Текст книги "Москва в улицах и лицах"

Автор книги: Лев Колодный

сообщить о нарушении

Текущая страница: 17 (всего у книги 33 страниц)

Один из таких "торгсинов", где за золото и серебро выдавались талоны на продукты, скупал ценности на Кузнецком, 1, где процветал прежде поставщик двора его величества фабрикант часов "Павел Буре", предок нашего знаменитого игрока-хоккеиста Павла Буре. Он показывал мне недавно настольные роскошные часы, решив возобновить семейное дело. Точно также поступили недобитые большевиками потомки ювелира Фаберже, торговавшего на Кузнецком, 10, где сверкало на солнце золото трех других фирм.

Улица до 1917 года была центром продажи драгоценностей. Вывески тринадцати ювелиров встречались на каждом шагу. Десять музыкальных магазинов я называл. В пяти магазинах предлагались ноты. По шести адресам можно было сделать фотопортрет такого качества, какое сегодня позабыли. Тогда профессионально занимались фотографией люди с художественным талантом и образованием. Это новое дело считалось искусством. На Кузнецком, 3, помещалась фотография, фототипия и фотоцинкография "Шерер, Набгольц и Ко", имевших право называть себя "поставщиками двора". Они поднялись на храм Христа Спасителя и сделали шестнадцать снимков – панораму Москвы, оставив нам документ и образ города второй половины ХIХ века. Мой друг Николай Рахманов поднялся на колокольню Ивана Великого накануне Московской Олимпиады и создал цветную круговую панораму, помещенную рядом с черно-белой в одну книжку, для которой я написал текст. После возрождения храма Христа можно второй раз снять Москву с той же высокой точки.

Наконец, в шести магазинах можно было купить книжные новинки. Один из них принадлежал "Товариществу "А. С. Суворина "Новое время", выпускавшему непревзойденные по полноте ежегодники "Вся Москва", откуда я почерпнул многие сведения.

Раскаты грома трех революций раздались на Кузнецком спустя год после посещения фотоателье Мебиуса Владимиром Ульяновым, уехавшим за границу выпускать "Искру", раздувать из искры пламя. В этой газете он 25 февраля 1901 года поместил заметку: "... весь Кузнецкий мост до Лубянки был залит сплошной массой народа, почти исключительно фабричных и мастеровых, незначительным количеством студентов и массой уличных мальчишек: вся эта толпа свистела, кричала "ура", размахивала платками и бросала шапки; но, как ураган, налетели жандармы... было арестовано несколько студентов, толпа бросилась их отбивать, избила пристава и, когда он спрятался в ресторане, разбила в последнем окно".

В итоге спустя семнадцать лет после той демонстрации Кузнецкий мост стал непреодолим для голодных лошадей, падавших от истощения на камни. Весной 1918 года они еще находили силы подняться, на радость Владимиру Маяковскому, сочинившему по этому поводу "Хорошее отношение к лошадям":

...Грохнулась, и сразу за зевакой зевака,

Штаны пришедшие Кузнецким клешить,

Сгрудились, смех зазвенел и зазвякал:

– Лошадь упала! – Упала лошадь!

Спустя год никто не смеялся, когда падали лошади, потому что умирали от голода и они, и люди, совершившие в одном 1917 году две революции.

В советской Москве улица славилась книжными магазинами. Книголюбы совершали маршрут между ними, завершая его в проезде Художественного театра, ныне Камергерском, где их принимали еще три книжных, в том числе букинистический. Студентом-заочником увидел я однажды на Кузнецком ректора Московского университета, в оцепенении стоявшего перед выставленными за стеклом томами с золотым тиснением. Не знал тогда, что академик математик Иван Георгиевич Петровский обладал одной из лучших частных библиотек. Двадцать тысяч томов, в том числе о столице, хранится ныне в его бывшем круглом кабинете на Моховой, где я безуспешно пытался добиться правды. Увидев в двух шагах от себя ректора, захотел подойти к нему и сказать: "Почему мне говорят: "Нам такие не нужны!", ведь я сдаю все экзамены на отлично!" Не подошел, постеснялся. И был отомщен спустя три года, когда на выпускном вечере 1956 года отлучавший меня от журналистики замдекана Петр Федорович Юшин был крепко избит. Дипломники не простили ему унижений, которым их подвергал пять лет подряд этот злобный тип сталинской эпохи, казенные отписки на бланке начинавший как Сталин в переписке с языковедами словами: "Ваше письмо получил..."

