Текст книги "Зал ожидания"

Автор книги: Лев Правдин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 11 страниц)

14

Провожали Федора в рейс всем домом. Устраивали торжественный ужин, вспоминали прожитое и пережитое, желали Федору безаварийного плавания, а ранним утром он на электричке уезжал в город. Так было каждый год, с тех пор, как Федор вернулся с военной службы, и теперь готовились такие же проводы.

Половина поселка кормились рекой. Жили тут матросы, капитаны, штурманы, механики и работники сплавного рейда. Открытие навигации – традиционный годовой праздник, а традиции в рабочем поселке соблюдались строго.

Пришла из школы Светлана. Увидала, что у калитки засов сдвинут и дверь не на замке, и еще увидела: на веревке колышется белье – все это верные приметы, что Катя дома. Она очень обрадовалась этому, потому что любила Катю девчоночьей обожающей любовью.

Даже не заходя домой, она приоткрыла дверь в Катину комнату:

– Это я к тебе пришла!

– Заходи, Свет очка, заходи, – услыхала она Катин голос, который показался ей очень уж веселым и таким взволнованно-звонким, что, того и гляди, разобьется.

Девочка она была чуткая, поэтому сразу поняла, что Кате не по себе, и поспешила на помощь. Но тут увидела она своего дядю, тоже взволнованного, взъерошенного и – чего с ним никогда не случалось – злого. Увидела и поняла, что ему тоже не по себе, и растерялась: кому первому помогать?

– Катя? Дядя Федюшечка? Что?

– Да ничего, Светочка, – проговорила Катя и, чтобы хоть на первую минуту скрыть свое волнение, подошла к девочке и начала поправлять ее растрепавшиеся волосы.

– Экзамен завалила?

– Ну, конечно! Ну, конечно! – с непонятной радостью подхватила Катя. – Ты еще не знаешь, какие у нас случаются экзамены. Ужас!

– Экзамен… – усмехнулся Федор. – Все там игра. – Он поднялся, взял со стола свою фуражку и для чего-то начал рукавом начищать и без того сияющего «краба». Еще раз усмехнулся, задумался и нерешительно сказал: – А может быть, и не игра? Экзамен. Да, похоже…

И ушел, задумчивый, злой, взъерошенный.

– На двойку? – спросила Светлана, не скрывая, что ничуть не верит в свою же выдумку насчет экзамена.

– Не знаю и сама еще.

– Неужели Федюшечка тебя обидел?

– Федюшечка? – Катя зажмурила глаза. Из-под ресниц выкатились две слезы. – Это я его…

– А зачем?

Не скрывая своих слез, голосом, в котором уже прослушивались первые трещинки, Катя попросила:

– Потом, Светочка, потом. А ты иди, потому что сейчас я разревусь как!..

15

Рассказывая сестре о своем разговоре с Катей, Федор не стал вдаваться в подробности, которые, по его мнению, никакого значения не имели, упомянул только о результате и то одним словом:

– Отказала.

И сказал это так торжествующе, словно он выполнил приказание, которого не хотел выполнять, но его заставили. И вот вам, пожалуйста!

Но Анюта не обратила на это никакого внимания и потребовала подробностей. Вызнав все, что удалось вытащить из скупого на слова и чувства Федора, она спросила:

– Ну, а ты что?

– Сказал ей, что все равно буду ждать. Хоть всю жизнь.

– Ох, Федя, ты, Федя-а, – распевно вздохнула Анюта. Приглаживая волосы, спросила: – Она где, дома?

Пока Федор собирался ответить, из-за перегородки послышался Светкин голос:

– Дома она. Ревет.

– А тебе это рано слушать.

– А я и не слушаю вовсе. Я уроки готовлю.

На кухне у Юлии Ивановны было жарко от плиты, пахло сдобным тестом и жареной рыбой – готовился торжественный ужин. Сама она, разрумяненная жарой, в открытом платьице, походила на девочку-толстушку. Стряпать она любила и очень хорошо умела.

– Все знаешь? – спросила Анюта.

– Поди-ка узнай у нее. Ревет и руками машет.

– Мой хоть и не ревет, а каждое слово клещами выдирать надо.

Катя сидела на своей очень измятой постели в одной сорочке и, покачивая босыми ногами, жевала теплую булочку. Нос распух от слез, но глаза, словно только что промытые, блестели ярче, чем всегда.

– Девку и слезы красят, – отметила Анюта, присаживаясь на край постели. – Выревелась? Говорить, как человек, можешь?

– Вот, даже проголодалась, – все еще всхлипывая, сказала Катя и чуть виновато улыбнулась.

– А в честь чего слезы?

– Федюшечку жалко. И себя жалко.

– Вот что, Катерина. Что у вас с ним? Попросту можешь объяснить?

Из кухни выглянула Юлия Ивановна. Румяная и добрая, как солнце:

– Да что ты с ней, Анюта… – и к дочери: – Еще булочку дать или пирожка отрезать?

– Ничего не надо, а то ужинать не захочу. – Катя судорожно вздохнула: – Сама еще не все понимаю. Всю жизнь мне одно только и твердили: «Вот Федя – тебе братик». А теперь хотят, чтобы я за братика замуж вышла. Так я его совсем не так любить привыкла. Ну, а сегодня совсем все неожиданно вышло. Я белье постирала и развешиваю. Он тут как раз и явился. И стал мне помогать, как всегда. Трусы мои берет, чтобы мне подать. А я на него напустилась: «Не хватай своими грязными руками!» Смотрю, он застеснялся до слез, а мне это смешно, думаю: «Братик ведь. Сколько раз маленькую на реку водил купаться, так всегда мои трусишки выкручивал и снова надевал. Я ногами болтаю, не даю надевать, а он меня шлепает по этому вот месту. Забыл, что ли, – думаю, – так я-то еще не забыла». Наверное, все оттого, что я привыкла его любить. Я это ему сказала сразу, а он во внимание не принял.

Выслушав все, что сказала Катя, Анюта только вздохнула:

– Да, если любовь делается привычкой, то это, должно быть, и не любовь. А у тебя как? Другой, может быть, есть? Непривычный?

Теперь уже Катя совсем успокоилась, и Анютин вопрос даже позволил ей хотя и мечтательно, но в общем-то беспечно улыбнуться:

– Влюблена без памяти… – И она рассказала о своей безответной любви.

Выслушав Катин рассказ, очень короткий, потому что пока ничего такого и не произошло, что надо было бы долго рассказывать, Анюта тоже улыбнулась, но совсем не мечтательно.

– Это и все?

– Пока все. И не встречались даже и ни словечком не перемолвились. В общем – продолжение следует.

– А он-то что? Ты не знаешь даже, как он на тебя посмотрит. На что ты надеешься, не понимаю.

– Пока только на красоту свою. Только он на меня глянет, тут я его так заворожу, что уж никуда ему от меня не уйти. – Она горячими руками обняла Анюту, жарко ее расцеловала и уже оказалась у зеркала: – Ох, какая ты, красота моя, распухшая, зареванная…

Любуясь дочерью, Юлия Ивановна проговорила:

– Говорите вы, да все не то. Выходила бы ты за Федора…

И вдруг услыхала, чего вовсе и не ожидала:

– Да я бы этому первая воспротивилась, – невесело проговорила Анюта.

– Да это как же? – растерялась Юлия Ивановна и от удивления чуть тарелку не выронила. На лету подхватила. А у самой ноги подкосились. Опустилась на стул, спросила изумленно: – Да ты что же? Катюшка-то чем тебе не приглянулась?

А Катя хоть бы что. Смотрит на себя в зеркало, посмеивается.

– Тетя Аня, что же я наделала…

Анюта подошла к Юлии Ивановне, обняла ее.

– Не выдумывай, Юлия. Дочку твою я всегда любила, а теперь еще и уважаю. Вот с этой минуты уважаю за то, что любовью своей не поступилась. А то, что у нее это словно бы играючи, то это уж такого человека ты вырастила. Ты, Юлия, сама-то тоже шутя человека полюбила, а вот как обернулось. На всю жизнь, если бы не война. А я вот своей любви сберечь не сумела… Ну и ладно. Теперь все обговорили, так и давайте ужинать.

16

Рано утром Федор, уже совсем одетый, заглянул за перегородку. Сестра лежала в постели, но не спала. Они попрощались, ничего не говоря друг другу, потому что все необходимое уже было обговорено.

С чемоданом в руке вышел Федор из калитки. Катя ожидала его на той самой скамейке, где в день его возвращения она прикорнула под его надежной рукой. В легком клетчатом пальтишке и пестрой косыночке она была совсем, как та девчонка, которая провожала его в армию, и совсем не та. Но это так ему показалось только в первую минуту, пока она, еще не видя его, щурила на сверкающую воду свои круглые глаза. Увидав Федора, она живо обернулась и встала.

– Как ты долго, – проговорила она ворчливо, попросту, словно бы и на самом деле была его сестрой. Она сказала это, как всегда, будто и не было вчерашнего его признания и она ничего не говорила ему про свою любовь. – Ну, пошли скорее, а то на электричку опоздаем. А я все-таки поиграю со своей студенческой судьбой: вдруг да подсунет она мне вопрос полегче…

Они шли по сверкающим лужам, весенний ледок хрупко звенел под ногами. И разговор у них так же хрупко позванивал и ломался.

– Я тебя буду ждать, – сказал Федор.

– Запретить не могу, но лучше не надо. – Она похлопала по рукаву его шинели: – У нас учится одна девочка. Очень хорошая. Тихая. Хоровичка. Хочешь, познакомлю?

– Я сказал: буду ждать тебя.

– Ну, жди, – досадливо разрешила Катя и пошла вперед Федора, высоко вскинув голову.

Звенел весенний непрочный ледок, и весенний воздух был так же хрупок и чист. Вот уже и вокзал.

Глядя, как трепещет на ее спине уголок пестрой косынки, Федор сообщил:

– Звонил мне Колька Зубков. В общежитие.

– Меня ищет.

– Адрес спрашивал. Я сказал, что сам не знаю.

Катя даже не обернулась. Только уже пробегая по ступенькам на платформу, торжествующе прокричала:

– Найдет. Федюнечкин, шевели ногами, электричка подходит!..

17

Именно с этого дня началось Федорово ожидание, к которому он до того привык, что оно стало как бы воздухом его жизни. Со временем он даже перестал замечать свое состояние, и даже, как мне показалось, все, что он рассказал, все эти воспоминания о жизни и любви нисколько не взволновали его.

Мы сидели в тесной его каюте и пили чай, горький и терпкий, как и воспоминания тихого человека. Глазуновская красавица смотрела на нас из-под жемчужного кокошника. У нее были огромные глаза, требовательные и чуть лукавые. Светлана говорила, что она похожа на Катю.

– Нет, нисколько не похожа. – Федор Васильевич даже не посмотрел на портрет. – На нее похожих никого нет.

Он любил Катю, но не сумел об этом сказать и не сумел ничем привлечь ее любовь и даже хотя бы ее внимание. В этом все дело. Не стал я расспрашивать о ней, но Федор Васильевич сам сказал, где она и как живет. Вышла она замуж за Николая Зубкова. Верно, походил он за ней. Нет, она нисколько не морочила ему голову, сразу сказала, что любит его одного и уже давно. В театр, на танцы – пожалуйста, а больше никуда. В загс – тем более. Институт закончила – поженились.

– Так теперь-то чего вам ждать? – спросил я.

– А не знаю. – Подумал и сам спросил: – А разве так уж надо точно знать, чего ждать? Да этого и невозможно знать. Если у человека ничего нет, так ему это и все равно. А чтобы уж ничего не ждать, этого нельзя. Человек должен ждать.

Катер пришел только под утро. Истерично покрикивая сиреной, он вынырнул из тумана и приткнулся к пристани своим белым бортом. Федор Васильевич поймал брошенную с катера чалку и накинул ее на кнехт. С грохотом выдвинул сходни.

Пассажиры торопливо занимали места, кому только на ту сторону, до Быковки, – на палубе, кому подальше – спустились вниз и там расположились на диванах досыпать.

Катер вздрогнул и ожил. В стальной его утробе заговорили дизели. Коротко рявкнув сиреной, судно начало отодвигаться от пристани.

Туман расстилался, клубясь над водой, словно огромная река готовилась закипеть. Потеплело небо за лесистыми горами. Туман отяжелел и пошел оседать. Начинался день – ясный и тихий. Осень – пора тревожного и покорного ожидания…

Стоя на корме, я смотрел, как уплывает пристань и как по лестнице поднимается Федор Васильевич с ведром и шваброй.

Пошел наводить порядок в зале ожидания.

₁₉₈₁

_{Пермь – Комарово}