Текст книги "Тени исчезают на рассвете"

Автор книги: Лев Квин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 9 страниц)

РАЗГОВОР В МАШИНЕ

Было ровно три часа дня, когда Сергей Павлович зашел на центральный почтамт. Он направился к будке телефона-автомата, снял трубку и набрал номер кабинета Мокшина, хотя прекрасно знал, что никого там нет.

Рассеянность? Может быть… Но что такое делает Сергей Павлович? Ожидая ответа, он листает лежащую на черной полочке книгу телефонных абонентов. Вот он открывает предпоследнюю страницу и, чуть загнув нижний ее угол, проводит ногтем по месту сгиба. Затем закрывает книгу и кладет ее на место…

Из почтамта Сергей Павлович пошел в кинотеатр "Май", находившийся поблизости, взял билет и посмотрел новый фильм. После окончания киносеанса, он снова вернулся к кассе и купил на этот раз уже целых три билета на последний сеанс.

– Один билетик отдельно, – попросил он кассиршу. – И поближе к двери, пожалуйста.

Кассирша пожала плечами, но ничего не сказала. Разная бывает публика! Одним подавай вместе, другим – врозь, третьим – поближе к двери, четвертым – подальше от дверей…

Сергей Павлович жил довольно далеко от центра, в небольшом деревянном домике. Он занимал здесь одну половину, состоявшую из комнаты и кухни. В другой половине жила чета пенсионеров Монаховых. Муж – Егор Ефимович – был прежде железнодорожником, его жена – Мария Степановна – учительницей. С Семеновым они жили душа в душу. Он был хорошим соседом: жил тихо-мирно, не пил, не скандалил.

– Здравствуйте, Сергей Павлович, – приветствовал его старик Монахов, сидевший на завалинке возле дома. – С работы?

– Как вам сказать, Егор Ефимович. Отпросился я сегодня пораньше, побродил по улицам. Растет город наш, растет! Молодежь не замечает, а вот мы с вами, старожилы, – все видим…

– Садитесь, Сергей Павлович, потолкуем… Хорошо здесь, на солнышке.

Монахов подвинулся, давая место соседу.

– Пойду-ка лучше вздремну немного. Что-то ночью неважно спалось… Ах да, чтобы не забыть, Егор Ефимович! Пойдемте сегодня вечером в кино все вместе. Итальянская картина идет, говорят, хорошая.

– Я бы со всем удовольствием. Вот как Маша только, не знаю.

– Да я уж и билеты взял, – сказал Сергей Павлович. – На десять тридцать.

– Ну, раз взяли – кончено! Пойду старуху агити-ровать.

Егор Ефимович поднялся с завалинки. Они вместе зашли в маленький темный коридорчик.

– Разбудите меня в десять, Егор Ефимович, ладно? А то боюсь, просплю.

– Разбудим, разбудим, а как же…

Но Сергей Павлович и не думал ложиться спать. Тщательно прикрыв за собой дверь, он сбросил ботинки и прошел на кухню. Вытащил из кармана конверт, отрезал ножницами уголок, где была наклеена марка, и опустил его в блюдце с теплой водой из термоса. Когда марка отмокла, Сергей Павлович осторожно снял ее с бумаги.

Это была самая обыкновенная рублевая почтовая марка с рисунком Кремля. Ничего примечательного на ней не было, ни с лицевой стороны, ни на обороте. Марка, как марка! Но Сергей Павлович тем не менее проделывал с ней странные вещи. Он взял со шкафа маленький пузырек – аптечная наклейка гласила: "Валерьяновые капли". Тщательно смочил жидкостью из пузырька клеевую поверхность марки и обождал, пока она подсохнет.

Из ящика стола Сергей Павлович вытащил небольшую металлическую коробочку. В ней были принадлежности для письма: бумага, конверты, марки. Он взял из коробки марку и, стараясь не касаться пальцами клеевой стороны, наложил на нее другую, смоченную "валерьянкой". Когда Сергей Павлович разнял марки, на нижней был четко отпечатан портрет молодого человека, сфотографированного с чемоданом в руке. Очевидно, дело происходило в вагоне, так как по сторонам снимка виднелись края полок, а в глубине – большое окно.

С помощью лупы, лежавшей тут же, в ящике стола, Сергей Павлович с трудом прочитал микроскопическую надпись на краю фотоснимка: "Алексей Петр. Воронцов.

