Текст книги "Кодекс"

Автор книги: Лев Гроссман

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 18 страниц)

11

Во второй половине следующего дня телефон зазвонил снова. Эдвард, глядя невидящими глазами на сайт «Файнэншнл таймс», дождался включения автоответчика.

– Эдвард, это Маргарет. Возьмите, пожалуйста, трубку.

Говорила она приглушенным, указывающим на чрезвычайную ситуацию голосом. Эдвард, сев на подлокотник дивана, снял трубку.

– Привет, Маргарет, как дела?

– Я, кажется, нашла кое-что.

– Поздравляю.

– Но мне нужна ваша помощь.

– Да что вы.

Эдвард отошел с трубкой к окну. Он все еще дулся на Маргарет за то, что она так обошла его с этим ключом, но в душе был ей благодарен. Желая показать, как он сердит, он тщательно скрыл волнение, охватившее его при одном звуке ее голоса. В то же время он сознавал, что каждая лишняя минута телефонного разговора снижает его шансы отвертеться от сообщничества, если их маленькая проделка откроется.

На улице прошел дождик, ненадолго прервавший жару, и сырые пятна на мостовой напоминали неисследованные континенты.

– Вы сейчас где? – спросил Эдвард.

– А где я, по-вашему, могу быть? В квартире Уэнтов. – Она умудрилась выразить ему ледяное презрение, ни капельки не изменив тона. – Вы не могли бы приехать? Мне нужны кое-какие вещи.

– Извините, но, по-моему, это не слишком удачная мысль.

Молчание. Он наслаждался переменой власти в их тандеме, пусть даже и временной. Мимо на старом велосипеде проехала старушка в желтом дождевике.

– Почему бы вам самой не принести туда все, что нужно?

– Потому что я сейчас не хочу выходить. Утром швейцар с трудом пропустил меня. Пришлось выкручиваться.

– И что же вам требуется?

– У вас ручка есть? Запишите. Мягкая зубная щетка, деревянные зубочистки, минеральное масло – лучше всего «Сван», – баллончик со сжатым воздухом, если найдете, мягкую тряпочку и молоток. И еще фонарик.

– Это все?

– Да. – Если его сарказм и дошел до нее, она не подала виду. – Молоток маленький, для обойных гвоздиков – знаете?

– Знаю.

Они помолчали пару секунд. На улице лаяла собака. День балансировал, как тяжелая цистерна на краю обрыва в мультфильме, – недоставало колибри, которая бы села на бампер. Эдвард вздохнул.

– Ключа-то у меня нет. Придется вам встретить меня внизу.

– Я буду в вестибюле ровно через час.

Она заставила его сверить часы.

Эдвард шел мимо швейцара, уверенный, что его остановят, однако продолжал идти, стараясь выглядеть как ни в чем не бывало. Человек в потрепанной ливрее даже не поднял глаз от арабской газеты, которую читал с помощью лупы. Был седьмой час вечера. При себе Эдвард имел объемистый пакет с покупками.

В вестибюле горела пара настольных ламп. Он никогда не видел их включенными, и его поразило окружающее убожество: потрескавшийся мрамор столов и протертый до джутовой основы восточный ковер. В воздухе стоял дым от сигар, выкуренных в пятидесятых годах. Маргарет, высокая и тонкая, с каменным лицом стояла у лифтов.

Увидев его, она молча нажала кнопку вызова. Дожидаясь лифта, они не сказали ни слова.

– Не знала, придете вы или нет, – сообщила она, когда дверцы закрылись, и с видимым усилием добавила: – Спасибо.

– Я жалею, что пришел. – Лифт рокотал, поднимаясь. – Вы уверены, что это безопасно?

Она кивнула.

– Там никого. Уборщица ушла в три.

Они стояли плечом к плечу, глядя прямо перед собой, как два образцовых администратора, едущих на одно совещание. На выходе они столкнулись плечами, и он с показной галантностью пропустил ее вперед. Она это проигнорировала. Свет в квартире не горел.

Эдвард ступил на мягкий ковер и замер в неожиданном приступе мандража. Он чувствовал себя человеком, наступившим – легко, но непоправимо – на противопехотную мину. Это место не обещало ничего хорошего.

Маргарет шла, не оглядываясь на него. Вот она скрылась в коридоре, и ее шаги затихли. Он кинулся за ней бегом, как боящийся потеряться щенок.

