Текст книги "Москва в улицах и лицах"

Автор книги: Лев Колодный

сообщить о нарушении

Текущая страница: 20 (всего у книги 33 страниц)

Так ли это?

В ХIX веке кроме Большого на Петровке появился комплекс домов "Товарищества Петровских линий". Два больших протяженных дома вместе с Сандунами на Неглинной образовали завершенный ансамбль: в одном масштабе, одном ритме, одном стиле, что редко наблюдается в Москве.

Надо ли доказывать, что Петровский пассаж украшает улицу? Это здание не ХIX, а начала ХХ века. После произошедшего недавно капитального ремонта выглядит пассаж вполне "значительной постройкой", я бы сказал даже, "замечательным сооружением". В сущности зданию вернули лицо, опрощенное социализмом.

Строительный бум, начатый во второй половине ХIX века, продолжался в начале ХХ века, пока его не прекратила война и революции. Из строений 30 владений улицы (внутри Бульварного кольца) многие либо появились, либо перестроены на рубеже веков, при царизме и капитализме.

Почему крупный москвовед, доктор исторических наук, не заметил, кроме Большого, другие дореволюционные постройки ХIX-ХХ веков, почему так пренебрежительно высказался о Петровском пассаже? Я беседовал с ним, когда он уже ослеп, но мужественно работал, и поразился его красивой речью, произношением каждого слова так, как умели говорить артисты Малого театра, русские интеллигенты, обучавшиеся в гимназиях и царских университетах. Однако архитектуру Москвы, какой она стала после великих реформ, по-моему, Сытин не особенно жаловал... Чем это объяснить, только ли конформизмом, цензурой? Вряд ли.

В российском либеральном и советском общественном мнении утвердилась мысль, все, что сооружалось в Москве после Осипа Бове посредственно, все не так. Срабатывал при такой оценке "классовый подход". Раз музыку в архитектуре заказывали не представители просвещенного дворянства, родственники декабристов, а выходцы из буржуазии, "купчины толстопузые", стало быть, она не достойна нашей эпохи. По этой причине все советские путеводители не называли имена заказчиков, а если удостаивали такой чести, то наделяли негативными эпитетами.

"В 1874 году группа капиталистов во главе с В. И. Якунчиковым образовала "Товарищество Петровских линий" и скупила всю эту землю, после чего построила на ней два огромных здания (Петровка, 18, 20), оформленных весьма пышно... Между зданиями проложили проезд, само название которого Петровские линии, показывает, что это всего-навсего проход между рядами магазинов. Проезд с большой помпой был преподнесен в дар городу".

Это цитата из последней вышедшей при советской власти книги об улицах Москвы Юрия Федосюка, метнувшего много ядер в дома, построенные на рубеже ХIX и ХХ веков.

Между тем в истории города мало примеров, когда бы домовладельцы прокладывали в гуще застройки проезды-улицы и преподносили Москве такие дорогие подарки. Так поступили однажды великие меценаты братья Павел и Сергей Третьяковы, проложив известный в Китай-городе проезд, в их честь благодарной Думой названный Третьяковским.

Кто такой упомянутый "капиталист В. И. Якунчиков"?

"Якунчиковы были одной из московских купеческих фамилий, которая довольно скоро отошла от торгово-промышленной деятельности и ушла в дворянство". Так пишет биограф московских купцов-меценатов и сам крупный меценат, инициатор "музея старой Москвы" Павел Афанасьевич Бурышкин в книге "Москва купеческая". И там же мы узнаем: "Их имя было известно с первой четверти прошлого столетия, но почетное место они заняли несколько позднее, благодаря Василию Ивановичу Якунчикову".

Этот Якунчиков, зять художника Василия Поленова, долгое время учился в Англии. По словам другого известного литератора, В. А. Кокорева, "возвратился домой, нисколько не утратив русских чувств и русского направления... продолжающий свое коммерческое поприще с достоинством и честью для родины".

