Текст книги "Воскрешение Перуна. К реконструкции восточнославянского язычества"
Автор книги: Лев Клейн
Жанр:
История
сообщить о нарушении
Текущая страница: 18 (всего у книги 38 страниц)
Вслед за Е. В. Аничковым (1914: 319, 327) Б. А. Рыбаков (1981: 418) считает, что «первенство Перуна в Киевской руси – дело очень позднее, почти современное рождению Киевского государства. Не подлежит сомнению, что в праславянское время культ грозового Перуна был известен, но вкладывалась ли тогда в этот культ идея бога – владыки мира, мы не знаем; вероятнее всего, что нет».
Под праславянским временем Рыбаков, следуя лингвистам, понимает длительную эпоху, охватывающую значительную часть II тыс. до н. э., целиком все I тыс. до н. э. и, по крайней мере, первые века н. э. (этим ее завершает В. И. Георгиев), а возможно, и еще несколько веков —до обособления восточных славян в VII в. н. э., по Ф. П. Филину (Рыбаков 1981: 152). Вот то время, для которого Рыбаков не признает возвышения Перуна, освобождая эту эпоху для верховенства бога Рода. Что и непосредственно предкиевское время, в соответствии с периодизацией Филина, включается у Рыбакова в эту эпоху, не знавшую верховенства Перуна, явствует из ряда высказываний исследователя.
Сообщив о том, что древнерусские авторы церковных поучений против язычества почти игнорировали главного бога Киевской Руси Перуна, видимо, считая его культ менее опасным, чем культы других языческих божеств, Рыбаков добавляет: «Разгадку этого противоречия нашел Е. В. Аничков, показавший (sic! – Л. К.), что «культ Перуна – дружинно-княжеский культ киевских Игоревичей», прямо связанный с рождением государственности и в силу этого культ молодой, недавний». Длительность верховенства Перуна у славян, по Рыбакову, «исчислялась всего лишь десятилетиями или одним-двумя столетиями» (Рыбаков 1981: 19), т.е., окончившись в 988 г. (крещение Руси), началась не ранее конца VIII в, а скорее – еще позже. В основном ему у Рыбакова отводится только X в. Правда, вообще культ Перуна Рыбаков возводит к концу III тысячелетия до н. э., но как второстепенного бога.
Могло ли от такого краткого бытования в качестве верховного бога остаться так много следов в топонимике? Перуново, Перунов, Пируны, Перунова пустынь, Перунова рень (отмель), Перынь, Перюнский скит, известен казак Самошка Перунов из Белгорода (Mansikka 1922: 379-380). Неподалеку от Пскова существовал Николаевский-Перынь монастырь (Кирпичников 1989: 240). От других богов такого обилия следов нет.
Что в языческом пантеоне Киевской Руси (до крещения) Перун главенствовал, нет оснований сомневаться. В Густинской летописи Перун назван старейшим богом (ПСРЛ II: 257). В древнерусских перечнях богов (в договорах и в обличениях) его обычно называют первым и на равных с христианским единым богом – дважды в договорах Перун единственный противопоставлен христианскому богу (Корш 1909: 53). В русской переработке поучения Св. Георгия («Слове како первое кланяшеся идолом») заменой Перуна оказался Христос: «По святем же крещеньи Перуна отринута, а по Христа бога яшася, но и ноне по оукраинам молятся ему, проклятому богу Перуну, и Хорсу, и Мокоши, и Вилу» и т. д. (Аничков 1914: 385).
Истины ради надо восстановить «авторитет» Перуна.
У Рыбакова главным обоснованием, добавленным к аргументации Аничкова, послужила опора на подмеченную ранее Б. Грековым (1939) и В. В. Мавродиным (1945: 311-313) периодизацию славянского язычества, предложенную в XII в. древнерусским проповедником (предположительно игуменом Даниилом Паломником) в его переработке византийского поучения Григория Богослова (Рыбаков 1981: 11-30, втор. изд. 11-32).