– Мне надо вам что-то показать, – сказала она. – Я нашла это, когда распаковывала ящики.

– Вы давно здесь?

– С утра.

– Как? Весь день?

– Я пришла в шесть. Никого еще не было.

Вслед за ней он поднялся по лестнице. Она держалась за перила уверенно, словно проделывала этот путь в тысячный раз.

– Днем кто-то приходил. – Взявшись за ручку, она дернула дверь на себя, и та со скрежетом отворилась. – Я слышала внизу разговор. Мужской голос говорил с английским акцентом, но наверх никто не поднялся.

– Да ну? Они планировали убийство?

Вступление в прохладу библиотеки походило на погружение в восхитительно свежий пруд. Деланный сарказм Эдварда растворился в тишине. Маргарет сняла туфли – практичные «мэри джейн» на низком каблуке, с перепонками. Эдвард успел заметить бледную дырку на пятке одного из темных чулок.

– Не хочу, чтобы кто-то услышал, как мы здесь ходим, – объяснила она.

Маргарет поработала на славу. Полки заполнились, на полу, устланном оберточной бумагой, лежали стопками книги. Она открыла все ящики, по краям полок топорщились липкие цветные листочки. На столе, рядом с компьютером и блокнотом, виднелись три банки диетической «кока-колы» и полупустой пакетик с темными крекерами без жира и соли.

– Вы времени зря не теряли, – признал Эдвард. – Надеюсь, вы не выставите мне счет за работу.

– Я разобрала примерно две трети коллекции и просмотрела остаток. Книги расставлены по времени и странам, а внутри в алфавитном порядке. Все это у меня записано в общих чертах, и в компьютер тоже введен базовый каталог.

На экране ноутбука было открыто окно с каталогизационной программой Уэнтов. Эдвард провел быстрый поиск на слово «Гервасий», но ничего не нашел. Не так все просто.

– Так что вы хотели мне показать? – спросил он.

– Придя сюда утром, я задалась целью хотя бы развернуть и наскоро просмотреть все книги.

– И выполнили задуманное.

– Да, выполнила. Вот взгляните, какая красота. – Она взяла в руки книжечку с тисненым переплетом – завитки на коже формировались в квадратики и прямоугольники. – Итало-греческое изделие. После падения Константинополя в 1453 г. многие греки-переплетчики осели в Италии и создали собственную, выдающуюся декоративную эстетику. А текст английский.

Она открыла книжку, заполненную рукописными строчками с острыми углами и завитушками. Эдвард не мог прочесть ни слова.

– Что это?

– Руководство для рыбной ловли, пятнадцатый век. «О том, как поймать рыбу на крючок».

– Вы это хотели показать? – Он нервно оглянулся на дверь.

– Нет. Вот это.

На столе, на вырванной из блокнота странице, лежало несколько мелких клочков бумаги, четыре или пять. Кое-где виднелись фрагменты черных букв.

– А это что такое? – прищурился Эдвард.

– Бумага, – невозмутимо пояснила она. – Я нашла эти обрывки на дне одного из ящиков, когда вынула книги. Если посмотреть их на свет, видны частицы водяных знаков.

Маргарет умолкла, ожидая, видимо, что он сам сделает это, но он не стал.

– Ну и?

– Я их узнала. Марка известная, голова вепря с цветком. Можете найти ее в «Dictionnaire historique des marques du papier» ^[39]и узнать, где и когда бумага была сделана. В данном случае это Базель, примерно 1450 г. Фактура тоже характерная – вот тут видны линии верже, – показала ногтем Маргарет, – а здесь цепочки, более широко расположенные. Сорт грубый, неаристократический, но я и текст распознала. Это Лидгат ^[40], «Жизнеописание Пречистой Девы», поздний пятнадцатый век. Жуткий тип вроде средневекового Джерри Фолуэлла ^[41], но находка была бы из ряда вон. Ни одного полного экземпляра этого труда не сохранилось.

– Ух ты, – невольно восхитился Эдвард.

– Но самой книги нигде нет.

Бледная рука Маргарет легла на толстый фолиант с замком, найденный Эдвардом в первый же день.

– Это единственная книга, в которую я не смогла заглянуть. По внешним данным она соответствует тексту и периоду, хотя переплет для Лидгата несколько вычурный.

