355 500 произведений, 25 200 авторов.

Электронная библиотека книг » Лев Троцкий » Письма из ссылки » Текст книги (страница 13)
Письма из ссылки
  • Текст добавлен: 28 сентября 2016, 23:21

Текст книги "Письма из ссылки"


Автор книги: Лев Троцкий


Жанр:

   

История


сообщить о нарушении

Текущая страница: 13 (всего у книги 22 страниц)

ПИСЬМО В. Д. [ЭЛЬЦИНУ]*
30 августа 1928 г.

* Может быть, старику Эльцину? В письме говорится о «сыне» (сын, Борис Эльцин, тоже находится в ссылке). Л. Тр.

Дорогой друг В. Д.

Письмо Ваше с выдержками из писем Карла [Радека], Ивана Никитича [Смирнова] и других получил вчера. Большое спасибо и за Ваше письмо, и за выдержки из других писем. По-видимому, ряд из моих писем до Вас не дошел, в частности, то письмо, в котором я ругательски ругал нашего общего друга Теплова за сентиментализм, маниловщину и проч. непотребные качества. Сейчас-то у меня сердце отошло, так как фронт мы выровняли вполне благополучно даже сверх ожиданий Ну, да и то сказать, центристы, как всегда, помогли.

Незачем говорить, что я полностью согласен с Вами насчет необходимости серьезной внутренней дискуссии по основным вопросам. Кроме пользы от этого ничего не будет. И "молодые" уже довольно широко пользуются этим правом дискуссии. Я получил от них ряд сердитых писем за чрезмерную уступчивость по адресу Преображенского. И в основном они правы. Я передипломатничал, стараясь избежать в острый момент по острому вопросу внутренней дискуссии под стеклянным колпаком. Но я с Вами вполне согласен, что по отношению к Карлу молодые далеко хватили через край.

Должен, однако, сказать, что Карл сделал все, чтобы взбудоражить публику. Рассылая письма с рядом ответственнейших формулировок, он ни слова не написал ни Раковскому, ни мне, ни ряду других товарищей. Я стал со всех сторон получать протесты против писем Карла и должен был на них отвечать, что ничего об этих письмах не знаю. Это еще больше увеличило настороженность молодых. Письмо к Вардину, к агенту Ярославского, не могло не добавить масла в огонь. К тому же многие из этих молодых даже в своих преувеличениях многому учились у Карла, который во всех этих вопросах занимал в конце прошлого года самую крайнюю позицию и более чем неодобрительно отзывался о некоторых из нынешних своих ближайших союзниках. Незачем говорить, что я делал и делаю что можно, чтобы смирить расходившиеся волны, ибо значение для нас Карла не требует пояснений. Да и молодежи это понятно.

Кроме критики программы [Коминтерна], письма "Что же дальше?", Заявления и справки о "троцкизме", я успел еще послать Конгрессу "Послесловие", в котором подвожу итоги июльскому пленуму. Надеюсь, что и это дополнение дойдет до Вас.

Из всего этого серьезного и значительного эпизода в развитии партии и революции – я имею в виду последний левый зигзаг – наиболее скомпрометированным вышло вульгарное и безыдейное примиренчество. Всякому мыслящему человеку ясно, что в партии находятся сейчас не Зиновьев, Каменев, Пятаков и компания, а мы с Вами. Мы активно участвуем в партийной жизни. Наши документы читаются делегациями Конгресса. Несколько сот подписей под нашим Заявлением есть крупнейший политический факт. А бывший председатель Коминтерна и вся его злополучная группа политически не существуют. Сам Зиновьев вынужден заявлять, что теперь остается только молчать и ждать. Эти люди вернулись не в партию, а в Центросоюз. Мы же с Вами, несмотря на все грозные отлучения, и не думали уходить из партии. Сидим в ней прочнее, чем в прошлом году, и думаю, что через несколько месяцев это станет ясно всем.