Пройдет времяд, прежде чем Кузнецкий возродится. С 1917 по 1991 год на нем не построено ничего кроме громадного дома госбезопасности на Кузнецком, 24-26, где сломали ради новостройки старинные здания XVIII-ХIХ веков. Здесь была мастерская скульптора Ивана Витали, у которого жил Карл Брюллов. К нему приходил Пушкин в последний приезд в Москву. В год гибели поэта Витали создал его скульптурный портрет, признанный одним из лучших.

Стоявшая на взгорье старинная церковь Введения сломана первой в советской Москве в 1925. Сначала обрушили колокольню, потом храм времен Василия III, построенный Алевизом Фрязиным в 1514 году в числе одиннадцати каменных храмов. Он один чудом уцелел, расширялся за счет пристроенных к нему трапезной и придела, сооруженных князем Дмитрием Пожарским в память покойной жены. То был приходской храм князя-полководца. У стен церкви он дал первый бой полякам в 1612 году, на этом месте был изранен.

В церкви Введения хранилась копия подаренной Пожарским иконы Казанской Божьей Матери, с которой он вошел в освобожденную Москву. Эту икону (оригинал) он торжественно внес на Красную площадь в построенный его стараниями Казанский собор, недавно восстановленный. Хранилась в церкви икона, шитая дочерью князя.

Все это ничего не значило для советских дипломатов, занявших огромный доходный дом Русского страхового общества на Кузнецком мосту, 21. Сюда вьехал в 1918 году Народный комиссариат иностранных дел, сокращенно НКИД. Этот наркомат добился, что стоявший перед зданием на площади храм уничтожили.

Серый большой дом видел всех наркомов-министров иностранных дел РСФСР-СССР с 1918 года – Чичерина, Литвинова, Молотова, Вышинского, пока МИД не переехал в высотный дом на Смоленской площади. Судьба каждого из них трагична. Чичерин умер в забвеньи. Мне рассказывал покойный литератор Александр Вениаминович Храбровицкий, что перед закрытой дверью квартиры бывшего наркома на свой вопрос: "Здесь живет Чичерин?", – получил от него ответ: "Чичерин умер!" Литвинов, которого Сталин то возвышал, то низвергал, угас, всеми отверженный. Вышинский избежал суда, скончавшись скоропостижно в страхе за свои преступления. Молотова исключили из партии. Вряд ли кому-нибудь из них установят памятник.

Пред входом в бывший НКИД на белом камне, подаренном итальянцами, водружена бронзовая статуя полпреда РСФСР и Украины Вацлава Воровского в Италии. В характерной для него изломанной позе выступал в годы революции этот публицист-большевик, погибший от пули террориста.

От Кузнецкого моста с разных сторон начинаются необъятные владения чекистов, но это уже другая тема, другая улица...

Глава двенадцатая

СТОЛЕШНИКИ

Пешеходная улица. – Косьма и Дамиан в Шубине. – "Дрезденское сражение". – Первый адрес МК партии. – Выпускник "керосинки" во главе "Медиа-Моста".

"Главмосстрой". – Институт Ленина. – Вожди

против конструктивизма. – "У вас есть револьвер,

товарищ Кольцов?" – "Столешники у Гиляя".

Евгений Иванович Рябчиков, король репортажа.

Борис Ельцин спускается в подвал кафе. Но не пьет. – Прощай, "Яма"! Потери переулка. – "Где

вольность и закон?" – Пушкин у Баратынского.