Между тем, выводы этого древнерусского христианского автора получены не из изучения истории славянского язычества по каким-то хорошо датированным источникам (таких просто не было), а представляют собой всего лишь догадку, сделанную этим церковным деятелем начала XII в. на основе наблюдений над современной ему ситуацией в религиозной практике восточных славян: незначительность обращений к Перуну при обилии поклонений другим языческим божествам. То есть древнерусский автор явно исходил в своих предположениях из оценки того же соотношения вещей, которое позже послужило исходным пунктом для Аничкова и Рыбакова. Значит, опора на выводы игумена Даниила не является независимым аргументом и не подтверждает гипотезу. Рассуждения игумена – ценный источник для сведений о Роде, тонкий анализ этого источника – бесспорная заслуга Б. А. Рыбакова, но этот источник сам по себе ничего не может дать для периодизации.
Причины же ситуации, сложившейся после крещения Руси и соблазнившей всех трех авторов «укоротить» век Перуна, мельком упомянуты самим Рыбаковым. Отмечая слабость сведений о культе Перуна и невнимание к нему в поучениях против язычества, Рыбаков (1981: 420) признал: «Быть может, это следует относить за счет ранней и быстрой замены Перуна христианским Ильей». Ну, конечно. Замещение Перуна Ильей произошло еще до поголовного принятия христианства: уже при записи русско-византийского договора 945 г. часть русских послов, оставшаяся язычниками, клялась Перуном, а другая, уже крестившаяся, приносила клятву в церкви Св. Ильи. Илья ассоциировался с богом-громовиком даже еще раньше, и не только у славян, но и в самой Византии. У алан-осетинов, подвергшихся христианизации на полтысячелетия раньше славян, Святой Илья настолько полно заместил собой старого бога-громовика, что даже старое имя этого бога было забыто и в нартовском эпосе его именуют только Уац-Илла (Святой Илья). У славян же имя Перун сохранилось хорошо и известны поверья, связанные с ним.
Правда, целостного культа вроде и нет. Но зато Илья-пророк, раскатывающий по небу в своей колеснице (при этом небо мыслится металлическим, поскольку громыхает от этого громом), занимает огромное место в культах христианских святых на Руси; Ильин день (20 июля) празднуется повсеместно и торжественно: с закланием быков, с длительным приуготовлением (Ильина неделя) (Токарев 1957: 112-114). На русском Севере быка, выкормленного всем миром, забивали для пира в Ильин день (Рыбаков 1981: 418).
Вопреки рыбаковской интерпретации всадника на Збручском идоле, Перун-Илья – не всадник, а ездок в колеснице (опять же подобно Зевсу и Индре).
Никак нельзя признать Перуна второстепенным богом и для времени, предшествовавшего религиозной реформе Владимира, не говоря уж о том, чтобы считать его «новым» богом, только что возникшим тогда. Есть прямые позитивные свидетельства древности бога-громовика Перуна у славян. В кавказском фольклоре обнаружены рассказы о громовике Пиръоне, который по ряду признаков в этом фольклоре герой чуждый, пришлый: он конкурирует в этом фольклоре с местным богом-громовиком. Сей персонаж мог быть заимствован от славян не позднее, чем в VIII в., когда арабский полководец Мерван II переселил тысячи славян на Кавказ (Клейн 1985). Это за два века до Владимира, за век до христианизации.
Есть у нас и раннее письменное свидетельство современника, что бог-громовик возглавлял славянский пантеон значительно раньше, чем представляется Рыбакову. В VI в. византиец Прокопий Кесарийский в книге «Война с готами» (VII, 14, 23-24) записал об антах и славянах (1950: 297): «Они считают, что один только бог, творец молний, является владыкой над всеми, и ему приносят в жертву быков и совершают другие священные обряды... Они почитают реки и нимф и всякие другие божества, принося жертвы им всем». Это за четыре века до Владимира. Правда, имя Перуна здесь не названо, но другого бога молний у славян не было. Нигде нет ни малейших намеков на то, что у славян когда-либо был какой-либо иной бог-громовик, кроме Перуна, а из VII в. происходит греческое сообщение «об оракуле Пюрине» (Niederle 1913, II: 96).
Цитату эту (выражение «один только бог») использовали для доказательства монотеизма у славян. Но в наиболее достоверном прочтении в «Своде древнейших письменных известий о славянах» (т. 1) в этом пассаже говорится об «одном из богов». Да и дальше в тексте идет речь о «других божествах».