Иллюстрацией этим цитатам служат появившиеся в конце ХIX века на планах города благодаря Василию Якунчикову Петровские линии. Он проложил фактически новую улицу и построил по ее сторонам те самые "пышные" дома, которые никому теперь не позволят снести или перестроить.

Известен стал и автор ансамбля Петровских линий. Им оказался не некий "М. Дурнов", а крупный московский архитектор второй половины ХIX века Борис Владимирович Фрейденберг. Мастер построил десятки больших зданий в центре, в том числе на Петровке, где ему принадлежат Петровский пассаж, Петровские линии и расположенные рядом корпуса Сандуновских бань. Понадобился век, чтобы в его постройках начали находить достоинства, но и поныне делаются оговорки: пластика характеризуется "тяжеловесной", хотя за ней признается импозантность, пышность, эффектность силуэта, в "котором часто доминируют купола". Неблагодарность потомков видна и в том, что неизвестно точно, когда родился Борис Фрейденберг, когда умер.

В советских книгах о Москве утвердилась традиция, за исключением нескольких официально признанных имен, замалчивать деятельность меценатов, благотворителей, собирателей бесценных коллекций. Даже фамилий не упоминают. Петровка – тому пример. Все авторы путеводителей отмечают, что усадьба, сохранившаяся на улице под номером 23, возведена по проекту Матвея Казакова и век спустя неузнаваемо перестроена. Это так, но что в ней жили Павел Федорович Карабанов и Христофор Семенович Леденцов, не говорят. А между тем оба они достойны нашей памяти.

Первый из них собрал на Петровке "Русский музей Карабанова", ставший при его жизни лучшим частным собранием старины. Личные вещи Ивана III, Петра I и Екатерины II, медали и монеты, эстампы, рукописи, документы, книги, иконы, портреты – сосредотачивалось в его руках. Все экспонаты отечественные. Карабанов составил "Списки замечательных лиц русских", собрал их воспоминания. Все завещал Николаю I. Император распылил коллекцию между Оружейной палатой, Эрмитажем, Архивом министерства юстиции... Собирателя похоронили в 1851 году, написав на могильном камне: "Здесь лежит древний русский дворянин, любивший Отечество, Павел Федорович Карабанов".

Другой великий патриот, купец, родом из Вологды, где его похоронили, Христофор Семенович Леденцов жил в особняке на Петровке до 1907 года. Меценатствовал на поприще новом для своего времени, подставив плечо под русскую науку. Вначале инкогнито дал полмиллиона франков на премию тем, кто "с минимум капитала произвел максимум пользы (блага) для человечества." Потом, так же не называя себя, внес в кассу Московского университета 100 тысяч рублей ценными бумагами. Все движимое и недвижимое имущество, весь капитал завещал Обществу содействия успехам опытных наук и их практических применений, образовав его под крылом Московского университета и Технического училища. Сама же мысль об этом пришла к нему в полдвенадцатого ночи накануне Пасхи, праздника христианской любви и всепрощения. История отпустила Леденцовскому обществу до 1917 года несколько лет. За это время на его средства построил физиологическую лабораторию академик Иван Павлов, где провел всемирноизвестные эксперименты на собаках. Леденцову обязаны "отец русской авиации" профессор Николай Жуковский, профессор Петр Лебедев, основатель московской школы физиков. Даже изгой официальной науки Константин Циолковский нашел в Леденцовском обществе понимание и деньги для опытов.

Благодаря культивируемому (не только советской, но и либеральной критикой) очернительству всего, что делала Москва купеческая, стала возможна легкость, с которой большевики уничтожали древнюю столицу. Ее улицы, где причудливо сосуществуют строения разных стилей, в отличие от архитектуры петербургской, классической, казались мэтрам, воспитанным на публицстике либералов, некрасивыми. За исключением единственной постройки Матвея Казакова ни одна другая – на Петровке не значилась памятником архитектуры, не охранялась законом, который хоть как-то сдерживал в СССР порыв разрушителей. Поэтому Петр Сытин не заметил на старой улице ничего значительного. А Юрий Федосюк перестроенные в ХIX веке строения обозвал "громоздкими купеческими домами-сундуками".

