь спать? – спросил ее Юра.
– Ни капельки, – поспешно ответила она. – Давай еще чаю попьем.
– Давай, – усмехнулся он и вышел с чайником на кухню.
Когда он ушел, Соня поежилась и зевнула. Когда он вернулся, она спросила:
– А где я буду спать?
– На тахте, конечно. Я давно вижу, что ты засыпаешь… Сейчас постелю, – сказал он и открыл створку шкафа, где лежало постельное белье.
– А ты где? – огляделась Соня.
– Ну, для такого случая есть раскладушка.
– Лучше я на раскладушке.
– Не выдумывай.
– Я сама постелю. – Соня взяла у него белье.
Она развернула простыню, слегка встряхнула ее. Край, простыни задел стопку писем, лежавших на столике у тахты, письма разлетелись по полу.
Соня виновато вскрикнула, принялась собирать письма.
– Тут еще… за плинтус завалилось, – она достала из-за плинтуса фотографию. Взглянув на нее, спросила: – Кто это?
С фотографии глядела молодая женщина с высокой прической. На руках она держала голенькую девочку месяцев шести. Девочка улыбалась пухлым беззубым ротиком.
– Это? Сестра… с Маринкой.
– Красивая, – сказала Соня. – Младше тебя?
– Младше.
– А на тебя не похожа, – разглядывала Соня карточку.
– Что-то, конечно, есть…
– Нет, не похожа, – не согласилась Соня. – А где она живет?
– На Севере. В Архангельске.
– Ого, куда заехала! – Соня все еще держала в руках фотографию. – Где она у тебя стояла?
– Пусть полежит. – Он взял у нее карточку, сунул в ящик стола.
Постелив постель, она сказала Юре:
– Выйди на минутку, ладно?
– Да-да… – ответил он и вышел из комнаты.
Когда он вернулся, Соня уже спала. Он выключил приемник, погасил свет и вышел в сад.
Над садом синим пузырем висела луна. Юра ходил по дорожке от крыльца к калитке и курил. С дерева со стуком упало яблоко, подкатилось прямо к нему. Он поднял его, положил на садовую скамью.
Потом взошло солнце. В окне появилась Соня, протянула руки навстречу лучам, сощурилась. Увидела Юру, сидевшего на скамье у крыльца, удивилась:
– Когда же ты проснулся? Я не слышала.
– А я привык не спать. Помнишь, говорил тебе? – улыбнулся он, подходя к окну.
– Воздух у вас здесь, как в селе… Яблоками и мятой пахнет, – сказала Соня. – И весь твой городок на нашу Сосновку похож, только речки нету.
– Зато озер полно, – ответил он. – Поедем с тобой в воскресенье на один островок. Там у меня шалаш, удочки. А с десятого отпуск начнется. Поселимся там и будем рыбачить. Идет?
– Идет, – согласилась Соня и спросила: – Тебе к которому на работу?
– К восьми.
– Что ж ты молчишь? Уже половина. Сейчас завтрак сготовлю, – сказала она и скрылась из окна.
И следующая ночь выкатила на небо такую же роскошную луну. И снова в саду по дорожке ходил Юра – от крыльца к калитке, от калитки к крыльцу. Остановился, постоял, вошел в дом.
В комнате тихо играл приемник. Оранжевый свет падал со шкалы приемника на тахту, где спала Соня, на несмятую постель раскладушки. Юра бросил взгляд на тахту и увидел, что Соня не спит.
– Ты не спишь? – негромко спросил он. Помолчал и сказал: – Я все понимаю… Ты и сейчас его любишь… Толика. Я понял, когда ты мне о нем рассказывала.
Да, она все рассказала ему: жила в селе на Гомельщине, с мамой и братом Мишей, после десятилетки пошла на ферму дояркой, бегала на свидания к Толику, может, и замуж бы за него вышла, не случись нежданно такое, что и в страшном сне не приснится.
Все это Соня не в один раз, а в разное время, когда приходилось к месту, рассказывала Юре, и у него сложилась довольно ясная картина ее жизни до встречи с ним. Так что знал он и о Толике-шофере, и о Мише, которого недавно освободили из исправительной колонии, даже знал из ее рассказов преподавателей на ее зоотехническом факультете.