Южносибирск. Редакция". Затем поставил на место пузырек, сжег марку с конверта и остатки бумаги. Марку же с отпечатанным на клеевой стороне фотоснимком он спрятал в портсигар, ловко сунув ее в бумажный мундштук папиросы.

Сергей Павлович убрал со стола и с удовольствием потянулся. Ну вот! Теперь, пожалуй, можно и отдохнуть.

…Егор Ефимович постучал в дверь ровно в десять. На улице уже темнело.

– Сергей Павлович! Время!

– Сейчас встану…

У входа в кинозал Сергей Павлович посмотрел на билеты и ахнул:

– Смотрите-ка, а ведь места-то разные… Ну и народ пошел! Ведь я этой кассирше специально сказал, чтобы обязательно билеты вместе были, а она вот что сделала. Нет, я это так не оставлю. Где тут директор кинотеатра?

– Да что вы, не надо, Сергей Павлович! – уговаривала его Мария Степановна. – Подумаешь, беда какая!

Продолжая возмущаться и негодовать, Сергей Павлович все же прошел в зал и отыскал свое место. Оно оказалось возле самой двери. Оглянувшись, он помахал рукой своим старичкам. Они сидели в другом конце зала.

Погас свет. По полотну экрана забегали первые кадры кинохроники. Сергей Павлович быстро, не выпрямляясь, шагнул к выходу, осторожно снял крюк и прикрыл за собой дверь.

На автобусной остановке он дождался машины на Северный поселок, а еще минут через двадцать стоял далеко от кинотеатра на самой окраине города. Было уже совсем темно. Лишь свет фар проезжавших по шоссе машин на мгновение вырывал из мрака белую таблицу с черной надписью: "Южносибирск".

Сергей Павлович и не заметил, как к нему подкатил легковой газик – он шел вплотную за огромным грузовиком. Казалось, машина бесшумно вынырнула из ночи. Открылась задняя дверца.

– Садитесь, – произнес приглушенный голос.

Сергей Павлович осторожно перешел через канаву, силясь разглядеть номер газика в свете фар подъезжавшей сзади машины. Но, как и в прошлый раз, табличка вся была залеплена грязью.

– Скорее! – повелительно сказал тот же голос.

Сергей Павлович забрался на заднее сиденье и прихлопнул дверцу. В машине был лишь один человек. Он сидел впереди, за рулем, одетый в плащ с поднятым воротником. На голове у него была кепка. Вот все, что мог видеть со своего места Сергей Павлович.

Некоторое время ехали молча. Навстречу шли машина за машиной, и водитель сосредоточился на управлении автомобилем. Но вот поток машин прекратился. Газик сбавил ход и, тихо урча, пошел, прижимаясь к обочине дороги.

– Что случилось? – спросил водитель глухим голосом, словно его рот был набит ватой.

– Пришел фотоснимок.

– Воронцов Алексей Петрович?

– Откуда вы знаете? – удивился Сергей Павлович. И тут же догадался: рация!

Водитель коротко хмыкнул.

– Давайте!

Сергей Павлович вытащил из кармана портсигар и подался вперед. Ему не терпелось увидеть лицо водителя.

Но тот, не оглядываясь, протянул к Сергею Павловичу руку в перчатке.

– Кладите сюда… А теперь слушайте. Этого так называемого Воронцова придется украсть и выжать из него – силой или деньгами, это все равно – весь их план, а главное, кто такая "Анна". Потребуются ваши связи среди уголовников.

– А если Воронцов ничего не скажет?

Водитель пожал плечами. В машине наступило молчание.

– Когда вам надо быть в городе? – спросил наконец водитель.

– В двенадцать. У кинотеатра.

– Пора возвращаться. – Он развернул машину. – Связь по-прежнему будем держать через будку телефона-автомата. Сделать надо вот что…

Сергей Павлович вышел из машины в темном переулке неподалеку от кинотеатра. Газик поехал дальше, а он заспешил к выходу из зала. Вот-вот должен был кончиться сеанс.

Он успел вовремя. Только подошел к двери, как она распахнулась и из зала повалил народ. Сергей Павлович встал в сторонку, подождал своих соседей. Вот и они!