Петровка начиналась театрами, магазинами и гостиницами. И продолжалась ими. На углу со Столешниками в большом пятиэтажном, построенном в 1899 году доме, с окнами от пола до потолка, и в здании в его дворе располагались сразу три гостиницы: "Надежда", "Декаданс" и "Марсель". Постояльцем последней был юный бард Александр Вертинский, которому требовалось перейти дорогу, чтобы оказаться в стенах Петровского театра, где его ждал всегда триумф...

За высокими окнами на втором этаже Петровки,15, располагались залитые светом выставочные залы. В них с начала века проходили вернисажи "Мира искусств" и Союза русских художников. В последний – входили такие самобытные живописцы, как Абрам Архипов, Аполлинарий Васнецов, Константин Юон...

Выставки молодых объединений художников, шедших на смену постаревшим и ослабевшим "передвижникам", становились событиями. В ноябре 1902 года торжествовали "мирискуссники", ими себя считали Валентин Серов, Константин Коровин, Борис Кустодиев, Николай Рерих... За "мирискуссниками" в декабре того же года прошла выставка модернистов.

Москва увидела после Александра Бенуа и его единомышленников неизвестных художников, которые исповедовали новую религию живописи, ломали форму, расщепляли цвет, входили в ХХ век под знаменами, ныне развевающимися над музеями мира.

Заканчивалась Петровка в кольце бульваров гостиницей "Петровская". До революции в ней снимал номер врач Сергей Голоушев, увлекавшийся живописью и литературой. Завистники славы Михаила Шолохова после выхода "Тихого Дона" приписали этому умершему и забытому к тому времени писателю авторство гениального романа.

В 20-е годы постояльцем "Петровской" отмечен Константин Мельников. Будучи тогда на гребне славы, государственным архитектором, он мечтал жить в собственном доме. Автору саркофага Ленина, павильона СССР на выставке в Париже дали в Республике Советов, как ни странно, редчайшую возможность не только спроектировать личный дом-фантазию, но и реализовать мечту в Кривоарбатском переулке. Сюда многие приходят, чтобы увидеть цилиндр с ромбовидными окнами, где прожил долгие годы великий архитектор, оказавшийся ненужный своей стране. Сталин, тяготевший к классике, невзлюбил набравший было в стране силу индустриальный стиль. Конструктивизм признали враждебным рабочему классу. Мельникову даровали жизнь, но творить запретили навсегда.

"Петровскую" перестроили в институт, авиационно-технологический, присвоив, когда полетели спутники, имя Константина Циолковского, не имеющего к авиации отношения, поскольку гений космонавтики занимался дирижаблями и ракетами.

На Петровке перед революцией самым популярным местом были Петровские линии. Роли между их двумя зданиями распределились так. В левом – сдавались внаем квартиры, обосновались издательства, библиотеки и книжные магазины. В одном из них торговала прославленная фирма Глазуновых, основавших свою первую книжную лавку в Москве при Екатерине II.

В правом доме помещался электротеатр, то есть кинотеатр "Россия", Петровский театр миниатюр, ресторан, гостиница. Ее изначальное имя "Ампир", потом "Элит", теперь отель знают как "Будапешт". Менял названия ресторан. Под именем "Астория" я увидел его пышно-мрачный послевоенный интерьер во время киносъемки "Дела пестрых". Попал сюда без гроша в кармане статистом, протанцевав фокстроты и танго всю ночь без угощения с такой же, как сам, голодной студенткой. Оба заведения, гостиница и ресторан чудом пережили все испытания социализма.