Юра понимал, что Соня в общем-то остерегается его, держится как бы на расстоянии, отстраняется всякий раз, когда он хочет обнять ее. Вот и сказал поэтому, что, наверное, любит она Толика, не может его забыть. Сказал и умолк. Молчала и Соня. После негромко заговорила:
– Ты все не так понял. Я просто не могу забыть обиду, потому вспоминаю… И Мишу вспоминаю. Он ведь тоже от обиды в село не вернулся, остался после освобождения где-то на стройке. Думаешь, ему там лучше?
– Не в этом дело. – Юра присел возле нее на тахту. – Я не хочу, чтоб ты уезжала, понимаешь? И никуда тебя не пущу, ни на какие поезда… Будем здесь жить – ты и я. И больше ничего не нужно, понимаешь? – Он взял ее за плечи и привлек к себе.
– Не надо, – Соня отпрянула к стене. – Юра, не надо!..
Он поднялся с тахты, отошел к окну.
– Прости меня, – сказал он глуховатым голосом. – К тому же я виноват перед тобой. Давно должен был все сказать и не решался. Черт знает почему не решался сказать прямо…
И вдруг Соня заплакала. Она соскользнула с тахты, подбежала к нему, сбивчиво заговорила:
– Ты не виноват, я сама виновата… Сама к тебе приехала… Зачем бы я приехала?.. Не веришь?.. Наши все девчонки в тебя влюбились… – И уткнулась лицом ему в грудь.
– Так чего же ты плачешь? Глупая… – Он стал целовать ее мокрые глаза и щеки. Поднял ее на руки и понес к тахте.
Он опустил Соню на тахту и зарылся лицом в ее разметавшиеся волосы.
На другой день, в воскресенье, они собирались на рыбалку. Один рюкзак уже был увязан, в другой Соня заталкивала котелок. Рядом, у крыльца, Юра пристраивал к спиннингу катушку. Сквозь раскрытое окно из комнаты донесся звонок телефона.
– Юра, звонят!
Он прислонил к садовой скамье спиннинг, побежал в дом.
– Слушаю… – сказал он в трубку. Он разговаривал, стоя у раскрытого окна, так что оставшаяся во дворе Соня видела и слышала его. – Да, старший лейтенант Воронков… Так… В Сухой балке? Так-так, понимаю. Я готов.
Он положил трубку, сказал через окно Соне:
– Привет и лучшие пожелания! Итак, все отменяется. Я срочно уезжаю.
Соня подошла к окну:
– Что случилось?
Юра уже переодевался в комнате: сбросил спортивный костюм, натягивал на себя брюки и рубашку. Они разговаривали, находясь по обе стороны окна.
– Ночью в деревне ограбили магазин. Сейчас за мной подойдет машина.
– А кто ограбил?
– Кто же мог ограбить? – улыбнулся он. – Какие-нибудь веселые, симпатичные люди.
– Я серьезно, а ты шутишь. А далеко эта деревня?
– Пятьдесят километров. К вечеру обязательно вернусь.
– Вот и пропал твой выходной.
– Ладно уж, пожертвуем для пользы общества.
Он вышел из дому, спустился с крыльца, обнял Соню.
– Не скучай, ладно? – Голос его утратил всякую шутливость. – Вот видишь, какая у меня работенка? Только собрались… – указал он глазами на рюкзаки.
– Ничего, завтра поедем. Озеро и твой островок никуда не денутся, правда? – успокоила его Соня.
За калиткой засигналила машина.
Он поцеловал Соню и пошел к калитке. Потом влез в брезентовый газик, и машина покатила по немощеной улице, подымая за собой высокую пыль.
Взойдя на крыльцо, Соня проводила глазами отъехавшую машину. Взяла со скамьи оба рюкзака, унесла их на веранду. Опять вышла во двор, оглядела дворик, цветы, деревья и пошла к сарайчику.
Она вынесла оттуда большую лейку и тяжелый, свернутый кольцом шланг, бросила шланг на землю и, взяв его за конец, поволокла к крыльцу, где находилась колонка. Сперва она наполнила водой лейку, потом закрутила кран и стала натягивать шланг на кончик поржавелой трубы. Словом, готовилась поливать сад и цветы.