Эдвард присел на край стола, заскрипевшего под его тяжестью.

– Значит, это Лидгат – а где же Гервасий?

Она слегка нахмурилась и склонила голову набок, изображая непонимание.

– Гервасий, – повторил он. – Странствие туда, не знаю куда.

– Эдвард, – ровным голосом сказала она, – я больше на вас не работаю. Наше соглашение утратило силу, поэтому выслушайте меня, пожалуйста. Никакого «Странствия» не существует, и чем раньше вы в это поверите и прекратите поиски, тем будет лучше.

Их глаза встретились, и он выдержал ее взгляд – пусть себе думает, что ее слова произвели нужное действие.

– Что я в таком случае здесь делаю?

– Вы здесь потому, что «Жизнеописание Пречистой Девы» – редкая книга, имеющая огромную ценность, и если это она, то мне нужна ваша помощь, чтобы ее открыть. Вы принесли то, что я просила?

Эдвард водрузил на стол принесенную им сумку.

– Фонарика не достал. – Собственно, фонарик у него был, и Эдвард его не взял из чистой вредности. Маргарет разложила нужные предметы на краю стола, как хирург, готовящий операцию.

– Что вы покупали у Анри Бенделя? – поинтересовалась она, заметив надпись на пакете. Ее первая попытка завести светский разговор удивила Эдварда.

– Рождественские подарки. Давно уже.

В памяти ожила его первая зима в Нью-Йорке и то, как он в середине декабря мотался по Пятой авеню, ледяной дождь, толпы покупателей на мокрых тротуарах – столько сердитых людей, что в пору крепость штурмовать. Он искал подарок для матери и после трех часов, обойдя три или четыре самых престижных в мире торговых центра, так и не нашел ничего, что было бы не слишком дешево, не слишком дорого и не слишком романтично. Ноги отказывали, пальто промокло и воняло мокрой овцой, и он болезненно ощущал отсутствие девушки, с которой мог бы посоветоваться. В состоянии полного изнеможения он схватил у Анри Бенделя кашемировый кардиган песочного цвета и принес его домой вот в этом самом пакете. Мать влюбилась в его подарок.

На тряпки он принес Маргарет старую фланелевую рубашку. Та разложила ее на столе, разведя в стороны рукава, и поместила на нее книгу, как ребенка, которого собиралась запеленать. Эдвард по ее просьбе подтащил к столу торшер. Маргарет, нагнувшись, разглядывала ржавый комок металла, бывший когда-то замком.

– Почему бы просто не вскрыть ее? – с безопасного расстояния спросил Эдвард. – Выпилить замок из дерева, да и все?

– Слишком радикально. Оставим на крайний случай – Маргарет принялась ковырять замок двумя зубочистками, по одной в каждой руке, время от времени сдувая отчищенную ржавчину сжатым воздухом. – Книга и так уже пострадала. Эти клочки бумаги сами по себе дурной знак.

– Как вы думаете, сколько времени она пролежала запертая?

Маргарет ответила задумчивым «гм».

– В определенных условиях такая ржавчина формируется сравнительно быстро. Вы знаете, когда книги упаковали в ящики?

– Неточно. Хотя нет, это можно узнать. При упаковке использовались газеты. Если посмотреть даты, то… – Эдвард постучал пальцем по носу.

– Резонно. Может быть, вы займетесь этим?

Все газеты относились к концу 1938-го и началу 1939 года. Маргарет отложила зубочистки и стала осторожно обметать замок зубной щеткой.

Он посмотрел, как она работает – теперь она смачивала щетку минеральным маслом, – и решил пройтись по библиотеке. Он в отличие от Маргарет не разулся в самом начале и теперь, став на колено, расшнуровал свои черные «оксфорды». Когда он поставил их рядом с ее туфлями, это вызвало в нем нелепое ощущение интимной близости.

– Один мой друг – палеоклиматолог, – сказал он ни с того ни с сего. – Изучает историю климата. Он повсюду ищет образцы древнего воздуха, чтобы сравнивать уровень кислорода и углекислого газа. – Эдвард, успевший озябнуть, сложил руки на груди. – Однажды он нашел воздух 300 года до нашей эры. Внутри полой глиняной пуговицы.

