Текст книги "И снятся белые снега…"

Автор книги: Лидия Вакуловская

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 29 страниц) [доступный отрывок для чтения: 11 страниц]

– Ну-ну, не надо… Уладится все, – говорил он, поглаживая ее плечи. – Поживу немного с вами, у меня отпуск долгий. После домой поеду, там и обоснуюсь. Куда ж мне от дома деваться? С тобой и поедем. Чего уж там, чего нам стыдиться?

– А все же боязно, Миша. Боязно мне. Я ведь маме только письма пишу… И ни разу с ним, – она скосила глаза на Вовку, – ни разу не побывала. Признаться во всем боюсь. Даже маме не могу признаться… – Соня утирала слезы, говоря все это.

– Обрадовалась! – сказал притихший было Вовка. – Она всегда плачет, когда весело. Наверно, в институт проскочила!

– Проскочила, Вовчик, проскочила! – Соня приподняла Вовку и зачмокала его в щеки. И уже совсем весело сказала: – Ну-ка, мужички, расставляйте по местам стулья, а я быстренько на стол соберу.

И когда вся еда уже была выставлена на стол, когда возбужденная, разрумянившаяся Соня, такая красивая и так юно выглядевшая в своем голубеньком, к тому же модном ситцевом платье, подвязанная белым фартуком, уже отцедила сварившуюся на электроплитке картошку в мундирах и над столом дымно заклубился густой картофельный пар, когда все они, втроем, уже уселись за небольшой квадратный столик и Миша открыл привезенную с собой бутылку дорогого марочного вина, и когда уже Вовка потянулся к бокалу с налитым ему лимонадом, – тогда нежданно для всех какой-то хрясткий стук, точно каблуком, потревожил дверь, и в дверь, открывавшуюся во внутрь комнаты, стала вплывать, в буквальном смысле слова вплывать, ярко одетая женщина – до того ярко одетая, что впору было зажмуриться.

Соня поднялась, с недоумением глядя на пришелицу, столь некстати прервавшую начало их трапезы. И Миша с Вовкой тоже обернулись к дверям, не менее удивленные появлением этой очень полной женщины в ярко-розовых расклешенных брюках, в высоченных босоножках, из которых выпирали напедикюренные пальцы, в какой-то золотисто-сиреневой кофте, напоминавшей пелерину, отороченную и украшенную мелкими серебристыми оборочками. С плеча женщины свисала на длинном ремешке красная кожаная сумка, на груди у нее висел золотой медальон, а взбитые вверх, как мыльная пена, волосы стягивал широкий и массивный серебряный обруч.

– Ну, Сонечка, хоть упарилась и упрела, а все ж таки нашла тебя! – с укоризной сказала женщина, не столько глядя на Соню, сколько оглядывая убранство комнаты оценивающими глазками, косящими из насиненных век.

И тогда лишь Соня узнала Дусю.

– Ой, Дуся, родненькая! – кинулась она к ней от стола. – И не узнать тебя!.. Садись с нами… Да садись ты, не стой…

А Дуся столбом встала посреди комнаты и принялась утирать и промокать краями кофты-накидки затекшее потом лицо, размазывая и обильную пудру, и обильную краску.

Потом она, обратив взгляд на Мишу, которого, конечно же, сразу узнала, сказала ему, протягивая унизанную кольцами руку:

– Здравствуй, здравствуй, брательник двоюродный! Значит, на свободе уже?

– Здравствуй, Евдокия, – сдержанно ответил Миша. – Не «уже», а давно себя вольным человеком чувствую. Да ты подсаживайся к столу. За встречу выпьем, за приезд мой, за Сонины успехи.

Дуся села за стол, как царица, оттеснив подальше от себя Вовку, который с восхищением глядел на незнакомую тетю. Она сама налила себе полный бокал вина, залпом выпила и стала быстро очищать от кожуры горячую картофелину, перебрасывая ее меж пальцами, сплошь унизанными кольцами. Только мизинцы и большие пальцы с бордово накрашенными ногтями и были свободны от колец. А выпив и зажевав картофелиной, она сказала Соне:

– Вижу, вижу, какие твои успехи. И где ж твой инженер?

– Какой инженер? – удивилась Соня.

