Текст книги "Тайны седого Урала"
Автор книги: Лев Сонин
Жанр:
История
сообщить о нарушении
Текущая страница: 18 (всего у книги 24 страниц)
Карамзин в своей «Истории государства Российского» приводит летописный факт: будто бы некий инок Мефодий преподнес Борису Годунову вывезенный им откуда-то с Камня большой смарагд чистого зеленого цвета. Царь Борис повелел огранить тот камень; за работу взялся венецианский шлифовщик и ювелир Франциск Асцентин. В 1600 году заказ был выполнен: мастер отшлифовал кристалл и вырезал на нем распятие Христово. Довольный царь наградил ювелира собольей шубой, горлатной шапкой и сотней червонцев.
В 1669 году случилась другая сенсационная находка. Царев рудознатец Дмитрий Тумашев, охотясь на гусей в междуречье Невьи и Режа, в зобах убитых птиц обнаружил… несколько самоцветов: «два изумруды камени, да три камени с лаловыми искрами, да три камени тумпасы». Редкостные находки так его обрадовали, что он сразу махнул в столицу на доклад к государю, никому не доверив везти ошеломляющую новость. Но после он, сколь ни пытался, не смог найти изумрудную залежь. Так и остался в недоумении.
И после случались находки отдельных кристаллов. Изредка их обломки попадались, например, в россыпи галек неприметной уральской речушки Вагран, о чем сообщает минералог В. Севергин в своей книге, вышедшей в конце XVIII века. Но интригующие знаки так и не были разгаданы. Дагоценный клад не давался в руки.
Неудачи искателей изумрудного клада на Урале позже получили вполне убедительное объяснение. Вот что по этому поводу было написано в 1862 году: «Только крайность или слепой случай могли занести человека в тот дикий угол Екатеринбургского уезда, где природа вложила в недра драгоценный камень. Все пространство, начиная от Пышминского завода до изумрудных приисков (40 верст), покрыто сплошным лесом, рядом небольших ключей, горных речек и, главное, болотами, которые не просыхают в самые жаркие летние дни; оттого переход этого пространства, даже в лучшее время года, чрезвычайно труден, а во время дождей возможен только верхом; кроме того, по случаю часто свирепствующих ветров в этой местности, проезжая тропа совершенно заваливается деревьями и много стоит трудов, чтобы сколько-нибудь расчистить ее после бури…»
Эти слова принадлежат не изнеженному светскому вояжеру. Их опубликовал в «Горном журнале» весьма бывалый и выносливый землепроходец подполковник Корпуса горных инженеров России Миклашевский, который по высочайшему повелению обследовал разработки уральских изумрудов в 1860 и 1861 годах. Трудно сказать, какая нужда загнала в эту глухомань зимою 1830/31 года трех белоярских крестьян. Перебравшись на левый берег речки Большой Рефт, они добрались до бурелома в верховьях небольшой речушки Токовой. Крестьяне эти в зимнюю пору подрабатывали смолокурением – гнали из пней на порубках, сушняка, валежника смолу и скипидар. Поэтому и стали присматриваться к поваленным деревьям, приноравливаться к предстоящей работе. Вот одному из них – прыткому, ухватистому Максимке Кожевникову – и случилось заметить, как что-то необычно высверкивает в корнях вывороченного дерева. Он маленько поковырял и извлек из комка мерзлой земли… кристалл изумруда. Правда, поначалу он и думать не мог, что пофартило найти такой редкий и драгоценный камень. Подумал, не очень хороший аквамарин, их-то он знал. Окликнул товарищей, вместе поковыряли корни, поворошили комья – и подобрали еще несколько растрескавшихся обломков такого же бледно-зеленого камня. Большого значения находке не придали, но все ж решили прихватить с собой «в город» (так окрестные мужики называли Екатеринбург), предложить тамошним мастерам-камнерезам. Решение естественное, уральские крестьяне почти все камень понимали и даже, случалось, в межстрадную пору самоцветами прирабатывали, умея их находить и недорого сбывать местным кустарям-ювелирам или наезжим любителям и коллекционерам.