"К портрету Чаадаева". – Владимир Гиляровский

пишет "Москва и москвичи". – Купцы Карзинкины. – Вина Егора Леве. Француз страдает за

инакомыслие. – Куда захаживал к ювелирам разведчик Николай Кузнецов.

С недавних пор Столешников переулок замостили брусчаткой, осветили фонарями и закрыли для машин. В истории древнего московского проезда началась новая глава. Этот короткий отрезок городской земли хранит в названии память о мастерах, ткавших столешники-скатерти для государева двора. Теперь на нем свыше 20 магазинов, кафе и ресторанов. Это количество давно перешло в качество, магнетизм, притягивающий к этому месту людей.

Длина проезда 416 метров. Таким протяженным он стал в 1922 году, когда в "красной" Москве по случаю пятилетия советской власти произошло великое переименование старых улиц и переулков, сопровождавшееся объединением некоторых из них под одним названием. Так поступили с Кузнецким мостом, слив его с Кузнецким переулком, так обошлись со Столешниковым, объединив с соседним Космодамианским переулком. Таким образом стерли с планов Москвы еще одно название, связанное с религией, к чему, в частности, стремились, затевая это переписывание истории. Сам храм Косьмы и Дамиана остался, но без срубленной воинствующими безбожниками колокольни. От нее сохранился нижний ярус, служащий входом в церковь. Под ее сводами отпевали поэта, который первым в наше время начал петь собственные стихи, сочиняя и слова, и замечательные мелодии, – Булата Окуджаву.

Церковь поставили на горе, на верху речного склона, откуда стекали в Неглинку ручьи, а теперь спускается к Большой Дмитровке и тянется до Петровки Столешников.

Как водилось в средневековой Москве, срубили первоначально небольшой деревянный храм. Он появился в конце ХIV века рядом с двором знатного боярина Иакинфа Шубы, чья подпись стоит на духовной грамоте Дмитрия Донского. Назывался храм Косьмы и Дамиана в Шубине. (В городе воздвигнуто восемь храмов в честь живших в древнем Риме родных братьев-врачей, заслуживших у народа звание бессребреников. За исцеление больных они не брали вознаграждения, просили только уверовать в Христа. За проповедь христианства братья предстали пред судом римского императора. И его они излечили, чего никто сделать не мог. Помилованных Косьму и Дамиана из зависти убил врач-язычник, забивший братьев камнями.)

Спустя двести с лишним лет, в 1625 году, на месте деревянной построили каменную церковь, ее стены вошли в структуру построенного в 1703 году нового храма, который мы видим в истоке переулка, вблизи Тверской, по адресу Столешников, 2.

Косьма и Дамиан начинают счет домов на четной стороне переулка. Его соседи – "Арагви", "Главмосстрой", банк, поместившиеся в соседнем здании, что значится по адресу Тверская, 6. Но его двери и окна выходят в Столешников. Традиция привязываться из престижных соображений к главной улице возникла давно. Еще когда на Тверскую торцом выходила большая гостиница "Дрезден". От ее пятиэтажных углов тянулись четырехэтажные стены с рядами частых окон, доходившие по переулку до Косьмы и Дамиана.

У этих стен в год освобождения крестьян произошло, как пишут в энциклопедиях, "Дрезденское сражение". Под таким названием вошла в историю демонстрация студентов, разогнанная полицейскими. Студенты пришли к резиденции генерал-губернатора с требованием освободить арестованных товарищей, протестовавших против политики правительства. Тогда толпу окружили и загнали во двор Тверской полицейской части. Той самой, где томился в неволе Сухово-Кобылин, взявшийся за перо драматурга. На ее месте разросся редкий в центре ухоженный сквер, разбитый на пустыре, образовавшемся после ломки полицейской части.