13
В этот жаркий предполуденный час улица, на которой жил Юра, была пустынна. Только какая-то дворняга, спрятавшись от жары и густую тень липы, каталась в песке и разгребала его лапами, точно задалась целью вырыть когтями прохладную яму и упрятаться в ней.
Но вот хлопнула калитка, появилась пожилая женщина с пустыми ведрами, пошла к колонке, находившейся в конце недлинной улицы. Стукнула другая калитка, вышла другая женщина, тоже с пустыми ведрами. А из-за угла показалась еще одна женщина – явно не местная. Женщина была молодая, с высокой прической, в легком серебристом платье, в серебристых босоножках. В одной руке она несла тяжелый чемодан, в другой – тяжелую кожаную сумку. Рядом шла белокурая девочка лет четырех, прижимала к себе большую куклу, такую же беловолосую, как сама.
У колонки женщина остановилась, поставила на землю чемодан и сумку, о чем-то спросила местных женщин, набиравших воду.
Женщины стали отвечать приезжей, показывать руками на противоположный конец улицы. Молодая женщина покивала им, сбросила босоножки, постучала их друг о дружку, вытряхивая из них песок, надела босоножки, взяла свои вещи и дошла дальше.
Местные женщины, глядя ей вслед, быстро-быстро заговорили меж собой, всплескивая руками и прижимая их к груди. И так разговорились, что не видели, как вода, переливаясь из ведра, разливается лужей у их ног.
Заметив женщину с девочкой, дворняга лениво тявкнула на них. Женщина испуганно остановилась и бросила к ногам свою ношу, но когда собака опять стала мирно кататься в песке, женщина снова подняла чемодан и сумку. А девочке понравилась собака.
– Песик, песик, идем с нами! – позвала она и побежала к собаке.
– Не смей, она укусит! Беги сюда, – остановила женщина девочку.
Девочка послушно вернулась к женщине, и они снова медленно побрели по улице.
Соня поливала из шланга деревья и цветы, когда открылась калитка и во двор вошла женщина с чемоданом и сумкой, пропустив вперед белокурую девочку.
Женщина поставила на землю вещи, прикрыла калитку, настороженно огляделась вокруг и, взяв за руку девочку, направилась по дорожке к дому, не видя за деревьями Соню.
Соня бросила шланг на вскопанную под яблоней землю, вышла на дорожку. Увидев ее, женщина остановилась, по лицу ее скользнула болезненная улыбка.
– Здравствуйте, – несмело проговорила она. – Скажите, здесь живет Юрий Воронков?
– Юра? Здесь… Здравствуйте, – ответила Соня. – Но его нет дома. Он уехал до вечера.
– А вы… хозяйка? Он у вас на квартире? – с той же нерешительностью спросила женщина.
– Нет, я… Я не хозяйка, – смутилась Соня.
– А дома хозяева? – спросила женщина.
– Нет, они здесь не живут. Здесь один Юра живет. Это дом бабушки Гусыниной, но ее сын к себе забрал. А дом милиция для своих сотрудников арендует, – объяснила Соня.
– Так вы, наверно, помогаете Юре по дому?.. Вы нам с Маринкой позволите умыться? Мы трое суток в дороге. Из Архангельска – самолетом, от Москвы – поездом…
– Ой, конечно!.. С приездом вас! – внезапно обрадовалась Соня. – Сейчас принесу ваши вещи…
– Что вы, что вы, я сама, – остановила ее женщина и пошла к калитке за вещами.
Соня подхватила на руки белокурую девочку.
– Пойдем, Маринка, пойдем мыться!.. – понесла она ее к крыльцу. – У нас водичка в бочке теплая, солнышко нагрело. Сейчас корыто принесем, выкупаем тебя… Только посиди минутку…
Она посадила девочку на скамью у крыльца, метнулась в дом, вынесла оцинкованное корыто и полотенце, поставила корыто на траву под вишней, схватила ведро, зачерпнула воды из деревянной бочки, вылила в корыто. Женщина принесла к крыльцу свои вещи, пристроила их возле скамьи. Выливая в корыто второе ведро воды, Соня обернулась к женщине и, сияя улыбкой, сказала:
– Вот Юра обрадуется, что к нему сестра приехала! Я вас сперва не узнала, а потом вашу фотографию вспомнила.