– Ну как? – спросил он, восторженно улыбаясь.

– Очень хорошо! Очень!.. А песенка какая… "Ты подари мне…" – запел вполголоса Егор Ефимович.

– "…свой поцелуй, мой милый", – поддержал его Сергей Павлович. – Замечательно!

– Тише, вы! – смеясь, затеребила их за рукава Мария Степановна. – Народ смотрит… "Подари", "поцелуй"… Развоевались, старые развалины.

– Это мы-то старые развалины? – возмутился Егор Ефимович. – Ну уж положим… Давай снова, Сергей Павлович, назло ей.

– "Ты подари мне свой поцелуй, мой милый…"

Молодежь оборачивалась и, улыбаясь, смотрела на них. Какие они веселые, особенно вон тот, с усами и бритой головой!

ПЕРВОЕ ЗНАКОМСТВО

Поезд прибывал в Южносибирск утром. Алексей поднялся, когда еще только стало светать. Осторожно, стараясь не разбудить Надю – железнодорожники с верхних полок сошли ночью на каком-то полустанке, – он оделся, вышел в коридор и прильнул лбом к холодному оконному стеклу.

Кругом, насколько хватал глаз, простиралось необъятное пшеничное поле. Лишь изредка вдали проплывали небольшие рощицы. Алексею стало казаться, что поезд остановился – так однообразна была картина, развертывавшаяся за окном. Лишь ритмичный перестук колес да мелькавшие за окном телеграфные столбы напоминали, что с каждой минутой ближе и ближе Южносибирск.

Каков он, этот Южносибирск? Как описала его Надя – чуть ли не лучший город на свете. Но ей не очень-то можно верить – она ведь местная, а свой город всегда кажется самым лучшим.

Интересно, как его примут в коллективе. Народу там, наверное, много, – газета большая. Хорошо, если есть молодые ребята – с ними легче сойтись. А то ведь у него знакомых – никого.

Никого? А Надя… Удивительное дело – едут они всего пять суток, а кажется, будто уже давным-давно знакомы. Она такая веселая, общительная. И какая-то она… Красивая? Нет, не то: милая…

В гости к себе пригласила. Надо будет сегодня же зайти. А удобно ли сегодня? Ничего, удобно, он выдумает какой-нибудь предлог. Попросит, например, книжку по солнечной энергии… Нет-нет, сегодня нельзя. Только приехал – и уже за книжкой. Дня через два – другое дело. И пригласить ее в театр – есть ли в Южносибирске театр? Ну, если нет, тогда в кино. А вдруг она с ним не пойдет? Кто он ей такой – случайный попутчик, подумаешь! У нее, может быть, друг есть. Тоже какой-нибудь солнечный специалист. Интересно, что они делают в Южносибирске?..

В коридоре стало людно. Забегали молоденькие проводницы, вынося из купе постельные принадлежности. Некоторые пассажиры из числа менее терпеливых стали перетаскивать в тамбур чемоданы и свертки.

В окне замелькали первые городские строения…

На привокзальную площадь вышли вместе. Глазам открылся довольно унылый вид. Здание вокзала было старое, маленькое, облупленное. Зал ожидания вмещал лишь небольшую часть пассажиров. Остальные ждали поездов прямо на площади, располагаясь на узлах, мешках, чемоданах. Площадь была грязной, пыльной, утренний ветерок лениво гонял по ней покорные клочья бумаги.

За площадью виднелись приземистые бревенчатые домики с деревянными, позеленевшими от старости крышами. По ухабистой мостовой с хозяйским видом расхаживали куры.

– У-у, – разочарованно протянул Алексей. – Не таким я себе представлял Южносибирск.

– Да, вокзал у нас не очень… Но посмотрите туда…

Надя указала на восток. Там, на фоне розового утреннего неба, четко выделялись силуэты многочисленных строительных кранов. Издалека они казались легкими, воздушными, словно сотканными из тончайших кружев.

– Видите, что там делается?! Новый город строим, – с гордостью сказала Надя. – Когда я была маленькой, таких вот домишек даже в центре полно было. А теперь их там совсем мало. И на окраинах, возле заводов, там тоже целые поселки новых домов. Съездите туда, посмотрите… Ну, давайте прощаться, Алеша. Мне ведь далеко добираться.

– Но мы с вами встретимся, да?