– Ой, Сонечка, не прикидывайся, – усмехнулась Дуся, вытирая краем кофты-накидки жирные от еды руки. – Все-то я знаю: неделю как в Сосновке нашей была, мне все и рассказали. Встречали ведь они тебя, когда за наградами приезжали. Живет, говорили, как принцесса, вроде бы с инженером. Но как вошла сюда да узнала, что тут общежитие, так враз обо всем и догадалась. Выходит, доинженерилась? – Дуся погладила по голове Вовку.

– Да нет никакого инженера. Я пошутила тогда. – Соня виновато поглядела на Мишу.

А Вовка в это время, подергав Дусю за край кофты-распашонки, радостно воскликнул:

– Тетя, а ты в цирке выступаешь?

– Чего, чего? – удивилась Дуся. И опять провела рукой с кольцами по его голове.

Соня повертела глазами, делая Вовке знак, чтоб он умолк. И сама спросила Дусю, стараясь перевести разговор на другое:

– А как твоя Леночка, Дуся? Уже большая, наверно? Меня-то она хоть помнит? И Степа твой как?

Дуся скривилась всем своим накрашенным-перекрашенным лицом, лениво ответила:

– Я со Степой, Сонечка, давно рассчиталась. Квартирой разменялись. С другим человеком сошлась я, с Николаем. Он на заграничных перевозках шофером работает, при конторе «Книга-экспорт». У нас теперь все стенки книжками заставлены. Леночка вырастет, читать будет. И пианино ей купили, в музыкалку устроить думаем. А сама я с овощей ушла, на приемке стеклотары сейчас. Тоже неплохое дело: на выпить-закусить хватает, – весело рассказывала Дуся.

– А как же Степа? – спросила Соня, почему-то жалея Степана.

– А чего ему, недотепе, сделается? Женился на какой-то слесарше, как и сам. Она ему двойню принесла, а сама, говорят, выдра выдрой. Да ему такая и надо, по Сеньке шапка.

– Смотрю, ты в люди вышла, Евдокия, – усмехнулся Миша. – В ногу со временем шагаешь.

– А как же! – отвечала Дуся. – Недаром говорят, что нынче век продавцов. Торговли век. А вот ты-то сам где пристроен?

– Нигде пока, – ответил Миша. И еще налил Дусе бокал вина.

Она, снова утерев пот с лица, выпила вино, сказала ему:

– Вот и ступай до меня грузчиком. Я уже за техникум сдала, диплом имею, и тебе подмогну.

– За техникум? – не поверила Соня, зная, как трудно ей самой дается учение.

– А чего ж такого? По экстерну сдала, – засмеялась Дуся. И объяснила. – Там тоже люди. Тому, другому чего дефицитненького принесешь – и сдадено. А без диплома сейчас и в торговле нельзя: кровь из носа, а учись!

Дуся опять вытерла своей кофтой-пелериной лицо, промокнула тем же краем кофты губы с остатками съеденной помады и сказала:

– Ах, Соня-Сонечка, деревня ты необученная. Такой и останешься, если я тебя по-родственному в свою сферу не пристрою. А пристрою, в таких же колечках ходить будешь. Теперь, сестричка моя милая, зубами надо свое счастье выдирать, А у тебя. Сонь, характер совсем не современный. Ты у меня жила – теля телём была, такой, вижу, и осталась. Никакой хватки у тебя. Наверное, потому и инженер тебя бросил. Так пойдешь, брательник, грузчиком? Слово даю, жалеть не будешь, – снова обратилась она к Мише.

И Миша ответил, не желая обидеть ее:

– Посмотрю, Евдокия. А пока я на вокзал за вещами поеду, могу и тебя заодно проводить.

– Вот и хорошо, – согласилась Дуся. – Чтоб с таким видным кавалером да в такси не прокатиться!..

Миша поднялся из-за стола, взял с кровати Дусину сумку, поцеловал, как истинно галантный кавалер, ей ручку и подмигнул Соне, чтоб та молчала, сидела и не вздумала тоже провожать Дусю.

Тут Дуся стала бурно прощаться с Соней, обнимая ее и подставляя ей свои щеки для поцелуев. И когда она снова погладила по головке Вовку и чмокнула его в макушку, Вовка опять сказал ей:

– Тетя, а ты из цирка, да? Я тебя уже в цирке видел, ты клоуншей была. Правда, да?