– Вы что-то путаете, – сказала женщина. – Я жена его. А это его дочь. – Она взяла на руки девочку, спросила: – Ты к кому. Маринка, приехала, к папе Юре? Ну, скажи тете: «Я приехала к папе Юре».
– К папе Юре приехала!.. Я к папе Юре! – повторила девочка и, озорничая, зашлепала ладошками женщину по щекам.
Соня опустила ведро и оцепенела. А женщина, не замечая ее состояния, говорила девочке:
– Скажи, дочурка, тете: «Пока папы нет, мы приведем себя в порядок, а когда он придет, мы с ним поговорим и он нас поймет». Он должен нас понять, правда, Маринка? Папа Юра добрый, хороший…
– Папа добрый!.. Юра хороший! – повторяла девочка.
– Скажите мне честно… это между нами… у него здесь никого нет? Никакой женщины? – спросила она Соню.
Но тут Маринка плаксиво сморщилась, что-то зашептала женщине на ухо, и та быстро понесла девочку за дом, снимая с нее трусики.
Выпало из Сониных рук ведро, она рванулась к дому. И тут же появилась с распахнутым чемоданчиком, побежала к калитке, на ходу закрывая его.
Когда женщина с девочкой вышли из-за дома, Сони во дворе уже не было.
– Смотри, доченька, сколько у папы яблок! – показала женщина на деревья. – А какие большие цветы!.. Давай нарвем букетик.
Она остановилась возле хризантем, высоким частоколом обрамлявших дорожку, стала ломать неподатливые волокнистые стебли. И тут же испуганно попятилась: из сада под ноги ей мутным потоком хлынула вода, растекаясь по дорожке.
– Девушка, где вы? – позвала она Соню, идя к крыльцу. – У нас потоп!
Увидев надетый на колонку шланг, убегающий в гущу сада, она проворно закрутила кран. Потом пошла по ступенькам в дом, громко говоря:
– Девушка, как вас зовут? Представляете, нас чуть не затопило!
А на улице в это время, у большой колонки с массивной трубой, стояли с ведрами женщины и, набирая воду, разводили свои привычные тары-бары-растобары.
– Гляньте, никак уезжает! – увидела одна из них Соню.
– А он где ж? – изумилась другая.
Они умолкли, когда мимо проходила Соня, но едва она прошла, снова громко заговорили:
– Ой, бабы, лица на девке нету!..
– Говорю вам: жена к нему с дитем явилась!..
– Или она тебе докладывала, что жена?
– Да я по виду определила, по наружности…
– А я так, ей-богу, понимала, что он холостой.
– А как же – холостой! Вон у Фени с почты спроси. Шестьдесят рубликов каждый месяц слал. Кому ж, как не ей?
– Выходит, одна жена – в дом, а другой – отставка?
– Какая это жена? Видала, – пулей выскочила?
Соня слышала слова женщин и ускоряла, ускоряла шаги.
14
На станции, на первом пути, стоял товарняк. Дверь одного из вагонов была приоткрыта, из нее высовывались морды ревущих коров.
От тепловоза к вокзалу шел дежурный в красной фуражке. За ним вприпрыжку спешил пожилой дядька с обвислыми усами, говорил:
– Товаришок, слухай сюды! Я тоби человечьим языком кажу: их доить надо, а напарниця моя, Фроська, в Житомире отстала… В промтоварный, чертова баба, побита… Слухай сюды, не отправляй!
– Как я могу не отправлять? У меня график, соображаете? – невозмутимо отвечал дежурный. – Через десять минут скорый прибывает, а вы тут своими коровами!
– Та якие воны мои? – отвечал усатый. – Меня государство уполномочило в Иркутск доставить. Воны для приживления на северной земле направлэни. Шоб люды и там молоко пылы.
– Я тоже человек государственный, не на дядю работаю. Соображаете, что на линии произойдет?
– Соображаю, голубчик, а як же ж… Слухай сюды, отцэпы вагон, пока Фроська догоныть…
– Да вы что, соображаете? У меня маневрового паровоза нет, тупика свободного нет. Чем я вас и куда отцеплю?
– Слухай сюды! Воны ж нэ доени, по дороге вагон разнэсуть…
– Так доите, доите их, черт возьми!.. Отправляю!..