На Петровке, 16, бывшем флигеле усадьбы Раевской. возникло "Товарищество электрического освещения П. Н. Яблочкова и Ко". Его коммерческое агентство принимало заказы на установку "свечей Яблочкова". Ими русский изобретатель дуговой лампы без регулятора поразил Париж. В Москве предприимчивый электротехник показал возможности ламп, устроив иллюминацию не только в магазинах, но и осветив Петровские линии. Свет стал еще одним магнитом Петровки.

В Петровском театре светила звезда юного Александра Вертинского. Из-за плохо выговариваемой буквы р, Константин Сергеевич Станиславский не принял его в статисты Художественного. Поэтому пришлось ему без ансамбля исполнять в маленьком театре-варьете песенки собственного сочинения. Песни Вертинского не забыты, они волнуют и на закате века, чуть было не сгубившего наркотиками хрупкого певца.

Лучшие гостиницы и жилые дома Москвы, взяв власть, большевики объявили своими. Гостиница Петровских линий значилась 2-м Домом Советов. Отель стал общежитием номенклатуры. Часть помещений заняли профсоюзы. Дважды выступал здесь дорогой гость, товарищ Ленин. Один раз, в ноябре 1918 года, призвал рабочих правильно распределять продукты, их доедали из старых запасов. Второй раз, весной 19-го, в разгар гражданской войны, агитировал вступать в истекавшую кровью Красную Армию.

После революции Петровка пережила бурную бюрократизацию. На месте товариществ, банков, акционерных обществ возникла масса советских учреждений, занявших прежние гостиницы, доходные дома, пассажи.

Здание бывшей гимназии на Петровке, 25, где получил образование поэт Валерий Брюсов, историк Юрий Готье, филолог Александр Шахматов, классический дворец, в истории архитектуры называемый домом Губина, заняли красноармейцы. Одной казармой стало больше.

Шестиколонный портик этого дома Матвей Казаков расположил напротив Петровского монастыря. Искусствоведы относят этот дворец к вершинам творчества мастера, исполнившего заказ Михаила Павловича Губина. Что известно об этом человеке, заимевшем в Москве усадьбу, не уступающую лучшим княжеским и графским – конца XVIII века? Его называют купцом, преуспевшим на железоделательных заводах Урала, упоминают, что увлекался археологией. Вот и все.

Много лет дом Губина занимал институт туберкулеза, больница, которая довела его до руин. В конце 1997 года стены возрожденного дома посетили в полном составе члены Российской академии художеств. Президент Академии Зураб Церетели показал мэтрам обновленный его усилиями дворец, преображаемый им в музей современного искусства.

Другая больница доживает свой век на углу Петровки и бульваров. Вдоль деревьев тянется фасад замечатльного московского дворца. Он пережил пожар 1812 года. До нашествия Наполеона здесь помещался Английский клуб, с триумфом принимавший князя Багратиона. При французах усадьбу занял штаб, где служил интендантом офицер Анри Бейль. Миру известен его псевдоним Стендаль.

Дворец и примыкающий к нему старинный сад передается Музею истории Москвы. Рядом с больничным садом находится всем известный сад "Эрмитаж" с Новой оперой, построенной в 1997 году рядом со старыми театрами. Таким образом на Петровке формируется большой центр культуры. Все это произошло за несколько лет благодаря правительству Москвы, мэру Юрию Лужкову. На торжественном открытии Новой оперы мэр рассказал, что узнал о ее бедах от журналиста "Вечерней Москвы" Бориса Бринберга и решил помочь музыкантам. Таким образом в городе теперь пять оперных театров!

Чего лишила Петровку советская власть?

Сломала квартал между Кузнецким мостом и Столешниками. Разрушила церковь Рождества. Снесла замечательный Солодовнический пассаж, торгово-культурный центр, содержавшийся купцом Г. Г. Солодовниковым. В нем торговали, играли спектакли, устраивали вернисажи. Художник Куинджи представил здесь мерцающие неземными красками "Ночь на Днепре" и "Березовую рощу"...