Алексей задержал ее маленькую сухую руку в своей ладони.

– У вас ведь есть мой адрес… Приходите, я вас познакомлю с мамой, угощу чаем…

Алексей хотел сдать свои чемоданы в камеру хранения. Но, увидев очередь, выстроившуюся у избушки, в которой помещалась камера хранения, передумал. Чемоданы легкие. Он шутя донесет их до гостиницы.

На ближней улице раздавались звонки трамвая, но Алексей решил идти пешком. Интересно ведь впервые пройти по улицам незнакомого города, в котором предстоит жить и работать.

Южносибирск оказался городом контрастов, как, впрочем, и все города, где новое растет рядом со старым, оттесняя его и утверждаясь все прочнее. Алексей шагал по улицам, где рядом с древними, вросшими в землю хибарками высились красивые дома-блоки, занимавшие целые кварталы. Он перепрыгивал через выбоины и канавы, шагал через глубокие лужи, чтобы минуту спустя очутиться на широком асфальтированном проспекте, усаженном тополями и прямом, как струна. Но стоило отойти десяток шагов в сторону, как он снова попадал в царство луж и безмятежных хрюшек. Неподалеку от здания телевизионного центра стояла водоразборная колонка – в домах этой части города, видно, еще не было водопровода. У строящегося широкоэкранного кинотеатра проходил тротуар из прогнивших досок.

Пятиэтажное здание гостиницы с огромными трехстворчатыми окнами и просторным подъездом, по обе стороны которого стояли "Победы" и ЗИМы, выглядело вполне современным. Алексей уже предвкушал удовольствие от горячей ванны. Но оказалось, что свободных мест в гостинице нет.

– А вы в какую организацию приехали? – поинтересовалась дежурный администратор, полная пожилая женщина с приветливым лицом. – В редакцию? Ну, они вас устроят, не беспокойтесь… Это недалеко. Идите до угла, где доска объявлений висит, там поверните налево, дойдите до следующего угла, потом снова налево. Увидите двухэтажное здание с колоннами. Вот там они и работают.

Пришлось идти в редакцию с чемоданами в руках. Миловидная девушка, с которой он столкнулся в дверях, с удивлением посмотрела на него.

– Вам куда?

– В редакцию.

– Материал привезли? Из какого района?

Алексей рассмеялся.

– Неужели вам материалы в чемоданах везут?.. Я на работу к вам приехал. Из Московского университета.

Девушка оказалась техническим секретарем редакции. Она пригласила Алексея пройти в общую комнату и обождать редактора.

– Только он, наверное, поздно придет. Дежурил вчера, – пояснила она.

Алексей поставил в угол свои чемоданы, а сам сел в кресло рядом со столом секретаря.

Редакция постепенно наполнялась народом. Алексей с интересом смотрел на каждого входящего, стараясь определить, какую работу тот выполняет в газете. Но так разве угадаешь! Сотрудников много: молодые и старые, мужчины и женщины, веселые и хмурые. Что делает, например, вот этот высокий, худой, с брезгливым выражением лица? То ли он корреспондент, то ли заведующий отделом, то ли фотокорреспондент… Хотя нет, фотокорреспондент, вероятно, вот тот, с аппаратом. Разодет как – стиляга! Эти баки! А держится просто. Веселый, живой.

В комнату вошел пожилой мужчина с мрачным лицом и густыми черными бровями, нависшими над глазами, словно кусты над пропастью. Несмотря на безоблачное утро, обещавшее жаркий солнечный день, на нем был плащ с поднятым воротником, кепка.

– Привет, – поздоровался он глуховатым, низким голосом.

– Здравствуйте, Олег Викторович, – ответили ему.

Олег Викторович подошел к вешалке, повесил кепку, предварительно отряхнув ее от пыли, аккуратно расправил плащ. Затем перебрал письма, лежавшие на столе секретаря.

– А вам чего? – неожиданно обратился он к Алексею.

"Редактор!.. Не очень-то любезный", – подумал Алексей и встал.

– Я к вам прислан на работу из Московского университета, – сказал он. – Воронцов моя фамилия. Вот направление.

Он протянул Олегу Викторовичу бумагу. Тот внимательно прочитал ее.

– Так-так… А документы у вас с собой?

Алексей вытащил паспорт. Олег Викторович, прищурив глаза, полистал его.