Дежурный поднял металлический круг.
– От люды!.. От чертова Фроська! – беспомощно прокричал усач и вприпрыжку припустил к вагону, в котором во всю мочь ревели коровы.
Соня, слышавшая препирательства усача с дежурным, бросилась за ним.
– Дяденька, возьмите меня!.. – подбежала она к вагону. – Я подою.
– Дочечка!.. Родненькая! Ох ты ж, моя пташечка!.. – возрадовался усатый. – Скорей залазь!.. – подсаживал он Соню в отходивший товарняк.
Вечером в открытую дверь вагона-коровника заглядывала пылающая луна. Постукивали колеса бегущего состава, покачивался вагон. На полу лежали коровы, шумно чавкали, жуя сено. Возле двери тускло светил фонарь «летучая мышь», стояли бидоны с молоком. У бидонов на раскинутом кожухе сидели Соня и усатый дядечка.
– Як же ж так, шо он женатым оказался? – задумчиво проговорил усач, раскуривая трубку. – Сама кажэш: на виду до тэбэ ходыв, нэ крывся…
– Так и оказался, – тихо ответила Соня. – Я ее сперва на карточке видела, а он сказал – сестра. А когда она пришла, я вспомнила. И девочка у них… Маринка.
– Эх, люды, люды!.. – покачал головой усач. Пыхнул трубкой, помолчал, снова задумчиво сказал: – Ну да ничого, ты молодая… Пройдэ врэмья, ще когось и полюбыш. Будуть и в тэбэ свои детки…
– Нет, дядя Ефим, не будет этого, – тихо сказала Соня.
– Будэ, дочка, всэ будэ… Ты тильки носа не вешай, гордость свою имей. Королевой держись, королевой!
Они умолкли. И долго сидели в молчании, слушая дробный перестук поездных колес.
И откуда было знать Соне, что происходило в это время у Юрия дома?
Юра вернулся поздно, когда на дворе уже густо затемнело. Фары приближающейся к дому машины опалили огнем невысокий заборчик, калитку, увитую диким виноградом, деревья в саду. Но этот мгновенный пожар тут же потух, перекинулся на соседний дом. Машина остановилась, стукнула дверца. Свет фар побежал дальше по улице, а Юра вошел в калитку.
Луна, опадавшая за крышу дома, освещала лишь переднюю часть двора, оставляя другую половину и сам дом в плотной тьме.
Он пересек лунную полосу света, постучал в темное окно. Окно сразу же осветилось. Пока он всходил на крыльцо, дверь открылась и в ее черном проеме появился белый силуэт. Юра вошел в черноту коридора и обнял белый силуэт.
– Юра!.. – припала к нему женщина.
– Ты?! – отшатнулся он от нее и резко открыл дверь в освещенную комнату. И резко обернулся к вошедшей за ним Люсе: – Где Соня?.
– Какая Соня?.. – Женщина жалко улыбалась ему. – Здесь какая-то… ну, не знаю, кто она… утром поливала цветы. Но она давно ушла…
Юра взглянул на тахту, где спала, разметавшись, белокурая девочка. Медленно перевел взгляд на женщину. Она стояла перед ним босая, в длинной ночной сорочке, безвольно опустив руки.
– Зачем ты приехала? – глухо спросил он.
– Юра, умоляю, – она протянула, к нему руки. – Я дрянь, негодяйка… Но пойми меня, пойми!.. Он не тот человек, за кого себя выдавал… Я жестоко ошиблась… Он мерзавец…
– Люся, завтра же ты отсюда уедешь, – жестко сказал Юра.
Он отошел к окну, стал закуривать.
Она села на краешек тахты и заплакала.
– Мне некуда ехать, – говорила она сквозь слезы. – Пойми меня… Во имя ребенка… Ну, прости меня, прими нас, ведь ты добрый… Я знаю, у тебя доброе сердце… Забудь все…
– Я давно все забыл, – жестко сказал он, не оборачиваясь к ней. – Например, как ты уезжала. Как в самый разгар экзаменов бросила мединститут. Помнится, ты мне сказала, что твой бравый морской капитан безумно тебя любит и ты тоже влюблена безумно. Почему же теперь он стал мерзавцем?
– Юра, милый… – плакала она.
