Текст книги "Код операции - ''Тарантелла''. Из архива Внешней разведки России"

Автор книги: Лев Соцков

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 31 страниц)

Пропали документы наркома

В Париже в редакцию «Борьбы» пришло письмо от анонимного корреспондента, который сообщал, что он эмигрант из России, прибыл в свое время во Францию нелегально на греческом пароходе из Новороссийска. Сейчас работает на фабрике зеркал в Оране. В СССР он работал в одном из наркоматов, и ему представился случай похитить ряд секретных документов высших советских ведомств, которые он перед бегством на Запад спрятал в надежном месте у своих родственников. Он предлагает вступить с ним в контакт и обсудить возможность получения этих бумаг.

Вначале вся эта история вызвала подозрения, и Беседовский, посоветовавшись с Лаго, решил на письмо не отвечать. Но однажды в редакцию пришел молодой человек по фамилии Малоштан, который заявил, что является автором упомянутого письма. Он рассказал, что в Москве служил в Наркомпросе. По ряду причин, а главное, как он заявил, потому, что открылось его непролетарское происхождение и участие в каком-то недозволенном студенческом кружке, он решил бежать. Боясь, что его могут принять за агента ОГПУ, он обзаводится вещественными доказательствами своей готовности бороться против советской власти. Будучи в близких отношениях с заведующим первым сектором Наркомпроса, куда сдаются в конце рабочего дня секретные документы, он утащил хранившийся там портфель наркома Бубнова, в котором, по его словам, находились сводки ВСНХ и стенограммы РВС. Это оказалась довольно большая пачка документов, которую Малоштан разделил на две части. Одну зарыл под сараем на даче в Кускове, где жил с семьей его брат. Другую вместе со своими личными документами перевез к отцу, на Украину, в город Ворожба.

После этого он уехал в Новороссийск, пробрался там на иностранный пароход и таким образом покинул свою родину. Малоштан договорился со своей женой, которая живет и служит в студенческом общежитии в Останкине, что если она получит письмо, написанное его рукой и содержащее выражение «как из ружья», то ей следует поехать в Ворожбу к его отцу, взять у него документы и передать их подателю письма; она также откопает документы, хранящиеся в Кускове.

На этот раз история показалась Беседовскому довольно правдоподобной и интересной. Когда Лаго спросил его, нельзя ли поручить это дело кому-либо из его людей в Москве, то Беседовский признался, что у него там сейчас никого нет. Тогда Лаго сказал, что считает вполне реальным получить документы или, по крайней мере, предпринять такую попытку. План Лаго сводится к тому, чтобы задействовать в этом мероприятии завербованного им Вишневского. Он полагает, что Малоштан мог бы написать тайнописью условное письмо своей жене, которое с соответствующими объяснениями будет послано Вишневскому. Тот проявит тайнопись, используя оставленные ему реактивы, и вручит его жене Малоштана. Она заберет документы, хранящиеся у родственников в Кускове и Ворожбе, и передаст их Вишневскому.

Возникает вопрос, как вывезти документы из СССР. Никто из людей Лаго по понятным причинам сделать это не может. Им надлежит заниматься своим делом, о чем с ними имеется договоренность. Если у Беседовского тоже нет таких людей, то, видимо, следует привлечь к этому непростому делу надежного профессионала, который наверняка ухватится за такое заманчивое предложение.

Беседовский задумался. Лаго предположил, что поскольку выбор у него невелик, то он волей-неволей остановится на Богомольце. Во-первых, Беседовский был осведомлен о том, что Богомолец в прошлом, да, по-ви-димому, и теперь, активно использовал курьеров как способ связи со своей агентурой в Советском Союзе. Во-вторых, он «завязан» на англичан, а это лучше, чем свои эмигранты, к тому же и расходов не потребуется. В-третьих, ему нужны не столько сами эти документы, сколько важно было сохранить реноме человека, который может добывать секретные документы из советских учреждений.