– Чего, чего? От глупый у тебя хлопчик! – сказала Дуся. И пообещала Соне: – Мы еще повстречаемся, Сонечка, про все обговорим. На то мы и родня.

Но к себе домой пригласить Соню и Мишу она как-то не догадалась.

Когда Дуся, сопровождаемая Мишей, выплыла за дверь, Вовка сказал Соне:

– Мам, пойдем опять в цирк. Я еще хочу посмотреть эту тетеньку-клоуншу.

– Пойдем, пойдем, – ответила Соня. – Вернемся из поездки и пойдем.

19

И снова бежал, торопился поезд в свою достижимо-недостижимую даль.

По вагону шел Вовка. Уверенно открывал дверь в тамбур, выходил на буферную площадку, останавливался, смотрел вниз на рельсы, по которым катились колеса, и продолжал путь. Солидно проходил мимо столиков в ресторане, где обедали люди, заглядывал в служебку, по-хозяйски прикрывал невзначай открывшуюся дверь туалета.

Поезд подходил к станции. Повиснув на дверной ручке, Вовка пытался открыть дверь на перрон.

– Давай помогу, – предложил, войдя в тамбур, пассажир в полотняной безрукавке с орденскими планками.

– Я сам, – ответил Вовка и, пыхтя, открыл дверь.

– Что за станция? – спросил, появляясь в тамбуре, другой пассажир.

– Курсовка, – солидно сообщил Вовка. – Семь минут стоим.

– Ты откуда знаешь? – удивился пассажир.

– Что я, маленький? – ответил Вовка и спрыгнул на платформу.

Он побежал вдоль вагонов и попал прямо на руки к Соне.

– Нагулялся? – спросила она. – Персиков хочешь?

– Ага, – кивнул Вовка.

Соня спустила его с рук, и они пошли к базарчику, куда спешили многие пассажиры. И внезапно остановилась, увидев Юрия. Тот быстро шел к поезду с двумя чемоданами, не замечая среди людей Сони. А вот Люся, кажется, заметила и узнала ее. Во всяком случае она на мгновенье замерла и, как бы что-то припоминая, смотрела на Соню. Потом торопливо пошла вслед за мужем. Ее догнала и взяла за руку длинноногая белокурая девочка лет десяти.

И снова Люся остановилась как вкопанная и вытаращила глаза: прямо на нее в лавсановых брюках и шлепанцах шел Аркадий Райкин.

– Нет, нет, это не он, вы ошиблись! Просто элементарное портретное сходство! Нас все путают! – сказал Люсе Райкин, быстро проходя мимо нее.

В это время Соня, так и не дойдя до базарчика, повернула назад к своему вагону.

– А персики? – оглядывался на базарчик Вовка. – Опять деньги забыла?

– Опять, опять… – машинально отвечала Соня.

Из вагона выпрыгнул Миша.

– Куда вы пропали? – удивился он.

– Пойдем скорей за персиками, она опять деньги забыла, – потянул его за руку Вовка.

Меж тем на базарчике учинился настоящий переполох: Райкина узнали. Его окружили, со всех сторон к нему тянулись загорелые руки с корзинами фруктов, бутылями с вином, букетами. Со всех сторон слышались возгласы:

– Возьми, дорогой! Не возьмешь – обидишь кровно!.. Самый лучший виноград! Самый ранний сорт!.. Посмотри, какая алыча! Нет другой такой алычи!..

– Товарищи, друзья мои, зачем мне столько? – спасительно оглядываясь, отбивался от предложений Райкин. – Мне нужно немножко: для меня, для жены и для моих актеров, с которыми я возвращаюсь с гастролей домой. И я хочу купить. За свои деньги. Я тоже получаю зарплату, как всякий работающий гражданин… Отпустите меня, поезд уйдет! – вдруг вскрикнул он, и прорвав окружение, припустил к поезду, теряя по пути шлепанцы.

За ним кинулась толпа торговцев и неторговцев. Однако он уже успел вскочить в тамбур, и Соня тут же опустила металлическую плиту, закрывшую ступеньки. Люди хлынули к открытым окнам. Теперь Райкин с облегчением махал всем рукой из приспущенного окна. Из других окон выглядывали артисты его театра миниатюр. В окна летели цветы, кто-то пытался просунуть корзину с крупными грушами.

– Дорогой, зачем тебе босиком ходить? Бери назад свой сувенир! – Загорелый мужчина просовывал в окно Райкину потерянные им на перроне тапочки.