Некогда "Дрезден" числился в списке лучших московских гостиниц и рекламировался по адресу: "Тверская площадь, против дома генерал-губернатора". В гостинице останавливались преуспевавшие люди, в том числе известные русские писатели Тургенев, Некрасов, приезжавшие в Москву. Художник Суриков, зимой живший в Москве в гостиницах, снял в "Дрездене" последнюю московскую квартиру, где умер в 1916 году. Его отпевали в церкви Косьмы и Дамиана.

В "Дрездене", будучи на гастролях в Москве в 1844 году, поселился композитор Роберт Шуман с женой, пианисткой Кларой Шуман. Она дала три концерта – один в Малом театре и два – в Колонном зале. Въехав в Москву по Тверской, Шуманы поразились видом города, напомнившего им колокольнями и главами церквей сказку из "Тысячи и одной ночи". Из гостиницы гости каждый день ездили осматривать Кремль.

"Все интересовало нас в Москве, – писала Клара Шуман, – потому что здесь все совершенно своеобразно. Москва единственный в своем роде город, во всей Европе нет ничего подобного".

Но большевики, взявшись "реконструировать" город, так не считали. Поэтому "громадное здание бывшей гостиницы", как характеризовал "Дрезден" справочник 1924 года, встроили в еще более крупный дом, предоставив краеведам вспоминать о прошлом, глядя на новый фасад со старыми проемами окон. Над ними растут декоративные колосья, символизируя социалистическое изобилие, так и не наступившее.

О минувшем напоминает на углу дома мемориальная доска с образом Ленина, отмытым от красной краски после антикоммунистической революции 1991 года. Глава Советского правительства побывал здесь в 255-м или 256-м номере гостиницы, точно не установлено в каком именно. Эти номера московские большевики сняли для МК партии, выйдя из подполья, после Февральской революции. И пребывали в них спустя полтора года. В августе 1918 года, когда МК посетил вождь, большевики обсуждали проблему пополнения рядов партии.

Как видим, было время, когда МК довольствовался номерами гостиницы. Отсюда с пересадкой в Леонтьевском переулке и на Большой Дмитровке (где мы побывали), МК добрался до роскошной гостиницы "Боярский двор", захватив вместе с ЦК партии на Старой площади и прилегающих улицах строения площадью в 120 тысяч (сто двадцать тысяч) квадратных метров, откуда пришлось с позором уйти в августе 1991 года...

От этой мемориальной доски начинается фактически Столешников. Дверь у доски вела до недавних дней в забытый ресторан "Птица". На его месте была вывеска "Мост-банка", оказавшегося таким образом в 100 метрах от кабинета мэра Москвы. За что такая честь?

В новейшей истории России "Мост" послужил одной из переправ между берегами социализма и капитализма. Можно, не выдерживая паузы между актами происходящих на наших глазах событий, назвать и того инженера, который сконструировал советско-американское СП "Мост", потом чисто российское ТОО "Группа "Мост", потом "Мост-банк". Его первый президент Владимир Гусинский родился в Москве в 1953 году, когда умер Сталин. Без иронии основателя этой коммерческой структуры можно назвать словами Михаила Лермонтова "героем нашего времени".

Выпускник "керосинки", как в просторечии называют Московский нефтехимический и газовый институт, спустя несколько лет после защиты диплома круто поменял маршрут, заехав на телеге жизни в Малый Кисловский переулок, институт театрального искусства, знаменитый ГИТИС. Мечта сбылась: инженер получил в 28 лет второе свидетельство о высшем образовании – диплом режиссера, уехав с ним искать счастье на провинциальной сцене. Спустя пять лет на Играх доброй воли в Москве выступал как режиссер культурной программы соревнований. Казалось бы, путь в искусстве проложен.

Но как только советская власть ослабила вожжи, инженер и режиссер ушел в бизнес, где не требуют дипломов. На этом пути нашел себя. Тогда и появилось в бывшей гостинице "Дрезден", бывшем ресторане "Птица" отделение "Мост-банка", уполномоченного правительства Москвы.

