Текст книги "За нашу и вашу свободу. Повесть о Ярославе Домбровском"

Автор книги: Лев Славин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 14 (всего у книги 20 страниц)

Глава 30
Охота на Домбровского

В тот же день вечером полиция ворвалась в квартиру Домбровского и произвела тщательный обыск, ища доказательств его участия в «заговоре Березовского». Разумеется, здесь дело не обошлось без нажима на французскую полицию со стороны графа Шувалова. А на него самого нажимали из России, ища повода расправиться с Домбровским. Последовало представление из Петербурга с требованием выдать Домбровского русским властям как опасного преступника, давно разыскиваемого полицией, а ныне якобы замешанного в покушении на жизнь императора Александра II. Но по действовавшим международным правилам выдаче подлежали только уголовные преступники. Доказательств же участия Домбровского в деле Березовского не было. Антоний прямо заявил графу Шувалову, допрашивавшему его вместе с французскими следователями:

– Выстрел в Александра II – это акт моей личной мести ему за угнетение Польши и жестокости царских властей.

Граф Шувалов имел специальный разговор об этом с одним из самых пронырливых и беспринципных парижских следователей, неким Бернье.

– Неужто этот Домбровский не замешан в уголовных преступлениях? – как бы небрежно заметил Шувалов.

Бернье внимательно посмотрел на графа. Потом сказал, опустив глаза:

– Преступления политические и уголовные так перепутаны, что иной раз их не отличишь друг от друга.

Петр Андреевич Шувалов оживился:

– Вот, вот! Этим типам на их подрывную деятельность нужны деньги. Известны случаи, господин Бернье, когда они для нужд своей «политики» не гнушались изготовлять фальшивые ассигнации.

Бернье сказал строго:

– Изготовление фальшивых денег – в любом случае преступление уголовное.

– Весьма благоразумная точка зрения! – обрадовался Петр Андреевич.

Бернье сказал сухо:

– Это не моя личная точка зрения. Это точка зрения уголовных кодексов во всем цивилизованном мире.

– Ну да, конечно, естественно, я понимаю, – солидно согласился Шувалов.

Он потер как бы в раздумье свой острый подбородок и сказал тем небрежным тоном, в который он любил облекать наиболее существенные свои мысли:

– От наших агентов мне стало известно, что брат Ярослава Домбровского – если не ошибаюсь, именем Теофиль – дни и ночи проводит в одной лондонской типографии. Между тем ни книг, ни газет там не печатают. Может быть, что-нибудь другое?

Бернье сказал тоже как бы равнодушно:

– Возможно, что-нибудь другое.

Граф встал. Прощаясь, он сказал:

– Надеемся, господин Бернье, на энергичное содействие французской полиции.

Уже в дверях Шувалов сказал через плечо:

– В нашем распоряжении обширные суммы, специально ассигнованные на расследование этих прискорбных парижских инцидентов.

Бернье слегка наклонил голову, не то прощаясь, не то благодаря.

Вернувшись к себе в кабинет, он вызвал помощника и сказал ему:

– Мне нужен агент «Зэт-14». Но не здесь, а в одной из наших квартир…

Через несколько дней после этого разговора в одном из дешевых парижских кафе, где собирались польские эмигранты, к старому, изголодавшемуся Яну Чепляку подошел высокий, хорошо одетый человек с военной выправкой и красивым надменным лицом.

– Пан Чепляк, вы меня знаете? – спросил он.

– Нет, простите… – ответил старик робко.

– Я – Ярослав Домбровский.

– О! Какая честь! – засуетился Чепляк. – Мы все слышали про вас. Вы герой…

Человек отмахнулся:

– Оставьте это! Я к вам по другому делу. Мной создан комитет помощи нуждающимся полякам. Мы знаем о вашем критическом положении. Среди тех, кому решено помочь в первую голову, значитесь вы. Вот вам, пан Чепляк, небольшая братская помощь. Это немного, но на первое время…

С этими словами человек вынул из кармана бумажник, раскрыл его и, отделив от толстой пачки кредиток одну ассигнацию, вручил ее старику.

Дрожащей от волнения рукой Чепляк взял деньги.

– Не знаю, как вас благодарить… Вы святой человек, пан Домбровский… Если бы все поляки были такие, как вы, наша родная Польша давно была бы великой свободной страной… Простите, пан Домбровский, я только сейчас заметил, ведь это…

Старик вгляделся в ассигнацию.

– Ведь это русские деньги…

– Да. А почему вас это смущает? Вам разменяют их в любом банке. Советую вам обратиться в «Национальную контору» на улице Бержер. Там это делают мгновенно…

В банке старый Чепляк, предъявивший фальшивые деньги, был немедленно задержан. На допросе у следователя Бернье Чепляк показал, что этот поддельный кредитный билет он получил от Ярослава Домбровского.

Оба брата Домбровских были арестованы немедленно. Ни одно дело не проворачивалось парижской полицией с такой быстротой. На столе у Бернье уже лежали, телеграммы от графа Шувалова с требованием незамедлительно передать «фальшивомонетчиков» в руки русских властей. Михаил Николаевич Муравьев-Вешатель умер год назад. Но генерал-фельдмаршал граф Федор Федорович Берг был жив и жаждал крови Ярослава Домбровского.

Но дело о «фальшивомонетчиках» было состряпано с грубой кустарностью. Домбровский потребовал очной ставки с Чепляком, и карточный домик, построенный русско-французскими сыщиками, разлетелся. Домбровские были освобождены.

Бернье задумался. Он понял, что Домбровского голыми руками не возьмешь. Деньги, отпущенные графом Шуваловым (не фальшивые, а полноценные русские рубли), жгли его воображение.

Среди польских эмигрантов в Париже был некто Хильке. Он уверял, что во время восстания сражался в отряде Падлевского. Он сохранил обращенные к нему письма Падлевского, написанные тепло. Добрая память о покойном друге много значила в кругу Домбровских. Открытое лицо Хильке, его свободная речь, его располагающие манеры привлекали к нему сердца. Неоднократно выполнял он – и довольно успешно – различные поручения польских революционных организаций. Иногда с поразительной легкостью ему удавалось то, что было затруднительно для других, например пересекать границы с нелегальным грузом. На Домбровского он взирал с обожанием, слово его было для Хильке законом. Он завоевал в польских эмигрантских кругах полное доверие. И когда Домбровскому понадобился курьер в Лондон, чтобы привезти русские паспорта, он поручил это дело Хильке.

Между тем Хильке уже много лет был тайным агентом французской полиции. Разумеется, он немедленно донес следователю Бернье о поручении Домбровского. Бернье сообразил, что здесь можно сплести искусную провокацию, поймать в ее паутину Домбровского и преподнести его живьем царским властям. Помимо крупного вознаграждения, обещанного Шуваловым за поимку Домбровского, следователя Бернье манило желание отомстить польскому революционеру за то, что он одним пинком опрокинул его предыдущую грязную интригу да еще посмеялся над ним, выставив его в смешном и некрасивом свете.

На этот раз Бернье подошел к компрометированию Домбровского весьма осмотрительно. Вместе с Хильке он тщательно разработал подробный план провокации. Она была разбита на несколько этапов. Первый этап: Хильке присылает Домбровскому из Лондона письмо. Письмо было предварительно сочинено обоими негодяями еще в Париже. Оно было составлено так, что опорочивало в глазах властей Домбровского и в то же время не бросало ни малейшей тени на революционную чистоту самого Хильке. Речь шла о некоторых неурядицах с фабрикацией фальшивых русских паспортов. Но самое слово «паспорта» ни разу не упоминалось, так что все могло быть истолковано как фабрикация фальшивых денег. Это вполне достаточный повод для ареста адресата. Письмо по заданию следователя было перлюстрировано, и Ярослава и Теофиля Домбровских тотчас водворили в тюрьму. Их посадили раздельно, каждого в особую одиночку.

Далее вступал в действие второй этап хитроумной провокации. Теофиля освобождают. Он получает второе письмо от Хильке из Лондона. Хильке намекает на то, что за ним следят, что он едет в Париж, но здесь не останется, что он везет Ярославу чрезвычайно важный пакет, который он передаст Теофилю из рук в руки на Северном вокзале в Париже в определенный день и час. Свидание состоялось. Хильке, сохраняя сверхконспиративный вид, сунул Теофилю туго набитый конверт и юркнул обратно в поезд.

Провокаторы рассчитали, что пакет надо передать именно неопытному в подпольной работе Теофилю, а не Ярославу, у которого эта махинация безусловно вызвала бы подозрение, и весьма вероятно, что он ее тут же разгадал бы.

Третий этап нетрудно предвидеть. На обратном пути с Северного вокзала ажаны арестовали Теофиля. Он был доставлен к следователю Бернье. Туда же привели из тюрьмы Ярослава. Конверт, отнятый у Теофиля, лежал на столе, еще не вскрытый.

– Теперь мы посмотрим вашу корреспонденцию, – сказал Бернье с зловещим спокойствием.

Он взял нож и аккуратно взрезал конверт. Там оказалась объемистая кипа поддельных русских ассигнаций. Кровь бросилась Теофилю в голову. Он вскричал:

– Это гнусная ложь! Вы их нам подбросили!

Бернье не обратил никакого внимания на его слова. Он смотрел на Ярослава.

– Ну, – сказал он язвительно, – что вы скажете на это, господин главный фальшивомонетчик?

Ярослав успокоительно положил руку на плечо брата и, обратившись к Бернье, сказал с ледяным спокойствием:

– Интересно, сколько вы получили настоящими русскими рублями от графа Шувалова за изготовленные вами фальшивые русские рубли, господин главный провокатор?

Обычная выдержка изменила Бернье. Он вскочил и в бешенстве вскрикнул:

– В тюрьму их!

Ярослав пожал плечами.

– Гостеприимный народ эти императоры, – сказал он насмешливо, – вот уже второй предоставляет мне бесплатное помещение.

Ироническое спокойствие покинуло Ярослава, когда он очутился в одиночке. В ярости шагал он по тесной камере и ругал себя за то, что доверился Хильке:

«Ну, хорошо, Теофиль – мальчишка. Но как мог я, опытный революционер, старый подпольщик, прошедший войну и конспирацию, бежавший из тюрьмы из-под самого носа свирепой русской полиции, как мог я так опростоволоситься и с первого взгляда не раскусить этого слащавого мерзавца Хильке, этого выродка польского народа!»

Защиту Домбровских взял на себя лучший адвокат Франции Руссель. Речь его на суде неоднократно прерывалась аплодисментами, смехом или криками негодования. Он подробно и красочно нарисовал картину всей сложной провокации, сплетенной усилиями русского самодержавия и продажной полиции Наполеона III. Бернье, вызванный в суд в качестве свидетеля, позорно провалился. Карьера его была кончена. Власти не жалуют провалившихся шпионов и выбрасывают их, как ненужную ветошь. Присяжные заседатели признали братьев Домбровских невиновными. Процесс этот имел крупное политическое значение, вскрыв гнилость социального строя в обеих империях – французской и русской.

Не оправдались и надежды царских чиновников, ожидавших смертного приговора Антонию Березовскому. Французский суд приговорил его к пожизненной каторге.

Глава 31
Встреча со старым учителем

Имя Ярослава Домбровского становилось все более популярным в Париже. Он был известен не только в польской эмигрантской среде, но и в широких кругах французской социалистической и либеральной общественности. Он часто выступал в различных политических и партийных клубах, столь многочисленных в Париже в то напряженное время. Домбровский все более тяготел к социалистическим идеям. И продолжал дружить с бланкистами. Его пленяла и самая личность Огюста Бланки, этого неукротимого бунтовщика и «вечного узника». Как и Бланки, он стоял за социальную революцию, за расшатывание и сокрушение капиталистического строя путем восстаний. Будущее после революции он представлял себе только в общих чертах и считал это естественным, ибо, как сказал Бланки, «никто не владеет секретом будущего… Лишь революция откроет тропинки, ведущие к новому строю».

– Вы понимаете, – с увлечением говорил он с трибуны клуба, излагая своими словами мысли Бланки, – социализм – это не точка в пространстве, а линия во времени, это итог общественного развития, а не яйцо, снесенное и высиженное где-то на земном шаре двуногой птицей, лишенной перьев и крыльев…

Домбровскому очень хотелось поделиться своими мыслями с Герценом. Герцен рассказывал ему о Бланки, которого он знал лично, о необычайной силе духа этого старика, которого не сломили десятилетия тюремного заключения. Домбровскому врезались в память слова Бланки, сказанные Герцену. Ярослав даже записал их – так они поразили его:

«Европе одно спасенье – Париж… О, вы не знаете, что бродит и зреет в парижских массах… парижский работник выручит Францию, Республику… всю Европу!..»

Теперь, когда Домбровский встречался с парижскими рабочими, многие из которых были членами Интернационала, со столяром Пенди, с маляром Малоном, с переплетчиком Варленом, с чеканщиком Тейсом, литейщиком Дювалем и другими, он часто вспоминал эти слова Бланки.

Осенью шестьдесят девятого года Домбровский зашел по литературному делу в редакцию антиклерикального журнала «Ле сьекль». Здесь он случайно узнал, что Герцен в Париже. Ему сообщили адрес: гостиница «Лувр», № 328. Несколько раз он порывался пойти туда, но всякий раз что-нибудь мешало. Наконец однажды в дождливый ноябрьский денек он решительно отбросил все дела и направился к Герцену. «В конце концов, – сказал он себе, – свидание с Герценом, обмен мыслями с ним для меня это не только потребность души, это и важнейшее дело…» Он опоздал. В гостинице сказали ему, что господин Герцен на днях уехал в Италию.

Через месяц – декабрьский снежок покрывал парижские улицы – всеведущий Каетан Залеский, изредка посещавший Домбровского, обмолвился в разговоре, что видел на улице человека, похожего на Герцена, а впрочем, не ручается, но может разузнать. И – по горячей просьбе Домбровского – разузнал: Герцен действительно снова в Париже, живет он в пансионе Юнг по улице Ровиго, в доме № 8.

Только через неделю Домбровский сумел высвободить время для посещения Герцена. Когда он пришел в пансион Юнг, хозяйка, очень любезная пожилая эльзаска, сообщила, что господин Герцен несколько дней назад выехал в собственную квартиру:

– Вы знаете, наверно, этот дом, мсье. Это так называемый «Павильон Роган» на улице Риволи, дом № 172. Вы туда идете? Будьте добры, передайте господину Герцену мой привет. Ах, это такой прекрасный человек…

Но передать привет Домбровский не смог, потому что по дороге он встретил поляков, которые разыскивали его по всему городу: неотложные эмигрантские дела требовали его присутствия в польском комитете. И последующие дни тоже были забиты работой, делами литературными и общественными. И только в новом году, двадцать первого января, Домбровский направился на улицу Риволи, твердо решив, что на этот раз ничто не помешает ему повидать Герцена.

Он сразу же еще издали узнал огромный шестиэтажный «Павильон Роган». Радостное волнение владело им от предчувствия встречи с Герценом. Он мысленно повторил вопросы, которые собирался задать Герцену, – о польских делах, о бланкистах, спросить его мнение о французской политике, в которую Ярослав вникал все больше. Он заранее предчувствовал наслаждение, которое получит от острой, меткой, всегда блестящей речи Александра Ивановича. Он знал, что Герцен высоко ценит его, и от этого предвкушение радости встречи с ним возрастало еще больше.

Когда Домбровский подошел к дому № 172, двери подъезда распахнулись, на улицу высыпала толпа людей. Потом вынесли гроб. Тревога сжала сердце Домбровского. Он, кидавшийся без страха в гущу боя, сейчас боялся задать вопрос: кого хоронят? Он огляделся. Высокий седовласый человек, опираясь на палку, шел за гробом. Домбровский узнал его: это был знаменитый русский писатель Тургенев. Все ясно… Нечего спрашивать… С последней надеждой Домбровский оглядел окружающих. Это были все французы, по внешности рабочие, вероятно, из революционных кружков. Домбровский пошел вместе с ними за гробом. Вот так произошла его последняя встреча с Герценом…

Весной семидесятого года в клубе «Двор чудес» Домбровский читал лекцию на тему о гражданской войне в Соединенных Штатах Америки. Речь его была полна прозрачных намеков на нынешнее политическое положение во Франции. В характеристиках ретроградных вождей рабовладельческого Юга нетрудно было угадать реакционных деятелей Второй империи. Аудитория, состоявшая в большинстве из рабочих, восторженно принимала смелые аналогии лектора.

По окончании доклада к Домбровскому подошел высокий стройный человек с выправкой бывшего офицера. Крупное лицо его окаймляла короткая густая черная борода, в которой серебрилась проседь.

– Здравствуйте, кадет Домбровский Ярослав! – сказал он по-русски.

Домбровский вгляделся в него, засмеялся и протянул руку.

– Здравствуйте, Петр Лаврович! Я вас узнал не столько по лицу, сколько по голосу. Рад вас видеть. Давно ли здесь, в Париже?

– Только прибыл. Я ведь совершил побег из России подобно тому, как вы несколько лет назад. Ну, об этом потом. Давайте выйдем на улицу.

Они вышли, оживленно разговаривая. Дойдя до реки, Лавров предложил:

– Что ж, пройдемся вдоль Сены, как мы когда-то хаживали с вами вдоль Невы.

Они пошли по набережным, изредка останавливаясь у витрин букинистов, расположившихся над рекой. По ту сторону Сены тянулись серые громады Лувра. Домбровский по просьбе Лаврова рассказывал о себе, о своей работе, мечтах и планах. Обычно не очень разговорчивый, сейчас он легко и свободно раскрывал душу человеку, которого полюбил смолоду.

– Да… Слышал и читал о ваших подвигах, – сказал Лавров, ласково глядя на своего бывшего ученика. – Значит, военные дела по-прежнему занимают вас? А помните, я вам говорил: идите в университет?

– Помню, Петр Лаврович, и, простите, не жалею, что не последовал вашему совету.

– Может быть, вы и правы, – сказал Лавров задумчиво. – Может быть, военные таланты ваши скоро пригодятся вам.

Домбровский встрепенулся:

– Думаете, Польша подымется?

Лавров покачал головой:

– Н-н-нет… Это нескоро… Франция подымется!

Домбровский посмотрел на Лаврова. Но тот молчал.

Некоторое время они шли рядом, не разговаривая. Но и так оба чувствовали какого-то рода общение между собой, как это бывает между расположенными друг к другу и близкими по духу людьми.

Домбровский первый прервал молчание:

– Вы мне еще не рассказали, Петр Лаврович, как вы покинули Россию?

– Дело обстояло проще, чем у вас, Ярослав. Вы знаете, что я еще с шестидесятых годов стал членом общества «Земля и воля». До поры до времени это ускользало от внимания царских ищеек. Но в шестьдесят шестом году, после выстрела Каракозова в Александра II, строгости усилились, добрались до меня. Доказательств, явных, моей революционной деятельности не было, но обнаружено было мое свободомыслие, особенно нежелательное в офицере, да еще в таких чинах. Вы меня, Домбровский, знали, кажется, майором? В шестьдесят шестом я был полковник. Занялась мной военно-судебная коллегия. Рассмотрели кой-какие мои нелегальные стихи, признали, что я «протаскивал вредные идеи в печати», а главное, был близок к Чернышевскому. Лишили воинского звания и сослали сначала в Тотьму, а потом в Кадников, благо русская земля велика, у палачей выбор богатый. Три года я там протомился, а на четвертый меня оттуда, можно сказать, «выкрал» Герман Лопатин. Не знаете его? Вот уж поистине талантливая русская натура! И теоретик прекрасный, и энергичнейший революционный практик. Познакомлю вас с ним. Он ведь здесь, в Париже. Прямо из Кадникова привез меня сюда, в Париж, сам при этом, имейте в виду, будучи нелегальным. Вместе с ним мы здесь вступили в парижскую секцию Международного Товарищества Рабочих, сиречь Интернационал. Нас ввел туда Эжен Варлен. Знаете Варлена? Какой человек! Он сейчас, как и вы, как и я, в эмиграции, в изгнании с родины. Поляк Домбровский и русский Лавров во Франции, а француз Варлен в Бельгии. Таковы дикарские парадоксы реакции.

Разговор зашел о Бланки, которым Домбровский интересовался, пожалуй, больше, чем другими революционными деятелями.

– Конечно, – сказал Лавров, – по пути к коммунистическому мировоззрению Бланки пошел далеко в современной Франции. Он прямо заявил, что прибыль на капитал незаконна. Революционную силу он видит в отважных людях, которые поднимутся против существующего строя. А метод действия – в вооруженных восстаниях и революционной диктатуре группы заговорщиков-революционеров. Партия Бланки – это крайняя революционная партия во Франции. Однако имейте в виду, Домбровский, что Бланки слишком мало значения придает организации рабочих масс. Поэтому все поднятые им восстания не удавались. Чувство, конечно, большой стимул. Бланки, в сущности, до многого дошел по чувству, интуитивно. Но этого мало. Для успеха восстания нужна организация, сплочение. Да вы знаете это по печальному опыту вашего польского восстания. Слушайте, дорогой мой Домбровский…

Лавров остановился. Положил руку на плечо Ярослава и, с высоты своего роста глядя проникновенно в его глаза, сказал:

– Вы на правильном пути. Но не застревайте на уровне чувства. Чувство берите с собой и идите дальше…

Ярославу показалось, что это звучит довольно неопределенно.