Он сознавал их уединение в этой полутемной комнате – оба разутые, оба погруженные в тайную, подпольную деятельность. Он начинал ценить ненавязчивое обаяние Маргарет, ее изысканной формы нос и длинные стройные ноги, которые она старалась не выставлять напоказ, будто пару крыльев, которые нужно скрыть любой ценой. Двигаясь вдоль стены, он брал то одну, то другую книгу с верха высоких шатких штабелей, просматривал титульные листы и возвращал их на место. Толстый научно-фантастический роман, напечатанный кириллицей на серой советской бумаге. Автобиография Бена Франклина в красном коленкоре («Маленькие анекдоты о моих предках всегда доставляли мне удовольствие…»). Дойдя до окна, он отвел одним пальцем штору. На город спустились сумерки, и в окнах зажигались огни – белые, желтые, розовые и так далее, в зависимости от цвета тысяч задернутых штор.

Он вернулся к столу. Маргарет рассматривала отчищенный замок под разными углами, держа в правой руке молоток. Затем накрыла его фланелевым рукавом рубашки и, придерживая материю одной рукой, сильно стукнула по замку молотком. Эдвард не заметил никаких перемен, но когда она откинула рукав, защелка открылась с легкостью.

Оба они ошибались. Это был не Лидгат и не Гервасий. Там вообще не было книги. Под переплетом обнаружился то ли труп, то ли могила. Кто-то тщательно вырезал все страницы, оставив чистые поля по бокам и пустоту в середине. Осталась одна только скорлупа.

Нагнувшись, Эдвард увидел, что поля не совсем чисты. Там остались черные следы от чернил и мельчайшие крупицы красок: густой багрянец, яркая зелень, глубокая синева, а порой – драгоценные блестки золота.

12

Ящиков было двенадцать, – сказала Маргарет.

Она сидела на широком подоконнике в кабинете Лоры Краулик. По бокам и на полу, под ногами в одних чулках, громоздились картонные коробки с бумагами. Забывшись, она постоянно опиралась спиной на жалюзи, производя страшный треск, и выпрямлялась опять. Было уже очень поздно, больше часа ночи. Быстрый и не оставляющий следов обыск, задуманный ими по пути к лифту, вылился в изнурительную и чреватую последствиями инспекцию каждой бумажки.

– Одиннадцать. Я считал. – После двухчасового сидения на полу с подвернутыми ногами седалище Эдварда жгло огнем, а позвоночник напоминал раскаленную, выгнутую буквой S проволоку.

– Судя по этому вот реестру, двенадцать. Он подписан Краттенденом.

– Вы нашли сопроводительную накладную?

Она продолжала изучать документ молча, и он, кое-как встав, подошел к ней. Бумага, увенчанная пышным гербом с гиппогрифами и шапкой «ТРАНСАТЛАНТИЧЕСКИЕ ПЕРЕВОЗКИ МАКМИЛЛАНА», действительно оповещала о двенадцати ящиках одинакового размера и веса, содержимое коих обозначалось просто «СУХОЙ ГРУЗ». Внизу стояла дата – 7 августа 1939 года. Ящики прибыли в Америку на корабле «Мьюр».

– Да, похоже, это она, – сказал Эдвард. – Но почему «реестр»? Обычно говорят «накладная».

– Термин, принятый в Средней Англии. Архаизм.

В комнате горела только Лорина настольная лампа – Эдвард боялся, что кто-нибудь снаружи заметит свет. Кондиционер не работал, поэтому здесь было душно. Эдвард отирал лоб, у Маргарет растрепались волосы.

– Стало быть, одного не хватает, – вздохнул он, снова усевшись на пол. – Есть идеи насчет того, куда он делся?

– А вы не могли бы спросить у нее? Ну, у Лоры, чей кабинет мы потрошим в данный момент.

– Нет. Нельзя, чтобы она знала, что нас по-прежнему интересует коллекция. И что мы видели эту накладную, само собой. Хотя… – Эдвард прикусил губу. – Вообще-то это секрет… ну ладно. Прошлой ночью мне звонила герцогиня. Может быть, Лора в курсе.

– Герцогиня Бомри звонила вам?

– Угу, – промычал он, давая понять, что регулярно беседует не только с Бланш, но и с другими английскими пэрами.

– И?

– Что «и»?

– Может она помочь нам?