Весьма скомпрометированным вышел и центризм. Кое-кто из молодых преувеличивает, рассматривая повышение хлебных цен как последнее слово центризма. Нет, конфликты еще предстоят впереди. Аппарат еще у центристов. Наше заявление, что мы поддержим всякий даже и половинчатый шаг влево, остается в силе. Партия должна это знать. Но это не имеет ничего общего с иллюзиями насчет центристов, с вульгарным примиренчеством и со стремлением смазать разногласие. По этой линии никакой пощады. Мой общий вывод: мы выдержали на четыре с плюсом серьезный экзамен и перешли в старший класс. После этого полагаются каникулы. Не знаю, выйдут ли они у нас. По части здоровья не вполне благополучно. И у Натальи Ивановны и у меня малярия возобновилась полностью, а усиленная хинизация подорвала устойчивость кишечника, и пошла писать губерния.

Присоединение к нашему Заявлению идет я там, в России. Я получал телеграммы на этот счет из Москвы, Воронежа, Одессы, Херсона и др. пунктов. При составлении всех документов мне оч[ень] много помогли многочисленные письма, тезисы и проч., получавшиеся мною. Надеюсь получать письма и впредь – конечно, и от Вас, В. Д. Какие вести от Вашего сына? Как его здоровье? О себе лично Вы тоже в последнем письме ничего не говорите.

С большим интересом слежу за Конгрессом. Убийственное впечатление произвел на меня основной доклад о международном положении и пр. Ни одной цельной мысля. Осколочки, огрызочки, окурочки, и только. В голодные года, кормят окот сечкой из сухой и прелой соломы. Она только колет рот, но питания не дает. Вот такое впечатление производит доклад... Крепко жму руку и желаю всего хорошего.

Ваш [Л. Троцкий]

30 августа 1928 г. г. Алма-Ата

ПИСЬМО ПАЛАТНИКОВУ
30 августа 1928 г.

Дорогой товарищ Палатников.

Очень хорошо, что Вы отыскались, хотя бы и на очень восточном меридиане. Не пойму, почему Вы только написали 1 августа, почему не откликались? Ну, да так и быть, старого вспоминать не буду. Хорошо, что нашлись, хорошо, что бодры, хорошо, что собираетесь работать. Больше ничего, по-моему, человеку и не нужно. Вы пишете, что из красных профессоров мы лишились только одного – Кагановича. Это не совсем так. Вы забыли про Айзенберга и, по-видимому, не знаете о Павлове. От Лившица я получил письмо, от Владимирова и Краснова – телеграммы о присоединении к заявлению. Надеюсь, что до Вас тем временем дошли уже документы, посланные мною Конгрессу. Этих документов -пять: во-первых, критика проекта программы; во-вторых – заявление; в-третьих – письмо "Что же дальше?" (комментарии к заявлению); в-четвертых – оправка о "троцкизме"; в-пятых, Послесловие (по поводу июльского пленума). В общем, должно быть около 20 печатных листов.

Выполняя эту работу, я не раз плакался по поводу отсутствия дружной московской группы красных профессоров. Но я совершенно согласен с Вами, что сотрудничество можно наладить и здесь. Ваши экономические замечания, как и замечания по поводу Конгресса, я считаю бесспорными. С большим интересом буду ждать Вашего более пространного письма по части внутренних хозяйственных процессов у нас. Я нынче занимаюсь сейчас больше мировой экономикой и политикой, чем внутренней Вот и основа для разделения труда. Охотно вышлю Вам необходимые материалы или постараюсь получить из Москвы (это вполне осуществимо), если Вы напишете, что у Вас есть или лучше – что Вы хотели бы иметь. Я правильно получаю только "Экономическую жизнь" и "Плановое хозяйство". Другие издания получаю лишь случайно. Итак, жду от Вас более точной по этому вопросу справки.

Ваше замечание, что "административный произвол, почему-то называющийся методом военного коммунизма, поднял против себя все слои деревни", совершенно правильно. Так как Рыков в своем московском докладе сделал попытку подкинуть нам этот самый "военный коммунизм", то свое Послесловие я посвятил главным образам разъяснению той мысли, что так называемые чрезвычайные мероприятия являются костылями правоцентристского курса, но никак не здоровыми мерами ленинской политики.