– Пойдемте в кабинет.

В кабинете редактора Олег Викторович, развалясь в кресле и мрачно поглядывая на Алексея из-под своих гигантских бровей, учинил ему форменный допрос: откуда он родом, как долго учился, где его родители, с кем дружил в университете, есть ли у него знакомые в Южносибирске…

Затем Олег Викторович в высокопарных выражениях напомнил Алексею о призвании советского журналиста, о его огромной ответственности за каждое напечатанное слово. Сурово поблескивая глазами, Олег Викторович предупредил Алексея о многочисленных соблазнах, подстерегающих начинающего газетчика на каждом шагу.

В это время рывком отворилась дверь, и в кабинет ворвался тот самый крикливо одетый мужчина, в котором Алексей определил фотокорреспондента.

– Опять мне метола не выписали! Как я сегодня снимки печатать буду? Суете нос в чужие дела, а свои стоят… Он вас тут уже, наверное, обо всем порасспросил? – обратился он к Алексею.

– Я… я, собственно, не возражаю. Это… Это его право, – неуверенно сказал Алексей, поглядывая то на хмурого Олега Викторовича, то на улыбающегося фотокорреспондента. Он никак не мог понять, что это за панибратское обращение с редактором.

– Его право? – мужчина громко рассмеялся. – Вы, наверное, думаете, что он редактор? Это же завхоз наш, завхоз, понимаете?

Олег Викторович поспешно встал, буркнул что-то вроде "метол будет после обеда" и вышел из комнаты, метнув на фотокорреспондента сердитый взгляд.

– Ох и чудак он у нас… Обязательно хочет, чтобы его за начальство считали. Мы его не очень жалуем, так он на новичках душу отводит. Ты уже третий попался на его удочку… Не обижаешься, что я тебе "ты" говорю?

– Конечно нет… Только мы еще не знакомы. Алексей Воронцов, – представился он. – Алеша, в общем.

– Федор Жаркин. – Он пожал руку с силой, которую Алексей не предполагал в нем. – Фотокорреспондент. Стиляга по необходимости.

– То есть как это по необходимости? – улыбнулся Алексей.

– Очень просто. Видишь – баки? Думаешь, для форса? У меня кожа тонкая, а волос жесткий. Как начну бриться, так кровью исхожу. Какой выход? Либо отпустить бороду, либо баки. Я предпочел баки… Теперь брюки. Почему они узкие? Думаешь, мода?.. У нас в городе летом такая пылища, что только в узких брюках и ходить. И, наконец, куртка вельветовая. Она здорово удобна для работы. Я и тебе могу такую устроить, если хочешь.

Алексею сразу понравился этот веселый говорун. С ним легко и просто, словно они знакомы сто лет.

– Ты давно в редакции?

– Я? – Федя рассмеялся. – Без году неделя. И вообще я в этом Южносибирске недавно.

– А раньше где жил?

– И в Воронеже, и в Чкалове… У меня и сейчас там мать. Я, понимаешь, как из армии демобилизовался, никак подходящей посадочной площадки не найду. Разве только здесь задержусь. Правда, город неважнецкий, зато в редакции коллектив мировой. Есть, правда, типчики – сам увидишь. Но главное – редактор свойский парень. Между прочим, он тоже совсем недавно работает… Вот только с квартирами туго. Приходится околачиваться по частным… Кстати, ты где остановился?

– Пока нигде, – пожал плечами Алексей. – Заходил в гостиницу, да там полно. Придется тоже на частной.

– Слушай! Это же блестяще! Поедешь ко мне!.. Нет-нет, даже и не думай возражать. Будем жить вдвоем. Я давно ищу себе подходящего компаньона – для одного дороговато. Хорошая комната, от редакции недалеко. Где твои вещи? Поехали сейчас же.

– Неудобно. Надо редактора дождаться.

– Так ведь он только к обеду приедет… Погоди, я сейчас машину попрошу…

Федя вернулся через несколько минут.

– Испортилась редакционная машина – опять стоит на ремонте. Вечно с ней несчастья… Попросил у Олега Викторовича его газик, так он и слышать не хочет!..

