Текст книги "Тайны седого Урала"

Автор книги: Лев Сонин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 24 страниц)

Федор Иванович Молодой

Почему-то большинство уральских краеведов полагает, что в начале XVIII века на Урале строились либо казенные заводы, либо частные, которым покровительство Петра Великого давало возможность конкурировать с государственными предприятиями. Это не так. Были тогда отчаянные люди, что основывали совершенно на свой страх и риск металлургические заводы, дерзко бросая вызов и монополии казны, и демидовской державе.

К их числу относится заводчик Федор Иванович Молодой. Его заводики, конечно же, не идут в сравнение с гигантами казны и Демидова, однако, как свидетельствует А. А. Преображенский, сделавший фундаментальную подборку сведений о его деятельности, жизнь Федора Ивановича Молодого дает достаточно точное представление о том, «как… осуществлялись начинания первых промышленников на Урале» в самые первые годы XVIII века. Кроме того, немыслимо переменчивая жизнь Федора Ивановича – яркая иллюстрация нравов того разноликого времени, и рассказ об этой жизни чрезвычайно поучителен.

Так кто же это такой – Федор Иванович Молодой?

Даже по немногим крупицам сведений – отчаянный, бесшабашный авантюрист, человек вполне в духе бурной эпохи Великого Петра. В самом конце XVII века (по его собственным словам) он мельтешит в районе Астрахани, где успевает и присмотреться к местным селитренным заводам, и побродить с тамошней вольницей. Точно неведомо, за что, но, всего вероятнее, за сомнительные дела с гулящими людьми, Федора Молодого ввергают в царевы застенки, пытают и даже клеймят в левую щеку – видимо, «веселые» его дела имели тяжкий вес и характер. Это было первое, но далеко не последнее его знакомство с тюрьмой.

В новый XVIII век Федор Иванович Молодой – уже уралец. В 1701 году он сослан в «солеварный городок» на Уфе. С тех пор он так и именует себя – уфимский житель. Жизнь ссыльного, конечно же, была не по его натуре. Он сбегает из южноуральских мест и объявляется в Москве. Как, каким образом ему, клейменому, удалось пробиться к дьякам Приказа рудных дел, чем он обольстил царя, пока не выяснено, – только 23 января 1704 года Федор Иванович Молодой получает именной царский указ, которым дозволяется ему развертывать рудопоисковые работы на медь, железо, золото, серебро, вообще на все, что подвернется под руку на обширной территории казенных и частных земель в уездах Галицком, Вятском, Кунгурском. Если же Молодой находил такие руды, он имел право на свой счет ставить заводы, чтобы плавить и обрабатывать их. Людей на завод ему следовало нанимать только вольных. Зато найденные им рудные места позволялось разрабатывать 30 лет, а пошлину с завода, смотря по виду руды, обещали не брать 4 либо 6 лет.

Видите, какое отличие от царского благоволения к Демидову: ни тебе подъемных денег – чтоб опериться на первое время, ни огромной территории в личное пользование, ни одной захудалой деревеньки с крепостными, ни щедрых льгот в обложении налогами.

Тем не менее Молодой умел устраивать свои дела. Он был хоть и авантюрист, но не безрассудный. И об уральских богатствах он что-то уже знал заранее. Умел и с деньгами как-то выкручиваться, этот недавний клейменый ссыльный. В феврале 1703 года умудрился занять у Ивана Патрушева (горных дел надзорщика) сто рублей, которые обязался истратить на организацию поставки железных руд заводам в Тобольском или Кунгурском уездах.

Конечно, этих ста рублей на серьезный поиск руд для создания базы постройки приличного завода было мало. Тогда Федор Иванович закладывает все свое имущество (когда он его успел только нажить?) в Москве и, наскребя-таки достаточный начальный капитал, с царевой грамотой мчится на Урал. Видимо, в его каторжные уши залетела достаточно точная информация о местах, где железной руды достаточно для закладки завода. Вообще Молодой был великий мастер добывать нужные ему сведения. Удивительно, как умел он входить в доверие к людям, можно сказать, даже специально учился этому, что и привело его позднее к очередной тюремной отсидке.