Эти предположения вполне оправдались, и Беседовский первым произнес имя Богомольца. Лаго посетовал на то, что придется поделиться с англичанами столь удачно подвернувшейся находкой, но Беседовский благоразумно заметил, что лучше иметь синицу в руках, чем журавля в небе. На том и порешили. Малоштан не возражал, также сообразив, что собственными силами ему документы из тайника не вызволить и на Запад не переправить.

Богомолец с большим энтузиазмом воспринял идею вывезти из СССР секретные документы ВСНХ и РВС. Он, конечно, не исключал, что их ценность в информационном плане может быть относительно небольшой, поскольку, очевидно, они устарели. Но для него немаловажно было показать Интеллидженс сервис эффективность своей работы с людьми и возможности действовать непосредственно на советской территории. Бумаги высших советских государственных органов несомненно привлекут внимание штаб-квартиры в Лондоне. Образцы такого рода документов на подлинных бланках, с принятыми в делопроизводстве соответствующих ведомств реквизитами, подписями, датами, используемой цветовой гаммой штампов и печатей – неоценимый материал для подразделений разведки, занимающихся дезинформацией. Можно изменить текст или дополнить его требуемыми позициями. Достаточно бывает просто сместить акценты, и такой документ успешно используется в работе по оказанию влияния.

Поскольку зачастую такая информация доводится до нужного адресата по закрытым каналам, то противодействовать ей крайне затруднительно. Но даже в том случае, если подделки где-нибудь всплывают, опровергнуть их тоже сложно, практически невозможно, поскольку они по форме, атрибутам и содержанию «принадлежат» именно тем инстанциям, которыми они «оформлены». Власти опровергнуть их подлинность, как правило, не в состоянии, так как тогда пришлось бы ссылаться на свои собственные секретные решения, что, во-первых, неприемлемо и, во-вторых, им все равно никто не поверил бы. В мире гуляет уже немало такого рода фальсификатов, и они делают свое дело.

Организацию поездки связника к Вишневскому с предварительным уведомлением его о схеме всей операции Богомолец взял на себя. Когда он впервые доложил Гибсону о документах наркома Бубнова, похищенных Малоштаном из секретной части его ведомства, тот сразу же заинтересовался этим. Будучи опытным разведчиком, он направлял в штаб-квартиру немало информации по различным аспектам внутреннего положения СССР и его внешней политики. Но это делали и многие другие офицеры Интеллидженс сервис. Наверное, подобные сообщения московская резидентура СИС посылала в большом количестве и постоянно. А здесь речь идет о подлинных документах ВСНХ и РВС, что гораздо важнее. Несомненно, его отметят. Конечно, заслуг в их получении у него нет, но и вывезти их из СССР дело нешуточное.

Казалось бы, чего проще: познакомить владельца документов, возможно даже с участием третьего лица, с офицером СИС, работающим в Москве, и диппочтой спокойно переслать все в Лондон. Однако, надо полагать, после пропажи папки с секретными бумагами и исчезновением Малоштана ОГПУ трясло всех его родственников. Где гарантия, что кто-либо из них не раскололся и вся эта возня не идет под колпаком советской контрразведки? А если офицера СИС с дипломатическим паспортом поймают с поличным при получении секретных правительственных документов, то крупного скандала не избежать. Вести разведку – дело тонкое, а в России особенно. За одно и то же, в зависимости от финального результата, можно получить награду или отставку. Это тот случай, когда риск не оправдан. Московскую резидентуру службы впутывать в это дело не следует. Пусть повертится Богомолец, ему, слава богу, платят за это деньги, и, надо сказать, немалые. К тому же благодаря ходатайству его, Гибсона, и отмечая многолетнее добросовестное сотрудничество с СИС, Богомольцу выправили британский паспорт, хотя он и не является подданным Великобритании.

Получить документы, размышлял Гибсон, надо. Пройдут годы, и когда-нибудь он вместе со своими коллегами на заслуженном отдыхе будет вспоминать дни минувшие. Не станешь ведь хвастать тем, что вот он тогда-то и тогда-то направлял толковую информацию в свой центр о золотом запасе России или смысле кадровых перестановок в НКИДе – русском Форин Оффис. Этим никого не удивишь ни сейчас, ни в будущем. Такой работой занимается любой резидент, исписывающий за свою карьеру тысячи страниц телеграфных и почтовых сообщений, которых с лихвой хватило бы для любой диссертации. А вот заполучить секретные документы из портфеля министра – такое удается не каждому.