У всех в памяти показанный по телевидению драматический эпизод схватки двух охранных структур – президента России и президента "Моста", когда одна из них оказалась лицом в снегу на обочине правительственной трассы у Белого дома. Вслед затем ушел в отставку шеф московской госбезопасности, безуспешно попытавшийся помочь банкиру.

Трижды Гусинский резко менял маршрут жизни. У того, кто недавно крутил баранку на улицах Москвы, промышляя частным извозом, оказался в руках руль скоростной информационной машины марки "Медиа-Мост". В геометрии, как помнится по урокам в школе, медиана это отрезок, соединяющий вершину треугольника с серединой противоположный стороны. В жизни словом медиа с недавних пор обозначают СМИ – средства массовой информации: газеты, журналы, радио и телевидение. Все знают радиостанцию "Эхо Москвы", телеканал НТВ, журнал "Итоги"... Эти и другие СМИ созданы бывшим инженером и режиссером, бывшим банкиром. Этими средствами информации без диплома факультета журналистики, как бы выразиться поточнее, управлял генеральный директор ЗАО "Медиа-Мост" Владимир Александрович Гусинский. Все названные мною рупоры информации имели общие черты: они высоко-профессиональны, либеральны и были круто ироничны по отношению к правительству Москвы, которое отказалось от услуг "Мост-банка". В первых изданиях я писал, что на этом пути противостояния высокие профессионалы могут оказаться, как некогда охранники "Моста", лицом в снегу. (Команда "Медиа-Моста была уничтожена администрацией Президента РФ. Прим. ред.)

"Главмосстрою" давно удалось обосноваться так близко к Тверской, 13. Крупнейшую в мире строительную компанию создал Никита Хрущев, объединив сотни мелких ведомственных стройуправлений и участков, отдав их в руки города. Этот гигант начал застраивать Черемушки, земли ста других сел и деревень, в один прекрасный день 1961 года оказавшихся в границах Москвы вместе с избами, сараями, скотными дворами, мужиками и бабами, враз ставшими москвичами.

(В Главмосстрое я получил напутствие перед полетом на БАМ, где московские строители сооружали многоэтажные дома в Тынде – столице Байкало-Амурской магистрали. Точно такие как в Москве, но с тройными стеклами от сорокаградусных морозов. После путешествия по тайге, где из-под колес выпрыгивали непуганые зайцы, земляки-строители привели безденежных московских журналистов в большой сарай, игравший роль универмага, заваленного дубленками и прочими супердефицитными товарами. Увидеть их в свободной продаже в другом месте на одной шестой части суши было тогда невозможно).

В старой Москве под № 1 по Космодамианскому переулку значилась Тверская полицейская часть. Ее разрушили в 1925 году, чтобы построить Институт Ленина. Это был краеугольный камень пирамиды, которую начали спешно возводить соратники Ильича, превращая покойного вождя в бого-человека. Основателем и первым директором Института стал известный нам ближайший соратник и друг вождя Лев Каменев, перед расстрелом издававший Пушкина. Тогда, в 25-м, он совмещал должность директора Института Ленина с должностями главы Московского Совета, председателя Совета Труда и Обороны, членством в Политбюро ЦК и т. д. Всемогущий был человек в СССР и партии. Именно ему перед смертью вождь передал личный архив, на основе которого вырос государственный, щедро финансируемый Институт Ленина. В его стенах не только собиралось и изучалось наследство основателя ленинизма, но и надежно прятались многие документы, представляющие вождя не в роли "доброго дедушки", а в образе тирана, узаконившего массовый террор, институт заложников, расстрелы без суда, убийство священников, зажиточных крестьян, офицеров. В стенах Института скрывались факты биографии Владимира Ильича, как, например, сведения о еврейском происхождении отца матери, Израиля Бланка, при крещении поменявшего имя. Институт издавал собрание сочинений Ильича под редакцией Л. Б. Каменева.

Строительство Института считалось делом особой государственной важности. В конкурсе из 16 предложений выбрали проект архитектора Сергея Чернышева, до революции строившего доходные дома и особняки. Один из них мы видели в конце Остоженки, 51. Он выглядит так, словно появиля после пожара 1812 года, типичный ампирный домик с портиком, а время его постройки 1914-й.