– Не знаю, – сказал он, покраснев без всякой причины. – Об этом речи не было. Я не настолько хорошо с ней знаком.

Если Маргарет и любопытствовала относительно содержания их разговора, свое любопытство она оставила при себе.

Порядок в кабинете Лоры и раньше оставлял желать лучшего, теперь же здесь разразилась настоящая катастрофа. Повсюду выросли горы всего, что могло хотя бы теоретически служить вместилищем для бумаг: плотные конверты, скоросшиватели, потертые альбомы, обувные и шляпные коробки, деревянные лотки, кожаные портфолио с бархатными завязками. Большинство документов относилось к самой квартире – налоговые и страховые квитанции, счета за ремонт и обслуживание. Эдвард проверил Лорин почтовый лоток. Ничего интересного – затяжная переписка с авиакомпанией по поводу затерявшегося зеленого чемодана.

В воздухе стояла потревоженная ими пыль, и он вышел в коридор прочихаться. Вернувшись, он протер саднящие глаза и зевнул.

– Кто выше – каунт или эрл?

– Что-что?

– Чей титул выше?

– Ни тот, ни другой. «Эрл» у англичан соответствует «каунту», то есть графу, а «граф» на континенте то же самое, что «эрл». Английские титулы возрастают в таком порядке: барон, виконт, граф, маркиз, герцог, король.

Эдвард потянулся.

– Все, я пошел. Надо поспать.

– Хорошо. – Маргарет снова взялась за чтение.

– А вы что ж, остаетесь?

– Побуду еще немного.

– Ладно, пока.

Он задержался у двери. Глаза у него закрывались сами собой, но он чувствовал себя виноватым из-за того, что бросает ее. Да и не настолько он доверял ей, чтобы оставлять одну в квартире Уэнтов.

– Вы здесь пробыли восемнадцать часов подряд. Вы разве не преподаете студентам? Или что-нибудь в этом роде?

– Летом – нет. – Она тоже потянулась. Узкие плечи напряглись под свитером, и взгляд Эдварда невольно соскользнул на ее скромный бюст. Она, не замечая этого, повернула длинную шею влево и вправо, до хруста. – А в этом году я получаю стипендию для работы над диссертацией и осенью тоже не буду преподавать.

– И как у вас продвигается?

– Что, диссертация? – Она вернулась к работе. – В академических кругах об этом не принято спрашивать.

– Понятно. – Он прислонился к косяку в беззаботной, как ему хотелось думать, позе и скрестил руки. – А как вы там оказались? То есть почему решили заняться наукой?

Она вздохнула, не переставая разбирать и просматривать бумаги. По-видимому, она умела общаться на светском уровне, не отрываясь от текущих задач.

– Я училась дома. Отец работал в Бюро патентов и торговых марок, а мама почти все время посвящала моему образованию. Они очень религиозные люди, и я их единственный ребенок. В детстве я только и делала, что читала. Когда мне было четырнадцать, отец умер, а мама вплотную занялась… моей нравственностью. Я начала посещать местный общественный колледж. Ничего особенного, но этим я, думаю, выражала свой протест. Давали там самые азы, и через год преподаватель английского предложил мне перейти в Пенсильванский университет. Я окончила его и поступила как дипломница в Колумбийский.

Эдвард представил себе ее мать: версия Маргарет с резкими чертами и волосами стального цвета, с железным распятием в бледной руке.

Он собирался уйти, но вместо этого снова уселся на край стола и стал рассеянно перелистывать пухлую картонную папку с надписью «Корреспонденция». В ней были подшиты сделанные под копирку экземпляры каждодневных деловых и благодарственных писем. Какой все-таки хлам, и как примитивны эти чернильные каракули на прессованной древесной пульпе. Взять бы волшебную клавиатуру и провести в этой кипе поиск, как в компьютере. А еще лучше – подойти к окну, поднять жалюзи, напечатать «НАЙТИ СПРЯТАННУЮ КНИГУ» и обыскать весь город. Реальность выглядела безнадежно устаревшей по сравнению с цифровыми технологиями.

Одно письмо, впрочем, чем-то зацепило его, и он перечитал еще раз.

– Посмотрите-ка, – сказал он Маргарет.

– Что там? – не поднимая глаз, спросила она.

– Письмо от герцога – старого герцога. Отца нынешнего, должно быть. Адресовано Ченовету.

– Дайте-ка взглянуть.

Он подошел к ней с папкой, и они прочитали вместе:

Генри Ла Форж уведомляет меня, что помещение, предназначенное для выставки материалов, переданных библиотеке весной 1941 г., так и не было построено, и никаких подготовительных мер к его сооружению, насколько я понял, не было принято. Я понимаю, что фонды такого учреждения, как Ченовет, весьма ограничены, но и вы также должны понять мою озабоченность отсутствием прогресса в данном вопросе. Прошу вас как можно скорее уведомить в ответном письме о принимаемых вами мерах по сооружению вышеупомянутого помещения и о примерном графике строительства такового.

Письмо, датированное 1953 годом, было подписано герцогом Бомри.

– В прозе он не Гервасий Лэнгфордский, – сказал Эдвард.

– И даже не Лидгат. – Маргарет отложила папку в сторону. – Ладно. Предположим, что так и есть. Предположим, что двенадцатый ящик Уэнты передали в дар Ченовету.

– Что ж, давайте предположим. – Эдвард сел на неудобный деревянный стул в углу, и тут значение письма дошло до него в полной мере, а оставшаяся энергия покинула его окончательно. Он подавил зевок и сполз вниз, опершись поясницей на краешек стула. – Значит, старый герцог отдал двенадцатый ящик Ченовету.

Маргарет пристально следила за ним.

– Ну да.

– Новая обманка. – Он запустил руки в волосы. – Если бы кодекс был там, он бы прославился, и все бы про него знали. Вы бы по крайней мере должны были знать. Но вы не знаете, следовательно, его там нет, тут и сказочке конец. Правильно?

Она задумчиво кивнула в ответ. Автомобильные сигналы где-то внизу, смягченные расстоянием, звучали почти музыкально. Эдвард вспотел и проголодался. Он не ел с середины вчерашнего дня.

– Да, возможно, – произнесла Маргарет. – Но в Ченовете нет зала Уэнтов.

– Простите?

– В Ченовете нет зала Уэнтов. Из письма герцога следует, что он, делая свой дар, поставил условием строительство специального помещения для подаренной коллекции. И если я не ошибаюсь, его так и не построили.

– И что из этого? – раздраженно спросил Эдвард. – Может, я чего-то не догоняю?

– Вы не понимаете принципа работы библиотек. Ченовету постоянно дарят книги и документы в огромных количествах – некоторые коллекции стоят целое состояние, но большинство имеет сомнительную ценность или вообще никакой.

Маргарет встала и принялась приводить кабинет в подобие прежнего состояния.

– Оценка и обработка даримого – очень трудоемкое дело. Явно ценная и чистая с точки зрения закона книга может отправиться сразу на полку, но чаще на это уходят месяцы или даже годы. Какие-то хвосты всегда остаются. В случаях вроде уэнтовских, когда дарение сопровождается дополнительными условиями, дело может затянуться на десятки лет. Фактически у Ченовета есть масса причин невносить эти материалы в каталог, поэтому их хоронят в каком-нибудь склепе с надеждой, что ситуация переменится. Ну, скажем, даритель умрет, а его наследники пойдут на смягчение условий или вообще забудут о сделанном даре. Библиотеки живут долго, а книги от времени только дорожают.

– И вы думаете, что двенадцатый ящик все еще где-то пылится? После пятидесяти-то лет?

– Теперешняя администрация, возможно, даже не знает о его существовании – или намеренно забыла о нем.

Маргарет, мастер бумажных дел, за разговором выравнивала пыльные кипы, расставляла папки в алфавитном порядке и тасовала отдельные листки, как шулер колоду.

– Вы представления не имеете, что хранится в ченоветских подвалах. Сундуки, чемоданы, картонные коробки с любовными письмами и записками, нацарапанными на оберточной бумаге. Все это, как правило, связано с затянувшимися судебными процессами и никогда не проходило официальную инвентаризацию. Книги составляют ничтожную часть этого хлама. Все до потолка забито холстами, бобровыми шкурами, старым огнестрельным оружием, локонами чьих-то волос, и никто не знает, как за этим ухаживать. Однажды мой коллега откопал в углу ветхое кресло и забрал к себе на квартиру. Оно простояло у него полгода, прежде чем он заметил ярлык на спинке: оказывается, оно служило для работы Роберту Льюису Стивенсону. А пару лет назад в одной флорентийской библиотеке нашли прах Данте, который семьдесят лет пребывал на верхней полке в хранилище.