Можно ли было творцом молний назвать Сварога – как творца всего сущего? Но в тексте из всего сущего выделены именно молнии, так что подразумевалось, видимо, не их изначальное сотворение, а постоянное воспроизводство, находившееся в ведении Перуна. Кроме того, быков у всех индоевропейцев приносили в жертву именно богу грома (и не только у индоевропейцев, но и у эстонцев). В остальном сообщение Прокопия совершенно ясно: божеств много, но громовик у славян – это бог, стоящий над всеми богами.
Немецкий миссионер Гельмольд (точнее Хельмольд), который долго жил среди западных славян, пишет в своей «Славянской хронике» (I, 83):
«Среди многообразных божеств, которым они посвящают поля, леса, горести и радости, они признают и единого бога, господствующего над другими в небесах, признают, что он, всемогущий, заботится лишь о делах небесных, они [другие боги], повинуясь ему, выполняют возложенные на них обязанности, и что они от крови его происходят, и каждый из них тем важнее, чем ближе он стоит к этому богу богов» (Гельмольд 1963: 186).
Некоторые исследователи называют это состояние политеизма премонотеизмом (Панчовски 1993: 30-31).
Согласие взаимонезависимых источников говорит о надежности сведений.
Но Перун не был главным богом у других славян. У западных славян руян (на о. Рюген) верховенствовал в мифологии Святовит. Гельмольд (I, 52) писал: «Среди множества славянских божеств главным является Святовит, бог земли ранской, так как он самый убедительный в ответах. Рядом с ним всех остальных они как бы полубогами почитают» (Гельмольд 1963: 130).
Саксон Грамматик (втор. пол. XII в.) в «Деяниях данов» (XIV, 39) также говорит о Святовите как боге богов. Это не просто другое имя. Это явно другой бог, отличный от Перуна. Он имел другой облик (изображался четырехликим) и другие атрибуты – меч, белого коня. В храме главного города острова, Арконы, стоял огромный идол Святовита, при нем держали белого коня, на котором никто не смел ездить, и триста вооруженных конников охраняли храм и делали набеги на соседние племена, посвящая пленных Святовиту.
Неподалеку от Арконы, в крепости ратаров Ретре, по описаниям авторов X в Титмара Мерзебургского (VI, 17) и Адама Бременского (II, 18), был храм другого бога – Радегаста Сварожича, – где стоял его золотой идол со шлемом на голове. Почитание его распространялось и на бодричей. В Щецине (Штеттин), по рассказам автора перв. пол. IX в. Эбона (Апология, II, 13), автора XI в. Саксона Грамматика и автора XIII в. Герборда (Житие Отгона, И, 32-33), главным богом считался Триглав, в его храме стоял трехглавый идол с завешенными лицами (дабы не оскорблять его чистого зрения), и ему был посвящен вороной конь, используемый для гаданий: конь должен был пройти между 9 копий, воткнутых в землю, – заденет или не заденет? У лютичей в Волгасте, как сообщает аббат Андрей в «Житии св. Отона Бамбергского», почитанием был окружен бог войны Яровит. В его храме висел огромный золотой неприкасаемый щит, который перед войной выносили к войскам с верой в победу. Аббат Андрей передавал речь, с которой от имени бога Яровита обращался к верующим:
«Аз есмь твой бог, аз есмь тот, кто облекает луг травою и растения листвой, в моей власти дать плоды нивам и деревьям, приплод стадам и все, что служит на пользу людям: все это я даю почитающим меня и отнимаю от отвращающимся от меня» (Фаминцын 1884: 187-188).
У поляков, по рассказам их старейших летописцев (Яна Длугоша и др.), таким верховным богом был Йесса. Чайканович (1996) старается доказать, что верховным богом у сербов был Дажьбог. Таким образом, место верховного бога у каждой славянской народности было занято не одним и тем же, а разными богами из славянского пантеона. Но пантеон был во многом общим.
Мы не знаем, как глубоко в прошлое уходит верховенство Перуна у восточных славян – намного ли глубже VI в. Но мы можем быть уверены, что само наличие этого бога уходит в общеславянское прошлое. Есть следы почитания Перуна у всех славян, то есть не только у восточных, но и у южных (Иванов 1903: 160-161, 183-184; Державин 1932: 45-48; ФилиповиП 1948, 1953, 19546, 1954в) и западных (Gieysztor 1976). Еще в начале XX в Леже в этом сомневался, а Петрович в середине века (1952) оспаривал ряд топонимических индикаций Филиповича.
