Текст книги "По закону буквы"

Автор книги: Лев Успенский

сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 16 страниц)

М

Самое, по-моему, удивительное в европейской букве М– это то, что родоначальником семьи всевозможных «эм» был, вероятно, предшествовавший даже финикийскому «мему» древнеегипетский иероглиф  , означавший, по мнению одних ученых, понятие «вода», а в понимании других – «волна». От него-то и пошли поколения потомков, конечным результатом которых оказалась хорошо нам известная буква М. Ведь в этой современной нам прапраправнучке, вглядевшись, можно различить черты того древнейшего знака…

Но это всё дела давным-давно прошедшие.

Наша русская буква Мпроисходит от кириллического «мыслете», оно же – потомок каллиграфического Мгреко-византийских рукописей. Сравните «мыслете» и нынешнюю М: они недалеко отстоят друг от друга.

Вообще, если оставить в стороне скандинавские руны, одна только глаголица отошла от традиционного очертания буквы М. Глаголическая буква  скорее напоминает по внешнему виду одного из «пляшущих человечков», своим появлением на воротах старого сарая принесших известие о близкой гибели кому-то из конан-дойлевских героев.

Прямая обязанность нашего М– означать твердый губной носовой согласный. Но рядом с твёрдым у нас, конечно, живет и мягкий согласный звук. Читающий отличает М, требующее мягкого произношения, по тому, что оно сопровождается либо буквами Е, И, Ё, Ю, Я, либо «мягким знаком».

Звук « м» может быть и твёрдым и мягким не только в русском языке. Болгарский язык знает и те и другие согласные, но, обучаясь ему, вы получаете предупреждение: болгарские мягкие звуки на самом деле «полумягки», стоят где-то между нашими твердыми и мягкими согласными, особенно приходясь перед Еи И. « М» звучит там твёрже, чем у нас, в таких словах, как « мед» – мёд, « межда» – межа.

Любопытно: на концах слов в болгарском языке мягкость согласных нацело утрачена – « сол», а не « соль», « ден», а не « день», « кон», а не « конь»… Прислушайтесь к выговору русских актёров, играющих Инсарова в инсценировке тургеневского «Накануне». Нередко именно эта твёрдость конечных согласных позволяет им придать речи персонажа характерный болгарский акцент.

У поляков те М, которые стоят перед А, О, У, но должны все же прозвучать не как « м», а как « мь», – мягко звучат лишь тогда, когда между ними и следующими гласными вставлена дополнительная буква I.

Mara читается « мара» и означает «сновидение». А вот Miara вовсе не следует выговаривать « миара». Произносите его « мяра»; оно означает « мера», или, по-старинному, « мħра».

« М» французского языка похоже, в общем, на наше твёрдое « м», особенно перед гласными « а», «о»; maman – мама, morose – угрюмый, mouche – муха. Перед « е», « и», « ю» и другими звучание « л» у нас и во французском языке расходится.

Нельзя французское menace произносить с таким же « м», как в нашем « менять» или « мельница». Они звучат неодинаково. Во французском языке нет мягких палатализованных согласных, которыми так богат русский язык: Произнести по-французски « менас» на русский лад так же смешно, как по-русски сказать: « Мэли Йэмэля!»

Пожалуй, «странче» всего, как говорила Алиса из сказки Льюиса Кэррола, во французском « м» его способность «назализоваться», приобретать звучание, подобное носовому « н». Точнее – придавать предшествующему гласному ясно слышимый носовой оттенок. Слово septembre – «сентябрь» звучит по-французски так, как если бы его « em» превратилось в носовое « а». И если вам понадобится передать это французское слово русскими буквами, вы наверняка напишете « сэптаНбр», так же как название газеты «Temps» – «Время» по-русски всегда изображали как «Тан» и никогда «Там».

Н

Что можно сказать о букве Н, кроме того, что это 14-я буква русской гражданской азбуки, выражающая звонкий носовой звук и передне-, и средне-, и заднеязычного образования?

Этот звук бывает у нас и твердым и мягким, как почти все русские согласные. Сравните: «нос» – «нёс», «набат» – «няня», «нуль» – «ню».