Было бы, однако, слишком поспешно думать, что июльский пленум ликвидировал центристов в политическом смысле. Нет, в половинчатости (с точки зрения правого курса) июльских решений заложена новая схватка или ряд новых схваток между центристами и правыми. Новым толчком явится несостоятельность июльских решений, как только она обнаружится на практике. А до этого – рукой подать. Наше заявление о готовности нашей поддержать -нашими методами – всякий, даже колеблющийся, половинчатый шаг влево остается в силе. Это заявление рассчитано на то пролетарское ядро партии, которое будет сдвигаться влево на первых порах колеблющимися шагами. Разумеется, наша постоянная готовность поддержать такие шали пролетарского ядра партии не имеет ничего общего с идейным примиренчеством, смазыванием разногласий или иллюзиями насчет чудотворной силы циркуляров и манифестов.

По вопросу о Конгрессе напишу недельки через две, когда до меня дойдут более или менее полные отчеты, и прежде всего основные резолюции, а также новый текст программы. Предварительное впечатление вполне совпадает с Вашим, "малоотрадное зрелище".

Много ли времени отнимает у Вас работа в конторе "Союзхлеба"? Думаю, что Вы там полезнее, чем Зиновьев в Центросоюзе. Во всяком случае, для вступления в "Союзхлеб" Вам не пришлось отрекаться от права на мысль и на слово. Между тем Зиновьеву такое отречение не принесло ничего, кроме стула в Центросоюзе. Доказательство (дополнительное) , что наш путь правильнее. Я уже писал некоторым товарищам, что мы сейчас неизмеримо больше в партии, чем Зиновьев и компания, которые для того, чтобы существовать в партии, вынуждены вести себя так, как если бы их вообще не существовало в природе. Это трансцедентная партийность. Наша – куда реальнее. Кстати, нет худа без добра: если бы блок наш сохранялся до сего дня, мы были бы лишены возможности сказать Конгрессу всю правду о политике Коминтерна начиная с 1923 года. А это было бы совершенно необходимо и для нас самих, и особенно для заграницы.

Получаете ли письма "с родины"? Какие вести до Вас доходят? Какие вести получаются другими актюбинцами которым прошу передать самый мой сердечный привет. Даже, и самые мелкие на первый взгляд незначительные сведения "с родины" имеют свой интерес, ибо позволяют следить за динамикой процесса и за их бытовой оболочкой, что совер-шенно необходимо, чтобы не попасться в плен настроениям "эмигрантщины".

Вот пока и все.

30 августа 1928 г. Алма-Ата

ПИСЬМО СМИЛГЕ
4 сентября 1928 г.

Дорогой друг Ивар Тенисович.