У южных славян об этом говорят шесть названий гор и возвышенностей по Перуну – как Перунов връх и връх Перун в Истрии, Далмации и Боснии – и ряд названий местностей, поселений и рек – Перуйац, ПеруГшце (названия типа Перово, Перовец я исключаю), Перинград в Герцеговине (Филиповий 1948: И). В сербском селе Слатина к началу XX в жило уже лет 200 семейство Перуновичей. До недавнего времени у сербов и хорватов употреблялось мужское имя Перунко. У словенцев есть долина Перун, гора Перуни и с. Перуня. В Болгарии город Перушица (Иванов 1903: 158) и Перунград. В юго-западной Болгарии есть долина Пирин (диал. Перин). В болгарском фольклоре сохранилось предание: «Когда бог Перун жил в этих местах, прибыл некий христианский поп и гнал его с крестом в руке. Тот открыл горное озеро и направил на него. Его и назвали „Попово озеро"...». Есть у болгар и личные имена Перун, Парун и женские Перуна, Паруна, Перунка, Перуника, Перуница. (Иванов 1904: 16; Стойнев 1988: 34; Панчовски 1993: 42-43), в Македонии Перуница, Парун. Иеромонах Спиридон из Афона в своей «Истории во кратце о болгарском народе славенском» от 1792 г. отмечает, что почитание Перуна сохранилось в Болгарии: «И сего Перуна болгары почитають» (Спиридон 1900: 14).
Возможно, у болгар Перун также был главным богом, как и на Руси. Южнославянский перевод «Романа об Александре» Иоанна Малалы передает выражение «царь Арександр, сын великого Зевса» как «сын божий, великого Перуна, царь Алескандр» (Иванов 1904: 151). В христианское время функции и атрибуты Перуна у болгар перенял Св. Илья (Иванов 1904: 22-30).
У поляков Перун и гром называется Перун (Piorun). Если бы это было у них заимствованное слово, оно, как заметил еще Йордан Иванов (1904: 9), звучало бы Перкун или Перун. А ведь оно проделало на польской почве путь вместе с остальными словами, где древнее праславянское -е– перешло в -io– (напр., седло – siodlo, весна – wiosna). Топонимика западных славян также говорит об укорененности у них Перуна. В Польше есть Перунова гора, Перунка, Перуновы мост, Перунце, Перунувек (т. е. Перуновик). У полабских славян местное название Прон (Prohn) исторически (из 1240 г.) фиксировано как Перун (Witkowski 1971). В чешской мифологии есть бог Перун, в словацкой он произносится как Паром (buoh Parom). У полабских славян четверг назван «перундан» (т. е. Перунов день) – возможно, калька с германских Thursday, Donnerstag (день Тора, день грома). В Чехии ок. 1450 г. существовало реальное лицо по имени Перун (последнее сведение – у Соболевского 1910: 250-252).
Индоевропейские корни и четвергКак глубоко в предшествующее время уходит вообще наличие громовика в пантеоне на славянской почве?
Близкое родственное божество есть у балтских племен латышей, литовцев и пруссов – там это Перкун (Perkunas, Perkons), и там это тоже бог грозы, грома и молнии (Nagy 1974). Еще в 1526 г. доминиканский монах Симеон Грунау в своей «Прусской хронике» так описывал по каким-то местным источникам культ Перкуна у пруссов: пруссы «к нему взывали узнать о грозе, чтобы они имели дождь и хорошую погоду в нужное время, чтобы гром и молния не причиняли им вреда. И если случалась гроза и где бы в стране ни были те, которые поклонялись этому богу, они становились на колени и восклицали: «Бог Пер(к)ун, смилуйся над нами» (Grunau 1876: 95).
При князе Владимире балты не входили в Киевскую Русь, были независимы, а имя бога имеет у них другое грамматическое оформление – с суффиксом «к». Значит, родство обеих традиций восходит к гораздо более глубокой древности. У скандинавских германцев такой бог, правда, носит другое имя (Тор), но у матери его, горы, имя – родственное имени Перкун: Фьоргин (Fiorgyn), а готское fairguni – «гора». И по-хеттски гора – «регипа» (Иванов 1968; Иванов и Топоров 1974, гл. «Восточнославянское Перун(ъ) в связи с реконструкцией праславянских балтийских и общеевропейских текстов о боге грозы»: 4-30). Гиндин (1981: 8) показал наличие бога с таким именем не только у хеттов (главный бог г. Канеса – Перуа, Perwa/Pirwa), но и у фракийцев, где есть имя Херос Перкос и Эйперконис, которое Гиндин расшифровывает как «громовержец на дубе». У кельтов начальное индоевропейское п– (р-) закономерно выпадало, так что перк– должно было превратиться в эрк-, herc-, и Иванов отмечает соответствующие топонимы из Центральной Европы: горы Харкиния (Apicuvia) у Аристотеля, Херкиния ('Epicuvia) у Аполлония Родосского, леса Hercynia у Юлия Цезаря (De bello gall. VI, 25).
Схожий бог грозы есть и у индийских ариев – Парджанья (языковеды устанавливают родство этого имени с именем Перкун), а индийские арии отделились от европейских родственников не менее, чем за три тысячи лет до эпохи Владимира. У памирских кафиров бог войны – Перун. У всех индоевропейцев бог-громовик связан с горой.
Итак, это древнее индоевропейское имя, связанное с образом бога грозы, грома и молнии и с культом горы. По-видимому, бог грозы за тысячи лет до Киевской Руси был еще у индоевропейских предков, по крайней мере у части этих предков он носил имя Перун, Перкун, и восточные славяне должны были унаследовать его так же, как и их западные родственники. У славян это индоевропейское наследие, а не новация. По-видимому, из-за табуирования у германцев бог грома стал именоваться просто по грому (Donnar, Thor), а у греков, италиков и индийцев функции громовержца перешли к другим богам (Зевсу, Юпитеру и Индре).
Самые близкие родственники славянского Перуна располагаются в Прибалтике. Это видно не только про имени, но и по атрибутам. Бык: Эстонские крестьяне XVII в. молились старому богу: «Дорогой гром, мы жертвуем тебе рогатого быка и молим тебя о благополучии нашей пашни и нашего посева, чтобы наша солома была красная, как медь, и наше зерно желто, как золото. Гони черные тучи к болотам, лесам и пустошам...» и т. д. (Державин 1929: 26). Деревья и женщины: Христианский миссионер Иероним, направляясь из Праги в Литву, уговаривал прибалтов высечь священную рощу, но наткнулся на резкое сопротивление женщин. Они умоляли князя не допустить этого, ибо оскорбленные боги не дадут дождя (Ros 1969: 207).
Перун – родственник и других индоевропейских громовержцев, с другими именами: Зевса, Юпитера, Тора и Индры.
С европейскими богами-громовержцами Перуна сближает посвященный этому богу день недели: четверг – это день Тора у германцев (англ. Thursday, нем. Donnerstag, т. е. букв, «день грома»), день Юпитера у романцев (франц. jeudis). Вот и у полабских славян четверг – перюндан, т. е. Перунов день. Правда, такое название четверга зафиксировано только на крайнем западе славян, и может возникнуть вопрос, не вошло ли оно в обиход под западным влиянием. Но если и вошло с запада, то проникло и к восточным славянам, хотя и слабее (в названии не утвердилось). У восточных славян четверг имел особое значение: на четверг Страстной недели кликали мертвых, шестой четверг после Пасхи – Вознесенье, седьмой – Семик с его языческими обрядами, восьмой – «русальчин Великдень», а еще Никифоровский (1875: 22) заметил, что особенную привязку к громовику выдает русская поговорка об исполнении желаний: «после дождичка в четверг» (скепсис этой поговорки родился, вероятно, уже с падением языческой религии).
Венки из «грымотника» селяне из белорусской Пелясы святили тоже в четверг (перед Девятником). Они говорили: «чвартак (четверг) – найлепшы дзень, вяселы, як да нядзел1 троха падобны (немного похож на воскресенье), блшы ядуць (едят блины), верашчаку, мушчынсю таю дзень, акуратны; чвартак – найважнейшы дзень, усе рабщь можна, усе есщ можна» (Судник 1979: 232-233). Как заметила Судник, это близко совпадает с речением сербов: «У народу се Ka3yje (в народе говорится): сви су дани (все дни) добри дани, а четвертак пона]бол>и» (Кулиший и др. 1970: 305).