Спустя десять лет, когда умер Ленин, господствовал в мире конструктивизм, которому советская власть не препятствовала тогда. Лев Каменев одобрил выбор архитектурного жюри. Таким образом напротив резиденции главы Московского Совета, бывшего дворца генерал-губернатора, в 1926 году ударными большевистскими темпами возведена была крупная бетонная коробка с прямоугольными окнами. Над четырьмя этажами Института возвышался корпус книгохранилища. В глубине бетонной твердыни поместили заказанные в дружественной тогда Германии стальные сейфы фирмы Круппа. Сюда поступили все рукописи Ленина, все бумаги, к которым прикасалась его рука. В этих стенах начали концентрировать рукописи Маркса, Энгельса, Сталина, документы Центрального Комитета партии...

Перед войной у входа в Институт разбили сквер и установили скульптуру Ленина Сергея Меркурова. Этот монументалист снимал посмертные маски Льва Толстого и Ленина, вождей партии. По ним изваял надгробные бюсты у стен Кремля. Меркуров – автор памятника Тимирязеву у Никитских ворот. Десятки лет специализировался на образах Ленина и Сталина. Его статуи Иосифа Сталина установили перед главным входом Выставки и перед Третьяковской галереей. Гигантская статуя Сталина возвышалась над каналом Москва-Волга. А самая грандиозная – горой поднялась над Волго-Донским каналом. Все они демонтированы. Красного гранита Иосиф Виссарионович с отбитым носом нашел успокоение в парке у нового здания Третьяковской галлереи на Крымской набережной, Меркуровский Ленин украшал Зал заседаний Верховного Совета СССР в Кремле. И его больше нет, как нет зала, где гремели овации в честь великого вождя....

Повезло маленькой статуе из красного камня перед входом в бывший Институт Ленина, бывший Партархив, ныне Российский центр хранения и изучения документов новейшей истории.

В дверь архива я робко постучал в "оттепель", попросив личные дела соратников и сотрудников Ленина, чьи имена выписал из его телефонной книжки в кремлевском кабинете, никем не изученной. Почти все абоненты кремлевской станции были расстреляны. И в "оттепель" имена многих из них произносить не рекомендовалось, называть в газете – тем более. Мне выдали папки, на обложке которых значились имена реабилитированных к тому времени партийцев. Но папки были либо пустые, либо хранили листочки с анкетными данными. Такая то была партия, поубивавшая лучших своих сынов.

Бетонный куб архива десятилетиями пополнялся потоком бумаг, исходящих со Старой площади. Поэтому рядом с домом Чернышева построили новое здание, протянувшееся вдоль Столешникова переулка. Вход в него с Большой Дмитровке, где на фасаде отчеканены барельефы Маркса, Энгельса, Ленина.

Новый корпус цветом, фактурой и формой стен – подстать зданию Сергея Чернышева. Оно однажды попало на глаза Сталина и Кагановича, правившего Москвой в 1930-1935 годах, когда они занялись вплотную "реконструкцией". Стиль постройки вызвал бурную реакцию отторжения у вождей, конструктивизму в пролетарской Москве был поставлен непреодолимый заслон. При встрече с архитекторами Каганович здание Института Ленина отругал. После чего охотников творить в стиле конструктивизма в Москве не осталось.

Чтобы построить новое здание архива, сломали, как мы знаем, здание бывшей типографии и дома С. И. Селивановского. Кроме этого здания ничего нового в Столешниках за годы советской власти не появилось, что позволило переулку сохранить образ, сформировавшийся к началу первой мировой войны.