Но вот пока он прибыл на Урал и сразу стал обдумывать способ завладеть землей для строительства на ней завода. Тут у него возникли сложности. Царским указом завод-то завести ему позволили, да условия тогда на Урале так сложились, что сунуться без протекции никуда было невозможно. Со строгановских земель его шуганули, в других местах земские начальники несусветные взятки вымогали.

Но и тут извернулся Молодой. Взял и просто купил участок земли невдалеке от найденных им залежей железных руд возле речки Мазуевки (в 45 верстах от Кунгура).

С 1 августа 1704 года на участке уже кипит работа – рубится лес, возводятся дома, свозится руда, готовится уголь. 30 декабря этого же года завод выдал первый металл. А Молодой, едва от первых доходов выкупил в 1706 году заложенное в Москве имущество, уже замысливает расширение дел. Только далее все больше и больше глотало денег заводское устройство. Тогда он в 1707 году компаньонов пригласил, с деньгами стало полегче, и, казалось, работай, богатей.

Но… 1707 год вновь оказался для Молодого роковым.

Его удачливая работа вздувала вокруг него сполохи недоброжелательства. И действительно, для плавки, кузниц нужен уголь – значит, вырубался окрестный лес, что основательно ссорило его с близживущими крестьянами, которые, кстати, тот лес сами использовали, чтобы помаленьку для своих нужд плавить такую же руду.

Заведенные Молодым хорошие отношения с местными рудознатцами ссорили его с крепнущими Демидовыми, которые отлично понимали, что благополучие металлургических заводов зиждется на надежной сырьевой базе, и вовсе не желали терпеть конкурента, бравшего руду не так уж и далеко от мест, где они сами собрались ставить заводы. И выбили-таки Демидовы у царя указ, ограничивающий возможности Молодого. Тем не менее завод Молодого работал, выдавая немало продукции (4–6 тысяч пудов в год только кричного железа, а еще была сталь), принося прибыль.

Но враги не оставляли надежды полностью уничтожить и завод, и самого Молодого. Такая возможность им представилась в январе 1707 года. В те дни Молодой возвращался на Урал из долгой поездки в столицу и другие места, где приобрел большой набор справы для расширения завода. Все это он отправил на восемнадцати санях, основательно нагруженных. И какой-то добродей донес откупщику таможенных сборов, что обоз Молодого миновал кунгурскую таможню и не заплатил должной пошлины. Тот пожаловался воеводе. Немедленно отряжена была погоня. Чиновники и стрельцы остановили обоз Молодого и досмотрели его поклажу. И, как и ожидалось, нашли к чему прицепиться. На санях оказался порох, который Молодой хотел использовать для подрыва твердых рудных масс. А порох, как и любой воинский припас, тогда был товаром строгого учета. Беззаписный его провоз был немаловажным государственным проступком. Это был повод для ареста Молодого и начала следствия. А уж когда началось следствие, воевода дал приказ сделать тщательный обыск всего имущества Молодого. И вот тут-то открылась главная улика, которая вновь ввергла его в узилище. Среди бумаг Федора нашли писанные его рукой «заговорные письма», несколько тетрадей, где заводчик хранил рецепты приворота к себе людей вообще и женщин в особенности. Предтечу Дейла Карнеги в те дремучие времена не поняли, содержимое тетрадей сочли злостной ересью и после почти восьмимесячного содержания в тюрьме при Сибирском приказе вынесли приговор: Молодого «бить батогами нещадно и те письма у него на спине сжечь…» Приговор подписал князь М. П. Гагарин.

Все эти долгие месяцы, пока шло расследование, завод не работал, а имущество Молодого, опечатанное, ждало решения суда. А нажито оборотистым расторопным купцом было немало. Его дом был полной чашей. Хороший гардероб французского, венгерского и польского покроя платьев, камзолов с пуговицами серебряными, немецкая обувь. У него был установлен даже орган пятиголосый, а на стол подавали шикарный деликатес по тогдашнему времени – сахар. И, кстати, среди описанного у Федора Ивановича Молодого имущества были и учебники, и счетные доски, и доски учебные. Он сам был неплохо, можно сказать – европейски образован: в его письмах и деловых бумагах часто встречаются технические термины, применяемые в саксонских наставлениях по горному делу, и он, по-видимому, старался дать хорошее образование и своим детям.

Федор Иванович, перенесший батоги и костер на своей спине, был выпущен из тюрьмы. И сразу стал хлопотать о возврате завода и имущества. Правда, первую такую попытку он сделал еще в августе 1707 года, сидя за решеткой. Только 7 сентября 1708 года князь Гагарин распорядился вернуть ему имущество и завод.

Казалось бы, минули черные дни, начинай, правда, после больших убытков, снова работать, зарабатывать. Да, видно, судьба такая вышла Федору Ивановичу – не удалось и в этот раз безопасно устроиться в кунгурских лесах.

Снова подловили его недруги на сущем пустяке. Одним из условий освобождения Молодого из тюрьмы было обязательство отыскать несколько месторождений селитры. Федор Иванович отыскал такое место, о чем донес кунгурскому воеводе. Тот послал обследовать указанную залежь. Осмотрщикам она не понравилась – мол, мало здесь будет селитренного камня. Тем не менее образцы руды и пород послали в Москву. Они попали опять к Гагарину, и князь не признал в образцах нужной руды, а назвал все пустой породой. За то же, что ее Молодой осмелился прислать, велел его… отправить с женой и детьми в ссылку в Мангазею.

Такой жестокий приговор не чем иным, как происками врагов, объяснить нельзя. Обманные образцы в Москву свозились возами – и ничего, всем все сходило, да и правильно, – чтобы не отбивать охоты к поиску. Это с одной стороны. А с другой – непонятно, как Молодой мог ошибиться в определении селитры. Ведь его верная помощница в делах – жена – считалась крупным специалистом среди знатоков именно в опробовании селитры, и ее экспертных оценок в этих вопросах часто запрашивали официальные власти…

Сложилось вроде, что так и придется гнить Молодому с семьей в Мангазее.

Но опять им поиграла судьба. Та судьба, что в очередной раз наказала его, снова выбросила ему уникальный шанс выпутаться из беды. Случилось так, что, когда решался вопрос о его наказании, был он вызван в столицу. А тут привезли в приказ медную руду, и не нашлось под рукой мастера ее опробовать. Рудой же заинтересовался по какой-то причине Петр I и гневно потребовал немедленно определить ее качества.

Тут-то и вспомнили приказные о Федоре Ивановиче.

И до конца дней своих не мог забыть Молодой, как «прошлого 710 года пробовал… руду при его императорском величестве. И раздроблял его величество своими десницами туттень (огарыш при плавке), и усмотрел кениг (королек – выварка металла), и увеселился зело, и обещал пожаловать, и записал в памятную свою книгу имя наше…»

Это-то его и спасло. Не мог царь допустить, чтобы в пору, когда стране позарез нужен металл, знающий человек прохлаждался в ссылках. Он велит взять Федора на государеву службу. И тот же князь Гагарин, столь суровый к Молодому, уже прописывает ему за довольно приличный оклад – в год 200 рублей – ехать на Урал и практически на всей его территории велит организовать поиск всяких руд, а коли найдет, то и строить государевы заводы. Вот уж тут Молодому испытать довелось, что значит царево благоволение. И крестьян кунгурских позволили в заводскую работу брать, и разрешили нужную снасть брать для поиска. И едва успел Молодой продиктовать набор инструментов и припасов – почти на две с половиной сотни рублей, – тут же они были ему доставлены, только езжай поскорей. Правда, чтобы не вольничал, приписано ему было «до указу плавить всякие руды, а ис кунгурского уезда до указу не уезжать». Вернули ему и Мазуевский завод…

Заводчик вновь на коне. Он моментально возвращается в Кунгур. Необорванные связи с местными рудознатцами позволили отыскать медные залежи, чтобы в достатке от них снабжать быстро им возведенный медеплавильный завод. Пошел с него металл на государевы нужды. А поставил Молодой завод невдалеке от возвращенного ему Мазуевского железоделательного.