– Не ломай комедию, Люся. Я-то тебя знаю. И тебе бы следовало ехать не сюда, а к своей матери.
– Я не могу с ней жить… Ни за что! Она злой, недобрый человек. Не могу я с ней…
– Странно слышать, – усмехнулся Юрий. – Отчего же в таком случае, убегая с возлюбленным на Север, ты оставила Маринку не мне, а отвезла ее «злому, недоброму» человеку?
– Юра, забудь это. Я о тебе столько думала…
– И все-таки завтра ты уедешь, – решительно повторил он.
– Неужели ты нас выгонишь на улицу? Выгонишь Маринку?.. Юра, прошу тебя!.. – Она упала на колени и, протягивая к нему руки, поползла к нему на коленях. – Пожалей нас!..
– Ты с ума сошла! Перестань устраивать истерики! – Он пошел к двери, решив уйти.
– Это не истерика! – вскрикнула она. Вскочила на ноги, схватила с тахты спящую дочь, загородила ему дорогу. И, задыхаясь, стала говорить: – Ведь это твой ребенок! Смотри, это твой ребенок!.. Мариночка, проснись… Вот твой папа… твой папа Юра… Он хочет нас выгнать!.. Тебя и меня…
Девочка испуганно заплакала.
– Дай сюда! – Юра забрал у нее ревущую дочь. – Тихо, тихо, не плачь… – Он выбросил недокуренную папиросу в дверцу печки, понес Маринку к окну.
Маринка перестала плакать.
– Ты соображаешь, что делаешь? – сказал он притихшей Люсе.
– Я уже ничего не соображаю. Прости меня… – Люся села на тахту, закрыла руками лицо. Плечи ее дрожали, она глухо всхлипывала.
Он прошелся с Маринкой к порогу и назад к окну. Снова сказал:
– Никто тебя с ребенком не гонит. Если тебе некуда деться – оставайся и живи.
Снова он прошел к порогу и к окну. Снова сказал:
– Дом на две половины. Занимай любую, места хватит.
– Папа!.. А у тебя – ушко!.. – сказала ему Маринка и, засмеявшись, стала дергать его за ухо.
Ничего этого не знала Соня, и не могла она ничего этого знать.
Утром она принялась будить усача, с которым так нежданно свела ее судьба.
– Дядя Ефим, вставайте. Вы говорили, молоко некуда девать… Смотрите! – указала она на открытую дверь вагона.
Рядом с их товарняком стоял пассажирский поезд. На вагонах пестрели броские полотнища: «Ура нам, студентам-строителям!», «Ребята, построим в пустыне город!», «Даешь Пустыню и – не пищать!..»
Из вагонов выпрыгивали парни и девчонки, бежали к вокзалу. В руках у них были чайники, котелки, сумки.
– Девочки, ребята! – крикнула Соня. – Кому молока? Подходите, свежее!
К вагону тут же подбежали несколько девчонок.
– Почем молоко?
– Нипочем, так берите, – ответила Соня, подкатывая к дверям тяжелый бидон.
– Ребята, сюда!.. Молоко бесплатное дают!.. – восторженно заорали девчонки.
– Як так – бесплатно? – растерянно спросил Соню усатый Ефим. – В магазин бы сдать, под квитанцию…
– Так это же студенты! – ответила ему Соня.
Спустя минуту бидоны стояли на земле. Со всех сторон к Соне тянулись руки с чайниками, бутылками, котелками. Со всех сторон ей кричали:
– Девушка, спасибо!.. Чернобровая, поехали с нами!.. Не слушай историков, давай к нам! Математики в обиду не дадут!.. Слушай, молочница, куда путь держишь?
– До Иркутська, хлопчики, до Иркутська! – отвечал за Соню Ефим, забрасывая в вагон пустые бидоны.
К вагону подбежала толстая, тяжело дышавшая молодица, нагруженная всевозможными узлами и свертками.
– Ой, Юхим!.. Ой, догнала!.. Ой, на скором примчалась!.. – говорила она Ефиму, закидывая в вагон свою поклажу.
– Примчалась! – передразнил ее Ефим и поклонился ей в пояс: – Премного довольны, Ефросинья Демьяновна!