В 1914 году по проекту архитектора Н. А. Эйхенвальда начали сооружать доходный дом на углу с Большой Дмитровкой. Заселили его после окончания войн, при нэпе. Тогда по инициативе ведущего советского журналиста Михаила Кольцова, работавшего в "Правде", образовали жилищный кооператив "Правдист". Его усилиями завершено было строительство дома. Жильцами новостройки стали журналисты и писатели, сам Михаил Кольцов. Здесь он жил до переезда в дом на набережной, где оказался соседом первых лиц СССР, разделив с ними печальную участь в годы "большого террора". Михаил Кольцов писал не только очерки и репортажи, фельетоны. Он автор "Испанского дневника", книги о гражданской войне в Испании, участником которой был. На той войне заслужил орден боевого Красного Знамени не только как журналист, но и политический советник испанского правительства. Эта деятельность его погубила. После отчета на Политбюро Сталин, шутя, играя со своей жертвой, как кошка с мышкой, назвал Кольцова доном Мигелем, и, прощаясь, любезно спросил:

– У вас есть револьвер, товарищ Кольцов?

– Есть, товарищ Сталин.

– Но вы не собираетесь из него застрелиться?

– Конечно нет, и в мыслях не имею.

– Отлично! Еще раз спасибо, товарищ Кольцов. До свидания, дон Мигель!

Не пощадил товарищ Сталин дона Мигеля, лучшего журналиста "Правды". Ему было тесно в стенах редакции, даже такой влиятельной газеты, органа ЦК. Кольцов основал журналы "Огонек" и "Крокодил", возобновил в новом укрупненном масштабе биографическую серию "Жизнь замечательных людей", основанную русским издателем Флорентием Павленковым, а не Максимом Горьким, как пишут. Он воплощал в себе лучшее, что было в советской журналистике, не только отражал, но и воздействовал на жизнь, играл в ней активную роль. Он испытал на себе "мертвую петлю", сев в самолет, совершал небезопасные тогда дальние перелеты над Черным морем, Гиндукушем, странами Европы. Был командиром созданной по его идее агитационной авиаэскадрильи. Ее флагманом летал созданный конструкторским бюро Андрея Туполева самый большой в мире восьмимоторный самолет "Максим Горький". Этот гигант, крылья которого простирались на 63 метра, поднимал 72 пассажира и 8 членов экипажа. На его борту были кресла со столиками, за которыми можно было писать, телефонная станция и типография, радиорубка для связи с газетами. Великан поднимал в небо "ударников труда", они удостаивались чести вместе с семьей совершить облет Москвы. В один из таких рейсов "Максим Горький" 18 мая 1935 года, к ужасу всей страны, рухнул на землю, столкнувшись в воздухе с истребителем, летчик которого пытался сделать вокруг самолета фигуру высшего пилотажа...

Через несколько лет рухнул на землю расстрелянный командир авиаэскадрильи Михаил Кольцов, депутат Верховного Совета СССР, член-корреспондент Академии наук СССР...

Сосед его, писатель Константин Паустовский, написал в Столешниках известные в свое время книги "Блистающие облака", "Колхиду", "Кара-Бугаз", знаменитые "Мещерские рассказы". А писатель Рувим Фраерман сочинил любимую детьми нескольких поколений "Дикую собаку Динго, или Первую любовь". (В этом доме в Столешниках сын Бориса Пастернака сообщил мне адрес дома в Москве, где родился его отец, о чем впервые я написал в "Московской правде".)

Не обошлось в Столешниках без сноса, абсолютно бессмысленного, так сломали двухэтажный дом, стоявший рядом с церковью Косьмы и Дамиана, теперь здесь зияет пустырь. За ним стоят два двухэтажных флигеля, в глубине двора виднеется главное здание усадьбы, где во второй половине XVIII века возвели каменные палаты, надстроенные перед войной 1812 года. В таком виде усадьба сохранилась.

