Текст книги "Кодекс"

Автор книги: Лев Гроссман

сообщить о нарушении

Текущая страница: 14 (всего у книги 18 страниц)

18

Ночью Эдвард получил письмо от герцогини.

Он обнаружил его, когда вышел проводить Зефа до метро, – плотный конверт курьерской службы, приклеенный красной резиновой лентой к его почтовому ящику. Она сказала, что напишет ему, но он как-то не принял этого всерьез. Он не стал вскрывать конверт сразу и взял его с собой в постель. Внутри лежало несколько кусков дорогой, большого формата бумаги, исписанных авторучкой с темно-синими чернилами. Почерк крупный, женский, торопливый, с прихотливыми завитушками, однако вполне разборчивый.

Каждый лист имел шапку – отпечатанное черной краской трехствольное дерево, без девиза. Герб их, что ли? Или печать? Дерево почему-то выглядело знакомым. Наверно, он видел его пару месяцев назад, когда занимался их делами у «Эсслина и Харта». Под ним четким классическим шрифтом значилось ЗАМОК УЭЙМАРШ. С ходом времени герцогиня отдалялась от него, вместо того чтобы стать ближе. Сначала личная встреча, потом ее голос в телефоне, теперь она сократилась до слов, написанных на бумаге.

В начале письма ни приветствия, ни даже даты.

Эдвард возвращался домой после долгого рабочего дня,

сообщалось в первой же фразе. Он нахмурился – это было совсем не то, чего он ожидал. Может, в конверте завалялся еще один лист? Нет, пусто. Может, страницы перепутаны? Нет – они даже пронумерованы, и на этой стоит цифра 1.

Он стал читать.

Эдвард работал в крупной финансовой фирме по адресу Манхэттен, город Нью-Йорк, штат Нью-Йорк, США. Он был высок, хорош собой, с темными волосами. Было почти десять вечера, и Эдвард очень устал. Он шел мимо Централ-парка, глядя на небо.

Ему было жаль себя. Его карьера протекала успешно, и в свои двадцать пять лет он успел приобрести весьма значительное состояние, но чтобы добиться этого, ему приходилось очень много работать. После долгого общения с трудными клиентами, изучения рынка и тому подобных занятий он иногда спрашивал себя, стоит ли одно другого.

Был летний вечер, довольно теплый, но с погодой происходило что-то странное. Дул ветер, и воздух был насыщен электричеством. Надвигалась гроза.

Что-то слегка ударило Эдварда между лопатками. Он обернулся и увидел гонимый ветром листок бумаги.

По улице в его сторону бежала красивая темноволосая женщина – уже не первой молодости, возможно, намного старше его, но наделенная зрелым и каким-то колдовским очарованием. Ее шаг стесняла длинная юбка, и она скорее семенила, быстро перебирая ногами. Кожаный портфель у нее в руках каким-то образом раскрылся, и ветер помчал лежавшие в нем бумаги по улице. Женщина пыталась собрать их с помощью сопровождавшего ее человечка в темной униформе.

– Пожалуйста, помогите мне! – вскричала она.

Эдвард присоединился к ним, и все трое устремились в погоню за бумагами, порхавшими в летнем воздухе, как осенние листья. Улица была пуста, и Эдвард бежал прямо по мостовой, ловко хватая беглые страницы. Усталость прошла бесследно. Славно было размять длинные ноги, которые весь день провели скрюченными у него под столом.

Через несколько минут они собрали все, что выпало из портфеля. Эдвард, тяжело дыша, вручил свою пачку прекрасной незнакомке, как верный охотничий пес, доставивший убитую дичь.

–  Большое, большое вам спасибо, – сказала она, тоже с трудом переводя дыхание. – Не знаю, что бы я без вас делала.

– О, не стоит.

–  А теперь, пожалуйста, – она положила руку ему на рукав, – окажите мне еще одну услугу. Отвезите меня в гостиницу.

Эдвард заколебался.

– Хорошо, – сказал он, – если только…

–  Прошу вас! – Она сжала его локоть своей маленькой рукой, холодной и на удивление сильной. – Мне нехорошо! Этим вечером я просто сама не своя.

Он заглянул ей в глаза. Они лихорадочно блестели, и ее лицо, хотя и прелестное, казалось необычайно бледным по сравнению с темными волосами.