С огромнейшим запозданием получил Ваше письмо от 26 июля. Телеграммы Ваши насчет отправки заявления и присоединения к моему заявлению получил своевременно. Ужасно обидно, что почта так плохо справляется с отделяющим нас расстоянием. Отсюда-то и вытекает большинство недоразумений. На Вас с разных сторон сыпалось немало нареканий за подачу сепаратного заявления. В этом духе писали и из Москвы. Я разъяснил им историю дела, т. е старался растолковать, что Ваша роль в основном была прямо противоположна той, какую Вам приписывают на основании некоторых внешних признаков. Думаю, что по всем внутренним вопросам у нас с Вами полное единомыслие. Что касается вопросов международных, то остается только подождать получения Вами моей критики программы [Коммунистического Интернационала], притом всех трех глав, а также письма "Что же дальше?". Тогда видно будет – имеются ли разногласия в этой области. В первом Вашем письме ко мне соображения Ваши по китайскому вопросу давали мне право думать, что наши взгляды очень сблизились. О демократической диктатуре Вы говорили в том письме крайне условно и допускали ее возможность лишь в качестве эпизода. При случае я соответственную цитату из Вашего письма воспроизведу. Но Е. А. [Преображенский] зачисляет Вас в свой стан. Остается, повторяю, выждать ознакомления с основными документами. Сейчас я снова пишу о Китае (наряду с другими работами). Вопрос стоит о нашей тактике и о стратегии в первой столыпинско-чаякайшистской передышке между двумя революциями. Жду тезисов Конгресса. Опасаюсь, что весь этот период, когда мы загнаны "в хлев" го-миньдановокого режима, Бухарин думает перекрыть все тем же универсальным лозунгам демократической диктатуры. Между тем нам необходимы переходные лозунги, и прежде всего лозунг "Китайского Учредительного собрания, на основе всеобщего, равного, прямого и тайного избирательного права". Так как сейчас на Конгрессе взят "двухсоставный курс" – сочетания правого центризма с ультралевизной,– то можно почти не сомневаться, что лозунг Учредительного собрания для Китая будет объявлен оппортунистическим. Люди забыли, что мы еще после февраля требовали скорейшего созыва Учредительного собрания, держа в то же время курс на диктатуру пролетариата. Учредилка в Китае противопоставляется сейчас военной диктатуре гоминьдановских верхов, которая из всех государств мира сейчас ближе всего подходит к итальянскому фашизму. Из борьбы за учредилку, из возможной революционно-парламентской борьбы внутри учредилки никакой демократической диктатуры не выйдет. Если революция развернется, если своевременно подопрем парламентскую фракцию Советами и пр., и пр , то придем к диктатуре пролетариата, ведущего за собой деревенскую бедноту. Но перекрыть период консолидации буржуазных сил и отлива революции абстракцией демократической дик-татуры – дело совершенно безнадежное. Нужны переходные требования. На первом месте Учредительное собрание. Этот лозунг может внести раскол между буржуазными верхами и даже городской мелкобуржуазной массой. Может – не сразу, конечно,– позволить Компартии высунуться из подполья и начать новую кампанию мобилизации рабочих масс. Разумеется, наряду с этим необходим лозунг 8-часового рабочего дня, конфискации земельной собственности, ликвидации неравноправных договоров и проч. Разумеется, какие-либо неожиданные события могут изменить весь "маршрут". Но если таких неожиданных событий не окажется, то именно на этом пути китайская компартия будет выбираться из того тупика, в который ее загнал сталинско-мартыновекий курс. Пишу здесь очень бегло, но надеюсь, что мысль моя ясная. Очень интересуюсь Вашим мнением, как и мнением других товарищей, которым посылаю сегодня же копию этого письма. Очень прошу откликнуться немедленно, если возможно, даже по телеграфу. Дело идет в данном случае не об основном споре по вопросу о стратегической перспективе, дело идет о тактических лозунгах на ближайший политический интервал. Читали ли в "Правде" от 19 августа (No 101) речь индонез[ий]ского делегата Альфонсо[а]? Она напечатана под скромным редакционным заголовком "Принципиальные возражения". Вот что говорит Альфонсо [Делегат Индонезии на Шестом конгрессе Коминтерна.– Прим ред -сост.]: Во-первых, "блок между пролетарской компартией Китая и мелкобуржуазным Гоминьданом в конечном счете пошел на пользу именно Гоминьдану; во-вторых, я считаю, что мы должны бороться за гегемонию пролетариата не после предательства буржуазии, а еще до него"; в-третьих, "было бы утопией считать, что мелкая или крупная буржуазия колониальных или полуколониальных стран способна провести хотя бы буржуазно-демократическую революцию"; в-четвертых, "необходимо образовать Советы во время всей борьбы пролетариата с капиталистами, для того чтобы приучить рабочих к образованию Советов и руководства их борьбой"; в-пятых, "всюду, где проект говорит о гегемонии пролетариата, нужно добавлять: "для захвата государственной власти", и, наконец, в-шестых, что "предложенный проект программы не проникнут коммунистической мыслью и не может способствовать усилению пролетарского движения". Хотя отчет, несомненно, скомкан, но, как видите из этих шести цитат, речь отличается исключительной продуманностью и точностью формулировки и в то же время выражает полностью нашу позицию. Это не случайно. Индонез[ий]ская компартия имеет очень богатую историю, не уступающую китайской. Значит, все-таки на Конгрессе наш голос раздался, хотя и далеким рикошетом от Индонезии. Зато уж доклады Куусинена и Маяуильского поистине увенчали здание. Ну да об этом будет еще особая речь.