Чудак! Купил недавно себе машину, поставил под замок в сарай, здесь, во дворе, и так она и стоит. "Вот выучу как следует правила уличного движения, потом теорию двигателя и тогда буду ездить". Чудак! Как будто главное для вождения не баранку крутить, а вызубрить брошюрку… Ну, пошли, где твои манатки? Дотопаем – здесь близко!

НА ТЕКСТИЛЬНОМ КОМБИНАТЕ

Дом, где Федя Жаркин снимал комнату, действительно оказался неподалеку – квартала четыре от редакции.

– Одно только неудобство, – говорил дорогой Федя. – Понимаешь, этот район ночью почти не освещен. На всю улицу два фонаря. Я тут все лужи и кочки изучил – могу с закрытыми глазами пройти. А тебе первое время туго придется… Вот мы и пришли, – сказал он, останавливаясь перед небольшим домиком.

Федя постучал в окно. Через несколько секунд отворилась калитка в заборе, и в ней появился босоногий мальчик лет двенадцати. У него была забавная привычка: то и дело поднимать и опускать брови. Его подвижное лицо от этого беспрестанно меняло выражение. То казалось он сердится, то чему-то удивляется, то снова сердится. Глаза у мальчика были маленькие, полные жадного любопытства.

– Прошу любить и жаловать, – шутливо представил его Федя. – Хозяйский сын Вова Савчук, ученик пятого класса, заядлый рыбак и вообще товарищ любознательный… Мама дома?

– На базар ушла, – ответил хозяйский сын, не спуская озорных глаз с Алексея.

– А почему ты не на рыбалке?

– Какая сейчас рыбалка, в самую жару? Тоже скажете!

– Вот видишь? – восхищенно воскликнул Федя. – Что я говорил? Нет, этот парень когда-нибудь прославит наш город мировыми рекордами по рыбе.

Они прошли узкий коридор. В конце его была дверь. Федя открыл ее ключом, который вытащил из кармана своей вельветовой куртки.

– Учти, дверь надо запирать… Нет-нет, никто ничего не украдет, но у этого Вовки любопытства через край: как это сделано? Что там внутри? А у меня радиола, магнитофон, телевизор.

– Смотри-ка!

– А ты думаешь! Я люблю жить культурно. И чтоб концерт записать, и чтоб передачу посмотреть.

Комната оказалась большой и светлой.

– Вот здесь будет твое место, – сказал Федя, звучно хлопнув по клеенке широкого дивана, стоявшего у окна. – Устраивает?

– Еще бы! А ты где спишь?

Алексей оглянулся, отыскивая взглядом кровать. Но ее не было.

– Не ищи, – усмехнулся Федя. – Вон мое ложе стоит, за шкафом. Я на раскладушке, по-походному. Привычка!

– Ты в армии кем был?

– У, не говори! Самым главным начальником. Рот и уши полка гвардейских минометов. Не понимаешь?.. Ну, начальником радиостанции. Гвардии сержант.

– Гвардейские минометы… Это "катюши"?

– Так точно.

– Слушай, а почему ты не пошел по радиоделу в гражданке? Интересно ведь.

Жаркин пожал плечами.

– Кому как кажется. Мне эта рация так в армии приелась, что не знал, как от нее отделаться… И потом… – он многозначительно потер пальцы, – фото-мото доходнее… Ну, расставляй свою мебель. Вот этот чемодан мы поставим на шкаф. А тот – под диван…

В редакцию они вернулись к полудню.

– Товарищ Воронцов, зайдите к редактору. Он ждет вас, – сказала секретарша.

Редактор понравился Алексею с первого взгляда. Он нисколько не походил на надутого, важного редактора той газеты, где Алексей проходил производственную практику в прошлом году. Сухощавый, подвижный, со смешливыми голубыми глазами и коротко остриженными волосами, он производил впечатление хорошо тренированного спортсмена.

Знакомство началось вовсе не так, как ожидал Алексей. Редактор усадил его в кресло, предложил закурить.

– Спасибо, не курю.

– Молодец! А я вот все собираюсь бросить и никак не могу… Как с жильем устроились?

– Хорошо… Меня взял к себе в субквартиранты ваш фотокорреспондент.

– Жаркин? Вот и хорошо. Будете вместе начинать. Он ведь у нас тоже недавно.

Редактор поинтересовался, как шла у Алексея учеба в университете, спросил, в каких газетах он работал во время практики. Потом открыл ящик стола и вытащил оттуда листок, исписанный крупным, четким почерком.