Сегодня на месте сломанного пассажа разбит сквер у Центрального универмага, теснимый торговыми павильонами, недостойными такого места. По-моему, здесь необходимо построить здание, чтобы возродить порушенную планировку, строй домов Петровки и Кузнецкого моста.

В 70-е годы пристроили к ЦУМу, под стать ему, торговый корпус. Что еще нового? Переделали большой некогда жилой дом для райкома и райисполкома. В нем теперь заседает Московская городская дума, состоящая из 35 депутатов. Этот законодательный орган заменил буйное демократическое вече, состоявшее из 400 ораторов, Моссовет эпохи перестройки, сметенный огнем орудий октября 1993 года.

Нет худа без добра, благодаря застою Петровке удалось во многом сохраниться. Однако пройдет еще не один год, когда удастся залечить глубокие раны.

Глава четырнадцатая

НЕГЛИННАЯ

Самая молодая улица. – Маленький

Санкт-Петербург. – Канал уходит под землю.

Сильвио Зандукели строит Сандуны. – Роскошные

бани поручика Гонецкого. – Шаляпин поет

в номерах. – Галина Закина – тоже. – Ее подруга

Екатерина Фурцева, министр культуры.

"Центральные" бани. – Ресторан "Серебряный

век". – Номера Ечкина.– "Хороший бой!" – Госбанк России. – Театральное училище. – Михаил Щепкин и Мария Ермолова. – Река затопляет проезд. – По

Неглинке на плоту. – Салат Оливье.

"Эрмитаж". – Татьянин день. – Танеевские

обеды. – "Белый зал". – Приемная Минздрава.

Выстрел у порога "Узбекистана".

Одна из рек, которым город обязан возникновением, течет под землей. О той, что дала ему имя, знает каждый, она у всех на виду катит волны мимо стен Кремля. Другая – река Неглинная, она же Неглимна, Неглинна, Неглинка, в средние века богатая рыбой, прудами, мельницами, банями, кузницами, мостами – упрятана в подземную трубу. Поэтому площадь, где она прошла, назвали Трубной. А проезд, образовавшийся на месте засыпанного русла Неглинным. Титул улицы присвоен ему в 1922 году.

Таким образом, Неглинная – самая молодая из всех в старой Москве. Ее история определялась характером небольшой, но буйного нрава рекой и ее берегами. Правый, низменный – затопляло, заливало водой не только в половодье, но и после сильных дождей, левый крутой берег возвышался горой.

С конца XV века, в пору возвышения Москвы, на Неглинке возник Пушечный двор, которому требовалось для литейных нужд много воды. Поэтому реку запрудили, образовался пруд, не очень чистый, прозванный Поганым.

Сотни лет берега Неглинки хранили девственность, зарастали ветлами, город здесь выглядел как село, земля использовалась под огороды, горожане ходили по протоптанным предками тропинкам.

Всему этому пришел конец в просвещенный век Екатерины II. В ее правление Неглинку облагородили и придали, по примеру Петербурга, облик цивилизованный, исполнив царскую волю: "Быть каналу и бассейнам реки Неглинной с проездами по сторонам". Тогда появилось сложное гидротехническое сооружение -канал с мостиками, лестницами, украшенный решеткой, фонтанами, бульваром. На месте Поганого пруда образовался бассейн. Из подмосковных Мытищ, богатых чистейшей водой, проложили водопровод, обогащавший посветлевшую Неглинку. Из фонтанов питьевую воду разбирали в бочки и ведра, у Кузнецкого моста встал "припорный столб", откуда била прозрачная струя, смотреть на которую приходили толпы любопытных.

Историк Москвы профессор Иван Михайлович Снегирев, будучи студентом, ходил в Университет вдоль канала, который называли канавой из-за непроходимой грязи в пору дождей. "...Я пробирался по камням. Канава вела на каменный Кузнецкий мост, на который надобно было всходить ступеней пятнадцать под арками, – вспоминал профессор в 1866 году. – Теперь все это сравнено так, что и следу нет арок и ступенчатой лестницы, на которой сиживали нищие и торговки с моченым горохом, разварными яблоками и сосульками из сухарного теста с медом, сбитнем и медовым квасом предметами лакомства прохожих".

Затея с каналом при всем старании инженеров XVIII века не оправдала себя, не превратила этот район Москвы в маленький Санкт-Петербург. Кроме описанной грязи появилась еще одна головная боль у городской власти. Напора воды не хватало, чтобы унести попадавшие в канал бытовые отходы. Поэтому после пожара 1812 года было решено – открытый канал "по недостаточному в нем течению воды от накопляющейся нечистоты, производящей неприятность в воздухе, перекрыв арками, засыпать".

Задуманное осуществили в 1819 году. Так образовался проезд, Неглинная улица. Бывшие прибрежные подтопляемые земли были дешевы, их распродали с непременным условием застроить домами не ниже 9,2 метров в течение 5 лет. То есть непременно двухэтажными домами. Что и было сделано довольно быстро.

Мытищинской водой поились знаменитые Сандуновские бани. По топким берегам московских рек бани строились издавна. Но та, что возникла в Неглинном проезде по идее актера императорских театров Силы Сандунова начала новую главу в многовековой истории московских бань, установила традиции и порядки, сохранившиеся во многом до наших дней.

Требовался талант артиста, творческая фантазия, размах, чтобы заурядное заведение, рутинное дело помывки превратить в праздник, ритуал, некое радостное действо. В сооружении, напоминающем театр, участниками этого действа становился каждый посетитель.

Возникновению Сандунов предшествовала романтическая история, можно сказать, спектакль. Его исполнили Екатерина II, светлейший князь Александр Андреевич Безбородко и актеры – любимец публики, комик, игравший простаков, Сила Сандунов и госпожа Елизавета Уранова. Звонкий сценический псевдоним в честь звезды получила актриса от поклонницы ее таланта, драматурга и матушки-царицы в одном лице. Пьесы государыни исполняли на сцене придворного Эрмитажного театра.

На пути актеров, решивших пожениться, встал любвеобильный и холостой богатый князь, который характеризуется биографами не только как "крупный государственный ум", но и как человек, искавший утешение "в разгульной жизни и в легкомысленных похождениях с женщинами, поклонником которых, страстным и неразборчивым, он был". Влюбленным ничего не оставалось, как броситься в ноги матушке-царице. Со сцены ей в руки была подана записка плачущей героиней, исполнившей роль Дуняши в опере "Федул с детьми". Либретто оперы написала Ее величество. Слезы тронули сердце сентиментальной писательницы. Она быстро обвенчала актеров в придворной церкви и справила со своим участием свадьбу, сделав невесте царский подарок – бриллианты.

Подарил в шкатулке бриллианты новобрачным и посрамленный князь. Но играть, как прежде, стало невозможно, нашлись и у вельможи друзья, в их числе директор театра. Пришлось перебираться артистам в Москву, где в Петровском театре их принимали так же горячо, как в столице.

После всех переживаний Силе Сандунову (Сильвио Зандукели), потомку грузин, переселившихся вместе с грузинским царем в Грузины, Москву, пришла мысль завести собственное доходное дело, не зависящее от капризов вельмож. За бриллианты Екатерины купили участок земли у Неглиннки "с каменным жилым строением в два этажа", сад и незастроенный двор. На этом пространстве выстроил Сандунов здания мужских и женских простонародных и дворянских бань. И семейное отделение в них, с серебряными тазами и шайками.

Первым помылся на серебре почетный гость князь Юрий Владимирович Долгоруков, отставной военный губернатор и главнокомандующий Москвы, пользовавшийся в городе безграничным уважением за "бескорыстие, гостеприимство и любовь к изящным искусствам". За князем потянулись другие знатные особы. Из серебряных шаек в женском отделении стали мыть богатых невест перед свадьбой. Так возникла славная московская традиция, продержавшаяся до 1917 года.