Иванов и Топоров (1970: 336) связывают посвящение четверга Перуну с владением четырьмя сторонами света, однако эта связь не держится: как тогда объяснить посвящение
воскресенья – солнцу,
у германцев и римлян
понедельника – луне,
вторника – богу войны Тиу, Тиру, (у римлян Марсу;
по Гельмольду, вагры во вторник почитали Прову или Проню),
среды – Вотану/Одину (у римлян Меркурию),
пятницы – богине Фрейе (у римлян Венере),
субботы – богу мира мертвых (у римлян Сатурну)?
Да и был ли четверг тогда четвертым днем недели? У евреев и, соответственно, в Библии суббота была не шестым днем недели, а седьмым (который бог, творя мир, посвятил отдыху), то есть начиналась неделя с воскресенья. Четверг был пятым днем.
Римляне стали называть дни недели по планетам и посвященным им богам, а последовательность планет взяли из их сравнительной удаленности от земли, по учению Птолемея (II в. н. э.), за римлянами стали так называть дни недели все романские народы. По этому критерию к четвергу приурочили Юпитера, бога-громовика, и, видимо, под влиянием римлян и романцев то же сделали германцы – у них это был Top (Erikson 1956). Так что днем Перуна четверг стал, вероятно, не без мощного влияния с запада – от германцев и римлян. Но у римлян неделя начиналась с субботы. Четверг был шестым днем.
А до 303 г. н. э. неделя у римлян и вовсе не была семидневной. Она у них была восьмидневной. Семидневная была римлянами заимствована с востока в III в. Воскресенье стало днем отдыха в Римской империи, и это было санкционировано Константином в 321 г. (Бикерман 1975: 54-55). От римлян и византийцев этот порядок заимствовали (вместе с религией) и славяне. Нерабочее воскресенье стало у них «неделей» (от «неделания», а семидневка была «тыднем»), следующий день после «недели» стал «понедельником» и первым днем семидневки, за ним пошли «вторник», «среда» (этот день выпадает из счета по понедельнику: середина «тыдня» падает на четвертый день), «четверг» и т. д. Таким образом, только под влиянием христианства четверг стал четвертым днем (вероятно, еще до крещения Руси), причем четвертым днем из будних дней (после «недели»-воскресенья), а четвертым днем недели он никогда не был (ср. Толстая 1987).
Следовательно, эта общность у индоевропейских громовержцев сравнительно недавняя. У литовцев днем Перкунаса была пятница (Киркор 1867). Другие общие черты, вероятно, древнёе. С германским Тором Перуна роднит рыжеволосость, золотые волосы (летописный «ус злат»), орудование молотом и приверженность числу 9: последний бросок Тора перед смертью составлял 9 шагов. У индоарийского Индры можно отметить также рыжеволосость, золотые волосы и близкое к молоту орудие – ваджру.
Каждый из громовержцев обрисован в своей мифологической системе как поздний властитель, заменивший на троне своего отца – прежнего царя богов, но когда эта смена в мифологии произошла (если вообще происходила, а не сконструирована в самом мифе о Громовержце)?
У гомеровских греков, т. е. в VIII в. до н. э. на Олимпе уже в течение многих поколений правит богами громовержец Зевс, а не его отец Кронос или дед Уран. У ариев Ригведы в последние века II тыс. до н. э. Индра хоть и не носит титула царя богов, но, судя по числу гимнов, ему посвященных, первенствует. Но преобладающий порядок перечисления богов, видимо, в угоду древней традиции, иной: Митра и Варуна (соответствие Урану), а по последовательности гимнов также Агни – перед Индрой (Эрман 1980: 63, 66). И в хеттском договоре XIV в до н. э., где митаннийские правители клянутся индоарийскими богами, на первом месте стоят Митра и Варуна, а Индра следует за ними (Thieme 1960). Если верны заключения исследователей микенской религии по данным табличек линейного письма В, то примерно в это же время, в XIII в. до н. э., и всегреческое верховенство Зевса еще не существовало (Лурье 1957: 298).
Таким образом, у родственных славянам народов выдвижение бога-громовика на первое место в пантеоне относится по крайней мере ко второй половине II тыс. до н. э., т. е. к тому времени, которым Рыбаков датирует начало праславянской эпохи, когда славяне и их соседи еще сравнительно недавно вышли из сплошного ареала и разобщились. Развитие двух сфер жизни могло способствовать возвышению бога-громовика: появление сильной зависимости от погоды (угроза плодородию полей от засух, а жатве от дождей) и ведение войн. Но войнами могли ведать и другие боги, а погодой – только бог-громовик.
Правда, возвышение бога-громовика могло происходить у разных индоевропейских народов хотя и по схожим причинам, но в разное время – по достижении одной и той же стадии развития. К сложению же государственности славяне вышли позже, чем индоарии и греки. Но если классический Зевс и Перун времен Прокопия и Нестора действительно предстают царями-самодержцами, то Гомеров Зевс и ведийский Индра скорее напоминают царьков– вождей более древнего типа. Такой царь правит не в силу закона и наследственных прав, даже не на основе выборов, а стихийно – просто потому, что он сильнее других физически, поборет их в бою. Такую власть бог-громовик должен был получить тогда, когда война, сила оружия и сословие воинов выдвинулись на первый план. В археологии это зафиксировано кругом культур воронко– видных кубков (с боевым топором) и боевого топора (IV—III тыс. до н. э.), из которого, несомненно, вышли все отмеченные и некоторые другие индоверопейские народы, включая славян.
У всех этих народов бог-громовик первоначально был вооружен каменным боевым топором-молотом, что зафиксировано у германцев (Мьёлнир – молот Тора, доживший как амулет на гривне до средневековья – см. Paulsen 1956: 205-221; Davidson 1965; Дубов 1970), у индоариев (ваджра – оружие Индры, финно-угорские заимствования – «вачара», «вечер» и т. п., «молоток», «топор» – см. Kalima 1936: 202; Клейн 1980: 38; Klejn 1984: 63-64), у литовцев (священный молот Перкуна) и славян («громные молотки» – см. Афанасьев 1865, I: 244; Уваров 1881: 9-16; Даркевич 1961; Смирнов 1977).
Поэтому можно предположить, что и у славян Перун очень рано выдвинулся на первый план, а вскоре и на первое место в пантеоне – когда еще славяне не очень далеко отошли от других индоевропейцев, так что на возвышении Перуна сказались свежие индоевропейские традиции, а может быть, и контакты. Дело в том, что налицо не только общие принципы (возвышение именно громовика, хотя имелись и другие военные боги: скажем, у греков – Арес и позже Аполлон, у римлян – Марс, у германцев – Один и Тиу), но и схожие формы, в которых это возвышение проявлялось.
Похвальба Перуна в кавказских записях («Я ли не...») очень напоминает самовосхваления Индры и Зевса. Вот пассажи из известного монолога пьяного Индры (РВ X: 119):
Пять племен людских кажутся мне не больше пылинки —
не выпил ли я сомы?
Оба мира не равны даже половине меня —
не выпил ли я сомы?
Я превзошел величием небо и обширную Землю —
не выпил ли я сомы?
(Эрман 1980: 71)
В Илиаде Зевс грозит низвергнуть в Тартар любого бога, посмевшего ослушаться:
Там он почувствует, сколько могучее всех я бессмертных!...
Так, у меня таковы необорные силы и руки;
Боги меня не подвинут, колико ни есть на Олимпе!
(VIII, 17, 450-451)
Тут еще более очевидно, что все-таки Род со своими Рожаницами никогда не был главой пантеона у славян. Это был поздний, христианского времени, дух народных низов, дух судьбы, ведавший зачатием детей, фигура низшей демонологии. Высшему божеству христиан его противопоставляли не по положению в пантеоне, а по функции дарователя рождений. К этому времени другие языческие боги уже давно обернулись христианскими святыми (Перун – отчасти Ильей, Сварог – Кузьмо-Демьяном, Мокошь – Параскевой и т. д.), а поручить какому-либо святому прерогативу «вдувать душу живу» было немыслимо. Вот и приходилось Рода изживать без равнозначного замещения. Воплотив заимствованное у греков суеверие, род модной ереси, он потому и сосредоточил на себе в позднее время огонь христианских поучений против язычества.