Эдвард встал, бросив остальные страницы на одеяло. Какого черта? Что еще за игру она затеяла? Он пошел на кухню и налил себе воды. После ухода Зефа он выпил еще порцию скотча. Это, пожалуй, был уже перебор, и голова начинала побаливать. Он выхлебал два стакана теплой водопроводной воды и вернулся в постель с еще одним виски.

Вот и разберись тут, на самом деле она сумасшедшая или это розыгрыш, этакая замысловатая шутка. Если второе, то юмор до него не дошел. А может, письмо не от герцогини? Люди герцога сначала постарались, чтобы Эдвард усомнился в ее нормальности, а затем пошли еще дальше и подсунули ему в почтовый ящик фальшивку. Хотя нет, вряд ли. Письмо выглядит подлинным.

Но какой у него смысл? Что это, фантазия? Если так, то чья – его или ее? Начало романа? Шифровка, составленная на случай, если письмо попадет не в те руки? Эдвард попытался припомнить, что Ник говорил о стеганограммах. Если здесь и содержалось нечто зашифрованное, он этого не улавливал. Может, у нее и впрямь не все дома.

Или какой-то глубокий смысл все-таки есть, надо только вчитаться как следует? Что-то в этом письме вызывало у Эдварда озноб, несмотря на жару.

Человечек в униформе унес портфель, туго набитый бумагами, и минуту спустя подъехал к ним на лимузине. Он открыл дверцу для женщины, и Эдвард последовал за ней в темные недра автомобиля. В тишине салона пахло дорогим табаком и кожей. Летняя ночь едва виднелась за тонированными стеклами. Лимузин заскользил по городу бесшумно и плавно, как гондола по каналу – темному, укромному каналу в глубине площади Сан-Марко. Они были вдвоем.

–  Как ваше имя? – учтиво поинтересовался Эдвард.

–  Бланш. А ваше?

–  Эдвард. Эдвард Винтергрин.

В ответ она лишь крепко сжала его руку, и он ощутил в полумраке ее едва заметную дрожь.

Шофер, доставив их через парк к отелю «Плаза», открыл дверцу, и Эдвард вместе с таинственной Бланш прошел по застланному ковром тротуару в вестибюль. Он отметил ее стройность и сшитый по последней моде туалет. Она опиралась на его руку так, словно не могла обойтись без его поддержки, и в то же время увлекала его через холл с известной только ей целью – мимо портье, мимо бара, где бренчало фортепиано, по плюшево-красному, похожему на горло коридору. Это был сон – чудесный, восхитительный, несбыточный сон. Они вошли в нарядную клетку лифта, и за ними захлопнулась дверь.

Бланш тут же прижалась к Эдварду. Ее тело, мягкое, теплое, зрелое, вызвало в нем приступ желания. Он обнял ее одной рукой, держа в другой свой кейс. Его колено вклинилось ей между ног, и они поцеловались. Это было божественно.

Дверь лифта снова открылась, и они вышли в холл.

–  А теперь, – кокетливо бросила она через плечо, – вы должны зайти ко мне в номер и помочь разобрать бумаги. Они в таком беспорядке.

– В беспорядке? – глупо повторил раскрасневшийся Эдвард, не понимая, что она имеет в виду.

–  Прошу вас! Их нужно рассортировать.

– Но зачем?

Она открыла дверь номера, обитую красной кожей, и он последовал за ней внутрь.

Высота потолка равнялась двадцати футам, на стенах висели средневековые гобелены. На одном Эдвард различил фигуру лошади без всадника в разгаре битвы, ее выкаченные глаза, раздувшиеся ноздри, оскаленные белые зубы. На каменном полу лежал огромный восточный ковер – его повторяющийся орнамент исчезал где-то вдали.

Свет луны и звезд лился в высокие окна. О стекло разбились первые капли дождя. Они наконец-то остались наедине.

Бланш повернулась к Эдварду, привстала на цыпочки и зажала его голову в ладонях.

– Послушайте меня, Эдвард. В реальном мире все совсем не так благополучно, как здесь. Там царит хаос, как в моих бумагах. Его страницы перемешаны, разбросаны по ветру. Ваша задача – вернуть им надлежащий порядок.