Не так легко подобрать такую же пару – пример с « нэ-не». В моем детстве произношение такого «нэ» было как бы условным значком, обнаруживавшим интеллигента. Меня учили говорить «капитан Нэмо», а некоторые мальчики читали это имя как «капитан Немо», точно он был «немым». Помните чеховское «tuus fratħrь»? С тем же успехом можно написать тут «капитан Нħмо»…

В русском языке надо отличить не только « н» от « нь», но ещё показать, следует ли за этим мягким « н» обычный или йотированный гласный. Именно поэтому мы пишем имя немецкого города – Н Юрнберг, а английского порта – Н Ьюкасл.

В других языках мягкость « н» выражается по-разному: и всякими условными значками, и сопровождением других букв. У венгров роль нашего мягкого знака играет буква Y; мягкое « н» пишется как NY. Слово nyafka, например, значит «плаксивый», а произносится не « ниафка», а « няфка». Таким образом, в венгерском варианте латиницы буквы Yвообще нет: она рассматривается только как знак мягкости при согласных.

Испанское правописание пошло по другому пути. У них есть две буквы – «эне», означающая твердый « н», и «энье» для смягченного « н».

Поляки действуют подобно испанцам: обычная Nу них означает твёрдый звук « н», а с диакритическим клинышком над ним – ń, как бы «польское энье» – произносится как « нь».

Наше Н, оказываясь перед Е, И, Ё, Ю, Я, приобретает значение мягкого звука; перед ними ему Ьне нужен. Появляясь же, он указывает не на мягкость, а на йотацию: «семя» – «семья». Польский язык не знает таких пар букв, как наши А – Я, О – Ё.

Казалось бы, тут и пустить в ход ń. Но польское правописание идет по другому пути: помещает между Nи следующей буквой букву I.

А для чего же тогда буква ń? Она бывает нужна либо в середине слов, перед согласными – bańka – банька, либо же на концах слов – koń – конь.

Вот целая цепочка: konik – koń – koniarz (конёк, конь, конюх) – всюду мягкость « н» показана по-своему.

Который же из перечисленных способов выражать мягкость и твердость « н» наиболее удачен? Вероятно, никакой. Все по-своему хороши, и у каждого есть свои недостатки.

Читатель может спросить: а почему создалось такое странное соотношение формы между латинской буквой Nи русской H? Кое-что я уже говорил об этом, рассматривая букву И, напоминающую зеркальное отражение N. Многое из того, что определило выбор начертаний для отдельных букв и западных и нашей азбуки, уже немыслимо сейчас восстановить. Не всегда можно разгадать древних алфавитистов: ведь они руководствовались не принципами нашей современной науки. И тем не менее…

До начала книгопечатания форма каждого письменного знака зависела от личных вкусов и способностей переписчика. Соблюдая моду, все они придавали буквам все новые и новые начертания.

Палеографы поставили себе на службу эту изменчивость почерков и довольно точно приурочивают тексты по начертаниям букв к тому или другому веку, а то и меньшему периоду.

Так вот, по их разысканиям примерно с XIV века косая соединительная черта буквы Nначинает все явственней приближаться к горизонтали. В результате N, раньше походившее на «и оборотное», стало все ближе напоминать заглавный вариант греческой «эты» (она же «ита»), имевшей в классическом письме начертание Н.

В Древней Греции знак «эта» выражал не только « э» или « и», но также и эти звуки со своеобразным «придыханием»: « хэ», « хи».

Мы, составляя славянскую азбуку, превратили греческое Нв свое «эн». Западные же народы, отправляясь от таких начертаний, как Ηλιος – «гелиос» – солнце, сохранили за латинским Нзначение « ха», « аш», « эч», часто выступающих как придыхание.

Вот так в результате действий отнюдь не единовременных и не единоличных возник парадокс: русская буква Нпо форме совпала с Нлатиницы, выражающей совсем иной звук. А русская буква Истала как вывернутое наизнанку N.

Осдавьде, довольдо!

В том, что я сейчас расскажу, никакого «научного значения» нет. И по многим причинам.

Первое: я буду излагать нечто почерпнутое из «сказки», да еще не народной, а «авторской», современной.

Второе. Мало того, сказку эту я буду рассматривать не в подлиннике, на ее родном английском языке, а в переводе.

Могу оправдаться: переводчик – сам крупный и талантливый литератор, большой мастер языка и стиля. Очевидно, такой перевод даже в отрыве от подлинника может стать предметом языкового анализа.

Я намерен рассмотреть один чисто фонетический (и графический) трюк, примененный в этом произведении переводчиком. Но ведь можно заглянуть и в подлинник и полюбопытствовать, насколько переводчик проявил «самовластие» или, наоборот, в какой степени он пошёл по предуказанному автором стилистическому пути.