Залитый подвал правого флигеля энтузиазмом директора объединения районного треста столовых Анатолия Крапивского превратился в популярное кафе. Для этого ему пришлось справиться с подземными водами, стекавшими в Неглинку, заливавшими пустовавший годами сводчатый подвал с кладкой XVII века. Директор собрал найденные при раскопке подвала старинные бутылки, нашел под лестницей в груде мусора литографские камни некогда существовавшей здесь типографии. Эти камни с рекламой чая, сатирического журнала "Будильник" облицевали стены подземного зала. Теперь подземные ручьи вращают мельничное колесо в зале, где всегда уютно и тепло. По просьбе Крапивского я придал интерьеру репортерскую окраску. Так появились в 1981 году "Столешники у Гиляя", посвященные жившему в переулке великому русскому журналисту Владимиру Гиляровскому. В нише стены хранятся классические "Москва и москвичи", бронзовая медаль с портретом классика. Ее отчеканил мой земляк с золотыми руками, Евгений Грошев, отсидевший энный срок за мастерскую подделку дензнаков.

Василию Пескову первому вручили в сводчатых стенах кафе эту медаль. Знаменитый журналист и путешественник в партийно – советской хмурой печати прорубил "окно в природу", из которого он, к радости его поклонников, выглядывает 40 лет в "Комсомолке" и на ТВ.

Десять лет подряд вручал эти медали вместе со мной Евгений Иванович Рябчиков, похожий обликом на добрейшего Дядю Гиляя. Как Михаил Кольцов, обожал авиацию, научился летать, прыгал с парашютом. За эту любовь поплатился, оказавшись за Полярным кругом, где грелся у костра. Оттуда его вызволил авиаконструктор Александр Яковлев. В кабинете Сталина, будучи заместителем наркома авиапромышленности, он затеял разговор с заместителем министра МВД, подслушанный чутким ухом Иосифа Виссарио– новича. Узнав, что речь идет о молодом журналисте, энтузиасте авиации, Верховный Главнокомандующий, будучи в приподнятом настроении, попросил органы госбезопасности разобраться в его деле...

Евгений Рябчиков, чтимый с довоенных лет одним из первых героев-летчиков генералом Николаем Каманиным, шефом отряда космонавтов, написал сценарии всех документальных фильмов о первых запусках космонавтов, не имея допуска на Байконур, будучи беспартийным. По этой причине его не утвердили в ЦК партии в должности редактора "Правды" по отделу информации, которую он год с энтузиазмом исполнял, организуя дальние перелеты и поездки на "великие стройки коммунизма".

Когда меня собирались уволить, Рябчиков в качестве и.о. редактора "Правды" приехал в "Московскую правду" и сделал длившийся час обзор публикаций начинающего репортера. Он обладал необыкновенной отзывчивостью. Каждый день в поисках талантов он просматривал десятки изданий, мешками доставляемых почтой ему на квартиру, забитую пачками газет. На его похороны, кроме родственников и друзей семьи, пришли дочь академика Королева и Марк Галлай, бывший летчик -испытатель. И два журналиста, благодарные за добро, которое он спешил делать.

Десять лет в "Столешниках у Гиляя" 5 мая собирались журналисты по случаю вручения медалей и дипломов. В один год стали лауреатами Вадим Марин, единственный сын старенькой балерины, и Владимир Яковлев, сын известного журналиста, бывшего редактора "Общей газеты".

За победу каждый получал право на творческую командировку в любую точку Советского Союза. Седой Вадим Марин из нищего тогда "Московского комсомольца" настойчиво просил вместо денег на командировку на Чукотку дать ему 500 рублей. Взять их в бухгалтерии и не отчитаться за командировку не догадался, не посмел. Молодой Владимир Яковлев на это решился.

Первый вскоре после вручения диплома повесился.

Второй через несколько лет основал, на мой взгляд, лучшую современную газету "Коммерсантъ". Но до сих пор не отчитался за аванс в бухгалтерии Московского Союза журналистов...

"Столешники у Гиляя" неожиданно стали после открытия достопримечательностью, в западных газетах появилась сенсация, что это первое при социализме частное кафе. В подвал спускались первый секретарь МГК Виктор Васильевич Гришин, "отец города" Владимир Федорович Промыслов, у которого тогда уже от старости тряслись руки.