Любовь Силы Сандунова и Елизаветы Урановой не оказалась долгой, брак распался, но Сандуновские бани на Неглинной прописались навсегда. Они выдержали испытание на прочность, устроенное революцией 1917 года, и "перестройкой" 1991 года. Запущенные, обветшавшие и обнищавшие на закате советской власти бани возрождены, хотя не все в них так, как было в блистательном прошлом.

Это не те ветераны, что видели Сандунова. Восемнадцать каменных строений его бань были сломаны одним махом в 1894 году. На их месте через год появились новые здания, достойные внимания как самые замечательные сооружения города. На Неглинной на прежнем месте появились роскошные Сандуны-2. Но и сюда, как в прошлом, мог прийти за копейки бедняк. Богатые, уплатив полтинники и рубли, мылись в номерных банях, каждый вступал в чертоги из черного дерева и белого камня.

На Неглинной появился ансамбль строений. Улицу украсил трехэтажный роскошно отделанный доходный дом с магазинами внизу и квартирами наверху. Фасад нарисовал художник-архитектор, известный нам, Борис Викторович Фрейденберг, мастер эклектики. Он придал дому вид дворца, украсив фасад пышной лепниной, пилонами, аркой, чуть ли не триумфальной. За ней возникает на московской улице арабский дворик...

С улицы дверь вела в богатый магазин, где до революции торговал известный всем, кто в России пел и играл на музыкальных инструментах. То был магазин Петра Ивановича Юргенсона, крупнейшего в России издателя и продавца нот. Он состоял в дружеских отношениях с Николаем Рубинштейном и Петром Чайковским, был первым и единственным издателем всего, что написано гениальным композитором. При магазине находилась бесплатная нотная читальня с библиотекой. Поблизости на Неглинной, 10, Юргенсон основал большую нотную типографию.

Над магазинами на улицу выходили окна многокомнатных квартир, отделанных по лучшим европейским стандартам. Одиннадцать комнат занимал отставной поручик Алексей Гонецкий и его жена Вера Фирсанова, дочь богатого лесопромышленника. На ее унаследованные капиталы молодой деятельный муж построил бани – дворец, напоминаю– щие роскошью термы античности.

Собственно Сандуны располагались на втором плане Неглинной, выходя окнами в переулок и двор. Под сводами русской бани плескалась вода бассейна, своды зала подпирали белые колонны карарского мрамора, добытого в каменоломнях, где брали камень ваятели, титаны Возрождения.

Появлению Сандунов-2 предшествовала, как и Сандунам-1, любовь, вспыхнувшая в душе дочери купца Веры Фирсановой к бедному поручику, сыну генерала, ставшему ее мужем, несмотря на разницу в финансовом положении и происхождении. Гонецкий перечитал литературу по банному делу, увидел своими глазами лучшие бани Европы, в том числе те, с бассейнами, которыми славится Будапешт. Он взял на заметку все, что там было хорошего. И веники березовые доморощеные не забыл. Денег не пожалел на автономную от города электростанцию и собственный водопровод, протянувшийся от плотины на Москве-реке, откуда поступала тогда чистая вода. Электрический свет и вода заливали залы, где были и парилки, и душ Шарко, и ирландские сухие бани...

В Сандуны зачастил прославившийся тогда молодой певец Шаляпин. Федор Иванович признавал лишь Сандуны, где не только парился и мылся, но пел и пил с замечательной компанией. Акустика в бане не хуже, чем в Большом, голос звучал прекрасно, усиленный влажными стенами. Арий солист Большого в номерном отделении не исполнял, но песни, такие как "Вдоль по Питерской" и "Эй, ухнем!" пел с радостью один и с подпевавшим ему хором, увеличивавшимся в составе после каждого посещения. Люди забывали, зачем пришли в номера. Многие приходили, чтобы только посмотреть на Шаляпина в костюме Адама и послушать даровое пение, за которое в театре надо было немало платить. Компанию артисту составляли Максим Горький, Сергей Рахманинов, Иван Москвин и другие известные в городе люди.