– Вообще-то принято, чтобы новый человек начинал работу в редакции со знакомства с подшивкой, – чуть улыбаясь, сказал редактор. – Но, я думаю, ничего страшного не случится, если мы на сей раз немного изменим этот порядок? Верно?

– Конечно, – с готовностью согласился Алексей, которому не терпелось приступить к делу. – Я почитаю подшивку вечером.

– Хочу дать вам одно небольшое задание. Получили мы сигнал с текстильного комбината. – Редактор положил письмо перед Алексеем. – Только вы не воспринимайте это как испытание. Тут работы совсем немного, и как журналист вы себя, разумеется, проявить не сможете. Просто, заведующий промышленным отделом Петр Петрович Скосырев сегодня занят на дежурстве, а письмо нужно проверить побыстрее. И потом, мне хочется, чтобы вы побывали на комбинате. Я думаю назначить вас литсотрудником в промышленный отдел, а комбинат – самое крупное предприятие города… Прочитайте письмо.

Алексей пробежал письмо глазами. Две молодые работницы ткацкой фабрики комбината, занимавшиеся на подготовительных курсах текстильного техникума, жаловались на неправильное отношение к ним администрации фабрики. "Им говоришь, что нельзя нам во вторую смену: занятия в техникуме. А они: с учебой сами устраивайтесь как знаете".

– Письмо нужно будет публиковать в газете? – деловито осведомился Алексей.

– Это вы сами решите. Побеседуйте с рабочими, руководством и решите. С комсомолом обязательно потолкуйте. Словом, разберитесь. Если факты подтвердятся, напишите порезче.

– Хорошо.

Алексей встал.

– Одну минуту… У вас фотокарточка с собой есть?

– Есть.

– Отдайте секретарю и скажите, чтобы она выписала удостоверение. Пойдете на комбинат вместе с Жаркиным – ему там как раз снимать… Желаю удачи! Если встретятся трудности, заходите прямо ко мне, не стесняйтесь.

Жаркин обрадовался, когда Алексей сообщил, что пойдет с ним на комбинат.

– Значит, вдвоем? Роскошно! Верочка, поскорее там с его удостоверением, ладно? Айн-цвай-драй…

Он куда-то исчез на несколько минут и вернулся весь увешанный фотоаппаратами.

– Готов? Тогда – шагом марш!

Они пошли к автобусной остановке.

– Для чего тебе столько аппаратов? – спросил Алексей. – Можно подумать, что ты все это фото-мото на рынок тащишь.

– На рынок? Вот видишь, сразу выдал, что ничего не смыслишь в фотоделе. Думаешь, что фотокорреспондент – это щелк – и готово? Эх, ты! А еще университет! Ведь фотография – целая наука. На-у-ка, понял?.. Вот, например, тебе надо сделать портрет передовика производства. Чем ты будешь снимать? Может, этим?

Федя легонько хлопнул по аппарату, висевшему впереди.

– Да хоть этим, какая разница!

– Какая разница? Невежда! – Федя расстегнул кожаный футляр. – Смотри. Это же широкоугольный объектив. Как им снять портрет? Ведь это все равно, что писать статью чайной ложкой… Да, я смотрю, ты в этом деле разбираешься хуже хозяйского сынка Вовки. Тот широкоугольник с телеобъективом никогда не спутает. А ты… Нет, придется над тобой шефство взять. Хочешь, научу тебя фотоделу?

– Конечно, хочу… А что же тебе дать взамен? Давай, я помогу тебе вызубрить историю журналистики, – смеясь, предложил Алексей.

Федя поморщился.

– А ну ее! Даты, цифры, фамилии… Ты лучше скажи, машину водить умеешь?

– Немного.

– Вот и отлично! – просиял Федя. – Значит, я фото, ты – мото. Организуем в редакции кружок вождения: хочется научиться водить машину. Будешь за преподавателя. Теперь остается только уломать Олега Викторовича. Это я беру на себя… И знаешь еще что: текстовки к фотоснимкам меня замучили. Поможешь?..

В проходной текстильного комбината они обождали, пока выпишут пропуска.

– А вам, товарищ Жаркин, придется посидеть еще немного. Сейчас принесут из канцелярии бумажку на фотоаппараты, – сказал вахтер, вынося пропуск Алексею.

Они условились встретиться в три часа в заводской столовой, и Алексей пошел на ткацкую фабрику.

Фабрика представляла собой огромное кирпичное здание со стеклянной крышей. Внутри здания, полного солнечного света, в помещении величиной с целую площадь, стройными рядами стояли ткацкие машины. Каждая из них, работая, издавала мягкие ритмичные звуки. Они сливались в однообразный беспрестанный гул, наполнявший всю фабрику.

Алексея провели через шумный цех в конторку мастера. Там было значительно тише. Алексей с облегчением вздохнул. Он чувствовал себя так, словно у него из ушей вытащили плотные комки ваты.

– Как вы можете работать в таком шуме?

– Привычка, – ответил пожилой мастер. – Я его даже не замечаю… По какому делу пожаловали?

– Я из газеты, – сказал Алексей и повторил, так как ему показалось, что мастер не расслышал: – Из газеты… По письму ваших работниц.

Он рассказал мастеру о жалобе.

– Да-а, – неопределенно протянул тот. – Я, знаете ли, по этому поводу ничего вам не скажу. Сам в этом цехе недавно. Вот тут у нас есть комсомольский секретарь. Он-то уж, наверное, в курсе дела. Пойдемте, я вас к нему проведу.

Секретарь оказался щуплым пареньком с рыжеватыми волосами и круглым, как у девушки, лицом. Он был ремонтировщиком и как раз возился в машине. Мастер представил ему Алексея.

– Валентин, – сказал секретарь, протянул руку и тотчас же, смутившись, отдернул ее. – Ох, извините, грязный я!

– Ничего, ничего, – Алексей храбро пожал его выпачканную в масле руку. – Я сам на заводе работал. Правда, не на текстильном производстве, а на гидролизном, но это все равно… Вот какое дело: жалуются ваши девушки, что им не создают условий для учебы.

– А кто? Дуся Казицина?

– Это не важно. Дело не в фамилиях. Почему их не переводят в первую смену, если они учатся вечером?

Валентин посмотрел на мастера, словно прося его о помощи. Но тот сделал вид, что не понял.

– Так я пойду, товарищ Воронцов, – торопливо проговорил он. – Теперь вы с ним сами столкуетесь.

И пошел в конторку, оставив секретаря наедине с Алексеем.

– Так почему же их все-таки не переводят? – снова спросил Алексей, строго глядя на смущенного паренька.

– Трудности есть большие, – промямлил тот. – Многие учатся – кто в техникуме, кто в институте, кто в школе вечерней. А план выполнять надо.

– Интересно! Вы, как комсомольский секретарь, обязаны в первую очередь вступиться за права молодежи, а сами тоже так рассуждаете… Знаете, как трудно учиться и работать? И если еще не помогают – тогда совсем беда.

К ним подошла румяная крепкая девушка-ткачиха со строгими серыми глазами и решительно сжатым маленьким ртом. Она с самого начала прислушивалась к разговору.

– Из газеты будете, да? – громко спросила она. – Насчет учебы, да? Так вот, пишите. Надежду Иванову – это моя фамилия – не переводят в первую смену. Я уже два занятия пропустила. И ребят пишите: Ткачука Костю, Климова Сергея, Караваева Федю… Всех пишите.

– Слышите? – Алексей обернулся к секретарю.

Тот переступил с ноги на ногу и нервно повел плечами.

– Слышу. Верно она говорит. Но я что могу? Я не секретарь даже, а заместитель – секретарь уехал на курсы. Я больше по части самодеятельности. Наша танцевальная группа лучшая на комбинате – хоть кого спросите. А насчет учебы, ну…

Он замолчал.

– Вот что, – решительно заявил Алексей. – Надо навести в этом деле порядок. Пойдемте со мной к директору.

– К директору?

– Да-да, к директору. Там и поговорим.

– Может, без директора обойдемся?

– Да вы, я смотрю, боитесь? – усмехнулся Алексей.

– Вот еще…

Паренек тяжело вздохнул, собрал инструмент и вытер ветошью руки. Вид у него был такой, словно его вели на казнь. Лишь когда в конторе они узнали, что директор на совещании в горкоме и сегодня, вероятно, не будет, он с облегчением вздохнул и сказал бодро, даже весело: