Текст книги "Область личного счастья. Книга 1"
Автор книги: Лев Правдин
сообщить о нарушении
Текущая страница: 13 (всего у книги 19 страниц)
Это же старались доказать и сами танцующие. Трещал пол под его каблуками, когда он стелился по земле в присядке. А она неутомимо кружилась около него, то гордая и неприступная, то лукавая и манящая.
Да, они оказались достойны друг друга.
Марина словно окаменела. И только потом, когда, казалось, померк свет и рухнул потолок от грохота аплодисментов, почувствовала себя в самом деле ослепленной и оглушенной. Она любила и уже больше не размышляла ни о чем. Она любила и готова была на все муки, прежде чем откроются таинственные двери любви. Да откроются ли? Скорей всего их надо открывать той силой, с такой откровенной страстью, которую показала Женя.
И, почувствовав это, она вздохнула. Ей показалось, что не Женя, а она сама так ясно, так откровенно сказала о своей любви.
И вдруг она увидела Тараса. Он стоял на самом краю сцены, большой, сильный, надежный. Почему за весь вечер он не подошел к ней?
Она провела по лбу тонкой своей рукой. Это все Женькины фокусы вывели ее из равновесия. Надо держать себя в руках. А до каких пор? Один раз она прошла мимо любви, не заметив ее. Во всяком случае, надо еще разобраться во всем этом.
Пока зрители шумели около танцоров. Мишка Баринов стоял в стороне. Широко раздувая ноздри и сверкая цыганскими глазами, он оглянулся. Над ними, на краю сцены, стоял Тарас. Мишка подошел к нему.
– Тарас! Будь человеком – выпить есть?
– Пойдем, – сказал Тарас.
Они сидели в комнатке для бутафории, молча слушая, как затихает в зале шум. Тарас больше не пил. Откинувшись на спинку стула, он, усмехаясь, глядел на шофера.
– Тарас, с кем он? – спросил Мишка, тоскуя.
Тарас улыбнулся насмешливо и промолчал.
– С кем? С твоей или с моей?
– Дурак ты, – вздохнул лесоруб. – Куда ты лезешь? Ты кто? А она кто? Она с тобой говорить не станет, а ты глазами своими цыганскими похлопаешь, вот и весь у вас разговор. А ты вот встань, подымись до нее, заслужи, а потом сватайся. Учиться надо, Мишка. Головой работать надо.
– Это чего? Политика?
– А хоть бы и так. Политика у нас к тому направлена, чтоб всем и тебе учиться идти, а нет – так сиди и не рыпайся. А то с инженером тягаться вздумал, с героем!
Мишка понял, мрачно взглянул на пустой стакан:
– Вот какие слова ты мне говоришь?
– И тебе говорю и себе. Политика для всех дорогу показывает. Вот я тебе опять про то же скажу. Мне, если хочешь знать, не меньше твоего обидно. Нет, не думай ни на кого. Чужому счастью не завидую, коль своего не взял. Болтают всякое – будто сосну я на него нарочно уронил. Дураки. На такого человека! Первое – из лесорубов инженером стал. Поди, попробуй, – легко ли? Второе – немцу жизни дал: ордена даром не вешают. Третье – сам знаешь, его дела у нас. Ты за него держись. Мишка, он из тебя человека сделает. А на это все плюнь. А как плясал! Сумеешь так? Тоже дал жизни! Это четвертое. Вот тебе и вся политика. Человек у нас на все руки мастером должен быть – и в работе, и в жизни.
Часть четвертаяНа другой день после праздника Тарас, как и всегда, поехал в лес раньше других. У пятой диспетчерской он сошел с машины и увидел Марину. Он махнул шоферу рукой, и машина, звеня цепями, умчалась в лес.
В опаловом предутреннем сумраке уже чувствовалась невидимая заря. Потеплели краски неба, нежным пламенем вспыхнули верхушки сосен, но внизу еще царил седой мрак, сюда не проникали живительные лучи наступающего дня.
Марина стояла в дверях своей будки, словно загораживая вход, улыбалась спокойной, немного высокомерной улыбкой. И вообще показалось Тарасу, что все это означает немой ответ на немой его вопрос. И ничего благоприятного в этом ответе не мог прочесть Тарас.
– Здравствуйте, Марина Николаевна.
– Доброе утро, Тарас.
Она протянула руку, глядя прямо в его растерянные глаза.
– Знаете что, Тарас! А, пожалуй, нам надо поговорить.
Он насторожился, и Марина поняла, что она сказала слишком высокопарно и, пожалуй, многообещающе. И чтобы все выглядело проще, она легко пояснила:
– Проветрить мозги, чтобы все было светло и чисто.
Она взяла его руку. Тарас с нежностью смотрел на ее маленькие пальцы и другой своей рукой бережно прикрыл их.
– Надо, Марина Николаевна, – согласился он.
– После работы поговорим, хорошо? Вы зайдете сюда?
Войдя в темноту леса, Тарас оглянулся. Вся поляна, где стояла избушка, пылала нежным огнем зари, розовый туман поднимался над пурпурными кочками мха. Поляна казалась чашей, заполненной алым светом. И там, около открытых дверей, стояла девушка, которую он любил. Все было неправдоподобно хорошо. На лесной тропе, по которой он шел, лежали красные листочки брусники. В лесу пахло прохладной весенней сыростью. Он шел, радуясь всему на свете: своей молодости, своей любви, вчерашнему торжеству и торжеству, которое будет сегодня, завтра и которое, как казалось ему сейчас, не окончится никогда. На делянке его ожидал Гоги Бригвадзе.
– Тарас, какое твое обязательство? Сколько даешь?
Тарас не любил пустых обещаний.
– Работа покажет, Гоги. Однако не подкачаем.
Гоги захохотал, блеснув зубами.
– Довольно я терпел, Тарас! Теперь выхожу на первое место. Сегодня бью тебя твоим методом! У меня тоже укрупненное звено.
– Слыхали?! – спросил Тарас, обращаясь к своему звену.
Юрок сдвинул фуражку козырьком на круглый нос.
– Ничего я не слышу, – сказал он.
– Я чего-то слыхал, да не разобрал, – подкрутил свой ус Гольденко.
Ульяна Панина жалостливо посмотрела на Гоги. Рассмеялась:
– Ничего, Тарас. Ему темечко солнышком напекло, вот он и волнуется.
Двое других, новых, старики-лесовики, только посмотрели на Гоги, потом друг на друга и сочувственно покачали головами.
– Слыхал? – засмеялся Тарас.
Гоги вдруг помрачнел. Он всегда завидовал дружной спайке Тарасова звена. Вот и сейчас разыграли его как по нотам, даже эти, новенькие, только что зачисленные в звено лесовики. Ну, ладно, вечер покажет.
– Смеетесь? – спросил он зловеще. – Как бы плакать не пришлось.
Когда он ушел, Тарас обернулся к своим ребятам.
– Поняли, в чем дело?
– Понятно, – протянул Гольденко, затаптывая окурок.
– Дело в том, ребята, – сказал Тарас, – что сейчас мы должны работать в полную силу, как велит рабочая совесть. Я вам митингов устраивать не буду, уговаривать вас много не надо. Одно хочу сказать: наша лесная работа сейчас самая нужная, самая необходимая. На нас сейчас весь мир смотрит. Ну вот, остальное понятно без слов.
В продолжение этой речи он сбросил с себя стеганку, взял лучок, подкрутил бечеву и пальцем тронул тугое зубастое полотно. Оно загудело как струна.
Ничего не надо говорить. Все знали свои места. Звено работало, как слаженный механизм, где поворот одного колеса приводил в движение второе, третье. Звено работало, как не может работать ни один механизм: здесь были люди, полные желания, гордости, умения, люди, думающие о своей работе, задетые за живое…
Потому так и случилось: когда Тарас, кончив пилить, поднялся, чтобы свалить первую сосну, он увидел, что она падением своим словно увлекает за собой другую, на соседней делянке. Он оглянулся и понял все. Да и понимать-то здесь нечего.