При встрече с Лаго в Париже на пути из Лондона к своему месту службы в Риге Гибсон решил начать именно с этого вопроса, чтобы русский понял важность дела.

Будучи в штаб-квартире британской разведки, Гибсон зашел к аналитикам советского отдела. Они проявили интерес к содержанию портфеля Бубнова. Как человек, давно занимающийся Россией, Гибсон знал, конечно, что Бубнов со своим дореволюционным стажем был достаточно заметной фигурой в партийном руководстве. Его избрали в состав Политбюро ЦК за две недели до октябрьского выступления большевиков. Это само по себе о чем-то говорит, как, впрочем, и его последующие партийные и государственный посты в Москве и на Украине. Но, вероятно, основное то, что Бубнов почти восемь лет был начальником Главного политического управления Красной армии и членом Реввоенсовета. В таком качестве он принимал непосредственное участие в военном строительстве и решении других вопросов обороноспособности страны. Правда, два года назад, в 1929 году, Андрея Сергеевича удалили с кремлевского олимпа и перевели на относительно малозаметную должность наркома просвещения РСФСР. Но это не меняет того обстоятельства, что в распоряжении Бубнова могли быть документы, представляющие интерес для Интеллидженс сервис, и не столько в информационном плане, сколько в других аспектах.

Коллеги Гибсона, когда он обратился к ним за консультацией, покопавшись в своих «файлах», привлекли его внимание к тому, что Бубнов помимо тех высоких постов, которые он занимал в партийном и государственном аппарате, постоянно фигурировал как участник разного рода оппозиционных группировок. Оказалось, что он примыкал к так называемым левым коммунистам, потом был сторонником внутрипартийной группы «демократического централизма», а затем участником троцкистской оппозиции. Под «прикрытием» такой политической биографии можно многое сделать, тем более что среди его документов могут найтись какие-то записи личного свойства. А это вполне допустимо, ведь он если не идеолог, то по меньшей мере один из первых крупных историков партии. Выяснилось, что предусмотрительные работники штаб-квартиры уже поинтересовались в посольстве, что было написано Бубновым в последнее время. Его перу принадлежат солидные исследования по истории большевизма. Их запросили: может быть, пригодятся в случае составления нужных документов. Словом, все говорит о том, что на Богомольца следует поднажать.

Вишневский тем временем получил инструкцию, отработанную с участием Малоштана. Вишневский должен передать письмо Малоштана его жене и договориться с ней о деталях доставки ему документов. Вишневскому надо сесть в трамвай № 9 около Сухаревой башни и доехать до конечной остановки, где расположен студенческий городок. Во втором корпусе находится канцелярия. Здесь он и найдет жену Малоштана, передаст ей письмо мужа и 200 рублей. Она должна поехать в Ворожбу и привезти оттуда пакет. Надо условиться о новой встрече после ее возвращения.

Лаго известил Богомольца, что Вишневский поручение исполнил, связался с указанной персоной, передал деньги и она выехала к отцу Малоштана. Недели через три от Вишневского пришло сообщение о том, что все документы у него на руках. Лаго немедленно послал уведомление об этом Богомольцу и одновременно стал советоваться с Беседовским, как лучше организовать вывоз документов. Богомольцу он написал, что все это мероприятие не его личное дело, а в значительной степени Беседовского, который и ставит некоторые условия.

Наконец договорились, что Лаго пишет письмо Вишневскому, в котором подробно объясняет, как тому следует поступить, и сообщает о прибытии к нему в ближайшее время связника, ему-то и нужно вручить документы. О точной дате приезда связника в Москву Богомолец Лаго не сообщает. Он пока еще не привык работать с ним в таком тесном контакте. Обо всех своих переговорах с Богомольцем Лаго своевременно информирует Центр.