– Ой, Юхимчик, не ругайся!.. Он, чуть сердца не решилась!.. – тараторила та. Потом спросила, указав на Соню: – А цэ шо за девочка наше молоко продае?
– Я тоби дам – «продае»! Это ж студэнты, – сказал он и вдруг прикрикнул на нее: – Марш в вагон, стиляга! Ишь, барахольщица! По дороге твое поведенье обсудымо!
А вокруг вагона не стихал шум. Лилось в посуду молоко.
15
Экспресс, был тот же, и те же проводницы стояли в дверях вагонов. Но они не приветствовали Юрия, как прежде. Впрочем, он тоже не обращал на них внимания, а быстро шел к вагону, у которого стояла тетя Маша.
– Здравствуйте, тетя Маша. Позовите, пожалуйста, Соню, – попросил он.
– Зачем тебе Соня? – грубо ответила тетя Маша, подымаясь в тамбур. – Не работает она здесь.
– Как не работает?!
– А так, что на другой маршрут перешла, – ответила тетя Маша и демонстративно отвернулась от него.
– Не понимаю…
– Будет прикидываться, ступай отсюда! – отрезала тетя Маша.
Поезд тронулся, и тетя Маша поднялась на верхнюю ступеньку.
– Послушайте, я напишу Соне, все объясню… Вы передадите ей письмо? Я вас встречу следующим рейсом… Конечно, я не имел права скрывать, что был женат… – говорил он тете Маше, идя рядом с вагоном.
Тетя Маша, не обращая на него внимания, опустила металлическую плиту, закрывавшую ступеньки, и захлопнула дверь.
Мимо Юрия медленно проходили вагоны. Молча и хмуро смотрели на него проводницы.
У выхода из вокзала его ожидала Люся с Маринкой на руках.
– Папа Юра, папа Юра! – потянулась к нему Маринка.
Он взял ее на руки.
– Зачем ты ходишь за мной по пятам? – угрюмо спросил он Люсю. – К чему эта слежка?
– Юра, Маринка так к тебе привязалась…
– Но пойми же ты: вместе мы не будем, – оборвал он ее и ушел с Маринкой вперед.
Девочка обняла его за шею и прильнула к нему.
Через несколько дней его вызвал к себе начальник милиции Бобров. Грузный и широколицый майор сидел в своем кабинете за письменным столом. Перед ним лежала стопка развернутых писем, к уголкам их скрепками крепились конверты. Перебирая письма, он постукивал по ним короткими грубыми пальцами. На нем была форменная рубашка, но без галстука, а китель с погонами висел позади него на спинке стула.
– Вызывали, товарищ майор? – вошел в кабинет Юрий.
– Вызывал, Воронков, вызывал, – ответил тот, окинув Юрия каким-то неопределенным взглядом, точно и не ожидал его прихода. Потом расстегнул верхнюю пуговицу рубашки, покрутил влево-вправо толстой короткой шеей. – Садись, поговорим с тобой. Разговор не о службе пойдет, о другом…
Юрий присел к столу.
– Вот жара стоит, прямо сумасшедшая, – сказал майор, снова покрутив шеей в вороте рубашки. – А что, ты на рыбалке давно был?
– Давно, – ответил Юрий.
– И я давно. А по слухам на Черных озерах караси сами на крючок прыгают. Не мешало бы съездить…
Опять он постучал короткими крепкими пальцами по стопке писем и, оставив в стороне рыбацкую тему, сказал:
– Так вот, по службе у меня к тебе претензий нет. И давай говорить таким образом, будто я не начальник, а ты не подчиненный. Давай с тобой как мужчина с мужчиной коснемся женского вопроса.
– Ясно, – Юрий наконец-то понял причину этого вызова. – Жена приходила?
– Нет, она не приходила. Люди со стороны пишут, требуют вмешаться. Вот… пять писем у меня, все тебе посвящены, – пошевелил он стопку писем. – Есть анонимки, есть и с подписями. Читать их тебе не буду – дело длинное, но смысл короток – запутался человек в личной жизни: одну жену привез – отправил, другая с ребенком сама приехала, но и с этой не живет. Отделился от нее, дома не бывает, на дочь не обращает внимания. С работой жене не помог – соседи помогли устроиться медсестрой в больницу, благо, специальность имеет. Словом, вот в таком духе.