Впрочем, все эти строгие замечания и защита от них были бы уместны, если бы моя книга была учебником, монографией по русской азбуке, исследованием. А ведь она – только собрание многолетних наблюдений, скорее лирических, нежели академических, над русским «звуком речи» и русской буквой, «знаком этого звука». Это размышления не ученого-языковеда, а «болельщика» языка. Как болельщик, я вправе поделиться с читателем и этой любопытной историей, тем более что она как-то примыкает к нашим наблюдениям над буквой Ни звуком « н».

Помните сказку Р. Киплинга о Слонёнке? Помните; и я не буду пересказывать вам, какие экстраординарные беды претерпел этот «несносно любопытный Слонёнок» за свое досадительное любопытство.

В конечном счёте Крокодил чуть было не съел Слонёнка. Он ужасно, нестерпимо растянул его маленький и аккуратный нос, похожий на башмак. Но, так его изуродовав, Крокодил придал слону-крошке необходимейшую вещь – хобот.

Но и это в сторону. В отличном переводе сказки, выполненном Корнеем Ивановичем Чуковским, есть место, по поводу которого Слон-дитя обязательно задал бы автору один из своих раздражающих вопросов: «А почему?..»

Слонёнок уже спросил у Крокодила, кейфовавшего в сонной, зловонной, мутно-зелёной реке Лимпопо, что тот имеет привычку кушать на обед. И Крокодил пообещал дать ответ любознательному на ушко. А когда тот пригнулся, Крокодил мерзко схватил Слонёнка за нос и, сжав нос изо всех сил челюстями, стал тянуть его в реку.

И вот тут-то Слонёнок – в переводе Чуковского – закричал и захныкал. И кричал он не то, что можно было бы ожидать: «Пустите меня, мне очень больно!» – а кое-что другое: «Пусдиде бедя! Бде очедь больдо!»

Крокодилу не хотелось отпускать простодушного, борьба длилась, и, наконец, Слонёнок возопил в последнем отчаянии: «Довольдо! Осдавьде! Я больше де богу!»

Конечно, в его печальном положении Слонёнок при всем своем любопытстве не мог бы заниматься самонаблюдениями, а потому и не спросил, отчего переводчик, описывая эту душераздирающую сцену, так странно ошибся и написал совсем не те буквы, которым следовало бы стоять в Слонёнковых горестных жалобах? Зачем он на месте обычных Нвезде поставил не что-нибудь другое, а Д, а Мповсюду заменил на Б?

Если он хотел так выразить растерянность и испуг попавшего в беду Слонёнка, он бы мог взять какие угодно буквы. Почему же он выбрал именно эти?

Конечно, вопрос, который мы сейчас рассматриваем, – вопрос скорее фонетический, нежели графический. Но мы уже знаем: «где звук, там и буква», и тут большой беды нет.

Слонёнок говорил так не потому, что испугался или пришёл в отчаяние, а потому, что был вынужден говорить в нос.

Уловите одну тонкость. Когда у живого существа плотно зажат или заткнут нос, в органах речи создается «носовой резонанс», и произносимые этим живым существом любые неносовые согласные приобретут «носовой оттенок». А в то же время «носовые согласные» не могут быть произнесены как должно именно потому, что выговорить их можно лишь тогда, когда носовой проход свободен.

В русском (и многих других языках) существуют такие любопытные закономерно связанные пары звонких смычных согласных, носовых и неносовых согласных « н– д», « м– б».

Если крокодил ещё не схватил вас за нос, вы можете спокойно и с удобством произносить носовые согласные « м» и « н». Произнесите « н» и заметьте: чтобы сделать это, вы слегка опускаете мягкое нёбо, воздушная струя отчасти проходит в носовую полость, и… произносится звук « н» (или, при несколько другом расположении остальных органов речи, – « м»).

Но если не крокодил, а хотя бы просто сильный насморк заложил вам нос – носовых согласных уже не получается, а неносовые приобретают носовой характер. Почему? Да потому, что благодаря закрытию свободного пути через нос носовой резонанс возникает теперь в ротовой полости.

Хотите произнести « ж», а получается назализованный звук « б». Пытаетесь выговорить « н», выходит странный, с носовым оттенком звук « д». Попробуйте выговорить «Оставьте, довольно», и получится…

Я вспомнил об этой переводчицкой и литераторской тонкости потому, что вообще «очедь люблю даблюдать» за хорошей, грамотной работой мастера.