Она обняла его за шею и прошептала, касаясь губами его уха:

–  А теперь любите меня.

19

На следующий день он взял такси и поехал в Нижний Ист-Сайд. Выйдя на безлюдном углу Пятой и авеню Си, он порылся в карманах, отыскивая бумажку с адресом. Белое послеполуденное солнце пекло что есть мочи, но на продуктовом магазинчике по случаю пятницы уже опустили стальную штору. К парковочному счетчику кто-то прислонил ампутированную дверцу холодильника. В отделении для масла застоялась дождевая вода.

Адрес завалялся в заднем кармане. Бумага, и без того не очень-то белая, успела пожелтеть от старости. На обороте заглавными буквами было напечатано:

ЧТОБЫ СПАСТИ ЗЕМЛЮ, ОН ДЛЯ НАЧАЛА ДОЛЖЕН СПАСТИ ПЯТНАДЦАТЬ ЕЕ ДУБЛИКАТОВ!

Мимо проехал фургончик из булочной, и булка, изображенная у него на боку, напомнила Эдварду о крестьянах, обедающих на пшеничном поле. Налетевший ветер погнал по улице пыль. В разогретом воздухе ощущался все же намек на прохладу, но слабый, почти несуществующий. Вот и лету конец – завтра первое сентября. Время идет.

Высокий узкий дом из коричневого кирпича, построенный на стыке веков, заметно накренился вперед. Альберто Идальго, судя по табличке, откликался на верхний звонок. Прорези у прочих звонков пустовали. Эдвард нажал на кнопку и стал ждать.

Стоя среди разбитых пузырьков из-под крэка, порхающих конфетных оберток и разноцветного собачьего дерьма, он услышал отчетливый стук: его жизнь ударилась о дно. Чего его сюда занесло? Вся ситуация казалась из рук вон неправильной. Ехать куда-то на край известной тебе вселенной только для того, чтобы получить совет насчет компьютерной игры? Глупо. С другой стороны, чем еще заняться? Маргарет не желает с ним разговаривать. Герцогиня под большим вопросом. Кодекс от него дальше, чем перед их поездкой в Олд-Фордж. Все, что имеет значение, для него закрыто. Пора отправляться в Англию. Он сделал отчаянный шаг и заказал себе билет на одно из ближайших чисел, но знал, что не улетит этим рейсом. Не улетит вообще, пока у него не будет кодекса. Может, уйдя как можно дальше в противоположную сторону, он как раз на него и наткнется? И откуда он знает это имя – Альберто Идальго? Он опять надавил на звонок, надеясь в глубине души, что ему никто не ответит.

Через пару минут он заметил маленькую видеокамеру, гладящую на него сквозь грязное дверное стекло. Он помахал в нее. Замок загудел и открылся.

Прямо за дверью начиналась крутая узкая лестница. Потолок был обшит старой листовой жестью бледно-зеленого цвета с цветочным узором. Подошвы в тишине и мраке шуршали по истертым мраморным ступеням. Войдя, он разглядел, что система безопасности выглядит самодельной, точно ее собрали из деталей, заказанных по разным каталогам. Электрический провод и кабель локальной сети Этернет, присоединенные к камере, вместе уходили наверх между стенкой и потолком. Идя по ним, он добрался до шестой и последней площадки. Одна из дверей была приоткрыта.

– Входите, – сказал тонкий бесполый голос.

Он вошел. В комнате с покатым потолком и белыми стенами было темно и прохладно. Окна, почти целиком заслоненные высокими шаткими стопками книг в бумажной обложке, едва пропускали свет. На полу лежал бледно-голубой, дешевый, совсем новенький ковролин, усеянный скомканной бумагой, шариковыми ручками, яркими каталогами электронного оборудования, компакт-дисками, внутренними органами нескольких компьютеров и множеством пустых оранжевых пакетов из-под сырных шариков «Джекс». Электропроводка шла над самым полом, и через каждые несколько футов попадалась розетка, каждая с воткнутым штепселем. Сам Альберто сидел за длинным белым столом «Икея», где выстроилось с дюжину мониторов разной формы и размера.

– А я вас знаю, – взглянув на него, сказал Эдвард.

