Текст книги "Пробуждение Дениса Анатольевича"
Автор книги: Лев Гурский
сообщить о нарушении
Текущая страница: 10 (всего у книги 14 страниц)
– Безусловно, господин президент, это все заметили, – кивнул немец. – Недаром же вы своим любимым фильмом назвали «Том и Джерри»…
Ну вот, доигрался. Взял и где-то выболтал по пьяни сокровенное.
– Это недоразумение, – твердо сказал я, глядя прямо в глаза корреспонденту. – Трудности перевода с русского. На самом деле имелся в виду фильм выдающегося режиссера Федора… то есть Сергея Федоровича Бондарчука «Война и мир», по роману нашего классика Лео Толстого. И других вариантов быть не может. Россия, вы знаете, страна культуроцентричная. Библиотеки, театры, музеи – наше главное духовное достояние, не забудьте подчеркнуть.
Немец опять глубокомысленно покивал.
– О да, – сказал он. – Мы помним, что вы распорядились заморозить цены на билеты в музеях. Вы это сделали, чтобы в период кризиса экспозиции оставались доступными для молодежи?
Билеты? Чушь какая, подумал я. Из пушки бабахнуто по воробьям. Даже на настоящий популизм эта мелочь не тянет. Вот если бы я приказал открыть в музеях дешевые буфеты, то да, народ бы толпой ломанулся в очаги культуры. Третьяковская галерея сразу стала бы популярнее вещевого рынка в Лужниках. А так – вряд ли.
– Ну, в общем, да, – ответил я. – И поэтому тоже. Рынок съел нашу бесплатную медицину и почти доедает бесплатное образование. Пускай хоть в этом секторе остается небольшая халявка. Что бы ни случилось с долларом, наши люди всегда смогут посмотреть на «Утро в сосновом лесу» за тот же докризисный рубль. К слову, и сами музеи не в большом убытке: народ-то все равно туда не ходит. Это, скорее, психологический фактор. Молодое поколение россиян должно чувствовать уверенность в завтрашнем дне.
Услышав о молодом поколении, корреспондент «Шпигеля» азартно потер свои бледные ручонки. Не музеи немца интересовали. Похоже, он расставил мне какую-то ловушку, а я в нее попался.
– Значит, вы считаете, что пропагандируемые вами телесные наказания тоже помогут молодежи почувствовать уверенность? – спросил он. – Признаться, ваше сегодняшнее выступление в Кремле вызвало у меня замешательство, и не только у меня…
Оперативно работает, сука, мысленно восхитился я. Получаса ведь не прошло, как я чуть-чуть пригрозил Славику, а фриц уже в курсе. Кто-то из общественников меня моментально слил. Не удивлюсь, если этим «кто-то» окажется атаман Лагутин. Надо было вернуть гаду его шашку, чтоб не возникал. Но нет, теперь поздно. Придется отбиваться, чем Бог послал. То есть гнать пургу.
– Что плохого в телесных наказаниях? – Я постарался изобразить удивление. – Ребенка невредно иногда посечь. И в Англии при королеве Виктории это было. И у вас в Германии, еще при Бисмарке. Метод действенный. Русская педагогика, от Ушинского до Сухомлинского, традиционно была построена на розге. Как сказал еще один наш педагогический классик Антон Семенович Макаренко: «Если детей баловать, из них вырастут настоящие разбойники».
– Извините, господин президент, я вынужден вас поправить, – вежливо произнес немец-наглец. – Это не из Макаренко цитата, а из советского фильма «Снежная королева», киностудия «Ленфильм».
– А вам почем знать? – недипломатично буркнул я. – Можно подумать, что в Гамбурге показывают старые советские фильмы.
– Видите ли, господин президент, Ханс Зильверс – мое новое имя, – услышал я в ответ. – А тридцать пять лет своей жизни я прожил в Питере. И звали меня Константином Селиверстовым.
– Врешь, немчура! – рассердился я. Моя слива-фигуристка резко подпрыгнула и прицельно чпокнула в темячко изнутри. – Не можешь ты вот так запросто оказаться питерским. Это я питерский, а не ты! Ну-ка скажи, как при большевиках называлась улица Шпалерная?
– Улица Воинова, – без паузы ответил то ли Ханс, то ли Костя.
– А Финляндский вокзал как в народе зовут?
– Финбан. Может быть, вы теперь позволите вернуться к интервью, господин президент? У меня еще осталась пара вопросов.
Я внимательно присмотрелся к гостю и не увидел в его физиономии ничего немецкого. И вправду, какой из него тевтон? Паспорт у него германский, а в остальном обычный чахлый питерский сорняк. С предателем малой родины можно не миндальничать, а гнать в шею.
– Шиш тебе вместо интервью, – заявил я. Маленькое чугунное ядрышко у меня в голове торжественно отстукивало каждое мое слово. – Я его обещал дать немцу, а не бывшему ленинградцу. Так что пошел вон. Только признайся напоследок: какого хрена ты умотал за бугор? Что, тамошние кирхи лучше Казанского собора?
Ханс-Костя осознал, что беседе конец, и сразу отвязался.
– Да потому я и умотал, – с вызовом ответил он, – что у меня уже в печенках сидит эта наша… теперь, извините, ваша, господин президент, интересная жизнь. Потому что Россию каждый день шатает из стороны в сторону, как пьяного. Сегодня у вас рыночная экономика, завтра опять командная. Сегодня у вас права человека, а завтра вы обещаете вырвать ноги из жопы и строем голосовать за утконосов… И зря вы меня ленинградцем называете, Денис Анатольевич. Я петербуржец в пятом поколении и им останусь даже в Гамбурге. А из Ленинграда я уехал и нисколько не жалею.
– Ну и вали отсюда в свой занюханный Гамбург, – посоветовал я ему. – Можем и пинками отсюда проводить.
– Ну и отвалю, – пожал хилыми плечами предатель. – И сегодня же распишу во всех деталях, как меня пинками выгнали из Кремля. Наш читатель обожает истории про дер гроссе руссише хамство.
– Охрана! – Я хлопнул в ладоши. Из-за приоткрытой двери моего кабинета тотчас же выкатились полдюжины накачанных Вов. Они рассредоточились по комнате и замерли в таких угрожающих позах, что фальшивый немец невольно съежился. – Очень вежливо отконвоируйте герра Селиверстова в банкетный зал и проследите, чтобы его накормили самым лучшим, что есть. Черная икра, рябчики, трюфеля, фуа-гра… Не выпускайте его из Кремля, пока он не пожрет хорошенько. И с собой разрешите унести все, что не доест. И проводите с духовым оркестром. И пусть эта сволочь только посмеет потом где-нибудь печатно вякнуть, будто в Москве с ним обошлись негостеприимно!..
Когда брыкающегося корреспондента унесли кормить деликатесами, я подвел итоги. Встреча прошла, в общем-то, плодотворно. С небольшим перевесом по очкам, но я выиграл этот матч: узнал о себе много нового и сам не выдал врагу ни одной гостайны. А главное, я наконец-то не выбился из графика. Через пару минут можно будет спокойно встречаться с румынским президентом и…
– Денис Анатольевич, на связи Генеральный прокурор, – прервал мои победные раздумья Вова-референт, просунув голову в дверь. – Говорит, это срочно. Прикажете вас соединить?
Невидимому ангелу Мисаилу не до шуток. Он обижается. Каких-то полчаса назад он меня практически уберег от катастрофы – в то время как истерик и паникер Рафаил своим алармом чуть не увлек меня в бездну.
И что же он, Мисаил, видит от меня вместо благодарности? Он видит, что теперь я следую советам перестраховщика Рафы.
Это чистая правда, но я не виноват: принимая решения, я должен исходить из конкретной ситуации. Полчаса назад прав был один, теперь я принимаю сторону другого. И вот уже минут двадцать сижу в своем убежище – комнатке, примыкающей к Круглому залу.
Потому что мне лучше не высовываться до самого часа «Икс». Мало ли кто меня может увидеть в кремлевском дворе. Мне еще повезло, что эти кремлевские секьюрити очень торопились и не обыскали мою сумку. Иначе я сидел бы сейчас совершенно в другом месте.
«Глупо, глупо, – бубнит у меня над ухом уязвленный Мисаил. – Ты законопатился здесь, как таракан в щели. Случись что, ты узнаешь об этом позже всех. А если встречу опять отодвинут?»
«Утихомирься ты, Мис. – Рафаил вальяжен и снисходителен. – Все будет в ажуре. Перенос встречи на высшем уровне есть дипломатический форс-мажор, а уж вторичный перенос – дипломатический нонсенс. Служба протокола больше этого не допустит. Бомба два раза в одну воронку не падает».
«А если падает? – с досадой шипит Мисаил. – А если все же перенесут? Рафа, не забудь, мы в России. Это страна чудес. Здесь теория вероятности не работает. Мне иногда кажется, здесь не работают даже ньютонова физика и евклидова геометрия».
«Если встречу перенесут, – усмехается Рафаил, – я готов трижды обозвать себя бесом. Идет?»
«И еще трижды кретином и трижды земляным червяком, – немедленно начинает торговаться Мисаил. – И я тогда становлюсь главным до конца операции… Ну же, соглашайся, чем ты рискуешь? Ты же у нас веришь в теорию вероятности и в Службу протокола!»
«Ладно, договорились, – отвечает Рафаил. – Но пока я главный, и прошу воздержаться от пререканий. Ты мешаешь нашему мальчику».
– Вы оба мне ничуть не мешаете, – говорит вслух наш мальчик, то есть я. – Все равно в компании веселей. Валяйте, пререкайтесь, сколько влезет, а я пока проверю боекомплект.
Я вынимаю из сумки свой талисман и разворачиваю мягкую ветошь.
У огнестрельного оружия – великая масса достоинств. Убойность, прицельность, компактность, кучность, скорострельность и тэ дэ. В разные годы мне пришлось соприкоснуться с самыми разными образцами, от английской штурмовой винтовки SA80 калибра 5,56 до девятимиллиметрового российского пистолета-пулемета «Кипарис».
Однако все эти ценные навыки для меня сейчас бесполезны.
Потому что ни одна современная армия не держит у себя на вооружении двухзарядных арбалетов.
16.00–17.15
Встреча с патриархом Московским и всея Руси
Будь у меня в руках карандаш, я бы его сломал. Но телефонную трубку просто так хрен переломишь – разве что садануть ею об пол.
– Значит, он улетел из страны по чужому паспорту? – спросил я у Генпрокурора, стараясь не выплеснуть на него сразу весь запас раздражения. Пара карандашей мне бы сейчас ох как пригодилась!
– Нет, господин президент, – бодро откликнулся мистер Ливингстон. – Насколько нам известно, по своему собственному.
– А почему, объясните, его не взяли в аэропорту? Почему при наличии ордера на арест он свободно прошел через погранконтроль? Он у нас разве Гарри Поттер? У него был плащ-невидимка?
Генпрокурор деликатно кашлянул в трубку.
– Строго говоря, ордер на арест еще не был выписан, – сообщил он мне. – Пока обвинение не сформулировано, мы можем только пригласить человека на беседу, в качестве свидетеля. Вот когда он трижды не явится, его можно доставлять приводом.
Нет, ну что за наивное создание! Чистый младенец в джунглях.
– И он, разумеется, будет ждать третьего раза у себя дома, – тяжело вздохнул я. – Ага. Щас! Джонатан… как вас там… Ричардович, вы ведь не первый день в Москве, пора бы, наконец, освоиться в нашей специфике. У нас же не Соединенное, блин, королевство! Когда к российскому бизнесмену проявляет интерес Генпрокуратура, только абсолютно невиновный человек или клинический идиот – что, в данном случае, примерно одно и то же – останется сидеть на месте. А человек с минимальными мозгами перво-наперво сделает что?
– Что? – все еще не доехал Генеральный младенец.
– Да то самое, что он и сделал! Удерет, естественно. Свалит в Лондон и уже оттуда будет разбираться, за что конкретно на него катят бочку. Я-то думал, вы догадаетесь прежде всего устроить засаду в «Шереметьево-2», а уж потом начать официальный розыск. Этот вредитель струсит, кинется на ближайший лондонский рейс, а вы его – хвать!.. Ну почему я должен учить вас азам профессии?
Не меньше пяти секунд телефонная трубка безмолвствовала: мистер Ливингстон усваивал полученную от меня информацию.
– Верно ли я понял вас, господин президент, – извиняющимся тоном спросил он у меня, – что проблемы господина Шкваркина с автоинспекцией – для нас не столько причина, сколько повод?
Упс! После долгих и мучительных экспериментов дитя, наконец, доперло, что в розетке живет электричество.
– Угадали. Молодцом! – похвалил я недотепу. – У нас, Джонатан Ричардович, правовое государство, и мы не можем прессовать человека без всякого повода. А причина, вы правы, глубже и выше. Финансовый кризис – он как Единый госэкзамен, только для больших дядечек. С виду фигня фигней, но ведь как-то работает! Помогает определить, кто хороший, кто плохой. Улавливаете?
– Не улавливаю, – огорченно признался Генпрокурор.
Бум-с! Бум-с! Чугунная слива устроила в моей башке тир, выбивая из меня последние драгоценные остатки терпения.
– Вы, конечно, читали в детстве «Винни-Пуха»? – уже еле сдерживаясь спросил я. – Помните, там были неправильные пчелы, которые давали соответствующий мед? Вот так и с бизнесменами. Если человек переживает тяготы и лишения вместе со страной, если он готов, когда стране надо, перейти из списка «Форбса» в список биржи труда, – это наш, правильный пацан… ну то есть предприниматель. А если чувачок начинает дергаться, если продает бизнес черт знает кому, это означает, что он… кто?
– Кто? – тупо переспросил этот тормозной афро-англичанин.
– Неправильный предприниматель. И бизнес у него, стало быть, не-пра-виль-ный. Вот к таким господам надо приглядеться, а там, глядишь, может быть, и придраться. Очень вам советую – не приказываю, упаси Боже, а по-дружески советую – провести тщательный обыск грибных плантаций Шкваркина Елисея Пименовича: если пошарить там получше, наверняка среди тысяч шампиньонов найдется десяток галлюциногенных псилоцибиновых грибочков… ну хотя бы пяток мухоморов. После этого вам остается только выписать, черт вас раздери, ордерок на арест этого наркодилера и подключить, наконец, Интерпол… Хотя теперь-то я не уверен, что его найдут: город ваш, сами же знаете, большо-о-ой…
– Найти его как раз технически несложно, – пробормотал мистер Ливингстон. – Собственно, мы его нашли. Двадцать минут назад спутник зафиксировал человека, по приметам похожего на мистера Шкваркина, в западном Лондоне, это район Челси. Предполагаемый мистер Шкваркин выходил из машины у особняка на Кингс Роуд…
– Чей-дом-уже-выяснили? – Для быстроты я сократил интервалы между словами. Даже слива в башке прекратила стрельбу по болевым точкам, зависнув в сквернейшем предчувствии. Неужели опять он?!
– Раньше дом принадлежал Ванессе Редгрейв, но два года назад его купил, через посредников, выходец из России Вадим Бере…
Береееееза!! Я с утра как чувствовал, что без него не обойдется!
– Так почему ж вы с главного не начали, Джонатан Ричардович, голубчик, британское ты угробище?! А?!
Я жахнул телефон об пол, надавил локтем на селектор и заорал:
– Вовки! Все сюда, пулей!
Тотчас же в кабинет вбежали не три, но сразу четыре штуки Вов: первый в аксельбантах, второй в штатском и с очередной папкой, третий тоже в штатском, но без папки, четвертый в синем фартуке, с тряпкой и синим же пластмассовым ведерком. Трое вытянулись в струнку, а тот, который с ведерком и тряпкой, юлой завертелся на месте, пытаясь охватить взглядом сразу весь паркет – есть ли свежие пятна? Как будто я умею бить только бутылки!
– Ты! – Я указал на Вову-в-аксельбантах. – Чтоб через пять минут у меня в кабинете был директор ФСБ. Раз сегодня день приемов, он наверняка околачивается где-то в Кремле… Живо!
Блеск аксельбантов еще висел в воздухе, словно улыбка Чеширского кота, а сам их хозяин уже громко топал где-то в коридоре.
– Ты! – Я ткнул в направлении Вовы-с-ведерком. – Забери вон тот разбитый телефон и тащи сюда новый… да не высматривай ты, бестолочь, пятна на полу! Нет их больше, дубина! Только телефон!
Фартук, синей молнии подобный, вместе с его хозяином и ведерком пролетел по кабинету, втянул изувеченный аппарат и скрылся.
– Ты! – Мой палец почти уперся в переносицу Вовы-штатского. – Дуй в приемную и тащи сюда десять… нет, двадцать карандашей!
– Прикажете простых или цветных, Денис Анатольевич? – Вова завибрировал на старте, как спринтер, готовый сорваться с места.
– Любых, дебил! – прикрикнул я на него. – Деревянных!!
Вжжжжжик! – и бегуна вынесло за дверь. Даже быстрее, чем надо. При такой начальной скорости он едва ли успеет затормозить в приемной. Ну точно: судя по звуку, балбес проскочил-таки мимо.
Последний оставшийся Вова молча пучил на меня трагические глаза.
– Знаю-знаю, – прервал я его неначатые мольбы. – Протокол, регламент, Овальный зал, господин Хлебореску опять ждет не дождется… Но и ты войди в мое положение: я сейчас так зол, что могу кого-нибудь убить. И хорошо еще, если тебя. А вдруг я в сердцах укокошу президента Румынии? У меня будут дипломатические сложности… не сказать, чтобы очень большие, но сложности… Ты со мной согласен? Вопрос риторический, разрешаю не отвечать.
Вова-референт и не отвечал: он хватал губами воздух и медленно покрывался красными пятнами.
– В общем, давай мы румына еще немного сдвинем во времени, – предложил ему я. – Что у меня, допустим, в 19 часов? Молчишь? Ты вообще там дышишь? А, ладно, сам посмотрю. Давай сюда график. И чем писать давай. – Я взял из рук референта папку, а затем вытащил из его нагрудного кармана шариковую ручку, расписанную под Хохлому. – Так-так-так… В 19–10 что у меня? Павильон «Животноводство» на ВВЦ? Видишь, я рядом здесь делаю пометку: «На хер!» План по зверушкам я сегодня уже перевыполнил… А в 20–15? Выставка в Центральном Доме Художника? Нет уж, на сегодня хватит с меня художеств… Опять пишу на полях: «На хер!» Гляди, освободилось почти два часа… – Я вернул Вове папку и свежие обломки ручки. – А теперь беги, объясняйся с румынами. Разрешаю соврать, что у президента России был острый приступ… Короче, сам придумай, чего приступ, хоть геморроя… Ты что, еще здесь?
Вова-с-папкой вылетел из кабинета, а на освободившееся место влетели Вова-с-карандашами и Вова-с-телефоном. Пока мне подключали новый аппарат взамен разбитого, я для разминки сломал три карандаша об колено и три – об угол стола. Мне чуть полегчало. Тир утих. Чугунная вредина расстреляла все цели и теперь просто каталась взад-вперед: отыскивала недобитые мишени и лениво, без фанатизма, их добивала. Чпок! Чпок! Чпок!
Хотелось бы знать, мрачно думал я, репрессируя карандаши, кто у меня директор ФСБ. Но заранее выяснять не буду из принципа, потому что боюсь. А вдруг окажется, что я успел назначить на должность какого-нибудь Борю Моисеева? Меня же инфаркт хватит…
К моему облегчению, главным чекистом всея Руси оказался тот же самый, кто и был им до моей инаугурации, – Каркушин.
– Вызывали, Денис Анатольевич? – Только что в моем кабинете его не было и вот секунду спустя он словно бы телепортировался: невысокий, близорукий, весь состоящий из округлостей, но при этом, пожалуй, не толстый, а лишь уютно-пухлый. Если бы мне взбрело в голову поискать ему родственников среди кондитерских изделий, лучше всего подошла бы, наверное, ромовая баба.
– Вызывал-вызывал, садитесь… – Я доломал последний карандаш, пожал пухлую руку гостя и указал ему на кресло у стола.
В кремлевских кулуарах Сергей Каркушин считался интеллигентом номер один – причем не только из-за очков и мягких манер. Как рассказывали знающие люди, Сергей Васильевич однажды и навсегда принял близко к сердцу определение, рожденное кем-то из наших поэтесс (то ли Ахматовой, то ли Агнией Барто): «Интеллигент – человек, который делает гадости без удовольствия». С той поры безрадостная гримаса стала его визиткой, и чем выше поднимался он по служебной лестнице, тем недовольней делалось его лицо.
В краткую эпоху экономического бума чиновник с таким выражением стал явно неуместен и был убран на пустяковую должность главы Комитета по учету; когда же на планету обрушилась первая волна финансового кризиса и оптимизм смотрелся уже неприлично, то же самое лицо оказалось нарасхват. Предыдущий президент поручил Каркушину рулить госбезопасностью, имея намерение в дальнейшем двинуть его в вице-премьеры по экономике. Однако не успел.
– Мне доложили, что наш спутник засек грибного олигарха Шкваркина возле дома Березы в Лондоне, – без лишних предисловий сообщил я гостю. – Вы понимаете, что это значит для страны?
– Береза хочет контролировать российский рынок грибов, – со страдальческой миной на лице предположил главный чекист России. – Враг запускает лапу в нашу продовольственную корзину.
Я покачал головой:
– Грибы, к вашему сведению, сегодня не только продовольствие. Вопрос стоит шире. Вы случайно не были у Потоцкого в его «Биотехнологиях»? Я вот сегодня побывал. У него там крошечные древесные грибы научились гнать солярку. А шампиньоны, между прочим, в десятки раз крупнее. Значит, при желании они могут вырабатывать хоть ракетное топливо… Поняли теперь?
– Береза тянет лапы к стратегическому сырью, – сообразил директор ФСБ. – Посягает на государственную монополию.
– Верно. Ну и… – Я в упор посмотрел на Каркушина. – Мы так и будем хлопать ушами? Вы госбезопасность или Институт Красоты? Есть у нас какие-нибудь планы по нейтрализации господина Б.?
Щеки гостя поникли, и директор ФСБ был вынужден признать: пока масштабные оперативные мероприятия с участием бойцов спецназа – равно как и агентов влияния из боевого крыла Ирландской Республиканской Армии – невозможны без риска засветить Контору.
Оказывается, за последние четыре месяца хитрый сукин сын Береза лично организовал три фальшивых покушения на себя, в том числе взрыв маломощной вакуумной бомбы в своем палисаднике и ракетный обстрел загородной резиденции с вертолета без опознавательных знаков. В последнем случае, ради убедительности, провокатор даже пожертвовал мочкой левого уха. Так что теперь его одновременно охраняют армия Ее Величества, Скотланд-Ярд, МИ-5, МИ-6 и почему-то Стражи исламской революции: возможно, Береза затеял вместе с иранским аятоллой тайную многоходовую…
– Да чихать я хотел на аятоллу! Пусть они вместе хоть в бане парятся! – сердито перебил я. Похоже, запас карандашей я уничтожил преждевременно. – Вы лучше доложите, как к Березе подобраться? У вас есть план? Мы целым континентам перекрываем газ, а вы не можете прищучить одного-единственного злодея! Или перевелись на Руси настоящие герои и ледорубы?
Теперь уже все лицо директора ФСБ излучало одну только печаль.
– У нас разрабатывается перспективный сценарий, – поведал мне Каркушин. – Нам удалось завербовать охранника супермаркета на улице Найтсбридж, рядом с офисом Березы. Оперативный псевдоним нашего нового агента – Морячок Поппинс. Примерно раз в неделю Береза с женой и телохранителями заходят в этот супермаркет. По нашему сигналу агент Морячок Поппинс может на выходе незаметно подложить ему в тележку один пакетик с чипсами…
– Отравленными? – уточнил я.
– Нет, самыми обычными.
– А смысл?
– Наш отдел экономических диверсий все рассчитал. Сработает принцип домино. Представляете реакцию Сити, если Береза будет задержан при попытке украсть чипсы в супермаркете? Сразу поползут слухи, что его бизнес переживает упадок. На лондонской бирже начнут сбрасывать его акции, фьючерсы поползут вниз, начнется паника, его активы подешевеют как минимум втрое… В общем, пройдет не больше года, и мистер Вадим Березин из миллиардера превратится в самого обычного миллионера…
– Изящно, – оценил я замысел. – Стильно. Тонко. С выдумкой. Но год ждать – это долго. Нельзя ли что-то сделать уже сейчас?
По лбу Каркушина пролегла глубокая траурная складка.
– Можно подбросить к его дверям черную кошку, – предложил он. – Это сильно подпортит ему настроение: по нашим данным, Береза в последнее время стал очень суеверен. Боится плохих примет.
– Что ж, вариант отличный, – одобрил я. – Правда, я бы его творчески развил, в смысле суеверий: черных кошек должно быть тринадцать. И пусть они будут дохлыми, а еще лучше – дохлыми и радиоактивными. Вот это будет по-настоящему плохая примета.
Не без удовольствия я представил себе, как по Кингс Роуд ходят озабоченные «бобби» в респираторах и с дозиметрами, а где-нибудь на другой стороне улице еще и митингуют защитники животных. Думаю, беглый Шкваркин пожалеет, что вообще оказался здесь.
Береза, естественно, догадается, от кого пришла «черная метка», но доказательства где? Нет их. На кошках не написано «made in Russia», а изотопы мы повесим на аятоллу. Он хотел мирного атома – вот пускай и расхлебывает его на здоровье.
Обсудив с Каркушиным все детали, я отпустил директора ФСБ и понял: настроение мое улучшилось. Вроде и небольшая пакость задумана, а до чего бодрит! Давно бы так. В висках еще ломило, но чугунная разбойница определенно давала мне передышку. Энергичное тарахтение в голове сменилось легким жужжанием, как будто по кабинету летала чрезвычайно тактичная муха.
Жизнь налаживалась. У меня даже проснулся аппетит, дремавший со времен гаданий Славика на колобках. Я поискал в ящиках стола – не завалялось ли там бутерброда или простой шоколадки? Нашел упаковку мятных лепешек, высыпал на ладонь и проглотил. Вот прямо сейчас, решил я, дам команду референту Вове, и пускай мне тащит полноценный президентский хавчик, то есть ланч…
Однако Вова и сам уже заглядывал в кабинет, не дожидаясь приказа. Мысли он, что ли, мои прочел? Или опять форс-мажор?
– Ну что? – спросил я. – Румыны заупрямились? У них там вечер занят? Поездка к цыганам срывается? Билеты в театр пропадают?
– Нет-нет, что вы, Денис Анатольевич, – торопливо отозвался Вова-с-папкой. С глазами у него между тем происходило нечто странное: мой референт, рискуя нажить косоглазие, пытался смотреть одновременно и на меня, и мимо меня, куда-то на край стола. – Румынская делегация вела себя достойно. Поворчали немного, но без демаршей и нот протеста согласились на 19–10. Господин Хлебореску проявил понимание. Он сказал, что геморрой – причина уважи… Вы же позволили мне соврать про геморрой?
– Позволил, позволил, расслабься, – успокоил я референта. – Больше нет никаких новостей? По глазам вижу, что есть.
– Президент США к вам! – выдохнул Вова. – Там, в углу, по горячей линии.
Лишь теперь я догадался, куда то и дело перебегает беспокойный взгляд референта: на ярко-красный телефонный аппарат, отстоящий от всех прочих аппаратов. До инаугурации я по такому, кажется, не говорил ни разу, а что происходило после – не помню.
Вместо наборной панели на корпусе располагалось стилизованное изображение двух переплетенных флажков: звездно-полосатого и нашего триколора. В центре мигала лампочка-индикатор. И как это я ее сам не заметил? И почему нет звука? Господи, это ведь не в голове у меня жужжит, это здешний зуммер так тихо жужжит!
Я поднял трубку, и референт, выполнив миссию, исчез за дверью.
Ни гудка, ни шума в трубке не было – только пустота. Ну ладно.
– Раз-два-три, раз-два-три. Проверка. Президент России господин Кораблев, – сказал я в пустоту.
Тотчас в трубке возник еще один голос и отбарабанил мои фразы уже по-английски: «Уан-ту-фри, уан-ту-фри. Зе тестинг. Президент оф Раша мистер Корабльофф!»
– Ты переводчик, что ли? – спросил я у голоса.
– Так точно, господин президент, – послышалось в ответ.
– А американца тоже ты переводишь?
– Никак нет, у него свой, от Госдепартамента.
– А-а, – протянул я, – тогда понятно. Трудись, Вовка.
Тем временем в трубке послышались, наконец, неясные шорохи, словно кто-то старательно мял вощеную бумагу. Потом далекий, хотя и вполне различимый голос произнес:
– Хэлло, Денис.
Мгновение спустя их американский Вова с усердием перевел:
– Здравс-твуй-те, Денис.
Ч-ч-черт, подумал я, неувязочка, как же американца-то зовут?
Главная фаза выборов в Штатах пришлась на мои запойные месяцы, а до того вроде лидировал сенатор Джон Маклейн, от республиканцев. Бывший нью-йоркский коп, борец с терроризмом, в молодости в одиночку перебил несколько банд… крепкий орешек, да и только.
– Привет, Джон, – наобум сказал я. Если я промахнулся с именем, авось наш Вован не будет падлой и поправит начальство.
– Хэлло, Джон, – ничуть не удивившись, сказал наш переводчик.
Выходит, я угадал и разговариваю с мистером Маклейном. Отлично. Два крутых перца, надеюсь, сумеют поладить между собой.
С той стороны Атлантики в ответ на мое приветствие донеслась длинная фраза, в середине которой мелькнуло полузнакомое слово «Джорджия». Хм! Я прикинул, что американский базар, наверное, будет как-то касаться грузин – и не ошибся.
– Белый дом выражает удивление и сдержанное недоумение из-за сосредоточенности российской тяжелой бронетехники на границе с Грузией, – прилежно, как на уроке, передал мне американский Вова слова своего босса. – Американской стороне ничего не известно о военных учениях в это время и в этих координатах. Означает ли эта концентрированность, что российская сторона готовит военное вторжение на сопредельную с ней территорию, или это есть чисто техническая наша ошибка? Мы бы хотели иметь понимание причины.
Вот уроды, подумал я про Судакова и Лущинского. Я же им простым русским языком сказал – скрытно! То есть втихую. То есть без шума. Они что, только денежные потоки тайно направлять умеют, а танки – нет? Неужели им не объяснили про спутники слежения? Я-то надеялся, что мы объяснимся со Штатами постфактум. Теперь придется трындеть про зону наших стратегических интересов. Ну хорошо, постараюсь сделать это попроще и подоходчивее. Без соплей и сантиментов. Бывший полицейский должен это понять.
– Дружище Джон! – начал я.
– Май френд Джон! – немедленно подхватил наш Вова.
– Погоди ты, не суетись, – остановил я Вову. – Дай я сперва изложу мысль целиком, а потом уж будешь переводить. Усек?
– Так точно! – смущенно ответил Вова. – Виноват. Молчу.
– Дружище Джон, – повторил я. – Давай кое-что проясним. У Соединенных Штатов есть свои геополитические сферы влияния. Не во всем мы с ними солидарны, однако мы стараемся не вмешиваться. Когда вы в прошлом веке мочили вьетнамцев, мы же не шли на принцип, верно? Вот и для нас Кавказ – сфера влияния, а грузины – примерно как для вас были эти самые узкоглазые макаки… Ну все, давай, Вовка, теперь переводи. Чего молчишь?
– Так в точности и переводить? – неуверенно спросил Вова.
– Нет! – разозился я. – Стихами, блин!.. Слушай, академик, делай свое дело и не умничай. Я по-русски, ты по-английски. Все!
– Может, хоть про макак немного смягчить?
– Я тебе смягчу! – заорал я. – Точно переводи, кому говорю!
Вова вздохнул и принялся нанизывать английские фразы. Где-то в середине, после слова «вьетнамиз», с той стороне Атлантики перестали доноситься даже шорохи, а после «зе макаке» раздался тихий щелчок, и в трубке нас осталось двое – я и Вова-толмач. Лампочка-индикатор на панели аппарата мигнула и погасла.
– Эй! – сказал я. – Вы там где? Вовка, это сбой связи?
– Никак нет, господин президент, – расстроенно ответил Вова. – Они сами отключились. Я же предлагал немного смягчить. Мне кажется, мистер к вам обиделся за «узкоглазых».
– Ты в падежах с предлогами ничего не напутал, деревенщина? – поинтересовался я. – Надо говорить не «к вам», а «на вас».