Мне пишут с большой похвалой о Ваших, И. Т., тезисах насчет июльского пленума. Я их не получал. Посылали Вы их мне? Необходимо ,на этот счет поддерживать со всяческой заботливостью правильную связь, иначе накладные расходы недоразумений будут неизбежны. Получили ли Вы мое "Послесловие", посланное Конгрессу и также посвященное июльскому пленуму, точнее сказать, докладу Рыкова о июльском пленуме? Об Е. А. [Преображенском] пишут мне из Москвы, что он там виделся c Ярославским и вел с ним будто бы большие политические беседы. По возвращении из Москвы он ничего мне не писал. Не знаю, сообщал ли он кому-нибудь о своих беседах с Ярославским. Вот что значит запутаться. С другой стороны, сообщают, что Е. А. подписал и Ваше заявление, и мое. Словом, понять ничего невозможно. Боюсь все же, что кончится это плохо, ибо такого состояния внутренней качки ни один политический организм долго выдержать не может. Какие у Вас на сей счет последние бюллетени? Прислали мне за последние дни из разных мест копии писем В. М. Смирнова и его ближайших единомышленников. Нечто уму непостижимое. Особенно поразило меня письмо Смирнова. Дочитать его я, правда, был не в силах: до такой степени оно надумано, придирчиво и фальшиво-кляузно. На основании конспективного майского наброска, рассчитанного на ближайших друзей, которые понимают друг друга с полуслова, Смирнов делает вывод, что я обеляю политику руководства ссылкой на объективные международные процессы и пр. Трудно придумать что-нибудь более нелепое. С. А. Ашкинази из группы Смирнова подписала наше заявление. Из Москвы я имел от какой-то группы д[емократического] ц[ентрализма] коллективную телеграмму о том, что наше заявление снимает разногласие. Думаю, что под влиянием таких фактов Смирнов и решил взять самую визгливую ноту, какая имеется в его регистре. Все это было, правда, до выработки наших документов. Остается ждать, как он "самоопределится" теперь по отношению к этим документам.

Я сейчас отвечаю одному доброжелателю из большинства, который написал мне дружеское увещание: пора-де кончать, пора идти с большинством и быть как все, пора становиться на работу. Я ему подробно и популярно разъясняю, что мы себя безработными не чувствуем, что и сейчас мы сидим в партии гораздо глубже, чем он, обыватель, и десятки тысяч ему подобных, и что курс наш отнюдь не на переход из партии в Центросоюз. Н. И. Муралов пишет мне, что когда он прочитал о назначении нашего бывшего союзника в Центросоюз, то хохотал в полном одиночестве полчаса, так что привел в смущение своего квартирного хозяина. Наталья Ивановна [Седова-Троцкая] призналась, что после назначения ей даже стало жалко Зиновьева. Из испытаний последних месяцев наиболее побитым, измятым и скомпрометированным вышло примиренчество. Наиболее последовательно в формалистическом духе и поэтому наиболее нелепо формулированное в заявлении Пятакова. Если наши, к счастью, единичные примиренцы второго призыва и теперь не поймут, куда сей путь ведет, то они погибли безвозвратно. Ищенко сейчас в Москве. Из Каинска он перед отъездом писал мне, требуя чего-то вроде заявления о нашем признании программы и о нашем подчинении всем решениям Конгресса. Из Москвы он прислал мне телеграмму в том духе, что оба эти предложения снимает. Не знаю, что повлияло на него в Москве, но, вообще говоря, я склонен московскую телеграмму истолковать в хорошем смысле. Огромный плюс последнего периода тот, что в обсуждение всех вопросов нашей политики втянуты сейчас полностью сотни наших единомышленников, в том числе и молодых. Эта школа совершенно незаменимая. В результате наша группа в целом выросла на целую голову. Вы пишете, что Сталин на июльском пленуме понес серьезное поражение. Я с этим согласен, если рассматривать июльское поражение как крупное тактическое, а не стратегическое поражение. В общем, конечно, он сильно ослабел. Но и поражение правых нелегкое. Аппарат, по-видимому, все же в руках у центристов довольно крепко. Еще зигзаги будут, возможно даже, что линия зигзагов уже в ближайший период получит форму малярийной кривой. Это требует от нас очень пристального, детального, конкретного анализа меняющейся экономической и политической обстановки. Русская экономика ложится, очевидно, на Вас. В этой области работает и Палатников. Я сейчас больше занят международными вопросами, которые отнимут у меня ближайший месяц, а может, и два.

Крепко жму руку и желаю всего хорошего.

[Троцкий] Алма-Ата, 4 сентября 1928 г.

ДОРОГОЙ ТОВАРИЩ.
9 сентября 1928 г.

Вы опрашиваете моего мнения насчет Конгресса. Я не имею пока ни окончательного текста программы, ни резолюций Конгресса, за исключением тактической резолюции по докладу Бухарина, полученной вчера. Проекты резолюций не печатались, как известно, чтобы не дать «посторонним» сравнить их с окончательным текстом Поэтому значительная часть прений звучала для читателей «намеками на то, чего не ведает никто». Окончательное суждение можно будет вынести после получения всех решений. Пока ограничиваюсь предварительными замечаниями.

1. Пытаюсь открыть новую полосу, Конгресс не завершил старой. Одна полоса вклинивается в другую механически. По многим вопросам оппортунистические, ревизионистские предпосылки сочетаются то с оппортунистическими, то с ультралевыми выводами. Конгресс линял даже в течение месяца своих заседаний, линял скорее "влево". Наиболее оппортунистическое истолкование стабилизации дано в первом докладе Бухарина. Но уже в самом хвосте тезисов по его докладу прибавлены слова "о возможности крутых исторических переломов", заимствованные дословно из наших документов, но совершенно не мотивированные характеристикой империалистской эпохи.

Несмотря на прилив новых колониальных и вообще заокеанских элементов, несмотря на живые струйки, пробивающиеся в речах и предложениях многих и многих делегатов – общий дух руководства Конгресса и его решений есть дух эклектики и эпигонства.

2. Хотя, как сказано, окончательного текста программы нет, но ясно, что дальше маскировки наиболее обнаженных мест дело не пошло. Программа есть убийственное закрепление эклектики, и потому станет идейным источником самых различных оппортунистических, ревизионистских и ультралевых нагноений. Программа, как и все вообще решения Шестого конгресса, открывают эпоху глубокой дифференциации внутри Конгресса.

3. Конгресс работал все время, озираясь на оппозицию. Конгресс шел под знаком обороны – обороны от нас. Это придавало ему особенную неуверенность и сбивчивость. Он страховался оговорками по каждому вопросу. Кто захочет, возьмет тезис; кто не захочет, воспользуется оговоркой. Во всяком случае, оппозиция занимала один из важнейших "секторов" в зале заседания, хотя ее представителей там, по-видимому, не было. Только по вопросу о программе резко в нашем духе высказался представитель Индонезии Альфонсо (Правда, No 191).

Вопрос о стабилизации решался по-разному в разные моменты Конгресса, опять-таки под большим влиянием нашей постановки вопроса. Для Европы и Америки стабилизация превращена в "органическую", а не "случайную" (Бухарин). Из этого нелепого противопоставления могут быть легко сделаны выводы, порывающие со всей ленинской оценкой империалистической эпохи (см. 2-ю главу моей критики проекта программы). В то же самое время для Китая – "революция продолжается". Кто считает, что Китай после поражений вступил в довольно длительный межреволюционный период, тот ликвидатор.

На период "органической" стабилизации совершенно не дано программы переходных боевых требований, кроме лозунга борьбы с войной. Лозунг борьбы с войной поставлен изолированно, механически, по-бухарински, и партиям предложено на этой борьбе "сосредоточить все свои силы". Как будто есть особый секрет борьбы с войной, помимо правильной революционной политики борьбы с буржуазией и ее государством.

Совершенно так же поставлен Бухариным вопрос о борьбе с социал-демократией. "Мы, мол, всему научились, а вот бороться с социал-демократией еще не научились". Как будто борьба с социал-демократией есть особое "искусство", независимое от правильной революционной линии.