Языково-фонетическая чистота работы Чуковского и пленила меня.

Казалось бы, ну зачем сохранять в переводе все эти фонетические соотношения? Ведь все равно большинство читателей никогда не узнает, как те же фразы звучат по-английски у Киплинга и наблюдал ли тот по отношению к ним такую же фонетическую точность на своем английском языке? Так стоило ли стараться?

А ведь стоило! Перевод переводом, но перевод – это же художественный текст. Попробуйте подставить на место измененных Чуковским букв какие-либо другие: «Добользо»… «Гзе очеп больпо»… Ведь не получится впечатления, что перед вами Слоненок с наглухо зажатым носом. Нацело пропадает радующий читателей (и не только ребят) «эффект присутствия»: точно вы сами не только видите всю сцену, но и слышите, что говорят ее «актёры».

И это естественно: есть отличный способ проверки. Читатель подносит руку к носу, зажимает нос рукой, говорит то, что хотел сказать милый Слоненок, а получается точно то, что написано у Чуковского: «Довольдо, осдавьде! Я больше де богу!»

И мне захотелось посмотреть, какие же слова поставил в этих местах сам автор сказки, Киплинг.

Вот что говорил подлинный киплинговский Слон-беби:

– Led (вместо «let») go!

You are hurtig (вместо «hurting») be (вместо «me»).

Эти слова, если их перевести буквально, означали бы: «Отпустите! Вы делаете мне больно!» Киплинг прекрасно учёл, что с зажатым носом трудно произнести глухое « т» в глаголе «let», и на этом месте у него появилось звонкое « д».

Он принял также во внимание, что носовое « н» формы «hurting» не прозвучит, раз нужный для него нос-резонатор зажат Крокодилом. И наконец, местоимение «me» у него превратилось в «be»: вы уже знаете, что парным неносовым согласным к « м» будет именно « б»…

В английском тексте сказки мы находим почти в точности то же, что есть и в переводе:

У Киплинга Тпревращается в D– «led».

У Чуковского Тпревращается в Д– «пусдиде».

Киплинг делает Виз М, превращая местоимение « те» в «be».

Чуковский превращает Мв Би в местоимении «мне», звучащем у него как «бде», и в глаголе – «де богу»…

Всё это, на мой взгляд, убеждает, что, помимо личного словесного, языкового чутья, подсказавшего переводчику, что в соответствующих местах литературных произведений становится приятной некоторая фонетическая игра, он имел в виду также и как можно точнее передать самый фонетический смысл именно той языковой шутки, на которой построил свою сцену Киплинг. Мы видим, что это ему отлично удалось.

Педант скажет: «Это про звуки, не про буквы». Но мы помним, что единственный смысл существования букв – в выражении звуков.

О

Буква О уже защищала перед нами свои законные и незаконные права, выступая в ломоносовском «Суде российских письмен». Поэтому мы уделим ей, может быть, несколько менее внимания.

Кириллица знала два « о» – « он», из которого затем и была выработана для нужд гражданской азбуки буква О, по очертанию своему вполне совпадающая с такой же буквой латиницы, и «он великой», или «омега». Обе они фигурировали в греческом алфавите и были, можно сказать, механически перенесены в славянскую письменность – не столько для её собственной потребы, сколь для елико возможно точной передачи слов и имен, заимствованных из греческого языка.

Греки различали первые звуки в словах öγμος – равный, и ωγμος – стон. Славяне такого различения этих звуков не знали, но, тем не менее, по традиции, преимущественно церковной, их в своей азбуке сберегли. Понять, где в древнейших рукописях переписчики ставили «он», а где «омегу», трудно; для каждого почти слова с «омегой» можно подыскать разночтения и с обычным «оном». И все же упразднила этот совершенно никчемный знак только петровская реформа.

Наша нынешняя буква Опримечательна тем, что ей сравнительно редко приходится выражать «свой» звук « о». Происходит это с ней лишь под ударением. В первом предударном и в открытых послеударных слогах она звучит как «неясный гласный», обозначаемый знаком « å», когда дело заходит о научном анализе текста. Там же, где буква Остоит во втором предударном и закрытых послеударных слогах, она приобретает характер еще более неясного и краткого звука. Изображают его знаком « ъ» – « шопыт».

Как « о» в безударных слогах, буква Озвучит лишь там, где русский человек окает, где можно услышать слова «корова» или «поросенок», произнесенные так, как если бы говорящий, подобно кибернетическому устройству, каждое начертанное Осчитал обязательным произносить именно как « о» и никак иначе.

Диалектные навыки, впитанные в детстве, остаются у людей, даже переселившихся в акающую среду, даже у получивших отличное образование, даже у ставших мастерами русского слова. Горький заметно «окал» всю жизнь, и, надо сказать, это его добродушное или строгое оканье, своеобразно окрашивая его речь, производило очень приятное впечатление.

Может быть, надо ему в этом плане подражать? Думается, нет, особенно если ты не великий человек; но и посмеиваться над «окальщиками» неумно. Вероятно, Ломоносов, всю жизнь защищавший «нежность» московской акающей речи, гневаясь или радуясь, тоже начинал окать. Утверждать не могу, но как литератор думаю, что так оно и было.

Буква Оне везде читается как « о». Но и наоборот: звук « о», бывает, выражается иногда не буквой О. Это происходит всюду, где мы видим букву Ё. Её прямая задача – передать на письме йотированный « о» или же « о» после мягкого согласного. То есть « ёлкой» – « йолкой», или « мёд» – « мьод».

Одна орфографически-орфоэпическая тонкость. Вот мы можем сказать, к примеру, «в течение времени» или «в воду». Прислушайтесь внимательно: не кажется ли вам, что здесь между двумя « в» слышится что-то подобное тому звуку, который несколькими абзацами выше я в слове «шепот» изображал через « ъ»? Помимо наших обычных двух форм сочетания слов, начинающихся на Вс предлогом « в», – «в воду» и «во весь голос», – в дореволюционные времена существовало еще одно: «въ воду». Не кажется ли вам, что в этом никому не нужном «твердом знаке» могла еще сохраняться какая-то память о древнейших временах, когда он и звучал тут так, «средне» – и не как « во», и не как « в», а именно как « въ».

Русская буква Ои Одругих языков далеко не всегда оказываются тождественными друг другу. Естественно, что другие письменности, в частности, построенные на базе латиницы, не так означают и близкий к нашему звук « о» и « о» иных оттенков, как это делаем мы.

В английском языке, с его долгими и краткими гласными, все буквы О на письме выглядят одинаково, а произносятся в словах (hope – « хоуп» – помощь, hot – « хот» – горячий) различно, по особым орфоэпическим правилам.

Бывает и так, что буква Оупотребляется для обозначения совсем на « о» непохожих звуков. Так, слово pool читается вовсе не « поол», а просто « пул».

Зато, например, слово all – весь, все произносится « олл»: тут звук « о» передан буквой Л, а в слове money – деньги, наоборот, звук, напоминающий наш « а», выражен буквой О.

Орфографии почти всех языков мира (кроме эсперанто, но о нём нельзя говорить в одном ряду с природными языками) представляют собою нагромождение, нередко пребеспорядочное, всевозможных правил и обыкновений, из которых едва ли половина может быть хотя бы приблизительно объяснена.

Своеобразна система знаков для выражения оттенков звука « о» и во французском языке.

Там есть буква О, которая пишется и читается как наш звук « о», ну хотя бы в слове ottomane – оттоманка. Но рядом с этим имеются и совершенно другие « о», допустим, в слове automate – « отомат» – автомат. Уже из его сравнения и с русским «автомат» и с греческим avrofiarog видно, что там и тут звуки « о» вовсе не одинаковы. Этот « о» изображается буквосочетанием AU– «о долгое». Долгое « о» в других случаях может быть передано на письме через ô – «о с гнутым ударением». Встречаются долгие « о», изображаемые как EAU. Так пишется слово «вода» (оно входит в наши слова «О-де-колон» – кёльнская вода, «О-форт» – крепкая водка).

Добавлю, что французский звук « о» может быть и открытым и закрытым, но это различие буквой не выражается.

Рассказать про все разновидности знаков, обозначающих все «о» мира, мне, конечно, нельзя. Немецкая буква Ö(«о-умлаут») звучит, к примеру, несколько похоже на нашу Ёв словах «мёд», «лёд».

Но, может быть, вам захочется посмотреть на Ос ещё более причудливым оформлением?

Тогда адресуйтесь к любому шведско-русскому словарю. Там слов с такими Осколько угодно.