Юрок в одно мгновение оценил обстановку. Пока Тарас валит первые хлысты, звену еще нечего делать. Эти несколько минут он решил использовать. Он взял лучок и начал валить на соседней делянке.
– Давай, Юрок, давай! – крикнул Тарас.
Свалив шесть хлыстов, он пошел на вторую делянку. Юрок сейчас же перешел на первую, где Гольденко уже обрубал сучья, а старики-лесовики оттаскивали их в стороны и скатывали бревна в штабель. Юрок раскряжевывал хлысты и успел свалить еще две сосны, пока Тарас управлялся на соседней делянке.
Главное, чтобы работа шла без перерыва. И вот Гольденко заметил, что, обрубив сучья, он вроде как бы отдыхает. Старички целыми возами стаскивают сучья в кучи, а он ждет, когда Тарас кончит валить и перейдет на Другую делянку. Да, он отдыхал, когда другие работали, работали самозабвенно, не замечая ничего, в том числе и его, Гольденкиного, лодырничества.
И почему-то стыдно стало ему, недавнему искателю легкой работы. Стыдно за безделье, а почему – он и сам не знает. Он только понял, что не может стоять и ждать, когда другие работают. Это так поразило его, что он растерялся и, еще не понимая, что творится в мыслях его, взял запасный лучок и подошел к Юрку. Тот приложил двухметровку к хлысту, провел пилой, наметив место реза, и приготовился пилить. Семен Иванович оттеснил парнишку плечом и поставил свой лучок на заметку.
Юрок понял, засмеялся, блеснул озорными глазами:
– Давай, Семен Иванович, давай, в честь близкой победы!
Вдвоем они покончили с раскряжевкой на несколько минут раньше.
Потом так и пошло. Юрок начинал раскряжевку, размечал хлысты и уходил на соседнюю делянку, где работал Тарас. Там он начинал валку и успевал, не мешая Тарасу, свалить несколько деревьев.
Тарас замечал все в короткие промежутки, когда, выпрямляясь, сваливал сосну. Ему уже некогда было смотреть, как она падала. Он шел к следующему дереву, намечая глазами три-четыре, которые предстоит свалить одно за другим.
Он замечал все у себя, на своих делянках, но не упускал из вида и звено Бригвадзе. Он слышал его гортанный крик. Ясно, что там тоже времени зря не теряли. Очень разозлился Бригвадзе. Если зазевается Тарас, пожалуй, придется уступить первенство. Но знал Тарас: не может этого случиться. Все хорошо. Все очень хорошо, не исключая и Марины. Сегодня он скажет ей о своей любви. И будет это – последний разговор.
– Бойся! – закричал Тарас, раскачивая спиленную сосну. Она не поддавалась. Это было очень старое дерево с седым от дряхлости стволом и белыми сучьями. Сосна стояла наклонно и упорно не падала туда, куда хотел положить ее Тарас. Он нажал плечом: «Врешь, упадешь!» Сосна качнулась и медленно, как бы в раздумье, начала падать, кренясь на сторону.
– Эх, мазило! – выругал себя Тарас.
Сосна, зацепившись сучьями, повисла на двух соседних, как древняя старуха на руках могучих внуков.
«Замечтался! – продолжал ругать себя Тарас. – Вот расскажу ей сегодня, как раскис от любви».
Это происшествие нарушило четкий ритм работы. Юрок поспешил к Тарасу, но тот махнул рукой:
– Иди на место. Сам справлюсь.
Он подошел к повисшей сосне. Ее ствол заклинился между двух стволов; надо подпилить один из них. Стоит зазеваться, как под тяжестью нависшего ствола пошатнется подпиленная сосна и придавит Тараса. Нет, зевать не полагается. Ни в тайге, ни в жизни вообще.
Тарас пилил, как всегда, левым плечом прислонясь к стволу. Сосна угрожающе покачивается.
С тревогой следили помощники Тараса за этим единоборством.
Вот, слегка треснув, сосна начала падать. Повисшее на ней дерево, медленно поворачиваясь, покатилось по наклонившемуся стволу.