Работа кипела, металл и изделия шли, прибыль росла, и, казалось, жизнь Федора Ивановича вошла наконец в нормальное русло.

Но не таков был характер нашего авантюриста, чтобы спокойно жить. Получив дармовую рабочую силу, Молодой сразу вспомнил о давних своих мечтах расширить Мазуевский завод. Не поставив впопыхах в известность власти предержащие, он быстро пристраивает к заводу цех и организует передел железа на вододействующем молоте. Государство стало получать дополнительное листовое и прутовое железо.

Враги, конечно же, не дремали. Они смекнули, что хоть государству от деятельности Молодого одна польза, но, конечно же, и ему прибыток. А им это было костью в глотке. Нашелся «добрый человек», шепнул кому надо в Кунгуре. Те не замедлили отправить донос в Сибирский приказ. Оттуда немедленно примчался важный чиновник – стольник Петр Коноплин. Не стоило труда установить: да, построил «молотовой анбар» этот неугомонный задиристый проходимец, и без всякого официального распоряжения. Этого московские бюрократы перенести не смогли. Велено было Федора Молодого взять под стражу. Больше года провел он в кандалах в кунгурской тюрьме и отправлен потом вновь в ссылку в гиблое место – в Березов.

Что, думаете, на том успокоилась его бурная натура?

Нет, не таков это был человек.

Нужда в знающих людях повсеместно в России тогда была огромная. И спустя какое-то время, когда страсти поутихли, Молодого привлекли как мастера-плавильщика в работы в Тобольске. А в 1718 году он уже трудится на Уктусском заводе – мастером при плавке меди.

В 1720 году Петр I каким-то путем узнает о новых злоключениях своего давнего знакомца и требует, чтобы его немедленно прислали в Петербург, – видно, снова был срочно нужен. До этого Молодому удалось добиться, чтобы его делом занялся В. Н. Татищев: мол, облыжно обвинен и прошу вернуть завод. Татищев, хоть и сохранились свидетельства недоброжелательного его отношения к заводчику, хлопоты его решил удовлетворить. Да только самого Татищева демидовские происки оттеснили от уральских дел. И вернуть завод Молодому берг-коллегия порешила только после 1722 года…

Мазуевский завод был в работе почти весь XVIII век. И железо переделывали на его подпольно поставленном молотовом производстве, и делалось на нем оборудование для других уральских заводов.

Сам же Федор Иванович дожил до глубокой старости. Завод его достался потом в управление внуку – Михаилу Ярышкину.

А память о заводчике жила еще долго. На планах 1773 года поставленный им на речке Мазуевке железоделательный завод назван «старый завод Федора Молодого».

Турчаниновы

Первым носителем этой фамилии значится Филипп Трофимов, пленный «турчанин». Попал он на Урал, как многие тогда пленные люди, будучи выкуплен богатым человеком из государева острога себе в услужение. Купил «турчанина» думный дьяк при Соликамском воеводском дворе Аверкий Степанович Кириллов. Кириллов, как и многие небедные жители Соли-Камской, имел свой соляной промысел. Видно, «турчанин» был достаточно сметлив, быстро выучился языку и грамоте, во всяком случае, в переписные книги 1678 года он попал уже как варничный приказчик Кириллова. Видимо, зарекомендовал себя преданным, умелым работником, потому что после смерти А. С. Кириллова в той же должности служил его сыну Якову Аверкиевичу.

В феврале 1693 года Я. А. Кириллов продает свой родовой промысел (очевидно, и трубы, и варницы) «посадскому человеку» А. В. Ростовщикову. Продажа если и изменила что-то в жизни Филиппа Турчанина, то ненамного. Он и жить остался все в том же доме при промысле (хоть дом теперь принадлежал Ростовщикову), и управлял кирилловскими делами. Да так управлял, что в 1697 году вдова Якова Аверкиевича била челом в государев приказ, что обирает ее Филипп Трофимов, завладел доходами от ее деревень, и того ему мало показалось, обобрал и вынес все из ее соликамского дома.

Чем челобитье Ирины Кирилловой закончилось, неизвестно, только начало следующего века Филипп Трофимович встретил уже весьма зажиточным человеком. Всяких налогов со своего имущества он платил свыше пяти с половиной рублей (в те годы средний посадский житель платил с подворья почти в 10 раз меньше).

Следующий представитель этой династии – сын Филиппа Трофимова Михаил Филиппович – уже назывался Турчанинов. Он был достоин своего отца. Михаил Турчанинов уже занимает заметное место среди соликамских воротил и имеет прибыльные соляные промыслы. Но беспокойной Петровской эпохе недостаточной оказалось занятость соликамских богатеев только одной традиционной соляной деятельностью. Страшно стесненный нуждой в меди (дошло до того, что дважды – после нарвского поражения и полтавской победы – вынужден был Петр повелеть срывать колокола с церквей: для чеканки монет и производства пушек), государь повелел соликамским богачам организовывать медные промыслы – добывать и плавить медные руды. Причем людям среднего достатка велено было это делать вскладчину, людям же со значительными капиталами предписывалось полностью строить завод на свои средства.

М. Ф. Турчанинов был признан достаточно богатым, чтобы строить завод единолично. Но тертый, осторожный делец не полез сразу исполнять этот приказ берг-коллегии. Ссылаясь на отсутствие опыта, он выторговал себе право в 20-е годы только добывать медную руду и поставлять на казенный Пыскорский завод – ведь копать руду и возить ее было значительно проще. Но дело оказалось не столь прибыльным. Завод организовал оплату заводчику не за доставленный объем руды, а за выплавленный фунт меди – по конечному результату. Турчанинов сообразил, что, может быть, выгоднее сократить транспортные издержки, – и теперь уже поддается нажиму обер-бергамта строить возле своих рудников собственную плавильню. В 1731 году он последний раз свозил руду на казенный завод. После он организует плавку на собственном Троицком заводе.

Михаил Филиппович Турчанинов был не очень счастлив детьми. Так получилось, что жена родила ему только дочь, да и то очень болезненную. А он все время мечтал о наследнике. И тут подвернулся ему мальчик, видимо сирота, смышленый, недерзкий. Михаил Филиппович и взял его к себе в дом. Стал учить потихоньку и постепенно привязался к сметливому подростку, которого внесли в списки его двора под именем Алексея Федоровича Васильева. Когда мальчик стал юношей, Михаил Федорович сделал его приказчиком, стал испытывать сначала небольшими, а потом, когда стал стареть и дряхлеть, – и ответственными заданиями. К примеру, посылал его с обозами в Кяхту, торговать за Байкалом с монголами. Алексей оказался прирожденным купцом – обходителен с людьми, тверд в слове, обаятелен, пронырлив и, главное, точно улавливал конъюнктуру рынка, умел угадывать завтрашнюю выгоду.

Михаил Федорович умер где-то между 1731 и 1734 годом. Васильеву тогда было около двадцати лет. Вдова Турчанинова, оставшись с больной дочерью на руках, передоверила Васильеву все заботы по ведению немалого ее хозяйства. Алексей Федорович быстро сообразил, что у него есть отличный шанс выбиться из приказчиков в хозяева, и вскоре состоялась свадьба единственной наследницы турчаниновских богатств с молодым приказчиком Алексеем Васильевым, который, из уважения к давней мечте своего благодетеля, при оформлении брака принял фамилию своей жены и стал Алексеем Федоровичем Турчаниновым. Конечно, в брачном договоре вместе с фамилией он взял за женой в приданое и все турчаниновское имущество.

Алексею Федоровичу и выпало стать самым известным из носителей этой фамилии. Обаятельный, с хорошим природным юмором, купец этот легко сходился с людьми и завоевывал их уважение и расположение. Тянула к нему людей не только приятность общества Турчанинова, но и его невероятная удачливость. Вот пример. Он хорошо сошелся с Демидовым, владевшим возле Соликамска селом Красным и приписанными к нему обширными угодьями. Случилась у Алексея Федоровича надобность в земле. Он и сговорись с Демидовым об аренде его владения. И вскоре после начала пользования в земле той он находит очень хорошую залежь богатой медной руды. Ее запасы позволили не только расширить медеплавильное производство на принадлежащей ему Троицкой фабрике, но и организовать там «фирменную» обработку металла.

Это оказалось счастливой затеей Алексея Федоровича.

Он быстро смекнул, что обычной продукцией медных заводов теперь уже не добыть хороших прибылей. И решил организовать на своей фабрике выпуск уникальных вещей – добротных, изящных, которые не стыдно поставить и в царский дворец. Задав себе такую цель, Турчанинов, обычно прижимистый и очень расчетливый в своих тратах человек, не скупится ни на какие расходы. Качество литья ему обеспечивали лучшие мастера. Форма и узор изделий создавались по рисункам знаменитейших отечественных и зарубежных модельеров. Отменно было и качество чеканки. В общем, уже вскоре об изделиях турчаниновской Троицкой фабрики заговорили. И даже знавшая толк в роскошных вещах императрица Елизавета Петровна весьма благосклонно приняла преподнесенные ей поделки фабрики и пожаловала за доставленное удовольствие Алексея Федоровича 30 марта 1753 года званием титулярного советника (эквивалент пехотного капитана). Естественно, прежде чем изделия фабрики попали на императрицын стол, они украсили не одни вельможные петербургские покои. Тогда-то и завелась у Алексея Федоровича Турчанинова среди власть имущих сильная покровительственная рука, которая вскоре очень пригодилась.

В 1756 году он подал на высочайшее имя прошение о продаже ему из казны Сысертского, Полевского и Северского (с камнерезной фабрикой) заводов. В прошении он утверждал, что только с получением этих заводов сможет покрыть убытки, понесенные им на Троицкой фабрике и солеварении. Но он не один такой бедный выискался. В столь же «стесненном» положении оказались и еще несколько крупнейших тогдашних воротил, список которых возглавляли бароны Строгановы. Вдобавок Строгановы, претендуя на передачу им этих заводов, ссылались на жалованные грамоты еще Ивана IV, якобы отдавшего им наперед чуть ли не все уральские земли.

Но звон турчаниновской меди перебил все намеки на услуги российским государям даже всесильных Строгановых. Правда, как Турчанинов впоследствии говорил, не одни башмаки износил и не одну площадь истоптал он в столице, да и добавить золотого благовеста к медному звучанию ему пришлось наверняка немало, но с 1759 года он уже вступил во владение просимыми заводами.

Конечно же, А. Ф. Турчанинов не зря потратился и бился за эти бывшие в казенном управлении убыточные заводы. Уже вскоре они вдвое увеличили под его руководством выплавку меди и железа и стали давать до ста тысяч рублей дохода в год. Эти достижения заводчика были прибыльны и для него, и для казны. В то же время ему довелось сделать работу, которой он по праву заслужил благодарную память потомков. Алексей Федорович Турчанинов первым оценил красоту уральского малахита и перспективность в завоевании им мирового рынка.

Случилось так, что при обсуждении продажи заводов берг-коллегия высказалась за то, чтобы Турчанинову был отдан и Гумешевский медный рудник, служивший сырьевой базой для Полевского медеплавильного завода. Медной руды, как считали чиновники, там уже почти нет, и это запущенное предприятие выгодно хоть за какие деньги сбыть с рук.

Получив Гумешевский рудник, новый владелец создал комиссию из своих соликамских специалистов по оценке его запасов. Во-первых, выяснилось, что там есть еще – и немало – добротной руды, для переработки которой, правда, необходимо было изменить технологию плавки. А во-вторых, обратили внимание, что там много зеленого узорного камня, который кто-то где-то видел в каких-то поделках. Сделали пробу, подобрали к рисунку камня оправу и поняли, что наткнулись на золотую жилу. А уж разрабатывать такие жилы Турчанинов умел. Он сразу же создал гранильную фабрику. Нашел для нее достойных мастеров. Затем организовал умелую рекламу их изделий. Для пропаганды камня щедро и широко дарил образцы и изделия из него музеям и «нужным» людям. Приглашал на Гумешки ученых и коллекционеров. И всяко поощрял полевских мастеров творить разные поделки из него. И добился-таки невиданного успеха. И толковая реклама сработала, и красота камня во всю мощь мастерами была показана: с 60-х годов XIII века – и навсегда! – уральские малахиты приобрели мировую славу. Не остался в накладе и Турчанинов.

Воспреемники его дела хорошо понимали роль малахита в прибылях хозяйства. Не без умысла поклонился в 1789 году Турчанинов-младший Екатерине II полуторатонною глыбой красы-камня. И императрице угодил, и престиж камня поднял. И вот уже используют цари малахит для дружеских подношений. Самым ценным подарком Александра I Наполеону считались стол, ваза и канделябр из малахита. Насколько высоко ценим стал этот камень, подчеркивает факт, что посещение малахитового рудника было включено в программу поездки императора Александра I на Урал в 1824 году наряду с посещением гремевших тогда на весь мир миасских золотых россыпей. Есть даже картина: державный горщик любуется своеручно добытой глыбиной этого камня.

Сысертские заводы принесли еще одну славу Алексею Федоровичу – славу мужественного и стойкого воинского командира, умело организовавшего – первым на Урале – эффективную оборону небольшого городка от пугачевских отрядов. За отважную оборону Сысерти и достойный отпор пугачевскому воинству Алексей Федорович в 1782 году был пожалован (вместе с рожденными детьми и детьми, что еще могут у него родиться, и потомством их) дворянским достоинством.

Только, жалуя Турчанинова за воинскую доблесть, не ведала Екатерина Великая, что следовало ей, по государственному рассуждению, считать его преступником, и немаловажным. И вот по какому поводу. Турчанинов скрыл от государыни, что в его землях есть золото. Скрыл, поскольку земля с этим металлом немедленно тогда отчуждалась в казну, и он, не желая поступиться своим добром, пошел на государственное преступление.

Нашел золото возле Сысертского завода посадский человек Иван Васильевич Кожевников. Как положено, заявил в Екатеринбургскую золотых производств экспедицию. Турчанинов же сделал так, что посланная команда (видимо, ослепленная его деньгами) ничего не нашла, а заявитель был закован в колодки. Усердный тюремщик, поручик Федоров, избил его, приговаривая: мол, по заводам не ходи, чужих руд не разыскивай! И хотя важный государев чиновник Мусин-Пушкин вскоре удостоверился в правоте Кожевникова и повелел его отпустить, ничто в ситуации с золотом не изменилось. Чтобы покончить вообще со всякими обследованиями, Турчанинов велел на месте находки построить дом и тем укрыл все следы.

И такой случай на его землях был не единственный…

Алексей Федорович Турчанинов умер 21 марта 1787 года.

Утверждают, он оставил наследникам – жене Филанцете Степановне, трем сыновьям и пяти дочерям – два миллиона рублей.