А другой, загорелый, крепкий детина, кричал:

– Слушай: в греческом зале, в греческом зале! Давай расширим сосуды! – Он держал в руках две поллитровые банки с виноградным вином и норовил через головы толпящихся людей протянуть одну банку Райкину.

– Спасибо, милый! – весело отвечал Райкин. – Я уже расширил! В греческом зале, в греческом зале! Твое здоровье! – Он прищелкнул ногтем по шее и подмигнул загорелому детине.

Поезд тронулся.

– Водички бы мне, – устало сказал Райкин, берясь рукой за сердце.

– Сейчас, дяденька Райкин. – ответил Вовка, находившийся все время подле Райкина у окна.

Райкин присел на диван открытого купе. Жена его, полная, смуглая артистка из того же театра миниатюр, рылась в сумочке в поисках сердечной таблетки. Вернулся Вовка со стаканом воды, подал стакан Райкину. Тот бросил в рот таблетку и выпил всю воду.

– Благодарю, дружок. Видишь, как тяжело быть артистом: даже на базар по-человечески не сходишь, – пожаловался он Вовке.

– А я и не буду артистом, – ответил Вовка. – Я космонавтом буду.

– Умница, – похвалил Райкин и покрутил пальцем над головой. – Там легче: пустота! Никто за тобой не погонится.

Вечером Миша нес из буфета две бутылки пива. В тамбуре, у распахнутой двери, стоял Юрий, одетый в спортивный костюм, курил.

– Разрешите огонька, – остановился возле него Миша.

Юрий протянул ему горящую папиросу. Миша прикурил, выпустил на воздух дым изо рта, сказал:

– Я тоже все на здешнюю природу гляжу. Велика ты, матушка-Россия.

– Первый раз на Кавказе? – догадался Юрий.

– Первый, – ответил Миша. – Большой контраст против Сибири.

– Сибиряк, значит?

– Да нет, просто пожить там пришлось. По вербовке. На стройке работал, плоты по Лене гонял, – не спеша, словно вспоминая, говорил Миша. – А до этого руду на Урале брал. Но то песня из другой оперы… А вот, где бы ни был, а лучше, чем у нас на Гомельщине, мест нету.

Юра удивленно посмотрел на него.

– Черт его знает, – продолжал Миша. – или воздух там другой, или жабы и наших болотах по-особому квакают, а факт есть факт. Впрочем, в своих болотах жабы, пожалуй, не квакают, а нежные арии поют.

В тамбур вышли женщина с короткой, модной прической и белокурая девочка.

– Мы уходим в ресторан, Маринка проголодалась, – сказала Юрию женщина.

– Пожалуйста, – ответил он.

– Учти, купе открыто, – сказала ему женщина.

– А ты бы закрыла, – ответил он.

– Но там эта пара.

– Заперла бы их, – усмехнулся он.

– Не умничай. Если что-нибудь случится…

– Ну, теперь этого в поездах не бывает, – успокоил ее Миша.

– Вы думаете? – насмешливо спросила она. – Мой муж может вам рассказать, что и как бывает. Это по его части.

– Люся, ступай, – сухо сказал Юрий.

Она повернулась и пошла вместе с девочкой через площадку в другой вагон, а Миша и Юрий остались курить у распахнутой двери.

Соня уже укладывала Вовку спать на нижней полке в своей служебке. По вагону шли, возвращаясь из ресторана, Маринка и Люся. Девочка несла персики в целлофановом мешочке, Люся – бутылку напитка. Проходя мимо служебки, Люся приостановилась, увидев Сошо, и быстро пошла дальше.

Они прошли с Маринкой еще один вагон, и вдруг Люся сказала дочке:

– Подожди меня здесь, я забыла в ресторане сдачу. Никуда не уходи. – И быстро пошла обратно.

Она сперва заглянула, потом вошла к Соне в служебку.

– Вы меня узнали, конечно, – сказала она Соне. Голос у нее был нервный, и лицо тоже нервно подергивалось.

Соня выпрямилась и напряженно смотрела на нее.

– Не смотрите на меня так, – совсем уж жалобно сказала Люся. – Я вас тоже узнала… Я видела, как вы смотрели на Юру, и я вас очень прошу: пусть он не знает, что вы здесь… Видите, как я унижаюсь перед вами… Вы обещаете?

– Зачем он мне? – сжатым голосом сказала Соня.

– Спасибо, – жалко улыбнулась Люся. – Мы ночью сойдем. Мы теперь в Ростове живем… – Она уже хотела уйти, но вдруг посмотрела на Вовку, который смирно лежал на полке, и торопливо спросила: – Это… его сын, да?.. Конечно же, они похожи… Если вам трудно жить… если трудно, я бы могла…

– Это мой сын, мой! – сдавленным голосом вскрикнула Соня. – Мой, ясно?!. Вот его отец, вот!.. – указала она на появившегося в дверях Мишу. – Это мой муж, его отец… Ясно?!

– Извините, – испуганно пролепетала Люся и скрылась за дверью.

– Что случилось? Кто это? – ничего не понимал Миша.

– Так… Знакомая одна… давняя, – приглушенно ответила Соня, опускаясь на полку.

– Обманщики несчастные, – обиженно сказал Вовка. – Сам он папа Миша, а ты говорила – другой у меня папа, Юра.

– Ох, Вовка, – устало сказала Соня. – Горе ты мое…

20

Поезд прибывал в Ростов ночью. Из купе вышел Юрий, вынес в коридор чемоданы. Был он в кителе с погонами, в форменной фуражке. За ним вышли Люся и Маринка. Люся присела на откидную скамеечку, а Юрий пошел в служебное купе.

Служебка была открыта, у столика сидела худая проводница, читала книжку.

– Получите с меня за чай, – подал он ей деньги. И вдруг сказал: – Маня?! Вот так встреча… Не узнаете?

– Почему, еще на посадке узнала, – ответила Маня.

– Да?.. – похоже, его обескуражило ее безразлично. – Так вы теперь на Минводы ездите?

– На Минводы, – равнодушно подтвердила она.

– Что же я вас в вагоне за весь день не увидел?

– А я специально вам на глаза не показывалась.

– Вот тебе и раз!.. Ну, а вообще… вообще как?

– Что вообще?

– Да нет, я хотел спросить… Тетя Маша тогда ездила, помните? Она как? – Он присел на полку возле Мани, зачем-то снял фуражку, положил себе на колени. Пригладил рукой волосы.

– Нормально, на пенсию вышла.

– А Соня?.. Не знаете, где она, как живет?

– Тоже нормально.

– Глупо тогда вышло. Не дождалась меня, уехала…

– Вы что ж, хотели, чтоб она вместе с вашей женой жила? – с неприязнью спросила Маня. – Чтоб у вас, как в гареме, было?

– Как раз этого я не хотел. И все было бы иначе, если бы она не вышла замуж.

– Когда это она вышла замуж? – удивилась худая Маня.

– Ну как же… Тетя Маша мне сказала.

– Ну, тетя Маша чего угодно наплести могла. Видеть она вас не хотела – это другое дело. А при чем тут «замуж»?

В купе заглянула Маринка.

– Пап, ты уснул здесь? – упрекнула она отца. – Бери вещи.

– Да, подъезжаем, – сказала Маня и вышла из купе в коридор.

Люся и Маринка пошли вслед за нею в тамбур, и как только дверь открылась, Люся крикнула:

– Носильщик! Носильщик, сюда!..

Потом носильщик катил на тележке их чемоданы.

– Куда, товарищ майор, к такси или в вокзал? – спросил он.

– К такси, к такси, – ответила Люся.

Носильщик подкатил тележку к остановке такси, где стояла очередь.

– Я сейчас… – вдруг сказал Юрий и пошел назад к вокзалу.

– Куда ты? – бросилась за ним Люся. И обернулась к Маринке: – Смотри вещи!

Она догнала мужа у выхода на платформы, схватила его за руку.

– Куда ты идешь?

– Мне нужно к поезду. Нужно кое-что узнать у Мани… у нашей проводницы.

– Не пущу! – удерживала она его. – Никуда не пойдешь!

– Пожалуйста, без истерик. Надоело. – Он пытался высвободить свою руку.

– А-а, значит, вы встретились! – зло сказала Люся и зло продолжала: – Подлая, подлая!.. А еще обещала, я унижалась… Сыном тебя купила?.. Ну, беги, беги к ней! Что же ты стоишь?.. Не притворяйся, что ты ее не видел!..

– Что ты несешь? – уставился на нее Юрий.

И в эту минуту все понял. Он выдернул из ее руки свою руку, побежал к резной чугунной калитке, ведущей на платформы.

– Юра, подожди!.. – снова бросилась за ним Люся.

– Гражданка! – остановил ее носильщик, подвозивший к такси их вещи. – Расплатиться бы надо.

– Сколько? – раздраженно спросила она, раскрывая сумочку.

– Полтинник с места. Ну и… соответственно…

– Возьмите, но без «соответственно».

Она втолкнула ему в руку рубль и устремилась к платформам.

Ночные платформы ярко освещались. Поезда отходили и подходили. Вокруг было полно людей.

Пересекая свободные пути и ныряя под вагонами, Юрий спешил к поезду, который недавно покинул.

Поезд еще стоял, но уже опробовали тормоза. Худая Маня поднималась по ступенькам в свой вагон.

– Маня, в каком вагоне Соня? – подбежал к ней Юрий. – В каком она вагоне?

– В шестом, – Маня флажком махнула в сторону электровоза.

Поезд тихо тронулся. Юрий побежал вдоль состава.

На ступеньках одного из вагонов стояла Соня. Он издали узнал ее.

– Соня!.. – крикнул он.

Она оглянулась. Увидела вдали бегущего Юрия, а рядом пассажиров, опоздавших к отходу. Впереди бежал мужчина с чемоданом, размахивая билетами, за ним – тучная женщина с сумкой и мальчик лет восьми. Они хотели сесть в соседний вагон.

Поезд шел медленно, очень медленно. Мужчина уже схватился рукой за поручень, забросил в тамбур чемодан, протянул руку, помогая женщине подняться на ступеньку. И в это время мальчик, бежавший у самого вагона, споткнулся.

– А-а-а!.. – закричал он, падая с высокой платформы под колеса поезда.

– Стоп-кран!.. Рвите стоп-кран! – крикнула Соня, спрыгивая на платформу.

Все произошло одновременно: кто-то рванул стоп-кран, диким голосом вскрикнула женщина, бросилась в широкую щель между вагоном и платформой Соня, схватила мальчика, вытолкнула его на перрон, зашипели тормоза.

– По-мо-ги-ите!.. – снова не своим голосом закричала тучная женщина, посмотрев туда, где осталась Соня, и закрыла руками лицо.

Поезд стоял. К нему бежали люди. Мелькнуло лицо Миши… лицо худой Мани… лицо Юрия… насмерть перепуганное лицо Люси…

Вокруг тревожно говорили:

– «Скорую»!.. Звоните в «скорую»!..

– Как же это случилось?..

– Ужас, какой ужас!..

– Бедняжка… А чей ребенок, ее?..

– Чужой… Вон его мать… Это из-за них – раззявы!..

21

Ремонтные мастерские находились на краю села. От речки их отделяла белая песчаная дорога, зеленый луг да заросли лозняка по берегу. В мастерских лязгало, ухало, шипело, и все эти звуки разносились далеко над рекой.

Был летний полдень, жаром ярилось солнце. Вовка, босой и в трусиках, стоял на берегу, держал в руке коротенькое удилище, а свободной рукой отмахивался от шальных мух.

– Ура-а-а!.. – заорал он, выдергивая из воды удочку с трепещущей плотвичкой.

Подпрыгивая от нетерпения, он снял с крючка рыбешку, пулей вынесся на дорогу и, прижимая к себе плотвичку, побежал к мастерским.

Но вдруг рыбешка выскользнула у него из рук, запрыгала в пушистой дорожной пыли. Вовка нагнулся поднять ее, а когда выпрямился, увидел на дороге идущего к селу мужчину с чемоданчиком. Тогда он еще быстрее припустил к мастерским.

На просторном дворе, заставленном всевозможной сельскохозяйственной техникой, работали люди. У комбайна возился Миша.

– Пап, тот самый идет! – подбежал к нему запыхавшийся Вовка.

– Какой «тот самый»? – не понял Миша.

– Ну… который тоже мой папа, – тревожно сообщил Вовка.

– Гм – м-м… – сказал Миша и спросил Вовку: – А где твоя рубашенция?

– Там, на речке… Видишь, он сюда идет?

– Вижу, – посмотрел на открытые ворота мастерских Миша.

