Текст книги "Хождение в Москву"

Автор книги: Лев Колодный

сообщить о нарушении

Текущая страница: 13 (всего у книги 46 страниц) [доступный отрывок для чтения: 17 страниц]

С площадки по коридору налево – комната администрации, направо касса, прямо зал на 250 мест. Малая лестница вела (справа) в ложу (бывш. помещение для механика кино). Под сценой – место для оркестра с люками (открывались по мере надобности в спектаклях). Оркестр был из МХТа. По бокам сцены – две большие лестницы вниз, к артистическим уборным и прочим помещениям. Выход во двор. На сцене (по бокам) были 2 голландские печи.

Дров в те времена было мало. Зачастую публика в зале сидела в пальто. Но мы не унывали. Была молодость и горение. Многое было сделано своими руками. Декорации писал М. Н. Кедров. Он в те времена учился еще и в Государственных высших художественных мастерских на скульптурном отделении под руководством А. С. Голубкиной. Костюмы шила знаменитая Ламанова. Музыка к спектаклям была написана Е. Вербицким, сыном писательницы Вербицкой ("Ключи счастья" и др.). Голодные были годы, но мы – не замечали! В свободные от спектаклей дни приглашались поэты – В. Брюсов и др. Это много давало для души и самообразования молодежи.

Когда наш руководитель и главный режиссер В. В. Лужский уехал с театром МХТ на гастроли в Америку и студия осталась без руководства, молодой коллектив не смог удержать студию, и осенью она распалась, в 1922 году.

Вот тогда-то здание и все имущество студии передали Н. М. Фореггеру. Первый его спектакль – "Хорошее отношение к лошадям".

Немного обидно, что обошли молчанием наше существование.

А во дворе дома № 7 – был старый дом № 5. Что пишет о нем П. В. Массальский (Изд. ВТО. 1985 г., с. 33)?

Старое запущенное помещение люди привели в порядок и создали там малую студию. Ее они назвали "Наша студия". Руководил ею Лобанов А. М. Вот в ней и начали свою театральную учебу П. В. Массальский и Н. Ларин.

Отняла у Вас время. Может быть, Вам все это и не нужно, что написала.

Я – старая москвичка (с 1919 года). На Арбате прожила более 30 лет. Возраст мой, увы, солидный – 86 лет. Но еще хожу по музеям, много читаю, всей жизнью города интересуюсь. Еще так много "тайн".

Людмила Леонидовна Шмидт (Новикова)".

"АРХИВНЫ ЮНОШИ" И МУЖИ

Бомбы, падавшие в дни войны на Арбате, предназначавшиеся Наркомату обороны, разрушили Театр Вахтангова. Его возродили. Тогда был уничтожен и другой дом, на четной стороне улицы, стоявший под № 14. Но его, к сожалению, не восстановили. Очень интересна история этого арбатского старожила – дома с шестиколонным портиком. В прошлом его часто фотографировали для открыток. Художник М. Гермашев написал ставший популярным городской пейзаж, датируемый 1912 – 1914 годами, под названием "Арбат". В центре его картины расположен именно этот домик, над которым успели подняться многоэтажные громады зданий, вторгшиеся в узкие переулки; видна проложенная посредине улицы трамвайная колея, а по ней трусит одинокая лошадка под одиноким фонарем, стоящим как раз там, где теперь разросся лес фонарей.

В те времена звали его "домом с привидениями", обходя по ночам стороной, сочиняли о нем легенды...

Задолго до того, как этот дом приобрел незавидную славу, многие в Москве знали его как владение князя Оболенского, директора Московского главного архива министерства иностранных дел, где служили воспетые Александром Пушкиным "архивны юноши". На Арбате, в доме № 14, жили выдающиеся русские архивисты: Вукол Ундольский и Михаил Оболенский сотрудники, единомышленники, подвижники.

Библиограф и страстный коллекционер древнерусских рукописей и старопечатных книг, Вукол Михайлович Ундольский прожил менее полувека. Но сделал много: только в одном 1846 году вышли его "Оглавление книг, кто их сложил", "Очерк библиографических трудов в России", "Библиографические разыскания". И четвертая работа, датируемая тем же годом, – "Каталог российским книгам библиотеки Павла Григорьевича Демидова, составленный им самим". Многие сочинения Вукола Ундольского вышли в свет после его кончины, выходят они и в наш век. Так, в 1970 году в Москве издали "Славянорусские рукописи В. М. Ундольского". В этом сочинении библиограф описал свою библиотеку, насчитывавшую почти полторы тысячи рукописных книг и около 90 старопечатных книг, издававшихся кирилловской печатью. Все эти богатства хранились в доме на Арбате, а после кончины собирателя перешли в библиотеку Румянцевского музея и теперь находятся в главной библиотеке Москвы.

В доме № 14 жил и другой русский библиофил, известный археолог, 33 года возглавлявший архив министерства иностранных дел, князь Михаил Андреевич Оболенский. Он был хозяином особняка, другом Вукола Ундольского. Оба они существовали одними интересами, собирали, описывали рукописи и книги. Михаил Оболенский коллекционировал письма и реликвии из истории России средних веков, летописи. И его перу принадлежит много библиографических сочинений. В течение 20 с лишним лет, с 1838 по 1859 год, вышло 12 выпусков "Сборников князя Оболенского", где описаны многие исторические акты, как принадлежащие московскому архиву МИДа, которым до своей кончины руководил князь, так и его личные.

В стенах этого особняка находилась одна драгоценная реликвия, о которой вся Россия узнала в 1860 году, когда Михаил Оболенский разрешил сфотографировать хранящийся у него в доме портрет Александра Пушкина, написанный маслом знаменитым московским живописцем Василием Тропининым.

Портрет датируется январем-февралем 1827 года, тем временем, когда Пушкин после возвращения из ссылки жил, будучи в зените славы, на Арбате, на Собачьей площадке, в доме друга С. А. Соболевского. Он, как и многие знакомые и друзья поэта, состоял в должности переводчика в Московском архиве Министерства иностранных дел, где позднее директорствовал князь Михаил Оболенский. В пушкинские времена вокруг этого архива группировалась плеяда блестяще образованных молодых людей, о которых в поэме "Евгений Онегин" хорошо знавший этот круг автор писал:

"Архивны юноши толпою

На Таню чопорно глядят

И про нее между собою

Неблагосклонно говорят."

Так вот, один из этих "архивных юношей", С. А.Соболевский, в знак дружбы получил от Пушкина подарок, о котором и не помышлял.

В те годы появилось несколько портретов поэта. Соболевский считал, что все они "приглажены и припомажены". Лучшим портретистом Москвы тогда являлся Василий Тропинин, и ему был заказан портрет. Он, сделав с натуры два эскиза, этюд маслом, создал затем портрет, изобразив поэта в домашнем халате. В книгах о Пушкине можно прочитать, что инициатива создать портрет у лучшего художника исходила от Соболевского. Но сам он оставил такую запись: "Портрет Тропинину заказал сам Пушкин тайком и поднес мне его в виде сюрприза с разными фарсами".

Репродукции с этого изображения украшают ныне десятки книг о поэте. Современники, видавшие работу художника, сочли портрет лучшим. В журнале "Московский телеграф" Николай Полевой отметил: "Сходство портрета с подлинником поразительно". Художнику удалось не только передать внешнее сходство с оригиналом, но и заглянуть в глубь души...

И вот этот портрет, принесенный с Волхонки, из мастерской Тропинина, попал на Арбат, в деревянный домик, стоявший на углу Собачьей площадки с Борисоглебским переулком.

Судьба этого выдающегося произведения сложилась драматически. Уезжавший надолго за границу хозяин оставил портрет и библиотеку одному из "архивных юношей", Ивану Киреевскому. Тот, в свою очередь, передал их поэту и историку Степану Шевыреву, с которым в переписке состояли Вукол Ундольский и Михаил Оболенский...

Однажды к Степану Шевыреву явился некий живописец и упросил доверчивого хозяина на время дать портрет, чтобы скопировать. Ловкий художник сделал удачную копию и вместо оригинала вернул ее Степану Шевыреву, не заметившему подлога. Портрет был таким образом украден.

Появился он неожиданно в лавке антиквара спустя десятилетия. Вот тогда приобрел его Михаил Оболенский и привез на Арбат.

Здравствовавший Василий Тропинин засвидетельствовал, что это именно его портрет. К тому времени холст, который прятали где-то в укромном чулане или на чердаке, попортился. Князь Оболенский просил автора подновить живопись, но художник не решился на это из боязни испортить то, что писалось с натуры и "молодою рукою". Он только почистил живопись.

Из дома Оболенских в 1909 году портрет попал в музей...

Автор известной книги "Старая Москва" М. И. Пыляев приводит любопытный эпизод, связанный с этим портретом и включенный В. Вересаевым в свод свидетельств современников "Пушкин в жизни": "Одно время отличительным признаком всякого масона был длинный ноготь на мизинце. Такой ноготь носил и Пушкин, по этому ногтю узнал, что он масон, художник Тропинин, придя рисовать с него портрет. Тропинин передавал кн. М. А. Оболенскому, у которого этот портрет хранился, что когда он пришел писать и увидел на Пушкине ноготь, то сделал ему знак, на который Пушкин ему не ответил, а погрозил ему пальцем".

...Незадолго до революции 1917 года владелец особняка князь Н. Н. Оболенский продал фамильный дом купцу Гоберману, но последний не успел попользоваться владением, так как оно перешло к новым хозяевам.

На ступеньках этого дома торговал книгами некто Е. З. Баранов, человек любознательный и ценитель фольклора. От его внимания не ускользнуло то обстоятельство, что о доме этом ходит множество слухов и толков, причем самых фантастических и занимательных. Он не поленился их записать от разных лиц: извозчика, картузника, водопроводчика и других. Более того, сделал доклад об этих легендах на заседании научного общества "Старая Москва", членами которого состояли такие уважаемые мастера культуры, как художник А. Васнецов, историк П. Миллер. Общество сочло возможным издать доклад отдельной книжкой, вышедшей в Москве в 1928 году под названием "Московские легенды".

Написавший послесловие к книжке знаток истории улиц Москвы П. Миллер установил, что домом этим на Арбате с конца XVIII века владели князья Шаховские, а с середины XIX – Оболенские, один из которых в его стенах наложил на себя руки. Затем дом на некоторое время опустел. В нем тайком от полиции поселились "лихие" люди. Это и дало повод к сочинительству легенд. Молва наполнила его привидениями и прочей, нечистой силой. Прохожие, извозчики по вечерам старались держаться противоположной стороны улицы.

Дурная слава, впрочем, не мешала таким известным в Москве людям, как железнодорожный магнат В. фон Мекк и князь Лев Голицын, снимать особняк. Автор "Московских легенд" описал дом как одноэтажное каменное "большое строение" с подвальным помещением и обширным двором. "Обращает на себя внимание, – писал Е. З. Баранов, – фасад главного дома с огромным шестиколонным балконом и десятью высокими окнами". Кроме парадного подъезда, имелся дворовый вход, охраняемый бронзовым львом.

На самом деле дом был, как и многие другие арбатские особняки, деревянным, оштукатуренным, а выглядел каменным. Под слоем штукатурки и ампирными украшениями прятались обычные доски и бревна.

Рядом с особняком стояла особо почитаемая приходская церковь Николая Явленного, колокольня которой выходила за линию застройки. Воздвигли ее на месте видном, на изгибе улицы, таким образом, что прохожим бросалась она в глаза с обеих сторон Арбата. Колокольня эта была замечательная. В путеводителе "По Москве", выходившем под редакцией профессора Н. Гейнике, есть такие слова: "Наивысшим изяществом и изысканностью отличается колокольня церкви Николая Явленного на Арбате". На гравюре, иллюстрировавшей очерк историка Ивана Снегирева, описавшего в XIX веке этот памятник, хорошо видно: над двухъярусным, квадратным в плане основанием поднялся дивный шатер. Подобные шатры украшали средневековую Москву, в виде шатров тогда строились башни, колокольни и церкви. У стен Николая Явленного похоронен генерал-майор Василий Вяземский, бывший "во многих баталиях и штурмах". На Арбате, как ни на какой другой московской улице, и в ее переулках стояло особенно много храмов, воздвигнутых в честь Николая, Николы, считавшегося покровителем солдат: жили на древнем Арбате стрелецкие полки.

Что еще очень важно для нас: на том месте, где сейчас над тротуаром высится холм и зеленеет скверик, там, где стоял "дом с привидениями", в земле сохранились фундаменты не только шатровой колокольни, но и дома, где жили родители Александра Васильевича Суворова. Именно в этом доме, на этой земле и улице родился великий полководец, не знавший поражений.

Глядя, как быстро выросли стены двух снесенных особняков в 42-м владении на Арбате, невольно думаешь: столь же быстро можно восстановить и стены уничтоженного бомбой дома с портиком, да и шатровую колокольню. Восстановить этот особняк и колокольню необходимо, чтобы создать музей Александра Суворова. Но прежде всего здесь следует установить памятный знак, чтобы каждый прохожий знал, по какой земле он идет: здесь родился Суворов!

ИЗ РОДА БАРТЕНЕВЫХ

Арбат, 16. В 60-х годах XIX века жил историк, археолог, библиограф П. И. Бартенев, первый биограф А. С. Пушкина...

В. Сорокин. Памятные места

старого Арбата

По-видимому, не было случайностью, что три выдающихся московских архивиста Вукол Ундольский, Михаил Оболенский и Петр Бартенев жили по соседству, в домах, стоящих на одной улице, и не исключено, что по утрам, выходя из ворот домов, они встречались и раскланивались, отправляясь на службу. Все они успешно служили, кто долго, кто коротко, в Московском главном архиве Министерства иностранных дел.

Особняк с портиком на Арбате, где жил директор этого архива и хозяин дома Михаил Оболенский, как уже рассказывалось, не сохранился, а стоявший под № 16, по соседству, одноэтажный угловой дом у Серебряного переулка – на своем прежнем месте. Со временем упростился его фасад, внутри изменена планировка, но в основе своей это старинный жилой дом, где обитал замечательный человек, известный некогда не только всем архивистам, библиографам, но всей читающей и пишущей России, всем, кто любил русскую историю и литературу, – Петр Иванович Бартенев. Он прожил долгую жизнь, свыше 80 лет.

Последнее желание, высказанное домашним, состояло в том, чтобы со смертного одра перенесли его поближе к столу, где лежали рукописи, подготовленный к выпуску 600-й по счету номер журнала "Русский архив". Полвека назад молодой русский ученый Петр Бартенев начал выпускать никому тогда не известный "Русский архив".

Довольно быстро его узнали многие в России. Весной 1918 года, когда Ленин поселился в Кремле, управляющий делами Совнаркома Бонч-Бруевич сообщил ему, что среди жителей Кремля находится сын "знаменитого издателя "Русского архива", собирающийся, в связи с тем что Кремль сделался резиденцией правительства, переехать в город на другую квартиру.

– Зачем это, – сказал Владимир Ильич. – Его нужно было бы оставить здесь, в Кремле..."

Кто же этот "знаменитый издатель "Русского архива"?

Среди русских архивистов XIX века Петр Бартенев выделялся одной особенностью: он уделял большое внимание не только письменным источникам, актам, документам, рукописям разных времен, но и устным рассказам, воспоминаниям современников, которые, не жалея времени, сам и записывал, превращал в письменные источники, опубликовывал их на страницах журналов. И старался, чтобы эти воспоминания не утрачивали яркости живого слова, чтобы они хранили аромат своего времени. По-видимому, первым среди современников он стал записывать воспоминания очевидцев о горячо любимом им поэте Александре Сергеевиче Пушкине.

Его самого Бартенев ни разу не видел, впервые услышал о нем и пережил при этом глубокое потрясение в детстве, в возрасте восьми лет. Тогда, зимой 1837 года, в провинцию, где жили Бартеневы, дошла скорбная весть о гибели на дуэли великого поэта. В семье наступил траур. Мать плакала, как плачут по самым родным и близким людям. Ее девичья фамилия была Бурцева. Аполлинария Бурцева являлась родной сестрой гусарского офицера А. П. Бурцева, которого воспел Денис Давыдов, чье стихотворение процитировал в "Игроках" Гоголь, упомянул Пушкин.

Поступив в Московский университет, Петр Бартенев слушал лекции таких выдающихся профессоров, как Грановский, Буслаев, Шевырев... В студенческие годы написал первую работу, посвященную поэту, – "Отрывки из писем Пушкина к П. В. Нащокину". Позднее познакомился еще с одним близким другом поэта, жившим с Александром Пушкиным на Собачьей площадке, на Арбате, – С. А. Соболевским. Тот многое рассказал о прошлом, о жизни поэта в Москве.

Когда известный граф М. С. Воронцов пригласил историка издать семейный архив Воронцовых, Петр Бартенев познакомился с его женой, Елизаветой Ксаверьевной, услышал от нее много интересных рассказов о Пушкине. Перед отъездом к Воронцовым Сергей Александрович Соболевский напутствовал его такими словами: "Купайтесь в Черном море и чернильных морях и расспрашивайте княгиню, как она жила с Пушкиным". Но при всем своем желании молодой Петр Бартенев не рискнул тогда последовать этому совету и впоследствии не мог себе простить, что постеснялся говорить на эту тему. Не решился даже попросить у княгини письма Пушкина, которые она хранила и которые впоследствии исчезли из поля зрения биографов. В "Отечественных записках" Петр Бартенев опубликовал статью "Род и детство Пушкина", затем появились "Материалы для биографии Пушкина". Таким образом, были заложены краеугольные камни в фундамент исследований поколений пушкинистов, биографов, краеведов, изучавших его творчество. Петр Бартенев служил в Архиве Министерства иностранных дел пять лет, затем год учился в университетах Европы, побывал в Берлине, Париже, Лондоне. Вернувшись в Москву, поступил на службу в лучшую в то время в городе Чертковскую библиотеку, основанную историком Г. А. Чертковым, предоставившим в общественное пользование 17 тысяч книг, собранных семьей.

Занимаясь описанием библиотек, архивов, Петр Бартенев постоянно разрабатывал дорогую сердцу тему – Пушкин. После бесед с друзьями поэта появилась работа "Пушкин в Южной России".

Не прекращая службы в библиотеке, он приступил к главному делу жизни изданию "Русского архива", чьи номера и по сей день служат историкам и литературоведам. Его журнал называли "живой картиной былого". Петр Бартенев поражал современников глубочайшей эрудицией, феноменальной памятью, его сведения отличались точностью, глубиной мысли, а ко всем этим достоинствам прибавлялась живость изложения, образность, любовь к родному слову, русской литературе.

Образ Петра Бартенева остался бы для потомков во многом тусклым, если бы не очерк, написанный о нем Валерием Брюсовым, служившим несколько лет под началом редактора "Русского архива". Брюсов имел возможность видеть близко этого человека, по возрасту, воспитанию, образованию бывшего для поэта представителем другого поколения, другой эпохи. Брюсов называл его "осколком старых песнопений", но воздал должное подвижничеству, бескорыстию, объективности. Какой пример для живущих: Петр Бартенев успевал сделать сам то, что теперь выполняют многолюдные институты и редакции. Издатель "Русского архива" выступал в разных лицах: автором, составителем, редактором, корректором, плановиком, бухгалтером и директором... Много сделал один человек для всего народа.

Из древнего рода Бартеневых с А. С. Пушкиным был знаком другой его представитель...

В пушкинские времена наезжал в Москву служивший в Костроме на поприще народного образования Юрий Никитич Бартенев, пламенный почитатель таланта поэта, один из тех, кто знал ему истинную цену. Юрий Бартенев оставил "Записки" – жизнеописание поэта Хераскова. Он предстает человеком, преданным литературе. Вот почему, вероятно, произошел в его жизни эпизод, отмеченный многими пушкинистами. В августе 1830 года, вскоре после женитьбы, Александр Сергеевич, заехав к Юрию Никитичу (возможно, что в гостиницу, точное место неизвестно), взял у него и увез с собой альбом, из тех, что заводились тогда во многих семьях. И вскоре вернул хозяину, вписав собственноручно задолго до публикации стихотворение, ныне всем известное под названием "Мадонна", посвященное юной жене поэта Наталье Гончаровой. Оно оканчивалось словами: "...Чистейшей прелести чистейший образец".

Под стихами автор сделал приписку: "30 августа, 1830. Москва. В память любезному Юрию Никитичу Бартеневу".

Хочется вспомнить еще одного Бартенева. Известный биографический словарь С.А.Венгерова сообщает: "Бартенев Сергей Петрович, преподаватель музыки, чиновник по особым поручениям при Московском дворцовом управлении, составитель описания Московского Кремля 1912 года". Все это действительно так, но не говорится здесь, что Сергей Бартенев – сын известного издателя "Русского архива".

Об этом упоминает Валерий Брюсов, добавив: Сергей Петрович был замечательным пианистом.

Вторым любимым делом, как у отца, была история. Сергей Петрович написал двухтомное фундаментальное сочинение под названием "Московский Кремль в старину и теперь". Первый том вышел в 1912 году, второй в разгар мировой войны – в 1916-м. Кроме того, он автор небольшого, но ценного путеводителя по Большому Кремлевскому дворцу и примыкающим к нему палатам и церквам.

По обилию информации, глубине проникновения в тему, оформлению это непревзойденные издания. Особенно замечательно описание стен и башен Кремля, составившее первый том, где каждая глава сопровождается многими фотографиями, рисунками, планами, выписками из старинных источников.

Став жителем Кремля, как свидетельствует Бонч-Бруевич, Ленин попросил дать ему почитать литературу о его достопримечательностях. Вот тогда и появилось на столе главы правительства двухтомное сочинение Сергея Бартенева. Изучив его, сделав пометки на полях, Ленин три дня, несмотря на занятость, совершал путешествие по Кремлю: осмотрел строения разных эпох, а в заключение дважды прошел по стенам и башням Кремля, по дороге длиной свыше 2 километров, что пролегла под зубцами.

"Владимир Ильич, – пишет Бонч-Бруевич, – прочитав в книге С. П. Бартенева, что одно крыло собора, находившегося близ Ивана Великого, застроено кирпичом во времена Николая I и превращено в сарай для фуража, с негодованием сказал:

– Вот ведь эпоха была – настоящая аракчеевщина... Все обращали в сараи и казармы: им была безразлична история нашей страны. Надо сейчас же, немедленно, это крыло открыть..."

Что и было сделано. Когда Бартенев переезжал на другую квартиру, к его подъезду неожиданно подали грузовик: красноармейцы бережно перенесли рояль, чем тронули музыканта и ученого до слез. Ленин подписал Бартеневу "охранную грамоту" на его имущество, состоявшее из книг и картин...

Вот какие Бартеневы жили в Москве, оставив о себе неизгладимую память.

КВАРТИРА ПУШКИНА

Никогда еще старый Арбат не привлекал к себе столько внимания, как теперь. Каждый его дом, каждый двор, буквально каждый квадратный метр пространства изучается специалистами – историками, искусствоведами, архитекторами, инженерами, экономистами... О будущем Арбата думают в проектных институтах и мастерских.

...Но все это не только планы и слова, начинаются и дела. Оказавшись на старой улице, видишь, что воплощение проектов в жизнь практически началось. Узкая старая улица выглядит просторнее и светлее: ее покинули троллейбусы, уступив место горнопроходчикам. А те, вскрыв асфальт, углубились в недра в центре Арбата. Когда они работали, я видел в земле проем глубиной метров в 8, а на дне его монтировался тоннель. Железобетонные детали образовали круглую трубу диаметром 4 м. В ней укладывали инженерные коммуникации, дающие путь теплу, горячей воде, телефонным, телевизионным кабелям, электричеству... Вот для чего работал горнопроходческий щит под землей, с каждым днем удаляясь все дальше от шахты. Возле нее я видел горку желтого песка – арбатского грунта, объясняющего старые названия арбатских переулков – Спасопесковского, Николопесковского, Спасопесковской площадки...

Труба коллектора останется в земле на много лет, доживет до XXI века и послужит нам и потомкам. Этот арбатский коллектор – главная новостройка улицы, предвещающая преобразование старинного района. Без него немыслимо осуществление всех интересных проектов обновления улицы, переулков, домов. По этой трубе в Арбат влита энергия, которая дает новую жизнь всем старым домам.

Их тут много: только тех, что выходят фасадами на улицу, около 60. Расположены они на земле 57 бывших владений и сохраняют старую нумерацию вот уже много лет. За каждым домом, войдя во двор, видишь еще по нескольку строений. Вот и выходит, что ждут своего часа сотни домов!

Есть среди них совсем крошечные, одноэтажные, с тремя окошками по фасаду, так что стоящий рядом с ними особнячок под № 43 с семью окошками выглядит уже большим. Есть и двухэтажные дома, сохранившиеся с начала XIX века, когда город застраивался ампирными особняками. Такой типично арбатский дом, окрашенный в традиционный желтый цвет, с побеленными архитектурными деталями, расположен посередине Арбата (№ 37). В пушкинские времена им недолго владела Екатерина Семенова, знаменитая актриса, воспетая в "Евгении Онегине"... Есть на Арбате и шестиэтажные дома, и даже восьмиэтажный. А самый высокий, действительно небоскреб, появился в конце улицы в 50-х годах нашего века. Это всем известный высотный дом на Смоленской площади.

Деревянный Арбат весь выгорел в великий пожар 1812 г., но быстро отстроился. В его переулках, да и на самой улице, на Арбатской и Смоленской площадях из поколения в поколение селилась русская знать. Но в конце концов Арбат превратился в сплошь торговую магистраль, одну из важнейших в старой Москве. Длина улицы 850 м. И за небольшим исключением на всем протяжении улицы первые этажи по обеим сторонам – это линия магазинов, ателье, кафе, ресторанов.

Самый знаменитый среди них – "Прага". Не счесть, сколько памятных событий связано с ней в жизни поколений москвичей, приходивших сюда по разным случаям – кто на свадьбу, кто на юбилей, кто на встречу с друзьями.

Каждый арбатский дом имеет нечто такое в своей биографии, что заслуживает право на долгую жизнь и наше внимание. Вот рядом с "Прагой", например, двухэтажный дом – на первый взгляд ничего особенного в нем, такой, как многие другие на старых улицах. Но как раз в нем жил в молодые годы Иван Бунин.

На нечетной стороне улицы – что ни дом, то достопримечательность. Рядом с кафе "Литературный особняк", где Сергей Есенин впервые публично прочел поэму о Пугачеве, в соседнем доме, № 9, покосившемся от старости, было другое литературное кафе – "Арбатский подвальчик", куда захаживали и Сергей Есенин, и Владимир Маяковский, и многие другие поэты и современники. На другом конце улицы в большом доходном доме (№ 51) в свой последний приезд останавливался Александр Блок, хорошо знавший Арбат. В нескольких десятках метров от этого дома, в трехэтажном доме с аптекой, в семье математика Н. Бугаева родился сын, вошедший в русскую литературу под именем Андрея Белого, автор романов "Москва" и "Петербург", автор очерка "Арбат"... Дом этот повидал многих знаменитостей, приходивших сюда на заседания кружка, членами которого состояли Валерий Брюсов, Александр Блок, Константин Бальмонт, Сергей Танеев, Виктор Борисов-Мусатов... А между этими домами стоит свежеоштукатуренный двухэтажный дом, привлекающий внимание всех прохожих. Каждый знает: в нем жил Александр Сергеевич Пушкин, жил после свадьбы в 1831 г., провел под его крышей несколько счастливых месяцев.

Я бывал в этом доме, когда в нем еще жили в коммунальных квартирах люди, гордившиеся "соседством" с Пушкиным. Видел в комнате с высоким потолком портрет Пушкина, нарисованный семидесятилетним бухгалтером.

Десятки людей перебрались отсюда в разные концы Москвы, чтобы на месте двух арбатских домов появился музей Александра Пушкина. С дома № 53 началась реализация той части плана "Старый Арбат", по которому решено вернуть былой облик и другим старинным домам, украшавшим некогда пушкинскую Москву. В проекте намечено также восстановить по старым чертежам утраченный ампирный дом и создать в нем музей Арбата. Музей-квартиру А. С. Пушкина дополнят Пушкинский концертный зал, клуб, книжная лавка, библиотека...

НА ПЕСКАХ

Даже когда на Арбате сохранялись еще строения допетровского времени, и тогда московские краеведы уделяли улице не много внимания, полагая, что особых достопримечательностей на ней нет. Здесь действительно мало зданий, которые бы числились в списке памятников архитектуры. И однако, улица объявлена заповедной, потому что, как никакая другая, она типично московская: по ее стенам читается история Москвы и градостроительства, какой она писалась после пожара Москвы 1812 г. до середины нашего века, когда поднялся высотный дом Министерства иностранных дел. Почти каждый арбатский дом хранит память о великих сынах отечества – художниках, ученых, поэтах, писателях, воспевших Арбат. Нет москвича, который бы его не любил. Любят Арбат не столько за красоту, сколько за московский характер, уют, человечность, доступность, досягаемость: почти весь первый этаж улицы по обеим ее сторонам открыт с утра до вечера для каждого прохожего.

В обе стороны от Арбата отходят переулки, каждый из которых дополняет его славу собственной историей, прошлым и настоящим. И хотя у каждого переулка свое название, все вместе они, как и улица, называются одним словом – Арбат, поскольку именно им выражается сущность, для которой вот уже почти десять лет найдено понятие – заповедная зона.

И все эти годы, как никогда прежде, происходит усиленное проникновение в прошлое Арбата, поскольку без него оказалось невозможным представить будущее этой улицы, создать проект ее обновления. Выяснилось, что, хотя вроде бы у всех Арбат на виду, многого мы о нем не знали, а кое-что позабыли.

А он в памяти Москвы давно. Археолог И. М. Снегирев относит появление урочища Арбат к XIV-XV векам. Считается, что слово "арбат" восточного происхождения, хотя единого мнения о его значении нет. Одни полагают, что имя местности дали арабские купцы, приезжавшие сюда в древности, – они назвали ее "рабад", что значит "пригород", "предместье"; такой и была эта земля в ту пору, когда Москва ограничивалась размерами кремлевских стен. Другие полагают, что название улицы происходит от восточного слова "арба", что означает "телега"; на их изготовлении специализировались жившие тут мастера. Есть и другое толкование этого слова – жертвоприношение (они происходили здесь во время татарского владычества).

Так или иначе, название Арбат навечно закрепилось за улицей и местностью и встречается в летописях уже под 1493 г., когда согласно пословице Москва от копеечной свечи сгорела. Горела эта свеча в церкви Николы на Песках, что располагалась вблизи улицы. Называлась эта церковь также Никола на Желтых песках. Именно на таком песке, который я увидел во время прокладки подземного арбатского коллектора, стоит весь Арбат.