– Бойся! – крикнул Юрок.
Тарас, выхватив лучок, отбежал в сторону и с досадой махнул рукой.
Старая сосна огромными изогнутыми своими сучьями намертво сцепила обе сосны, удерживая от падения только что спиленное Тарасом дерево. Создалось еще более опасное положение: теперь уже две сосны висели на третьей. Так они могут провисеть десятки лет, состариться, умереть, не разомкнув смертельных объятий, но, может быть, достаточно ударить их ладонью – и все с грохотом повалится на землю.
Раздумывать было некогда. Надо свалить эти сосны. И как можно скорее. Время не ждет. Счет идет на минуты. Юрок притащил вилку, которой помогают свалить дерево, хотя Тарас ею никогда не пользовался.
– Юрок, на место! – послал Тарас. – Сам справлюсь.
Рыжебородый кривоногий старичок-лесовичок снял старенький войлочный колпак, вытер им свою голову и снова надел:
– Эх, парень, на силенку надеешься?
Тарас, не отвечая, пытался вилкой расцепить сучья, но, убедившись в бесполезности, решился на какой-то очень отчаянный маневр.
– Отойди, – сказал он старичку. – Ступай на место – крепок черепок, а не выдержишь.
И вошел под огромный шатер, образованный из трех сосен.
Тарас глянул вверх. Да, игрушка вроде смертельная. Кто кого обманет? Третью сосну и подпилить не успеешь, как завалится вся эта постройка. И бежать некуда. Из опыта знал Тарас: от падающего дерева не беги, а беги к нему. У комля опасности меньше.
Ну, хорошо. Думай не думай, валить эту комбинацию надо. Время не ждет. Осторожно начал пилить, прислушиваясь, не раздастся ли предательский треск вверху.
Старичок-лесовичок топтался неподалеку:
– Тарас! Э, слышь-ка, Тараска! Жизнь надоела тебе? Брось-ка, брось! Сама завалится.
Тарас будто и в самом деле послушался. Бросив пилить, он повесил лучок на плечо, вышел из опасной зоны и, посвистывая, смотрел на верхушки сосен. Так же не спеша подошел к следующей сосне и начал пилить ее.
Юрок досадливо сплюнул. Испугался Тарас. Отступил. Теперь стыдно будет на людей смотреть. Захламили пасеку. Эх!
Но в это время раздался страшный треск. Юрок подпрыгнул от восторга. Тарас и не думал отступать. Подпилив сосну, на которой висели две спиленные раньше, он свалил на них стоящее поодаль дерево. Оно упало на сцепившиеся сосны и тяжестью своей увлекло их.
– Бойся! – крикнул Тарас торжествующе.
А старичку сказал:
– А ты говоришь!
– Да-а, – закрутил тот остреньким войлочным колпачком, – башка тебе, значит, не зря дадена.
Во время обеда появился Леша Крутилин. Он бежал по тайге, прыгая через кочки, размахивал бумажкой.
– Телефонограмма! – кричал он зычным голосом. – Мартыненко за вчерашний день свалил 50 кубометров.
Бригвадзе бросил ложку. Смуглое лицо налилось горячей кровью.
– Пошли, ребята! – крикнул он, срываясь с места.
За ним побежали лесорубы из его звена. Бросились было и ковылкинцы, но Тарас удержал их.
– Дай-ка телефонограмму.
Внимательно прочел торопливые Лешины строчки. Потом спокойно сказал своим ребятам:
– Все правильно. Ешьте поплотнее. Заправляйтесь. Кубиков шестьдесят сегодня положить надо.
Марина долго ждала Тараса в своей будке. Приняв дежурство и проводив Женю, она привела в порядок рабочий стол и, не зажигая огня, села к столу. Огненное небо пылало над тайгой. Оранжевые отсветы проникали в избушку, окрашивая стены ее в теплый цвет зари.
Она сидела и думала о Тарасе. Наверное, он скажет ей сегодня о своей любви. Обязательно скажет. Слово – закон, говорили про Тараса. Он скажет о своей любви, и она должна ответить ясно и определенно. Зачем играть в прятки? Нет, все эти уловки, якобы присущие женщине, все эти мелкие хитрости не для нее и не для Тараса. Надо ответить ему честно и прямо. И она знала, что скажет: «У нас разные дороги, но это еще ничего не значит. Мне надо учиться, вам тоже. Не помешают ли нам наши чувства?» Он ответит: «Нет, не помешают» И тогда? Что наступит после его ответа, она еще не знала. Но одно ясно для нее: надо, чтобы в сердце и мыслях было чисто и светло.
А может быть, и не так. Может быть, все надо совсем наоборот. Ведь тогда, в юные годы, когда ее сравнивали с далекой звездой, тоже не было никакой ясности. Ничего определенного. И только через много лет она убедилась в постоянстве чувства, мимо которого высокомерно прошла.
Сейчас она чувствует одно, но в этом трудно признаться даже самой себе, – она любит Виталия Осиповича. Но имеет ли право на это? Ведь есть еще Женя, и есть Тарас.
Почему же он не идет? Надо поговорить с ним, как вот сейчас говорит сама с собой. А говорить другое она не сможет.
Но он не идет. Скоро восемь. В это время, лесорубы обычно уже бывают дома.
Она вышла из будки, прислушалась. Было тихо, если не считать извечного шума тайги, к которому привыкаешь так, что и не замечаешь его. Легкая, как облачко, тревога начала обволакивать сердце. И вдруг Марина поняла, что тревожится за одного Тараса. Что там случилось в лесу? Она растерялась от этой внезапно возникшей мысли.
Марина вспомнила, как впервые мысленно разговаривала с Виталием Осиповичем. Тогда все было проще. Она сразу определила свое отношение к нему. О любви не могло быть и речи. Он должен ждать свою невесту. Тогда она не разрешала себе любить. Это было трудно, но по-другому нельзя поступить.
Есть чувства, но есть и долг. И сила на стороне того, кто чувства не противопоставляет долгу.
Теперь все сложнее. Тарас ждал прямого ответа. Но чувства молчали, а долг предоставлял полную свободу сердцу, мыслям, поступкам. Чувство свободы становится в тягость, когда надо решать и не знаешь, что решить.
Значит, надо ждать. Если придет любовь, она откроет перед ней свое сердце широко и бездумно, как Женя. Так, кажется, будет лучше.
Придет Тарас, и она скажет ему все, что думает, и они вместе решат – как должно быть. Но что же он не идет?
Он ворвался, гремя сапогами, стремительный, торжествующий. Смуглое от таежного загара лицо пылало возбуждением.
Она поднялась навстречу, охваченная непонятным волнением.
– Что, Тарас, что? – спросила Марина одним дыханием.
Он сел, хлопнув большими ладонями по коленям. Шумно выдохнул:
– Устал. Хорошо!
В тайге послышались возбужденные, ликующие голоса. Они приближались, но Тарас не говорил того, чего ждала Марина весь день.
Люди шли из тайги шумящей толпой.
– Ну, что, Тарас? – спросила она опять. – Да скажите же скорее!
– Сейчас, – ответил он и всем телом повернулся к столу, где стоял телефон.
Тогда Марина поняла причину необычайного оживления Тараса, которое она второпях приняла на свой счет.
С шумом вошел Бригвадзе, за ним – Юрок, Панина и еще несколько человек, пока не заполнилась избушка.
Тарас заговорил. Наступила тишина.
– Иван Петрович! Говорю от всех лесорубов. Сегодня получили добрую весть от друга моего Мартыненко. Он вчера со своим звеном свалил пятьдесят кубометров. Что? Сколько я? В общем, ответили достойно. Тут учетчики все промерили и записали.
Повесив трубку, он сказал:
– Пошли, ребята!
И вышел последним, шумно попрощавшись с Мариной.
Марину сначала оскорбило такое невнимание. Она готовилась к свиданию, она советовалась со своим сердцем и знала, что он тоже ждал этого вечера. И вот что-то оказалось сильнее любви. Да была ли любовь? Скорее всего ничего не было. И напрасно ока мучила себя, готовясь к какому-то большому и очень важному разговору.
Она гуляла по дорожке около будки, маленькая, одинокая, под огромными соснами, которые равнодушно шумели. Конечно, Тарас не изменился, он остался тем же, что и был. Но сегодня он увлечен другим, что никогда не затмится никакими любовными туманами.
Поняв это, Марина почувствовала себя не такой уж маленькой и одинокой.
Звонил телефон, она разговаривала с Крошкой, с Клавой, принимала и отправляла машины и снова гуляла под соснами по гулкой лежневке, слушая, как звонит телефон, считая звонки. Если пять, – она заходила в будку и брала трубку.
Она делала все, что ей полагалось делать. И никогда никто, даже проницательная Крошка, не догадался бы, какое смятение царило в сердце самой неприступной из росомах.
Она ходила не торопясь мимо ярко освещенного прямоугольника двери – двадцать шагов туда, двадцать обратно. Потом перестала считать шаги и вдруг увидела далеко за поворотом огоньки машины. Они приближались, мелькая между сосен. Тогда она сообразила, что ушла от будки слишком далеко, и поспешила назад.
Она не опоздала. Машина только что остановилась на разъезде у диспетчерской. Шофер выглядывал в двери кабинки. Ослепленная лучами фар, Марина крикнула ему сквозь гул мотора:
– Свободно! На разъезде не ожидай! На прямую.
И сошла с дороги. Машина, звеня цепями, тяжело прошла мимо. Проводив ее взглядом, Марина резко повернулась и пошла в свою будку.
Там, на ее месте, за столом сидел Тарас. Она не удивилась. Тарас был в своем новом костюме, очень солидный и очень смущенный.
Он поднялся и отошел в сторону, давая девушке дорогу, но она не спешила на свое место, впервые забыв отметить в паутине графика ушедшую в лес машину.
– Я уезжаю, Марина Николаевна, – сообщил Тарас, – через час идет поезд.
– Так вы опоздаете, – сухо сказала Марина, поглядывая на часы. Стрелки показывали, кажется, два, но она тут же забыла – сколько. Вообще никакой ясности ни в чем не существовало.
– Но я не мог уехать, не увидев вас.
Она все еще стояла посреди комнаты. Тогда он подошел к ней и взял ее руку, чего до сих пор не осмеливался делать.
– Я должен сказать вам…
Она не убирала руки. Она знала, что сейчас он скажет то, что еще никто никогда ей не говорил. Но почему же он молчит? Марина не смела взглянуть в лицо Тараса и очень досадовала на свою непонятную нерешительность. Растерялась, как маленькая. Никогда еще такого не было.
Она заставила себя поднять голову и посмотреть в глаза Тараса.
– Марина Николаевна, – тихо и восторженно прошептал Тарас.
Свободной рукой он обнял ее плечи и неожиданно поцеловал.
Марина зябко повела плечами, но он, должно быть, не понял этого движения, потому что крепче прижал ее к себе.
Звонил телефон, возвращая Марину к действительности. Она считала звонки:
– Раз, два, три, четыре, пять. Теперь вы, думаю, должны меня отпустить.
Слова прозвучали насмешливо. Это удивило ее.
Она взяла трубку.
– Я. Да, у меня, – она скорбно подняла брови и строго обрезала: – Клава, это никого не должно задевать. Я сказала, у меня. Зачем? Ты становишься болтлива, как Крошка.
– Оказалось, Тараса уже ищут.
Он улыбался растерянно и смущенно.
– Надо идти…
– Идите, – разрешила она, не глядя на него.
– Марина Николаевна!
Марина стояла за столиком. Маленькая лампочка освещала ее бледным желтоватым светом. Тарас, задыхаясь, сказал:
– Счастливо оставаться. – И стремительно вышел.
Марина стояла одна, неподвижная, тонкая, с безвольно опущенными руками, слушая, как затихают его шаги на звонких брусьях лежневой дороги.