– И я вас, – спокойно ответил Артист, тот самый крохотный человечек из квартиры Зефа, участник групповой игры. Его аккуратный серый костюм с розовым галстуком противоречил беспорядку в комнате. Вылитый еврейский мальчик, принаряженный к празднику совершеннолетия, только ноги босые. При его росте они еле доставали до пола.

Эдвард стоял в дверях, все больше сомневаясь, следует ли ему продолжать.

– Зеф сказал мне, что вы придете, – сказал Артист. – Садитесь, пожалуйста.

Эдвард пробрался к покосившемуся бархатному дивану у стенки, чувствуя себя как на первом приеме у психиатра.

– Копия сохраненной игры у вас с собой?

Эдвард, кивнув, достал диск из кармана рубашки и подал Артисту. Тот вставил его в массивный, приземистый системный блок, гудевший у него под столом.

– Машина у вас будь здоров, – сказал Эдвард.

– «Криотек», – пояснил Артист, держась совершенно непринужденно. – Работает быстрее большинства систем, которые можно купить в магазине. Холодильный агрегат охлаждает микропроцессор до сорока – пятидесяти градусов ниже нуля. Это понижает сопротивление кремния. При такой температуре даже стандартный чип можно разогнать до скорости намного выше, чем у заводской продукции. Однако «Криотеками» пользуются нечасто – они слишком шумят и съедают много энергии. И весят целую тонну. И стоят дорого.

Дисковод гудел, считывая диск Эдварда.

– Ну, посмотрим, что там у вас.

Руки Артиста на миг повисли над клавиатурой.

Эдвард ни разу еще не видел, чтобы человек печатал так быстро. Щелканье отдельных клавиш слилось в сплошной ноющий звук. На большом мониторе открылось десять – пятнадцать окон, в одном из которых появилась игра Эдварда, свернутая до размеров почтовой марки. Артист захватил уголок окна «мышью», развернул его, заняв почти весь экран, и стал критически изучать.

– Угу, – протянул он с интонацией рентгенолога, видящего перед собой разорванную селезенку, и переместил ракурс на 360 градусов. – Так-так.

– Ну, что там?

– Что вам сказать. Ситуация, конечно, дерьмовая.

Кривая улыбка мелькнула на лице Артиста и снова вернулась – юмор, понятный только ему. Эдвард подошел и встал у него за спиной. С серого неба на экране шел крупный мокрый снег.

– Какого…

– Извините, – откашлялся Артист. – Знаете, что происходит? Вы попали в пасхальное яйцо.

Эдвард потряс головой. Ему хотелось одного – поскорей с этим покончить.

– Не знаю, что это за яйцо такое.

Артист, откинувшись назад, сцепил руки на затылке.

– Пасхальное яйцо – это то, что программист иногда вставляет в программу, которую пишет. У вас в детстве была «Атари-2600»?

– Не помню, – заморгал Эдвард. – Но меня об этом уже кто-то спрашивал.

– Если была, то вы наверняка играли в видеоигру «Приключение».

– Вероятно.

– Цель «Приключения» – найти Священный Грааль. – Артист отъехал от стола на несколько футов. – На пути к нему вам встречается пара загадочных стен без дверей. Чтобы преодолеть их, надо найти черный ключ, войти в черный замок и убить мечом красного дракона. Потом вы идете пурпурным мостом, приносите ключ в лабиринт черного замка и с его помощью извлекаете из стены невидимую волшебную точку.

Эдвард снова сел на диван. Он платит Артисту не по-временно – пусть себе говорит.

– Когда вы входите в комнату, имея при себе одновременно волшебную точку и Священный Грааль, стены рушатся, и в тайнике огненными буквами зажигается имя автора «Приключения».

– Не слишком заманчивый приз после таких-то трудов, – сказал Эдвард, чтобы показать, что он слушает. Три недели назад мысль о том, что он будет слушать чью-то лекцию о компьютерных играх, показалась бы ему совершенно абсурдной.

– Да, это разочаровывало, – согласился Артист. – Просто эта комната – пример того, что у программистов называется пасхальным яйцом: тайная подпись, тайное послание, доступное только тому, кто знает, где смотреть. Они есть в большинстве программ – но надо знать, где смотреть.

– Что-то вроде стеганограммы, – сказал Эдвард.

– В некотором отношении – да. – Если Артиста и удивило, что Эдвард знает слово «стеганограмма», виду он не показал. – Теперь вы нашли пасхальное яйцо в «Момусе». Все ваше виртуальное окружение – голод, холод и волки – есть то же самое, что и тайная комната в «Приключении», то, что большинство игроков никогда не видит.

– Не понимаю, почему эта тайна открылась именно мне, – терпеливо заметил Эдвард. – Я ведь ничего особенного не совершил – я вообще почти ничего не делал.

– Могу предположить, что вы на нее наткнулись случайно. Для меня вопрос не в этом, а в том, зачем кому-то понадобилось строить пасхальное яйцо такого размера и сложности.

Артист, кашлянув в кулачок, отправился на свою маленькую кухню, достал из запечатанного пакета одноразовый бумажный стакан и налил в него воды из-под крана. Кран был оснащен большим и, видимо, дорогим фильтром. Эдвард только теперь заметил, что Артист носит на правой руке вышитый кожаный браслет-феньку.

– Для собственного удовольствия? – В глубине души Артисту, наверно, было приятно разыгрывать Шерлока Холмса перед безмозглым Ватсоном-Эдвардом. – Возможно. Но стоило ли ради одного лишь удовольствия создавать такую детальную виртуальную среду? – Он говорил риторически, как по писаному, точно изучал разговорный язык, слушая дикторов теленовостей. – Может быть, программистом руководило что-то иное? Есть ли здесь сообщение, а если есть, то как нам его прочитать? И как выпустить вас из пасхального яйца, чтобы вы могли закончить игру?

– Вот-вот. Вопросы один другого лучше.

Эдвард ждал, но мысль Артиста ушла, видимо, в какой-то персональный туннель. Он сидел с остекленевшими глазами на своем стуле, порой прихлебывая из бумажного стакана. Одно из окон на его рабочем столе представляло собой сетевую страницу с расписанием самолетных рейсов на Лондон, другое отражало в реальном времени показания камеры у входа. Из-за всего этого Артист казался еще более всеведущим.

– Хорошее жилье. Удобное, – нарушил молчание Эдвард.

– Спасибо, – рассеянно отозвался Артист. – Владелец дома – я. В списке сотрудников «YAHOO!» ^[63]я был седьмым.

Он поставил стакан и, глядя на монитор, стал работать с одной из клавиатур.

– Ну что ж, вы еще можете выиграть, если хотите. Снова замедлить ход времени. Победить инопланетян.

Эдвард подался вперед.

– Правда?

– Легко. Идите сюда, я покажу.

Одна рука Артиста летала над клавиатурой, другая двигала «мышь» – беспроводную, навороченную, с серебряными кнопками. На мониторе лежала какая-то квитанция, розовый листочек с изображением дерева.

В голове у Эдварда что-то щелкнуло.

– Чтоб я сдох. Альберто Идальго.

– Не понимаю, зачем Зеф упоминает мою фамилию – я предпочитаю, чтобы меня называли «Артист». Наверно, у него такой юмор.

– Тот самый Альберто, который работал для семьи Уэнтов.

Пальцы Артиста не стали двигаться медленнее, и глаза, устремленные на экран, не моргнули. В мозгу Эдварда, почти помимо его воли, соединялись вещи, которым совсем не полагалось соединяться.

– Да – а откуда вы знаете?

– Теперь я у них работаю.

– А-а.

Эдвард пристально наблюдал за Артистом.

– Я там делал традиционное программное обеспечение, – сказал тот. – Базу данных для библиотечного каталога. Они остались довольны.

– Я знаю. Сам этим пользуюсь. Меня как раз и взяли, чтобы составить каталог.

– Понятно. – Артист с преувеличенным старанием поправил что-то на мониторе. – Надеюсь, моя программа оказалась адекватной.

– Все просто отлично.

Эдварду казалось, что стук его сердца виден сквозь рубашку. Артист продолжал работать, болтая короткими ножками.

– Можно вас спросить? – Эдвард изо всех сил старался говорить непринужденно. – Уэнты говорили вам что-нибудь о кодексе, который они разыскивают?

– Кодекс. Мне знакомо слово «кодек», аббревиатура от «компрессия-декомпрессия» – так называется алгоритмический процесс уменьшения объема файла путем исключения избыточности…

– Нет. Именно кодекс. Иными словами, книга.

– Да, я понял, о чем речь, – сказал Артист.

Вот оно, вдруг почувствовал Эдвард. Он нашел это в захламленной, до упора электронизированной квартирке в Нижнем Ист-Сайде. Он еще не знал толком, что такое «это», но понимал, что игру следует вести осмотрительно, иначе он потеряет «это» навсегда. Волоски у него на руках встали дыбом, как у человека, рядом с которым молния ударила в землю, чудом не поразив его.

– Вы работали вместе с Лорой Краулик, – осторожно заговорил он.

– Верно.

– И с герцогиней.

– И с герцогиней, – согласился Артист, стуча по клавишам уже обеими руками. Он как-то ускорил время в игре, и события в крохотном мирке разворачивались с бешеной быстротой. Фигурки дергались судорожно, как исполняющие джиттербаг танцоры в старом выпуске новостей.

– Значит, вы ее знаете? – скрадывал добычу Эдвард.

– Не очень хорошо. Говорят, я трудно схожусь с людьми.

Артист перестал печатать, движение на экране остановилось. Дисковод заныл, заскрежетал и выплюнул диск наружу.

– Ну вот, порядок. Я привел вас в штаб человеческого сопротивления, – застрочил Артист, – и активировал аварийные генераторы, чтобы вы могли запустить метро. Зайдите к «Булгари» на Пятой авеню и возьмите бриллианты из сейфа. Шифр в кармане у клерка, которого, возможно, придется убить. Не волнуйтесь, он коллаборационист. Как получите бриллианты, поезжайте на метро в аэропорт. Камни нужны для оплаты экипажа. Они починят самолет и доставят вас на мыс Канаверал во Флориде. Оттуда выведете на орбиту космический шаттл, а там уж все будет ясно само собой.

Артист протягивал ему диск, но Эдвард не брал. Если взять, придется сразу уйти. Аудиенция окончена.

– И все?

– А вы чего хотели? – резонно поинтересовался Артист.

– Но вы не ответили на свои же вопросы. Откуда эта штука взялась, кто и зачем ее туда вставил.

Артист впервые проявил нечто похожее на нетерпение.

– Какое это имеет значение? Я ведь сказал вам, как выбраться. – Он смотрел на экран, бледный при свете монитора. – Хотя не совсем понимаю, зачем вам это. Снег, пустые улицы, тишина – в этом есть своя красота, разве нет? – Сейчас он выглядел как благосклонный вельможа, показывающий гостю вид из окон своей усадьбы. – Можно наблюдать звезды с середины Таймс-сквер. Сомневаюсь, что за последние сто пятьдесят лет это кому-нибудь удалось.

– Я тоже.

– Зачем придерживаться таких условностей, как «победа» и «поражение»? Будет ли это победой, если вы прогоните пришельцев и спасете мир? Почему бы не пустить все на самотек? Дайте человечеству умереть спокойно, а волкам – немного поохотиться на бегущую дичь, для разнообразия. А нарвалы из-за холода заплывают на юг. Вы их видели? Знаете, что из всех китов только у них и у белух нет спинного плавника? Скоро они будут здесь. Им нравятся холодные предарктические течения.

Эдвард тоже посмотрел на экран и с удивлением отметил, что «штаб», куда привел его Артист, ему чем-то знаком. Лепные карнизы, высокие потолки, кожаные кресла – ни дать ни взять квартира Уэнтов.

– Это ваша работа, – сказал он.

Теперь ему стало ясно, что эта игра все время перекликалась с его жизнью и с кодексом. Развалины на месте Ченоветской библиотеки. Пейзаж вокруг филиала в Олд-Фордже. Человек с оленьими рогами на сеансе групповой игры. Во мраке начинало что-то вырисовываться. Он тряхнул головой, раздираемый злостью, отчаянием и откровенным восхищением.

– Это ты придумал всю эту штуку. Ты вставил ее в игру, и я в нее вляпался. Господи, ну и скотина же ты.

Артист не терял самообладания, но при этом слишком часто моргал. Эдварду хотелось хорошенько его потрясти.

– Зачем? Ты хоть понимаешь, сколько времени я угрохал на эту лажу?

– Никто тебе пистолет к виску не приставлял.

И то верно.

– Но зачем было так стараться? С головой проблемы, да?

– У меня были свои причины.

– Интересно какие?

Артист вместо ответа отошел к окну и притворился, что разглядывает корешки наваленных там книжек в мягкой обложке. Эдварду бросилось в глаза, что все эти корешки голубые или розовые, с золотыми буквами. Дамские романы!

– Мне так захотелось, – по-детски откровенно признался Артист. – Я думал, что когда-нибудь покажу это ей. Она оценила бы. Есть вещи, о которых мне всегда хотелось ей рассказать. Но потом она перестала приходить в офис, и я ее больше не видел. Я так и не узнал почему.

– Ты это сделал для Бланш.

Злость у Эдварда начала проходить. Трогательно до смешного. Посмотреть бы, как Артист демонстрирует герцогине компьютерную игру.

– Ты говоришь, что хотел рассказать ей о чем-то. О чем, например?

– Например, где искать кодекс.

Время, последнюю минуту несшееся вперед без тормозов, застыло на месте. Его движок застопорил и сгорел. Голова у Эдварда работала с предельной ясностью. Он сохранял спокойствие, боясь спугнуть Артиста, как редкую птицу, – вдруг замолчит? Напротив компьютерного стола висела белая доска с разными каракулями, схемами и диаграммами, сделанными красным, зеленым, синим фломастером. В углу увлажнитель воздуха бесшумно выдыхал медленно тающие облачка тумана.

– Я довольно быстро это вычислил, – сказал Артист. – Я хорошо разгадываю загадки, а эта была не особенно трудная.

– Не особенно? – выдавил Эдвард.

– Да нет. – Артист не гордился собой и не хвастался, просто говорил честно.

– И он сейчас у тебя?

– Я сказал, что нашел его. Я не говорил, что он у меня.

– А где он?

– Ты не знаешь?

– Господи Боже. – Эдвард стиснул руками голову. Он сходил с ума. Придушить его, что ли? Или на колени перед ним стать? – Ты просто скажи где.

– Я и так уже сказал слишком много, – грустно улыбнулся Артист.

– Ты вообще ничего не сказал!

– Хорошо бы.

Артист внезапно сел на ковер, бледно-голубой, как хлорированная вода в бассейне, и прислонился к белой стене, точно вся сила ушла из его маленького тела. Как оживленная кукла с ослабевшим заклятием, Пиноккио наоборот.

– Герцогиня поручила мне компьютерную работу, а Лора рассказала про кодекс. Рассказала достаточно, чтобы разгадать остальное. Я побывал там же, где был и ты. Мне не следовало этого делать. Сначала я думал, что оказываю герцогине услугу – она любит, когда молодые люди оказывают ей услуги. Сам знаешь. Думал, что буду ее героем, но ошибался. Понял это как раз вовремя. Еще немного, и было бы поздно – а может, уже поздно. – Он вздохнул, и Эдвард уловил в его голосе красноречивую дрожь. Артист с трудом сдерживал слезы. – У меня на это ушло много времени. Я смоделировал климатические образцы ледникового периода. Висконсинскую эру. – Он шмыгнул носом. – К несчастью, только ты один видел это. Надо очень, очень плохо играть в «Момус», чтобы найти мое пасхальное яйцо.

– Ну спасибо.

Артист стал рассказывать, как трудно ему было смоделировать влияние инопланетной солнечной линзы на земную биосферу. Ну да, Зеф вроде говорил, что гномик работает в Национальном бюро погоды. Эдвард слушал его краем уха. Ему не давало покоя другое, и он опять посмотрел на монитор. Квартиру Уэнтов Артист воссоздал до мельчайших подробностей. Нажимая на клавиши, Эдвард повел себя по коридору, открыл приотворенную дверь, поднялся по винтовой лестнице – тут пришлось поработать «мышью» – и вошел в библиотеку Уэнтов. Комната была точно такая же, как в реальной жизни, но пустая – ни ящиков, ни стола, ни торшера, ни штор. Ничего, кроме пола, стен, потолка и окон, нарисованных очень тщательно. Из всей мебели остались только книжные полки, тоже пустые. Виртуальная пчела прожужжала и стукнулась о стекло. При чем здесь пчела-то?

– Одного я не понимаю, – сказал он. – Почему ты не сказал герцогине, что нашел кодекс?

– Прости, Эдвард, – покачал круглой головенкой Артист. – Этого я тоже не могу тебе сказать.

Бесполезно – все равно что спорить с голосовой почтой. Но что-то уже строилось в уме Эдварда, разрозненные осколки склеивались в одно целое. Так, кажется, Артист говорил об электронной почте в их первую встречу? Разрозненные кусочки информации сходятся и составляют связное сообщение. Хаос сменяется порядком. Или как разбросанные и заново собранные страницы в дурацком письме герцогини. Маргарет рассказывала ему историю сэра Урре – кажется, рыцарь носил в гербе пчелу?

Эдвард взял диск с сохраненной игрой, но Артист вдруг встал между ним и дверью. Теперь уже он хотел уйти, а Артист его удерживал – словно хозяин дома, вспомнивший о хороших манерах и наверстывающий упущенное.

– Знаешь, почему игра называется «Момус»? – спросил он прежним, спокойным и тихим голосом. Они стояли лицом к лицу. Задержать его силой Артист не мог – Эдвард был выше его на фут, если не больше. – Есть место с таким граффити на стене – МОМУС. Никто не знает, кто это написал и зачем. Но вообще-то Момус был греческий бог, на целое поколение старше Зевса и его детей. Его матерью была Никс, то есть Ночь, а отцом – Эребус, воплощение тьмы Гадеса, подземного царства.

Момус – единственный из греческих богов, посмевший критиковать сотворенную вселенную. Он даже предлагал кое-что улучшить. Полагал, что быки должны носить рога на плечах, а не на голове, чтобы лучше видеть, на что набрасываться. Замечал Афродите, богине красоты, что сандалии у нее со скрипом. Говорил, что людям на груди следует делать дверцы, чтобы открывать их и смотреть, что те чувствуют на самом деле.

Другим богам в конце концов надоело его нытье. Они собрались и скинули его с Олимпа. Не знаю, что с ним стало потом, но в этом, пожалуй, заложен урок, Эдвард. Может, этот мир и несовершенен, но если ты постоянно будешь искать чего-то лучшего, то в итоге тебе будет еще хуже. А насчет кодекса извини. Я правда не могу тебе сказать, где он. Я и так сказал слишком много.

– Но почему? – спросил Эдвард для маскировки, не желая себя выдавать. Мысленно он уже был за дверью. Теперь он и сам знал, где кодекс.

– Потому что ты скажешь герцогине, я знаю. – Детское личико Артиста стало серьезным, в голосе появилась тревога. – А этого я не могу позволить. Николас, приехавший тебе на замену, прав, хотя и руководствуется неправильными мотивами. Герцогине гораздо лучше без кодекса. Если она найдет кодекс, то попытается использовать его против герцога, а герцог этого не потерпит. Все, что она может сделать, ничто по сравнению с тем, что он сделает с ней. Он способен причинить ей зло, Эдвард.

– Не смеши меня, – отрезал Эдвард, чувствуя себя единственным голосом разума, оставшимся на земле. Надо выметаться отсюда, пока голова не лопнула. Он спрятал диск в карман рубашки, почти совсем не слушая собеседника. – В этом нет никакого смысла. Ну что герцог может сделать? Он инвалид и сейчас тоже лежит в какой-то лондонской клинике. А она в Уэймарше. Он ничего ей не сделает, пока она там.

Он решительно двинулся к двери, лавируя среди мусора на ковре.

– Спасибо, что помог мне с игрой, – добавил он, чтобы не показаться неблагодарным, и кое-как протиснулся мимо Артиста.

– Ты не прав, – сказал тот, уступая дорогу. – Очнись, Эдвард. Работа в семье Уэнтов меня кое-чему научила. Я прошел через все это раньше тебя. Я нашел книгу и умолчал об этом и тебе советую то же самое. Забудь о герцогине. Это не игра, Эдвард, это реальная жизнь. Займись опять своим делом.

Эдвард не оглянулся. Недоставало еще, чтобы субъект, смахивающий на хоббита, читал ему лекции о реальной жизни. Он сошел с первого марша лестницы и понесся вниз, набирая скорость, хватаясь за перила на поворотах. Артист вышел за ним на площадку и крикнул в пролет: