Текст книги "Москва в улицах и лицах"

Автор книги: Лев Колодный

сообщить о нарушении

Текущая страница: 29 (всего у книги 33 страниц)

Но дальше, дальше в путь. Как душно и тепло!

Вот и Мясницкая. Здесь каждый дом поэма,

Здесь все мне дорого; и эта надпись "Пло",

И царственный почтамт, и угол у "Эйнема".

Кто такие Пло и Эйнем, помянутые поэтом подобно Яру, о котором думал вдали от Москвы Пушкин?

До революции название фабрики "Эйнем" (по-советски: "Красный Октябрь") знал каждый лакомка, который мог купить везде лучший в мире шоколад, производимый не где-нибудь за морем, на Якиманке. Дело основал Фердинанд Эйнем, выходец из Германии. Он придумал выпускать пиленый сахар, который до него продавался головками, он же первый выбросил на рынок плиточный шоколад. "Товарищество Эйнем" фабриковало десятки сортов шоколада и конфет, они продавались до 1917 год во всем мире и в шестнадцати фирменных магазинах Москвы, в том числе на Мясницкой.

"Л. Ф. Пло. Мясницкая, д. Ермаковых. Телеф. 10-96 и 10-72". Эта реклама из справочной книги "Вся Москва", она же украшала Мясницкую, 17, где находился также магазин и склад изделий, которые выпускал механический завод фирмы на Малой Серпуховской, тогдашней окраине. Торгуя, в частности, слесарным и столярным инструментом, фирма занимала дом, где в советские времена помещался лучший магазин "Инструменты", единственный в этом роде на всю улицу, где до революции стальными изделиями, слесарным, столярным инструментом торговали на каждом углу.

Если в XVIII веке Кузнецкий мост считался французским, где царила мода Парижа, то в ХIX веке Мясницкая стала витриной лучших европейских фирм, германских, французских, английских. Львиная доля технических контор, заполнивших улицу, принадлежала иностранцам.

Так, "Бергер и Ко" предлагали дымовые трубы, железобетонные сооружения. "Вернер и Пфлейдерер" делали деньги на оборудовании для пекарен, бисквитных, колбасных фабрик. "Оскар Гааг" поставлял полный комплект машин для фабрик прядильных, ткацких. "Отто Дейтц" завозил "настоящие упрощенные нефтяные двигатели"...

Иностранцев подпирал отечественый капитал. Контора И. А. Строганова занималась топками, инженер-механик К. М. Груднев – электричеством, водоснабжением и канализацией, на том же специализировался "М. Г. Филимонов и Ко". Но такие имена тонули в море фамилий, оканчивающихся на "ер", "ан", "инг" – "В. Ю. фон Денфер, "К. Гофман и Ко", "Братья Кертинг" и так далее.

Так же много на Мясницкой окопалось строительных контор, где можно было договориться о возведении чего угодно. Они соседствовали с техническими конторами, в тех же зданиях, где выделялся обилием инженеров дом Строгановского училища. Под одним № 24 помещались "Инженерное дело" Шумилина А. И. и Эпштейна М. Н., "Международное технико-промышленное товарищество" и многие другие инженерные бюро. В этой сфере русский капитал преобладал.

Чем объяснить, что концентрация деловой жизни произошла на Мясницкой, где осталось место одной гостинице, нескольким меблированным комнатам, трактирам и чайным, оттесненным на другие улицы?

Металлические товары как магнит притягивали вокзалы и товарные станции. А также почта, телеграф и телефон. Все важнейшие средства связи на одной улице! Первый телеграф заработал в Кремле в 1856 году и обслуживал царскую семью и Николаевскую железную дорогу. Через несколько лет телеграфные аппараты заняли дом на углу Мясницкой и Чистых прудов, рядом с почтамтом. Отсюда провода протянулись до Владивостока, линии уходили за границы империи. На телеграф, работавший круглые сутки, спешили курьеры сотен фирм с депешами, адресуемыми по всему миру. Первые телефонные столбы недолго шагали от Кузнецкого моста, где возникла первая телефонная станция. Вскоре провода потянулись от Мясницкой. В Милютинском переулке, на углу с улицей, возвели башню Центральной телефонной станции, ее первая очередь на 12 тысяч номеров вступила в строй в 1904 году. Перед революцией емкость станции достигла 55 тысяч номеров, без телефона и телеграфа коммерция стала невозможна.

Чтобы взять власть в Москве следовало в первую очередь захватить телеграф, телефон и почту, значит – Мясницкую.

История трех революций прошла по ее камням. В помещении Варваринского акционерного общества, доме N 20, средоточии инженерных контор, собрались 6 декабря 1905 года члены первого Московского Совета, избранные на московских заводах и фабриках. На том заседании, побуждаемые большевиками и социалистами-революционерами делегаты проголосовали за всеобщую политическую забастовку и вооруженное восстание. Оно не заставило себя долго ждать. Об этом событии на доме до 1991 года напоминала мемориальная доска.

Тогда Мясницкую перегородили баррикады. Загремели выстрелы боевиков. В ответ им ударили пушки. Но тогда почту, телеграф и телефон восставшим захватить не удалось.

Спустя двенадцать лет история пошла другим путем. Баррикады не строили. В атаку пошли солдаты 56 пехотного полка и с боями захватили улицу, установили новую власть без помещиков и капиталистов. Всем им пришлось покинуть особняки, доходные и торговые дома, технические конторы...

Чем объяснить, что Москва, столица торгово-промышленного капитала, бурно развивавшийся город, где проживало два миллиона человек, после десяти дней боев сдалась?

Подойдем к истоку Мясницкой, 3-5, где она начинается трехэтажным домом в русском стиле. Этот дом и земля, где сквер, принадлежали до 1917 года Духовной Консистории. Название происходит от латинского слова "consistorium", означающего – совет. То был совет церковный, по управлению Московской епархией.

"Попал черт в невод и в испуге вскрикивал: "Не в Консистории ли я?", такую поговорку привел Владимир Гиляровский в "Москве и москвичах", где подробно описал это учреждение, наводившее страх на людей, вынужденных обращаться сюда по гражданским делам. Не только люди духовного звания шли к этот совет, где без взятки, как правило, ничего не решалось. Компетенции Консистории подлежали все бракоразводные процессы православных.

"Дела такого рода решаются, как вам известно, духовным ведомством; отцы же протопопы в делах такого рода большие охотники до мельчайших подробностей...Письма, без сомнения, могут подтвердить отчасти; но улики должны быть добыты прямым путем, то есть свидетелями", – это цитата из "Анны Карениной". Так говорит адвокат Каренину, пытавшемуся было развестись с изменившей ему женой. По закону требовалось рассказать суду в мельчайших деталях обстоятельства "прелюбодеяния", для этого нанимались лжесвидетели, ради денег готовые на любую выдумку и злонамеренную клевету. Другой герой Льва Толстого, Федя Протасов, предпочел стать "живым трупом", но не участвововать в таком процессе: "Лгать, играть гнусную комедию, давая взятки в консистории, и вся эта гадость невыносима, противна мне..."

Адвокату пришлось нанять двух лжесвидетелей, чтобы они убедили в "неверности" Петра Ильича сбитую с толку его жену, вынуждая таким образом ее обратиться за разводом в консисторию...

Это лишь одна из проблем, которая не решалась Николаем II. Да, в училище живописи приняли двух братьев Левитан, один из них стал великим русским художником. Но ему же пришлось скрываться от полиции, когда по указу Александра III евреев выдворили из Москвы...

В объявлении о приеме в императорский межевой институт в 1917 году открытым текстом сказано: принимаются "только русские подданные христианского происхождения"... Женщинам дорога в Московский университет, как и во многие другие высшие учебные заведения, была закрыта. Еще одна проблема...

За "дом Черткова" купчиха Обидина выложила семьсот тысяч рублей, а у массы прохожих по Мясницкой не было рубля, чтобы пообедать в трактире...

Вот почему, когда измотанная тремя годами окопной войны армия истекала кровью на фронте, не желавшие там воевать солдаты запасного 56 полка взяли почтамт, телеграф и телефонную станцию...

Что произошло после революции с Мясницкой?

Иду. Мясницкая. Ночь глуха.

Скачу трясогузкой с ухаба на ухаб.

Сзади с тележкой баба.

С вещами на Ярославский хлюпает по ухабам.

Сбивают ставшие в хвост на галоши.

То грузовик обдаст, то лошадь.

Балансируя – четырехлетний навык!

Тащусь меж канавищ, канав и канавок.

Это картина бывшей респектабельной, залитой светом, полной деловой жизни улицы. Не стало дворников, закрылись магазины, опустели склады, как грибы после дождя вместо технических контор возникли советские учреждения, занятые распределнием скудных пайков и выдачей талонов на самое необходимое: керосин, дрова, галоши, за которыми надо было еще постоять в хвосте очереди.

На четвертом году революции зимой, за час до полуночи на Мясницкую, 21, приехал с охраной Ленин, чтобы повидать как живет в студенческом общежитии Варвара Арманд. После смерти ее матери, Инессы Федоровны, Ильич опекал осиротевшую девушку.

Жена московского фабриканта, мать пятерых детей бросилась с головой, как в омут, в революцию, став ближайшим соратником Ленина. Но, как мы уже знаем, не только соратником...

Вождю с охраной пришлось пройти по темному двору и подниматься по обледенелой лестнице (лифт и отопление не работали) в кромешной мгле, зажигая спички, чтобы увидеть номер нужной квартиры. Студенты было подумали, что снова приехала машина ЧК брать кого-то из жильцов и обрадовались, что смогут утром поживиться еще в одной опечатанной квартире. В комнате "Первой коммуны", где жили комсомольцы и члены партии, было светло, все лампочки выверули из подъезда и брошенных квартир полупустого жилого дома училища живописи, ваяния и зодчества, преобразованного во Вхутемас, Высшие художественно-технические мастерские. Ночью дом освещался в виде исключения, оказавшись на одной линии с соседями – почтамтом и телефонной станцией.

Студенты забыли про водопровод и канализацию, жили в холоде, на хлебе и крупе, грелись "буржуйкой" и манящими огнями коммунизма. Они со страстью молодости и неофитов боролись со станковой живописью, музеями, стремились связать искусство с политикой. Поэтому расписывали стены своего клуба имени Поля Сезанна "беспредметным динамическим орнаментом". Писали плакаты, сочиняли лозунги типа: "Мы буржуев и попов передавим как клопов". Упивались стихами Маяковского...

Мы разносчики новой веры,

Красоте задающей железный тон.

Чтоб природами хилым и не сквернили скверы,

В небеса шарахаем железобетон.

Все это узнал тогда, приехавший на ночь глядя, высокий гость. "Его интерес к училищу не случаен, – утверждает в очерке о Мясницкой, чтимый мною, Юрий Маркович Нагибин. – Он придавал большое значение монументальной пропаганде, хотел, чтобы столицу украсили памятники великим революционерам, мыслителям, ученым, писателям, художникам, композиторам..."

Все это так и не так, потому что в тот вечер главная цель визита Ленина была не в интересе к "монументальной пропаганде", не в том, чтобы убедить комсомольцев чтить Пушкина, а не Маяковского, реализм, а не футуризм.

В комнату, где жила Варвара Арманд его привела любовь к ее покойной матери Инессе Федоровне Арманд.

"Живым трупом" называла себя перед смертью в дневнике эта 46-летняя все еще очень красивая женщина-француженка, заведующая женским отделом ЦК партии: "Теперь я ко всем равнодушна. А главное – почти со всеми скучаю. Горячее чувство осталось только к детям и к В. И."

Под инициалами В. И. скрывался Владимир Ильич Ленин. "Горячее чувство" было отнюдь не к товарищу по партии. Она умерла от холеры, как голод и холод производной от все той же революции, которую свершил ее возлюбленный с помощью таких как она интеллигентов, руками поверивших в коммунизм рабочих и крестьян.

О посещении Ленина напоминает мемориальная доска на фасаде и по сей день кажущегося большим бывшего общежития Вхутемаса, ныне жилого дома. На нем есть еще одна доска в память о жившем здесь художнике Николае Касаткине. За что такая честь?

В строениях училища проживали его служащие. В царской России так было принято в казенных учреждениях. В данном случае этими служащими были художники. Назову только несколько имен. Жильцом на Мясницкой, 21, был автор одной из самых популярных картин Третьяковской галереи "Неравный брак", он же преподаватель училища Пукирев. Картины другого преподавателя Перова, такие как "Охотники на привале" и "Чаепитие в Мытищах" видел каждый русский, если не в музее, то на репродукциях. Сменивший в классе умершего Перова художник Маковский прославился картиной "Крах в банке", также всем известной. Занимал казенную квартиру друг Перова популярный жанрист Прянишников. И его картины заполняют страницы хрестоматий.

После революции 1917 года в классах на Мясницкой тон задавали гении авангарда, абстракционизма, суперматизма, ниспровергатели основ реализма. В их рядах выступал Василий Кандинский, чье имя вызывает трепет у каждого поклонника современного искусства. В роли преподавателя подвизался бывший студент Казимир Малевич! Преподавали Владимир Татлин и другие авторитеты, картины которых украшают лучшие музеи мира, продаются на самых престижных аукционах за баснословные суммы, миллионы долларов!

Недолго после революции мастерские назывались Свободными, недолго живописцы могли, как в прошлом, объединяться в сообщества, выставляться без оглядки на власть. Вернувшийся после революции из Европы в Россию Кандинский эмигрировал в 1921 году. Россию покинули замечательные художники, которым не стало места на родине: Константин Коровин, Филилипп Малявин (рисовал с натуры Ленина), Наталья Гончарова, Михаил Ларионов, Сергей Судейкин, – все они учились на Мясницкой, любили Москву. Но жить и умирать им пришлось на чужбине. О них не напоминают буквы на мраморе.

За что же Николаю Касаткину такая честь? Он первый из передвижников обратился к теме рабочего класса. Его учеником считал себя Борис Владимирович Иогансон, некогда первое лицо в советском искусстве, президент Академии художеств СССР, глава Союза художников СССР, который прославился картинами "Допрос коммунистов", "На старом уральском заводе". Потому и нашлись у советского гсударства деньги на мемориальную доску.

А многие бывшие соседи Касаткина уехали из России и никогда больше на Мясницкой не показывались. Уехал в Англию с детьми Леонид Пастернак, прожив там остаток жизни. Его сын Борис не эмигрировал, стал жильцом коммунальной квартиры, навсегда запомнив годы, прожитые на Мясницкой. Он описал двадцать лет жизни здесь прозой в "Охранной грамоте", в "Людях и положениях". И в стихах:

Мне четырнадцать лет.

Вхутемас еще школа ваянья.

В том крыле, где рабфак,

Наверху мастерская отца...

Семья профессора училища Леонида Пастернака жила в несохранившемся флигеле, позднее в "доме Юшкова", квартире, оборудованной из классов. На Мясницкой прошло детство и юность поэта, мучительно искавшего собственный путь в музыке, философии и неожданно для всех обретший себя в литературе.

"Солнце вставало из-за почтамта и, соскальзывая по Кисельному, садилось на Неглинке. Вызолотив нашу половину, оно с обеда перебиралось в столовую и кухню. Квартира была казенная с комнатами, переделанными из классов. Я учился в университете..."

До университета была гимназия на Поварской, детство, запомнившееся встречами со Скрябиным и Львом Толстым, приходившим в училище на выставки, в мастерские и в квартиру Пастернаков, чтобы послушать музыку в исполнении матери и ее друзей, профессоров консерватории.

Мясницкую можно назвать улицей Пастернака, которую он любил особенно, когда она состояла "из домиков малых" и церквей, не потревоженной выстрелами, громом пушек, подавивших восстание 1905 года, происходившее на его глазах.

"В девяностых годах Москва еще сохраняла свой старый облик живописного до сказочности захолустья с легендарными чертами третьего Рима или былинного стольного града и всем великолепием своих знаменитых сорока сороков. Были в силе старые обычаи. Осенью в Юшковом переулке, куда выходил двор Училища, во дворе церкви Флора и Лавра, считавшихся покровителями коневодства, производилось освещение лошадей, и ими, вместе с приводившими их на освещение кучерами и конюхами, наводнялся весь переулок до ворот Училища, как в конную ярмарку."

На глазах великого поэта Мясницкая из царской стала ленинской, потом сталинской, советской. Об одном из советских проектов потомки сохранят благодарную память. В доме 20 под руководством Глеба Кржижановского, друга юности Ленина, подкармливаемые усиленными красноармейскими пайками голодные профессора и инженеры-электротехники разработали Государственный план электрификации России, знаменитый план ГОЭЛРО. Ленин назвал его второй программой партии. Этой программе мы обязаны светом и теплом, недостатка в которых Москва не испытывала в самые трудные годы. И сегодня город залит морем огней, зажженных пионерами электрификации. В годы нэпа Мясницкая запестрела вывесками магазинов и складов, частных контор, которым дали возможность возродиться после жутких лет "военного коммунизма". Сохранилась картина улицы, написанная А. Ф. Родиным, известным в прошлом москвоведом.

"Каждая вывеска или витрина являются заголовком страницы, а вся улица – громадной главой книги, повествующей об усилиях и достижениях промышленности СССР. Мясницая – это улица металла, электричества, цемента, леса, стекла. Все это нужно для грандиозного строительства города и деревни, – от гвоздя до двигателя, от бревна и бочки цемента до оборудования электрических станций – все это идет с Мясницкой или через Мясницкую. Громадные магазины-выставки, внушительные конторы хозяйственных центров, колоссальные зеркальные окна, солидные деловые вывески и ... вечно беспокойный поток людей, пролеток, автомобилей, трамваев – вот что составляет облик Мясницкой".

Такой видел улицу Маяковский, постоянный житель Мясницкой, который радовался, что "громоздится лесами почтамт" и "бумагу везут в Главбум". Ему нравился шум машин и свет, ему было не по душе, когда ночью в заснувшем городе "в тишине нет ни гудка, ни шины нет". Тихую Москву сорока-сороков он ненавидел:

Храпит Москва деревнею,

И в небе цвета крем

Глухой старухой древнею

Никчемный черный Кремль.

Если Мясницкая первой трети ХIX века это улица Пушкина, то Мясницкая первой трети ХХ века – Пастернака и Маяковского.

...Красивый и молодой поэт "уплотнил", как водилось тогда, квартиру некоего "буржуя", где ему дали с одним окном "комнатенку-лодочку". В нем он проплыл "три тыщи дней", до смерти, которую приблизил выстрелом в сердце.

Много лет комната была необитаемой, на дверях висели сургучные печати музея Маяковского на Таганке. Рядом с комнатой, где все сохранялось как в 1930 году, жили соседи, слышавшие как Владимир Владимирович покончил с собой. Им показалось, на кухне взорвался примус.

...В этой комнате я побывал, когда она была опечатана. Застал в живых соседку, печатавшую стихи, ставшую машинисткой под воздействием соседа, предложившего размножать его рукописи. На стене увидел фотографию Ленина, с которым, как известно, как с живым, разговаривал Маяковский. И образ Лили Брик, любимой поэта, о которой поминать не рекомендовалось. Мой очерк "Московский рабочий" опубликовать не смог, потому что некто Воронцов, помощник главного идеолога партии Суслова, ненавидел Лилю Брик. В изданном его усилиями сборнике воспоминаний все, связанное с ней, либо очернялось, либо замалчивалось. Благодаря Воронцову и его шефу появился на Мясницкой музей Маяковского, в то время как музей на Таганке закрыли. Почему? Там жила Лиля Брик с мужем и Маяковским в одной квартире.

Слышал по телефону скороговорку Лили Юрьевны, когда уточнял некоторые факты, связанные с жизнью Маяковского в Москве. Он первый из советских писателей привез из-за границы авто, но машину не водил, имел шофера. Подарил эту машину Лиле Брик, у которой конфисковали ее, когда началась война.

Вот этот поэт, имевший все, о чем другие мечтали, певец Октбяря, Ленина, которым изваял в бронзе строк памятники-поэмы, не захотел жить в "нашей буче, боевой кипучей". Застрелился, когда любовница актриса Вероника Полонская убежала на репетицию в театр к строгому режиссеру Немировичу-Данченко. На лестнице услышала выстрел. Зря пишут, мол, убили Маяковского соседи-чекисты, похоронившие самоубийцу по первому разряду. Лубянке был он нужен живой.

С Мясницкой в мемориальную комнату ведет оформленный в стиле футуризма вход, где установлен бюст поэта. От старого дома осталась лестница и повисшая на ней комнатка. Нет коммунальной квартиры, где жили соседи, у которых знаменитый жилец одалживал на мелкие расходы, нет кухни и коридора, где без устали вышагивал Маяковский, выстраивая лесенки рифм и строк. Все остальное жизненное пространство бывшего жилого дома, кроме 14 квадратных метров жилплощади и проема лестницы, перешло в ведение госбезопасности...

Перед гибелью Маяковский успел увидеть, как начали рыть землю метростроевцы:

Дыры метровые потом политы,

Чтоб ветра быстрей под землей полетел,

Из под покоев митрополитов

Сюда чтоб вылез метрополитен.

По Мясницкой в середине 80-х годов ХIX века пролегли рельсы конно-железной городской дороги, начавшей опутывать Москву стальной колеей с 1872 года. Спустя время, пара гнедых потащила за собой вагон с пассажирами. В конце века, в 1899 году, по тем же рельсам покатили трамваи из центра к вокзалам, окраинам. И тогда же московские инженеры начали предлагать городской Думе проекты подземных дорог, дублирующих под землей радиально-кольцевую планировку Москвы, в том числе один из ее главнейших радиусов – Мясницкий.

Этот радиус предусматривался планом, принятым в июне 1931 года, когда город испытывал жесточайший транспортный и жилищный кризис, вызванный сталинской коллективизацией и индустриализаций. Каждый год в Москве прибавлялись сотни тысяч жителей! В город устремились из охваченных голодом деревень крестьяне, ставшие рабочими новых заводов-гигантов.

Тогда и началось строительство первой очереди метро, линия которой прошла под Мясницкой. На трассе появились шахты, куда спускались не только профессиональные горняки, шахтеры. В забои устремились, как на фронт, добровольцы, молодые, полные энтузиазма комсомольцы, уверовавшие, что строят они не только метро, но и новую жизнь, коммунизм.

В те дни первое лицо Москвы Лазарь Каганович сказал второму лицу московской партийной организации Никите Хрущеву:

"Дела идут не очень-то хорошо. Поскольку у тебя есть опыт работы на шахтах, возьми-ка это дело в свои руки и наблюдай за строительством метро..."

Предложение Кагановича было разумным... Когда он рубил деревья, щепки, как говорится, так и летели, но силы и энергия его не иссякали. Он был столь же упорным, как преданным".

С тех пор Хрущев и Каганович стали рубить топорами вместе. Работа шла под лозунгами. Строительство считалось задачей политической. Сталин и его соратники хотели народу доказать реальность социализма, его преимущества над капитализмом, опровергнуть утверждения Запада, что партия подавляет индивидуальность, творчество. Поэтому станция "Мясницкая" строилась по проекту Николая Колли, станция "Красные ворота" по проекту Ивана Фомина, лидеров архитектуры того времени. Не пожалели мрамора и бронзы на отделку станций, представших пред изумленным миром некими дворцами социализма.

– Что ни станция, то дворец, что ни дворец, то по особенному оформленный. Но каждый из этих дворцов светит одним огнем, огнем идущего вперед, побеждающего социализма! – говорил на торжестве по случаю открытия движения поездов Лазарь Каганович, имя которого метрополитен носил много лет. Исключенный из партии соратник Сталина прожил без малого век и умер в год смерти социализма, 1991. Но построенное под его руководством метро вечно.

Каганович и Хрущев приняли стратегически важное решение, поддержали инженеров, которые хотели прокладывать метро не по-немецкому траншейному методу, а по-английскому – тоннельному, глубоко под землей. Так работать было значительно труднее, сталкиваясь в недрах с коварством подземной стихии, но этот способ давал городу не только станции, но и бомбоубежища, столь пригодившиеся спустя несколько лет...

Таким образом в начале, середине и конце Мясницкая получила три станции метро.

И на земле шла стройка. За фасадами Мясницкой, параллельно ей, между бульварами и Садовым кольцом, пробили широкий Новокировский проспект. По его сторонам поднялись новые дома. Главным фасадом на магистраль вышло здание Ле Корбюзье. Напротив него встали корпуса наркомата авиационной промышлености СССР. Их возвели, когда наркомом был Михаил Каганович, родной брат "железного наркома" Лазаря Кагановича. На склоне лет соратник Сталина помянул в мемуарах старшего брата, старого члена партии, обратившего его в коммунистическую веру. Но забыл сказать, что брата арестовали и расстреляли.

Кабинет заместителя наркома занял Александр Яковлев, конструктор истребителей. На Новокировский проспект зачастили с новыми идеями Андрей Туполев, Виктор Ильюшин, Артем Микоян, Семен Лавочкин, Николай Поликарпов, Владимир Петляков... За плечами каждого стояло свое конструкторское бюро. Их проекты под приглядом Сталина исполняли старые, такие как бывший "Дукс", и новые московские авиационные заводы. Москва превратилась в крупнейший в мире центр авиастроения, каким остается поныне. В доме наркомата рассматривались проекты новейших истребителей и бомбардировщиков. Их судьба окончательно решалась в Кремле, кабинете вождя, ставшего шефом авиации, развивавшейся стремительно в преддверии грядущей мировой войны. Для немцев зловещей неожиданностью оказались в небе штурмовики "ИЛы", скоростные истребители "ЯКи", "МиГи"...

(В это министерство принес я очерк о полете на ТУ-144, сверхзвуковом лайнере, летавшем со скоростью "три звука", 2500 километров в час. На нем слетал однажды за полчаса от Москвы до Саратова, поражаясь тишине и комфорту в стратосфере. Не хотели в министерстве публиковать очерк о самолете, на котором, как мне казалось, мы влетим в ХXI век. Там словно чуяли, что громадный ТУ-144 рухнет под Парижем во время демонстрационного полета, к ужасу людей, наблюдавших за его падением.)

Особым вниманием Кремля к авиации обьясняется строительство перед войной на улице Кирова, 35, здания Главного управления Войск противовоздушной обороны территории СССР, сокращенно ПВО. На его этажах оборудовали кабинеты генералов и офицеров Московской зоны ПВО, позднее переименованной в Московский фронт ПВО. Этот воздушный фронт защищал столицу. Москву перед началом Отечественной войны обороняли шестьсот новейших самолетов-истребителей и свыше тысячи зенитных орудий! В первый ночной налет, случившийся ровно месяц спустя после начала войны, на город ринулись 250 бомбардировщиков. Каждый десятый из них был сбит! То была первая победа Красной Армии, отмеченная приказом Сталина, наградившего летчиков и зенитчиков орденами. Небесный фронт столицы, в отличие от земного, прорвать не удалось, воздушное наступление на Москву провалилось. Столица не была разрушена с воздуха, как другие города Европы, хотя находилась в нескольких десятках километрах от передовой.

Здание ПВО повисло над детским садом, бывшим особняком Козьмы Солдатенкова... На этот "домик малый" спешили сбросить бомбы германские летчики, когда им удавалось прорваться к центру. Почему улица Кирова оказалась в зоне особого внимания бомбардировочной авиации? Не потому, что на ней почтамт и телефонная станция, не потому, что немцы знали адрес штаба войск ПВО. А потому что стремились разбомбить Ставку Верховного Главнокомандования и Генеральный штаб!

Из Кремля и с улицы Фрунзе (ныне Знаменка) они в начале войны передислоцировались в особняк и здание ПВО. В нем был оборудован подземный узел управления войсками ПВО, который не имели тогда ни Наркомат обороны, ни Генштаб, ни правительство. Понадобилось время, с июня 1941 года по март 1942 года, чтобы подземный бункер в Кремле мог функционировать. Этот неопровержимый факт доказывает, Советский Союз не собирался нападать на Германию, как об этом стало модным писать.

Генштаб занял верхние этажи Наркомата авиапромышленности и нижние этажи дома войск ПВО, откуда курсировал лифт на подземный пульт связи. За ним открывался в недрах тоннель, который вел к станции метро "Кировская". На ней разместился узел связи Генштаба, кабинет начальника Генштаба. Рядом был кабинет Сталина.

А скрывавшийся за непроницаемым забором "домик малый" с первого дня войны стал второй после Кремля резиденцией Ставки. Самая красивая комната, столовая особняка с большим резным буфетом, служила кабинетом Верховного Главнокомандующего. Рядом с ним был кабинет начальника Генштаба. Бомбы падали на улицу Кирова, порой достигая цели. Тогда гибли люди, увозили раненных офицеров, не покидавших рабочих мест в часы налетов. Зажигательные бомбы попадали во двор особняка, где их тушила подготовленная команда бойцов. Одна зажигалка пробила крышу и вызвала пожар, когда Сталин после объявления воздушной тревоги не спустился в метро.

Тоннели "Кировской", ныне станция "Чистые пруды", в часы налетов служили бомбоубежищем для москвичей. Они не знали, что рядом с ними за дощатой преградой, охраняемой часовыми, находится Генштаб и Ставка. Вот когда пригодилась станция "глубокого заложения"!

О Ставке на улице Кирова, 37, я узнал от генерала армии Дмитрия Лелюшенко, назвавшего адрес Ставки, куда он приезжал с фронта. Это произошло в "Московской правде", собиравшей накануне 25-летия Московской битвы маршалов и генералов, ее участников. На тех встречах родилась идея ходатайствовать о присвоении Москве звания города-героя. Многие этому противились, памятуя жуткий день 16 октября 1941 года, когда люди побежали из осажденного города.

...В особняке на улице Кирова, 37, несколько раз побывал я с бывшим начальником объекта "Ставка", майором госбезопасности Александром Черкасским. Он тушил зажигательную бомбу на крыше, ходил с Верховным по маршруту из наземного кабинета в метро, видел Сталина в самые трудные дни Московской битвы.

– Сталин из Москвы никуда не уезжал, в тупике, где стоял под парами правительственный поезд, не был. Зачем сочинять мифы о нем?

Нельзя называть Сталина "ничтожеством", как утверждает Виктор Астафьев и другие литераторы и историки, не считая недорослей из желтой прессы. Да, кровавый тиран, диктатор, главный виновник трагедии 1941 года, мучений миллионов в лагерях. Но история не Невский проспект, как учили нас революционные демократы. С началом войны именно эта зловещая фигура, став Верховным Главнокомандующим, сумела ценой громадных потерь, изменить ход войны, сумела, как Петр I и Екатерина II, окружить себя талантливыми исполнителями, выдвинуть на посты командующих замечательных генералов, ставших в сражениях маршалами. И победила вместе с ними под Москвой...