Неожиданно через несколько дней Лаго получает от Богомольца тревожное письмо о том, что его связник исчез после перехода границы. Богомолец уверен, что связник погиб, у него есть основания так думать, подробности сообщит при личной встрече. Контрольная явка в Минске не провалена, человек туда не пришел. Он получил известие от содержателя явочной квартиры, своего старого и надежного агента. Следовательно, и за безопасность Вишневского нет оснований беспокоиться.

Лаго получает из Центра инструкции в отношении линии поведения с Богомольцем. В личном разговоре он должен высказать ему недовольство тем, что тот сразу не сообщил о связнике, поскольку он, Лаю, очень беспокоится за безопасность Вишневского. Лаго не настаивает на том, чтобы послать второго связника, но выражает сожаление, что дело не доведено до конца. Новые кандидатуры не предлагает, потому что это может вызвать подозрение.

Следует вести дело к тому, чтобы Богомолец вновь послал своего связника. При этом если новому связнику будет поручена явка и к Вишневскому, и к Калужскому, то последний в это время должен «уехать в командировку», оставив домашним распоряжение сказать об этом тому, кто, возможно, будет его спрашивать. Таким образом, Богомолец будет вынужден еще раз послать специального курьера к Калужскому. Если же Богомолец будет настаивать, чтобы Лаго сам подобрал связника, то тот скажет, что сам он этого вопроса решить не может и должен согласовать его с Беседовским, который, собственно, и стоит у истоков всей этой комбинации. Надо полагать, такой поворот дела не вызовет восторга у Богомольца, поскольку ему, так же как самому Лаго, хорошо известно, что подходящих людей у Беседовского нет, и будет просто потеряно время. А это вызовет неудовольствие в Лондоне.

Двое в кафе «Таубе»

Пообщавшись с Гибсоном, Лаго, следуя его рекомендациям, сразу же отправился в Берлин, уведомив Богомольца телеграммой о своем приезде. Впрочем, тот и сам был как на иголках, поскольку хотел знать, какие новости шеф привез из Лондона, а его личная встреча с англичанином состоится только через несколько дней.

Место встречи в Берлине постоянное – кафе «Таубе», время тоже оговорено заранее. Первый вопрос, который Лаго задал Богомольцу, касался связника, что было вполне естественно, ибо он беспокоится о судьбе Вишневского:

– Виктор Васильевич, ради бога, что со связником, что вы знаете о его судьбе?

– У меня есть кое-какая информация. Думаю, оснований беспокоиться нет. Очевидно, несчастный случай. Расскажу. Вначале, пожалуйста, о вашей встрече с Гибсоном. Из письма я понял, что все в порядке, но хотел бы знать подробности разговора.

– Собственно, суть дела я изложил. Беседа не была долгой. По всем организационно-техническим вопросам Гибсон отослал к вам. Полагаю, что о своих оценках он скажет вам больше, чем мне. Но если коротко, то моей работой, как я понял, довольны. Калужским тоже. Информацию Вишневского находят неравноценной. Иногда – очень толковые сообщения, но нередки и всего лишь комментарии к открытой информации. Нам нужно подумать, как исправить ситуацию.

Финансировать Беседовского англичане не собираются, хотя как прикрытие для работы с интересующими СИС источниками он их устраивает. Ну и последнее, хотя и самое важное на сегодня: Гибсон сказал, что надо форсировать дело с документами Малоштана. Так что со связником?

– Это надежный человек, многократно проверенный на конкретных поручениях. Скажу, что думаю и знаю.

В этот день в районе советско-польской границы разразилась сильнейшая пурга и стоял крепкий мороз. Обычно людей доставляют к месту перехода госграницы (это примерно в 40 километрах от железнодорожной станции Столбцы) на автомобиле. Но в этот раз даже пришлось воспользоваться подводой: все дороги были заметены глубоким снегом. Как обычно, человек переоделся в будке польской пограничной стражи и ушел по известному ему маршруту. Часа два слушали, не будет ли выстрелов, почти неизбежных при задержании. Все было тихо. Связник должен был прибыть на контрольную явку в Минске, но туда не пришел.

По сообщениям польских пограничников, в этот и последующие дни было найдено много замерзших людей, в округе бродили стаи голодных волков.

– То есть вы полагаете, что связник стал жертвой этих неожиданных обстоятельств?

– Все заставляет думать так. Явка не провалена. Я получил сигнал из Минска. Ваш человек, как я понял из последнего письма, которое пришло вчера, тоже жив-здоров.

– Да, это так, но он, понятно, беспокоится, что никто не приехал, как было обещано. Значит, вы уверены в надежности вашего человека?

– Знаете, милейший, надежность – это понятие относительное. Иногда меняются жизненные ориентиры. Если попал в застенки ГПУ или сигуранцы – неважно чьи, то могут поставить перед выбором: либо – либо. Далеко не все отказываются от сотрудничества, не видя другой возможности выкарабкаться.

– А не могло так случиться и со связником?

– На все, как говорится, Божья воля. Думаю, что нет, да к тому же он всего лишь мелкая рыбешка.

– Судя по вашему подходу, полностью доверять нельзя никому.

– Да, пожалуй. Если вы, к примеру, почти полностью уверены в агенте, то это значит, что вы можете ему не доверять. Ведь неизвестно, когда он поступит иначе, чем вы надеетесь, и это как раз скрыто в словечке «почти». Разве мало примеров, когда человек служил, скажем, белым, а потом оказывался у красных?

– Если вы имеете в виду меня, то я, как известно, не навязывался. А вообще-то помимо красных я служу еще французам, румынам, китайцам, собираюсь наниматься в абвер.

– Не кипятитесь, я вовсе не вас имел в виду. Если бы я вам не доверял, то и не пригласил бы сотрудничать. Ведь когда вы садитесь в поезд или на пароход, то тоже не имеете полной гарантии безопасности. Бывают аварии, катастрофы, но это ведь не останавливает людей. Так же и в нашем случае. Риск всегда есть, но другого способа вести агентурную разведку нет. Так поступают все разведслужбы мира. Рецепт один – постоянная проверка источников, их работы, поведения, информации. А лучше всего иметь позиции в контрразведке противника.

– К вашей персоне это, конечно, не относится.

– Я же не собираюсь перебегать. Видите ли, мы избрали определенное поле деятельности и стали в нем профессионалами. У нас есть, правда, кое-какое врачебное образование, но стать медицинскими светилами нам с вами, извините за каламбур, увы, не светит. Значит, надо делать то, что умеешь, и там, где тебя принимают и ценят. Не забывайте, что мы эмигранты. А потом помните, что сказал Шекспир: «Мир это театр, а мы все актеры». Так, кажется, или что-то в этом роде. Вот и весь сказ. Так что за работу, Борис Федорович.

Для определения жертв тайной, как и других, войн существует трагическая графа «пропал без вести». Иногда она остается навсегда, иногда ее истинный смысл раскрывается через годы и десятилетия. Связник Богомольца при попытке перехода границы был задержан (по наводке агентуры ОГПУ) и начал давать показания. Он назвал сотрудников Богомольца в Варшаве (Шадрова, Ильина, Васильева) и обрисовал круг их обязанностей, рассказал о взаимоотношениях Богомольца со 2-м отделом польского Генштаба, помог установить ряд агентов, действовавших на советской территории, и указал тех, кого готовили к заброске в СССР.

ОГПУ, пользуясь информацией А/243 о местонахождении выкраденных из секретной части наркомата документов, осуществило оперативные мероприятия, которых, надо отдать ему должное, интуитивно опасался Гибсон. Они позволили, не привлекая особого внимания, изъять из «портфеля» те документы, которые было сочтено нецелесообразным «выпускать» на Запад. При решении этого вопроса имело значение сообщение Лаго о том, что у Малоштана нет перечня этих бумаг и вообще он не помнит точно, какие именно документы хранятся в тайнике.

В отношении остальных материалов был дан «зеленый свет», и их должен был взять связник Богомольца. Это будет способствовать укреплению доверия его и англичан к Лаго и успешному развитию операции «Тарантелла».

В детали подготовки нового связника к Вишневскому, или курьера, по терминологии Богомольца, он Лаго не посвящал, сказав только, что это опытный человек, профессиональный контрабандист и дело свое знает. Попросил Лаго написать собственной рукой письмо агенту, указав условия связи и уведомив о сроках приезда связника, что тот и сделал.

По этим условиям связник и Вишневский должны были встретиться на Малой Дмитровке около ворот дома номер 8 и, убедившись по опознавательным признакам, что все в порядке, вступить в контакт. Оба держат в руках журналы: связник – «Крокодил», Вишневский – «Безбожник». Агент произносит: «Гражданин, как пройти к Страстному монастырю? Я первый раз в столице». Отзыв: «Я – третий, а дорогу хорошо не знаю». После этого оба договариваются о новой встрече, на которую Вишневский приносит документы.

О выполнении задания Вишневский должен сообщить тайнописным письмом в Париж по адресу: 22, Сент-Огю-стэн, М. Френкель.

Через некоторое время, в конце января 1932 года, Лаго получает раздраженное письмо Богомольца, из которого узнает, что связник был на обусловленном месте, но Вишневский якобы не появился. Богомолец резко упрекал Лаго за то, что тот, вероятно, промедлил с письмом из-за бесконечных согласований с Беседовским, и письмо не успело вовремя дойти до адресата. Как определил в своем послании Богомолец, «это не работа, а хреновина». Его человек ждал положенное время, проделал большой путь, потратил деньги, а толку никакого нет. Он просит во всем тщательно разобраться и установить, кто же виноват. Правда, он все валит на неорганизованность Беседовского, явно не желая ссориться с Лаго, который, он уверен, «действует в их обоюдных, интересах». Возможно, в душе он допускал, что «липовал»-то связник, такое случалось. Богомолец сообщает о намерении встретиться с Лаго в ближайшие дни для обсуждения всех накопившихся вопросов и тех установок, которые привез из Лондона Гибсон.

Сам же Лаго получает от Вишневского письмо, о содержании которого, естественно, тут же оповещает Богомольца. В письме говорится, что встреча не состоялась, так как посланного человека на месте не было. Он, Вишневский, имеет большое желание все сжечь, чтобы не ставить под удар себя, если наладить связь так трудно. Это уже было сказано в адрес Богомольца и наверняка заденет его самолюбие.

А в действительности произошло следующее.

Связник, не ориентировавшийся в московском городском транспорте, на встречу опоздал. Вишневский, подождав некоторое время, ушел, поскольку нельзя было исключать, что связник уже на месте и ведет за ним наблюдение. Вишневский собирался прийти вновь через два часа, как и предусматривалось условиями связи. А когда с опозданием появился человек Богомольца, то к нему вдруг обратился гражданин, по-видимому приезжий, и спросил: «Как пройти к Мюру?» Он имел в виду магазин «Мюр и Мерил из», который при советской власти стал называться ЦУМ. Возможно, он услышал это старомосковское название от мамы, помнившей шикарные торговые ряды, а возможно, просто включил самый большой московский магазин в число тех достопримечательностей, которые надлежало посетить – это входило в моду у гостей столицы. А обратиться-то к нему агент должен был с совсем другими словами.

Связник заподозрил неладное. Ему не понравилась и обстановка на месте встречи. Действовали на нервы шустрые молодые люди, предлагавшие лотерейные билеты. Проще говоря, он испугался и через обусловленные два часа на встречу не вышел. А начальнику скажет, что не пришел москвич, пусть разбираются, своя рубашка ближе к телу. Да и места пусть выбирают получше, беда с этими благородиями, все-то их тянет в центр города, нет бы выбрать местечко поспокойнее.

Как-то Лаго спросил Богомольца, отчего работу со своими людьми он ведет через связников, которые вынуждены переходить границу нелегально, как во время войны, подвергая себя большому риску, а не пользуется легальными поездками иностранцев – специалистов, журналистов, туристов. Тот не таясь ответил, что его способ обходится намного дешевле, так как связника он снабжает только советскими рублями, покупая их за бесценок на варшавской черной бирже – по 2 злотых за 10 рублей, а «иностранного туриста» надо было бы обеспечивать валютой.

Далее. При такой поездке он не рискует компрометацией властей страны, выдавшей загранпаспорт, и вообще этот метод менее опасен, так как при получении визы необходимо было бы обращаться в консульский отдел полпредства, давать фотографии и маршрут передвижения по стране, что всегда легко проверить.

И еще. Связники вербуются обычно из числа эмигрантов, бедственное положение которых заставляет соглашаться на самое скромное вознаграждение, а в случае провала «всегда легко найти замену».

Лаго подметил, что денежный вопрос у Богомольца играет большую роль. Живет он довольно широко, по его прикидкам, не менее как на 100 фунтов в месяц (это примерно 8500 франков), за квартиру платит около 1000 франков. Жена его любит хорошо одеваться, тратит немало денег на парикмахера, парфюмерию, развлечения. Сам он довольно много разъезжает, причем всегда в спальных вагонах, останавливается в дорогих гостиницах. Так как от англичан Богомолец получает деньги на работу в целом, то старается экономить на выплатах своим агентам и связникам. Это дает ему возможность иметь более или менее приличный собственный бюджет.

В очередном письме Богомолец сообщил, что Гибсон вскоре будет в Париже и желает встретиться с Лаго. Думает, что Гибсон привезет приятные вести, в том числе и о денежном содержании. Он едет из своего центра и обо всем сообщит лично. Сам Богомолец его до этого не увидит, так что Лаго первым узнает новости.

Благополучное возвращение из Москвы второго связника, хотя и без документов, обнадеживало в том смысле, что дуэт Богомолец – Лаго работал. Как говорят русские, Гибсон хорошо знал это выражение: Бог троицу любит. Надо на этот раз основательно подготовить связника, чтобы гарантировать успех.

В середине февраля 1932 года в Центр от Лаго пришло сообщение о встрече с Гибсоном. Лаго подтвердил уже имевшиеся сведения о том, что Гибсон является резидентом английской разведки в Прибалтике и Польше, а Богомолец находится в его непосредственном подчинении. От самого Гибсона Лаго узнал, что тот до революции жил с се-мьей в России, учился в реальном училище, поэтому свободно владеет русским языком. Его жена из еврейской семьи, кажется из Одессы. Кроме родного и русского говорит на французском, немецком, румынском. Входит в состав дипломатического персонала британской миссии в Риге.

Далее Лаго сообщал, что у него с Гибсоном сложились хорошие отношения. Англичанин сказал, что ему пришлось приложить немало усилий для защиты Лаго в своей главной штаб-квартире. Там, по его словам, имелось некоторое недоверие к Лаго, не верили, например, что он был в прошлом году в СССР, считая, что все это выдумки. Но Гибсон подтвердил, что его встреча с «источником» в Риге после возвращения последнего из СССР была случайной, связанной с отсутствием Богомольца, и поездка Лаго в Союз – это факт. В конце концов в Лондоне, по словам Гибсона, изменили свою точку зрения, и он надеется, что работа Лаго получит хорошую оценку. Он уверен, что это выразится и в увеличении жалованья уже в самое ближайшее время.

К делу Малоштана в штаб-квартире проявляют большой интерес, и его желательно форсировать. Ему, Лаго, рекомендовано поскорее встретиться с Богомольцем и обсудить дальнейшие шаги. Лаго заверил, что сделает все от него зависящее. Он считает, что следовало бы предусмотреть выплату определенной суммы за документы самому Малоштану, против чего Гибсон не возражает. У всех причастных к этому мероприятию есть, таким образом, уверенность в его успешном завершении.

То, что произошел сбой, как считает сам Лаго, даже хорошо. Трудно предполагать, чтобы в таком неординарном деле все шло без сучка и задоринки. Сейчас у него в активе доверие Богомольца и англичан, поскольку связник благополучно возвратился из Москвы.

Роль А/243 как ключевой фигуры операции «Тарантелла» возрастала, а сама операция обрастала все новыми деталями.