– Ты смотри, не отдавай меня, – серьезно сказал ему Вовка.

– Да уж смотрю, – улыбнулся Миша. Он бросил на землю гаечный ключ, обтер паклей руки. – Беги домой, там тебя бабуся с обедом заждалась, – сказал он Вовке и не спеша направился к воротам.

Они сошлись у раскуроченного трактора и остановились друг против друга.

– Ну, здравствуйте, – хмуро сказал Миша.

– Здравствуйте, – ответил Юрий.

– Опять приехали?

– Опять.

И оба умолкли.

– Зря вы отпуск второй год переводите, – сказал Миша.

– Решил еще раз с вами поговорить, – ответил Юра.

– О чем говорить? – неприветливо спросил Миша, присаживаясь на раму раскуроченного трактора. – Я уже сказал: Вовку не отдам.

Юрий не ответил. Он достал из кармана платок, вытер взмокревшее лицо… Потом – тоже присел на раму раскуроченного трактора, поставил у ног чемоданчик. И лишь после этого сказал:

– Что же вы мне советуете, в суд подавать? Я бы не хотел.

– Дело ваше, – помолчав, ответил Миша. – Подавайте. Но кто докажет, что вы отец. По-моему, таких свидетелей нет.

В стороне от них, у лафетной жатки, стоял Вовка, крутил в руках какую-то ржавую гайку.

– Да и зачем он вам? У вас – своя семья, у нас – своя, – сказал Миша.

– Я ведь вам говорил, что один живу. Говорил, что развелся.

– Сойдетесь еще. Вам не впервой.

– Нет, это окончательно.

Опять они умолкли.

– Соня бы иначе рассудила, – после долгого молчания сказал Юрий.

– Да-а, она бы по совести рассудила. Но где ее взять теперь, Соню-то?

– Что вы там шепчетесь? – спросил Вовка, когда они вновь умолкли, и подошел к ним. – Я все равно знаю. А если вы два моих папы, тогда ты тоже с бабусей живи, – серьезно сказал он Юрию. – Саша тоже сказала: не отдаст меня тебе ни за какие золотые горы.

– Какая Саша? – удивился Юрий.

– А ты не знаешь? Жена папкина, – охотно объяснил Вовка и похвалился: – Она мне свой орден поносить давала, понял?

– Понял, Вова… сложное дело получается, – вздохнул Юрий.

– Да, брат, дела… – посмотрел на Вовку Миша.

– Да, – сказал Вовка. – А вы думали!

Вовка сидел напротив на ржавом колесе и настороженно глядел на них. Они тоже смотрели на него и молчали.

Миша достал из кармана пачку папирос. Взял папиросу, хотел спрятать пачку, но потом молча протянул пачку Юрию. Тот взял папиросу.

– «Север», – сказал Миша. – Лучших в пашей лавке не держат.

– Я любые курю, лишь бы дым шел, – ответил Юрий.

Миша чиркнул спичкой, не спеша поднес огонек Юрию.

Потом прикурил сам.

– Так как же будет? – спросил после долгой паузы Юрий.

– Будет, как есть, – ответил Миша. – Будет он со мной жить.

Они курили и молчали. Молчали и курили.

– Опять вы меня делите? Делите, делите и поделить не можете, – сказал, подходя к ним, Вовка. – Тогда я лучше к бабусе побегу.

– Беги, – сказал Миша, легонько шлепнув его по попе. И крикнул уже вдогонку. – Рубашенцию с берега забери!

А во дворе стучало и лязгало. По двору ходили люди в промасленной одежде. И репродуктор, выставленный на подоконник открытого окна конторы, стал передавать последние известия. А передав известия, пообещал к вечеру грозу с ураганным ветром.

– Неужто не соврут синоптики? – кивнул на репродуктор Миша. – Очень мам дождь нужен, даже грозовой сойдет. Горит все на полях.

– Ну, а как же с сыном будет? – снова спросил Юрий, оставив без внимания слова Миши о надобности дождя.

– Я ведь сказал, – улыбнулся Миша. – Давайте еще по одной выкурим и прощаться будем. А то – пойдемте со мной к матушке моей да пообедаем. Жены дома нет, она на выгоне с коровами, но нас и матушка накормит. Только насчет того, чтоб Вовку забрать, не надейтесь. Это уж я точно говорю.

И протянул Юрию пачку с оставшимися папиросами.