Как было задумано, так и вышло: принес Кожевников камешки в Екатеринбург, продал, надо полагать, знакомому мастеру. Только эффект получился неожиданный: «плохой аквамарин» вызвал интерес, слух о зеленых камешках дошел до самого Якова Коковина – исполняющего должность начальника Екатеринбургской гранильной фабрики. Тот распорядился и уже через несколько дней один из этих камешков держал в руках. Случайность наложи л ась на случайность – счастливая находка встретилась с человеком, способным ее оценить.
Яков Коковин был великолепным знатоком камня. До описываемого времени он два с половиной десятка лет отдал поиску и обработке самоцветов. А до того он окончил (в 1806 году) с медалью скульптурное отделение Петербургской академии художеств, успел поработать в мастерских «императорского Эрмитажа», где имел дело с камнями со всего света. Коковин внимательно обследовал принесенный камешек, определил его твердость, удельный вес – нет, не аквамарин! Коковин достал находившийся у него в обработке заморский смарагд, сравнил. Так и есть – одна порода. И тут уж он не медлил. С курьером был доставлен Кожевников. Проворно собрана команда рабочих с необходимым инструментом.
И 23 января 1831 года свершилось: заданный Коковиным шурф прямо из ямы под корнями того вывороченного дерева вошел в жилу с добротными кристаллами изумрудов. Так же удачно были заданы еще несколько шурфов. И Коковин уверился: в этом месте вполне может быть крупная залежь драгоценного камня. Оставив подробные инструкции по продолжению работ, Коковин ринулся на фабрику. Ему не терпелось огранить несколько прозрачных, чистого зеленого цвета кристаллов, полюбоваться игрой лучей на их гранях. Один ограненный и несколько «сырых» камней были с нарочным спешно отосланы в столицу вице-президенту Кабинета Его Императорского Величества (Е.И.В.).
По случаю такой находки был собран консилиум петербургских ювелиров, который подтвердил: да, несомненно, это изумруды. Немедленно в Екатеринбург полетела депеша с категорическим указом сделать все необходимое для самого спешного развертывания масштабных работ по добыче редкостного самоцвета.
Коковин всегда был старательно исполнителен. И тут не ударил в грязь лицом. Уже летом 1831 года на протяжении восьми верст в многочисленных ямах копошились горные работники, прослеживая изумрудосодержащую жилу. В нескольких были найдены пуды изумрудов, немало было кристаллов высоких ювелирных качеств.
Когда эти камни попали в руки столичных ювелиров, об уральских изумрудах восхищенно заговорил весь мир. Как водится, посыпались награды. Перепала толика и истинным первооткрывателям. Яков Коковин получил орден, а Кожевникову выдали деньгами. Сгоряча, ошалев от радости, петербургские чиновники разогнались было «в ознаменование заслуги первого открывателя изумрудов крестьянина Кожевникова, покуда еще находится в живых, бюст его изваять из мрамора и пьедестал поставить на месте открытия с обозначением года». Но угар первой радости прошел, и хотя Максим Кожевников был жив еще и в год отмены крепостного права, бюст его «на месте открытия» так и не появился…
С тех пор и по наши дни длится эпопея разработки одного из самых известных в мире месторождений зеленого самоцвета – Уральских изумрудных копей.
История разработки месторождения не была однолинейной. По имущественной принадлежности и способу организации работ можно в ней выделить три основных периода: государев казенный прииск, частный подряд, советский рудник. И параллельно с основными, официальными хозяевами на протяжении всей истории месторождения – хитный промысел.
Казенный приискС момента открытия и до 1862 года уральское изумрудное месторождение разрабатывалось казной. В окружении российского императора находилось тогда немало толковых людей. Один из них, князь Волконский, служивший при нем министром двора, уже 26 февраля 1831 года проявил изрядную эрудицию касательно ювелирного и хозяйственного значения зеленого камня. Доклад заключался утверждением, что «после прошлогоднего открытия графом По лье алмазов нынешнее открытие в Уральских горах настоящих изумрудов есть событие весьма достопримечательное и сколько в отношении к науке и, следовательно, к отечественной славе, сколько и потому, что сии драгоценные камни представляют новый источник государственного богатства».