Тогда и предложила Вера Фирсанова, дружившая с певцом до конца дней своих, посещать Сандуны в воскресенье, небанный день, когда, как и в среду, персонал приводил заведение в идеальный порядок после трех дней усиленной эксплуатации.

Дела шли хорошо. Но в личной жизни счастья ни Фирсановой, ни Гонецкому Сандуны не принесли. Поручик запутался в картежных долгах. И в конце концов пустил в себя пулю, когда жена закрыла перед ним дверь дома. Сандуны оказались долговечнее и этой любви.

Шаляпинскую традицию в Сандунах в наш век поддержали Екатерина Фурцева и ее подруга, которую автор книги "Сандуны" Анатолий Рубинов представляет словами: "певица, поющая зычным голосом". Кто она? Сейчас отвечу. Но сначала скажу о ее подруге. Бывшая ткачиха, увлекавшаяся в молодости авиацией, окончившая институт тонкой химической технологии и волею партии ставшая в конце карьеры министром культуры великой державы. Она дружила с иностранкой – Надей Леже русского происхождения, женой известного французского художника Леже. Надя исполнила два мозаичных портрета Фурцевой. Ходили ли они вместе в Сандуны? Не могу сказать. Но точно знаю, с кем регулярно посещала бани член Советского правительства и ЦК КПСС. "Зычным голосом", еще и красивым, пела в номерах Зыкина, Людмила Георгиевна, народная артистка СССР, дружившая со страдавшей одиночеством (несмотря на замужество и высокую должность) министром культуры СССР. Фурцева прошла путь в партии от секретаря райкома до секретаря ЦК. Не обижена была природой ни красотой, ни умом. Но дважды накладывала на себя руки. Не от несчастной любви. Первый раз резала вены и впадала в депрессию после того, как товарищи по Политбюро вывели ее из состава этой всемогущей компании и освободили от должности секретаря ЦК и первого секретаря Московского горкома партии. То была, скажу молодым, старые и так знают, должность губернатора, главнокомандующего Москвы. Ее славно исполнял как раз князь Долгоруков, первый помывшийся в Сандунах из серебряной шайки.

Второй раз Екатерина Алексеевна не выдержала унижения, когда все те же товарищи из Политбюро и ЦК партии нашли криминал в постройке подмосковной дачи, за которую Фурцева уплатила по документам 25 тысяч рублей. Деньги ей вернули, но дачу конфисковали. В свете нынешних дачных сюжетов эта давняя история кажется не стоящей выеденного яйца. Но тогда представлялась позором. Его гордая Екатерина пережить не смогла.

Я видел ее на лестнице Колонного зала, где, накинув на светлую голову косынку, вообразив себя, как в молодости, ткачихой, она рассаживала на ступенях смущавшихся делегатов городской партконференции от Краснопресненского района и Трехгорки. В центре разношерстной группы, сколоченной по принципам партдемократии, Фурцева выглядела яркой, веселой кинозвездой. О ней когда-нибудь напишут. Во всяком случае, недавно такую недостижимую для меня цель поставили в хорошем издательстве.

Во дворе Неглинной, напротив "Метрополя", торговали до недавних лет березовыми вениками у стен других знаменитых Центральных бань, некогда соперничавших с Сандунами.

В конце ХIX века, в 1890 году, построены бани, названные не без основания "Центральными". Вход в общие отделения был со двора. С Неглинной, в парадном подъезде, начинался путь в дорогие номера. И здесь был бассейн, в круглом зале с расписными стенами. Живопись сохранилась, а бань больше нет. В чаше осушенного бассейна стоит большой круглый стол, где встречаются кавалеры ордена Святого Константина, одного из старейших в Европе, похороненного революцией, ныне возрожденного.