– Отлично. – Эдвард встал. – Просто великолепно. И что же нам делать? Можем мы как-то попасть в Ченовет и порыться там?

Маргарет не ответила, и он только теперь осознал, как она, должно быть, устала. Она стояла с закрытыми глазами, ухватившись за спинку стула, и волосы упали ей на лицо.

– Если книги у них, – механически проговорила она, – то они скорей всего в филиале, в Олд-Фордже. Все лишнее сплавляют туда. – Стул скрипнул под ее весом. – Я поеду туда и найду способ пробраться в подвал.

– Это как же?

– Не знаю.

– Я могу вам помочь, – с полной искренностью сказал Эдвард. Он не хотел, чтобы она занималась этим одна, – ему хотелось участвовать, быть рядом, держать все под контролем, хотя бы под наблюдением, и он боялся, что она поймет, как мало нуждается в его помощи. – У меня время есть, а у вас много своих дел – диссертация там и прочее.

– Кому она нужна, моя диссертация, – отрезала Маргарет.

– А вам разве нет?

Она молча пожала плечами, глядя на закрытые жалюзи.

– На какую она тему? – рискнул спросить он.

– Вы все равно не поймете.

– Попытайтесь все-таки.

Она вздохнула. Эдварда на самом деле не очень-то интересовала тема ее диссертации, но он хотел знать, из-за чего она так рассердилась.

– Ладно. Она называется… – Маргарет откашлялась, пародируя выступающую с докладом школьницу: – «Ученый и джентльмен: Гервасий Лэнгфордский на фоне проблематики истории и историографии средних веков». Рассматривается роль Гервасия в возрождении схоластики на почве Англии второй половины четырнадцатого века, что отмечает переход от позднего средневековья к Возрождению. Гервасий во многих отношениях является аномальной фигурой, дилетантом, занимающимся историей в то время, как…

Здесь Маргарет, к облегчению Эдварда, прервалась.

– Да, это скучно, я знаю. – Вид у нее, к его удивлению, был в самом деле грустный и даже озлобленный. – Даже для моих коллег, а уж они, поверьте, собаку съели на усыпляющих монографиях. Пятьсот листов фундаментальной науки.

– Вы правда написали пятьсот листов? – Эдвард проникся к ней почтением. Сам он в свое время писал только курсовые объемом в двадцать страниц.

Она, кивнув, заправила волосы за уши.

– Полтора года назад. С тех пор я ничего не писала. Заклинило. – Она сердито, как надоедливую муху, смахнула слезу. – Не думала, что такое может случиться. У меня никогда не было проблем с изложением своих мыслей. Никогда.

– Уверен, вы что-нибудь придумаете, – в нежданном порыве сочувствия сказал Эдвард.

Она нетерпеливо потрясла головой.

– Дело не во мне, а в нем. В Гервасии. У меня никогда не было проблем с писанием, – повторила она. – Это с ним что-то не то. Чего-то недостает. Все как будто имеет смысл, но не говорит ни о чем. Чего-то я не схватываю – я просто уверена в этом. – Ее бледные пальцы бессознательно сжались в кулаки. – Только я не виновата. Он сам не хочет мне чего-то сказать. Все, что он говорит или делает, имеет свое объяснение, но в цельную картину не складывается. Но что же, что я могла упустить? – Вопрос был риторический – она сейчас обращалась к другим литературоведам, если не к самому Гервасию. – Оно скрывается где-то там, между словами, между буквами. Почему он умер так рано? Почему сидел в Бомри, не пытаясь вернуться ко двору? Почему он вообще уехал из Лондона? Почему в «Странствии», если его действительно написал он, столько боли и гнева?

– Может, он был самый обычный человек. – Эдвард хотел утешить ее, но почему-то получалось так, будто он дразнит ее, пинает ногами лежачую. Он понимал это, но остановиться не мог. – Никакой не гений. Такой же, как все. Ну, не повезло мужику. Вы сами говорили, что он фигура не первого плана. И жизнь у него была несчастливая.

Она уставилась на него некрасивыми, покрасневшими глазами, мрачно сжав губы.

– Я помню, о чем говорила.