Против приращения государственного богатства государь возражать не стал. Однако время, в течение которого прииск был казенным, необходимо тоже разделить на два этапа: до декабря 1835 года и после него. Первый этап был связан с именем Якова Коковина. То ли первый руководитель изумрудных разработок, помимо прочих своих талантов, был еще и замечательный рудоискатель, то ли ему так везло, но развернутая им сеть приисков пришлась на самые, как впоследствии выяснилось, обильные скопления драгоценных кристаллов. Из копей доставали пуды превосходных изумрудов, немалая часть которых была великолепным ограночным материалом. И так длилось четыре года подряд. Судьба улыбалась Коковину. Ему доставляли просто уникальные камни. На шестом прииске были открыты такие редкостные экземпляры изумрудных кристаллов, каких уж после до конца века не находили.
Драгоценности шли потоком, запах больших денег становился все притягательней. Вот тут-то в игру вступает Лев Александрович Перовский – вице-директор Департамента уделов и личный друг самого императора.
Многосторонне талантливый человек и ловкий карьерист, Перовский был известен и как покровитель российских художественных промыслов. А. Е. Ферсман утверждает, что именно Перовскому принадлежит честь возрождения славы Петергофской гранильной фабрики. В начале XIX века заведение совсем пришло в упадок: работы велись вяло, продукция не пользовалась спросом. Перовский решительно изменил положение дел. Он отыскал толкового начальника, талантливых художников, мастеров по обработке камня, ювелиров. Добился, чтобы на фабрику поступал первосортный каменный материал со всех концов света – и фабрика буквально ожила! Изделия ее нарасхват шли в европейских столицах и высоко оценивались знатоками.
Естественно, Перовский употребил все свое влияние и добился того, чтобы уральский изумруд поступал в опекаемую им фабрику. Коковину послана была высочайшая депеша, чтобы часть копей он закладывал именно для нужд Департамента уделов. В 1832 году Л. А. Перовский прибыл на Урал, дабы лично удостовериться, должным ли образом и с надлежащим ли усердием выполняется эта государева воля. Дотошный, любящий вникать во все детали принятого на себя дела, этот холеный столичный сановник не только стойко перенес все тяготы путешествия по таежной глухомани и болотным топям от Екатеринбурга до приисков, но и полез в мутную грязь одной из выработок – она значилась у Коковина под номером три. И не просто полез, а взял в холеные руки обушок и стал ковырять стенку ямы, где выходила изумрудная жила. И тут ему несказанно повезло. Нет, он добыл не редкостный изумруд. Он добыл свое бессмертие. Он выковырял из жилы камень, до того науке не известный. Потом его назвали «фенакит», и был он ближайший родственник изумруда, сходный с ним по химическому составу. С тех пор и навсегда во всех геологических справочниках упоминается и будет упоминаться, что этот минерал открыт Л. А. Перовским.
Но не только этим приятным сюрпризом украсилась инспекторская поездка Перовского. Представитель высшей государственной власти лично убедился, что Коковин весьма энергично развернул разработку месторождения. На основанных им приисках повсюду были поставлены добротные жилые избы, необходимые службы. Из глубоких выработок велась интенсивная откачка воды. И самое главное – с приисков устойчиво шел поток драгоценных самоцветов – изумрудов, фенакитов, хризобериллов…
Но, видимо, прав был египетский царь Амасис, не бывает сплошного везения без страшного возмездия. Не могло Коковину везти бесконечно!
Беда стряслась в декабре 1835 года – вот она, дата, разделяющая два этапа в хронологии месторождения. В этом памятном декабре Коковина арестовали, потом судили, лишили орденов, чинов, дворянского звания. Свыше двух лет он провел в тюрьме. Естественно, первопричиной этой катастрофы стала причастность Коковина к «криминальному» камню.
Существует, однако, две версии происшедшего. Обе они исходят из того факта, что с 1834 года стал падать объем добычи драгоценного сырья на Уральских изумрудных копях. Да так резко, что и в Кабинете Е.И.В., и в Департаменте уделов крепко забеспокоились. А тут – анонимный донос: мол, утаивает начальник Екатеринбургской гранильной фабрики часть добычи, не все шлет в столицу.
Чтобы разобраться во всем на месте, из Санкт-Петербурга в июне 1835 года в Екатеринбург инкогнито прибывает ревизор – чиновник Департамента уделов статский советник Хрошевицкий. Задача ревизора была предельно проста: установить, не оседает ли в самом деле часть добытых драгоценных камней в руках Коковина. И уж потом поинтересоваться, как там идут дела на руководимых им предприятиях. Хрошевицкий прибыл в Екатеринбург 6 июня. Три дня он присматривался, вынюхивал, размышлял. А 9-го решил, что пришла пора раскрыть свое инкогнито. Явился к главному начальнику Екатеринбургских горных заводов генерал-лейтенанту Дитерихсу и потребовал у него помощи и даже личного участия в обыске квартиры Якова Коковина. И хотя Дитерихс от предложенной «чести» уклонился, обыск там был проведен. Хрошевицкий установил: на дому у Якова Васильевича действительно хранилось немало добротных камней. Одних крупных изумрудов ограненных 661 штука, да еще не меньше других, тоже ограненных, драгоценных камней. Было там и несколько десятков отменного качества необработанных больших кристаллов изумруда. И главная находка, как продиктовал Хрошевицкий, – «один самого лучшаго достоинства весьма травяного цвета весом в один фунт, по мнению моему есть самый драгоценный и едва не превосходящий достоинством изумруд, бывший в короне Юлия Цезаря…» Тут же ревизор установил: никакой описи камней в конторе фабрики не имеется, присылаемые сюда с приисков камни тоже никак не регистрируются.
Но не из-за отсутствия отчетности, которое, конечно же, давало в принципе возможность любого злоупотребления, а из-за этого самого фунтового изумруда закатилась звезда Якова Коковина. Потому что с камнем случилось нечто загадочное. Ревизор Хрошевицкий в присутствии нескольких свидетелей упаковал редкостную драгоценность в ящик, запечатал ящик двумя печатями и отослал в Санкт-Петербург почтовой тройкой. Сам отправился инспектировать фабрики. Когда же в столице вскрыли присланные ящики, уникального камня в них не нашли. Исчез. О пропаже доложили императору, тот рассвирепел. Немедленно для объяснений был призван Лев Перовский, чей чиновник отсылал ящики. Результатом аудиенции стало следующее распоряжение Николая I, полученное Л. А. Перовским: «Повелеваю вам: отправясь в Екатеринбург, употребить по ближайшему своему усмотрению решительные меры к раскрытию обстоятельств, сопровождающих сказанную потерю, и к отысканию самого изумруда».
19 декабря 1835 года Яков Коковин был арестован. С этого момента версии разнятся. По первой, получившей широкую известность после публикации Малахова в «Еженедельном обозрении» за 1884 год, Яков Коковин в самом деле проворовался. Малахов не утруждал себя доказательствами. Он просто привел рассказ местного старожила, современника открытия уральских изумрудов, который услышал при поездке на эти копи: «Работа на копях шла бойко, что ни день, то и новые добывались самоцветы, все баские (красивые), дороже золота. Вестимо дело, что все это шло в Питер, в казну, земля-то ведь казенная. Все бы ничего, да управитель-то наш был завидущ. Завидно стало ему, что все это богатство из-под рук да в Питер уходит; все ведь через него посылалось. Ну и надумал он тут, оказия, одно слово! Стал он утаивать самоцветы, что подороже были, да заместо их другие победнее посылать. Навернулся тому самому управителю человек сподручный… Открылся ему управитель… Думали они да гадали и порешили увезти те каменья к нехристям в землю немецкую, да там и продать. Приехал его дружок в те земли. Стретилась ему смазливая девка немецкого рода. Полюбилась она ему… дарить ее стал… Одарил даже самоцветом, чрез то и голову свою сгубил. Знакома она была и другому нашему русскому генералу, что из столицы приехал… Стал генерал испытывать: как и что и откуда к ней камень попал. А та поди да разболтай. Ну сыр-бор и загорелся. Генерал написал в Питер, а оттелева… приказ, чтоб следствие сделал… Не долго ему голубчику на воле пришлось пожить, забрали его да в тюрьму и посадили, там он потом Богу душу отдал».
Малахов опытный публицист, талантливый. Рассказ «старожила» хорошо стилизован, воспринимается вполне естественной местной побасенкой. Только старожил-то уж не мог не знать, что Коковин Богу душу отдал не в тюрьме, выпустили его оттуда в 1837 году, хоть и больного, но живого. А вот что он умер в тюрьме – такое ошибочное сообщение было отправлено в Петербург и хранилось в тамошних архивах. Так что Малахов явно при подготовке очерка в печать знакомился с «делом Коковина» в столичных архивах.
В наши дни версию Малахова взялся перепроверять большой любитель и знаток камня писатель Рустем Валаев. В содержательном очерке, посвященном Коковину, Рустем Георгиевич утверждает, что факты у Малахова в главном соответствуют действительности. Что действительно Яков Васильевич начал тайно подторговывать изумрудами. Сначала он через посредника – местного ювелира – удачно сбыл в Москве двоим тамошним фабрикантам да какой-то баронессе маленькую партию драгоценных камней. Вырученные деньги пошли на покрытие недостачи, образовавшейся в отчетах фабрики. Хватило их и на приобретение казачьего седла с серебряными стременами. Но дальше у Коковина вызрело решение сорвать крупный куш. Он решил сбыть где-нибудь уникальную находку 1834 года – громадный изумруд весом 2226 граммов. Купить такой редкостный камень было по средствам только очень богатому человеку.
В России были богатые люди, но сделка могла получить огласку. Посредник-ювелир предложил поискать покупателя в Париже. Но и там был велик риск огласки. И порешили сообщники в конце концов, что пытаться реализовать камень надо в Берлине. Посредник отправился в Берлин. Там он остановился в пансионате у некой Гретхен. И действительно, видимо, влюбившись, презентовал ей колечко платиновое с золотой чашечкой, в которой была уложена виноградная лоза с листьями из мелких изумрудов.
На беду, колечко это попалось на глаза русскому генералу Лапшину. То ли генерал был ревнивым соискателем любви Гретхен, то ли был агентом русского правительства и что-то заподозрил, но он нанял частного сыщика, и тот выведал: человек, подаривший кольцо Гретхен, является екатеринбургским ювелиром, выходцем из Польши. В Берлин, как удалось установить, он прибыл, чтобы встретиться с приезжавшим в Гамбург господином Ротшильдом. На этой встрече ювелир предложил Ротшильду купить редкостных качеств изумрудный камень весом в 2226 граммов. Господина Ротшильда предложение заинтересовало, но он продолжение переговоров согласился вести только после осмотра самого камня, которого у ювелира на данный момент нет. Где, когда и с кем будут вестись дальнейшие переговоры, сыщик не установил.
Генерал немедленно сообщил об узнанном в Санкт-Петербург. Так вышли на Коковина.
По другой версии, высказанной таким авторитетным знатоком камня, как А. Е. Ферсман, арест Коковина был инспирирован… Л. А. Леровским, который якобы сам и присвоил этот редкостный камень. И решил обвинить в краже Коковина, чтобы скрыть свое воровство.
Версию А. Е. Ферсмана углубил и детализировал в прекрасном очерке «Загадка уральского изумруда» уральский историк и публицист И. М. Шакинко. Игорь Михайлович бесповоротно отмел факты, приведенные Малаховым и Бадаевым. Он даже не стал и припоминать их в своем очерке. И все свои усилия сосредоточил на подборе аргументов в пользу утверждения Ферсмана, что Коковина упрятал в тюрьму ни за что беспринципный царедворец Перовский, который, в свою очередь, сам явился жертвой неуемных своих страстей. И действительно, Л. А. Перовский был пылким увлекающимся коллекционером. Его казенная квартира в здании департамента уделов была самым настоящим музеем – в ней были собраны поистине уникальные коллекции монет, фарфора, произведений искусства. Отдельную комнату занимал минералогический кабинет. Там Перовский любовно собирал, по возможности, самые лучшие образцы минералогических богатств России. В его коллекцию попали и первые русские алмазы, и, конечно, великолепные экземпляры изумрудов из копей на берегах речушки Токовой.
Коллекция Перовского впоследствии была приобретена князем Кочубеем – богатейшим помещиком, любителем и ценителем камня, водившим дружбу с виднейшими своими современниками – минералогами Н. И. Кокшаровыми А. В. Гадолиным. Действительно, украшением той коллекции был темно-зеленый кристалл изумруда весом в 2226 граммов, местами прозрачный и заключенный в оторочку из блестящего слюдяного сланца. Можно ли усомниться, что «тот самый»? Правда, вот вопрос: когда и откуда он вошел в коллекцию Кочубея?
Кочубей хранил эту коллекцию в своем родовом поместье – в Диканьке. В 1905 году взбунтовавшиеся крестьяне сожгли его имение, а коллекцию разметали по саду и покидали в пруд. После подавления крестьянских волнений сын Кочубея долго собирал разбросанные камни-экспонаты, и ему удалось-таки три четверти их отыскать. Нашелся, слава Богу, и уникальный изумруд. Спасенное было вывезено сначала в Киев, а потом в Вену. Там владелец коллекции издал ее подробный каталог, распространил его и начал вести переговоры о продаже своего собрания крупнейшим музеям Европы и Америки.
Узнав об этом, В. Л. Вернадский подал запрос в Государственную думу, в котором призвал ее членов не допустить, чтобы такая уникальная коллекция, по сути, русское национальное достояние, ушла за границу. Дума нашла деньги, и коллекция была приобретена у Кочубея за 150 тысяч рублей для минералогического музея Российской академии наук. Причем знаменитый изумруд составлял треть стоимости всей коллекции – его оценили в 50 тысяч рублей.
При транспортировке ящиков с коллекцией из Вены в Санкт-Петербург исчезли два ящика с экспонатами. Но и на этот раз редкостный изумруд не пропал. И поныне он является гордостью Музея, ныне носящего имя А. Е. Ферсмана.
Изумруд весом 2226 граммов в коллекции Кочубея – аргумент в пользу второй версии сильный, но, по сути, единственный, если не считать убеждения, что азартный коллекционер ради удовлетворения своей страсти не остановится ни перед каким преступлением. Так что судите сами, какая версия правдоподобнее. Так или иначе, но после ареста Коковина дела на изумрудных копях пошли на спад. Конечно, пытались вести добычу и позже: углубляли старые прииски, даже закладывали новые, – увы, камень не шел. Казалось, что природная кладовая истощилась. С 1837 года работы на приисках постепенно начинают сворачиваться, а к 1852 году почти полностью прекращаются. Генерал-майор Вейц, сменивший Коковина на посту начальника Екатеринбургской гранильной фабрики, трезво понимал, что оживить работы на увядших приисках можно, лишь применив новые способы разведки и добычи. Необходимо было выйти на более глубокие горизонты месторождения, а значит, нужны были мощные водоотливные машины… Все это требовало больших денежных инъекций.
Вейц написал об этом Перовскому, ставшему уже графом и министром уделов. Но тот за прошедшие годы неудачливой добычи уверился в том, что месторождение иссякло. И потому денег не дал, а послал на прииски горного офицера Гревинга – обследовать их. Тот в 1852 году выдал заключение о малой перспективности дальнейших здесь работ, и Кабинет Е.И.В. распорядился законсервировать прииски. И только разведка новых изумрудоносных отложений была продолжена вплоть до берегов реки Исети.
В декабре 1859 года новый глава Кабинета барон П. К. Мейендорф обратил внимание на заброшенные прииски и приказал вновь их обследовать горному инженеру подполковнику Миклашевскому. Он рьяно принялся за порученную работу, два года обследовал старые выработки, пробивал новые шурфы, но ничего особо выдающегося не выявил, хотя и наткнулся на четыре совершенно новых залежи изумрудоносных пород.
О результатах своих трудов Миклашевский опубликовал обстоятельную статью в «Горном журнале», где констатировал, что успех в поисках новых изумрудных гнезд возможен только при планомерном обследовании всей продуктивной площади. Но это потребует, предупреждал Миклашевский, огромных затрат сил и средств, что вовсе не гарантирует безусловный успех. Предложил Миклашевский и другой путь – передать дальнейшую разработку месторождения в частные руки, ибо «в руках частного человека эти прииски могут принести большую пользу, в том отношении, что он воспользуется всякой вставкой или искрой, которые могут иметь сбыт в продаже по цене, соответствующей достоинству камня, но во всяком случае надо откровенно сказать, что разработка этих копей сопряжена с большим риском», – так заканчивает свою статью Миклашевский.
Всего за 1831–1862 годы уральские изумрудные копи дали около 142 пудов изумрудов, из которых получено 20 248 карат ограненных камней и искр (искра – это если масса камня меньше 0,002 грамма).