Но если не дана программа переходных требований, то и борьба за власть отодвинута в неопределенную даль. Одной из важнейших задач европейских компартий указана борьба за... китайскую революцию. Но в Китае сейчас революции нет и есть контрреволюция. Когда возродится в Китае революция – неизвестно. Перспектива же революции в самой Европе практически совершенно снята.

Прямо-таки постыдный характер имел доклад Куусинена о колониальных и полуколониальных странах. Бедняга попросту отрыгнул в непереваренном виде весь меньшевизм. Мартынов имел удовольствие слушать себя снова таким, каким он был двадцать лет тому назад. То обстоятельство, что Конгресс не смел Куусинена с трибуны грязной метлой, само собой представляется угрожающим.

Вопрос о "крестьянских" и "рабоче-крестьянских" партиях остался открытым. К Крестинтерну не решились прикоснуться. Раздавались решительные голоса за создание крестьянских и рабоче-крестьянских партий и за вхождение в них компартий. Возражения имели не принципиальный, а трусливо ограничительный характер. Нашел ли этот вопрос какое-либо отражение в резолюциях, еще не знаю. Между тем это вопрос жизни и смерти для колониальных компартий, да и для всего Коминтерна.

Лозунг демократической рабоче-крестьянской диктатуры окончательно превращен в надысторическую абстракцию для четырех пятых человечества (Азия, Африка, Южная Америка..). Дебаты на Конгрессе, даже сквозь подчищенные, приглаженные и подмалеванные отчеты "Правды", свидетельствуют с полной несомненностью, что "демократическая диктатура пролетариата и крестьянства" означает путь гоминьдановщины во всех возможных ее исторических вариациях. Считаю необходимым привести здесь на эту тему поистине освещающие слова Мартынова:

"По мнению тов. Бензета, мы в Индии находимся накануне этапа превращения буржуазно-демократической революции в социалистическую. Но ведь это то же самое, что Радек говорил о Китае. Где же остается борьба против империализма, борьба за Национальное освобождение, этап антиимпериалистической демократической диктатуры рабочих и крестьян? Они исчезают".

Борьба против империализма "исчезает", если она ведется при диктатуре пролетариата. Так у нас "исчезла" аграрная революция, которая совершилась только после октябрьского переворота.

"Антиимпериалистская лига" оставлена как некий сверхгоминьдан, как арена, на которой авантюристы и карьеристы колониальных и империалистских стран будут освежать свою репутацию за счет угнетенных народов и особенно их пролетариата. Достаточно сказать, что председателем этой маскарадно-шарлатанской лиги является один из английских полуперселей Макстон, которому наш ТАСС делает рекламу, как в свое время Перселю.

Так как китайская революция объявлена попросту "продолжающейся", то это избавило руководителей, от обязанности дать Киткомпартии программу действий для того столыпинско-чанкайшистского периода, в который вступил Китай. Не выдвинуты необходимейшие переходные лозунги: учредилка на основе четырехвостки, экспроприация "помещичьих" земель, восьмичасовой рабочий день, ликвидация неравных договоров. Борьба за эти лозунги, в том числе и парламентская борьба, если осуществится парламент, при первом же подъеме революции должна привести к созданию Советов и к борьбе за диктатуру пролетариата, ведущего за собою деревенскую и городскую бедноту. Между тем наши горе-стратеги "перескакивают" через наступивший ныне реакционный период в развитии Китая и пытаются все дыры заткнуть универсальным лозунгом демократической диктатуры, который для Китая имеет заведомо реакционное гоминь-дановское значение.

Доклад Мануильского замечателен только личностью докладчика. Далеко же зашло дело, если этого шута горохового, которого никто не берет всерьез, и меньше всего те, которые дают ему поручения, пришлось выставить в качестве генерал-прокурора и охранителя доктрины марксизма и заветов большевизма. Здесь борьба против оппозиции переведена на язык сборника анекдотов из национального и иного быта. Неосторожный шаг! Группировка, которая выставляет Мануильского своим идейным знаменосцем, тем самым свидетельствует, что она дошла до какой-то роковой черты.

Доклад Варги есть осторожно уклончивая сервировка материалов под углом зрения социализма в отдельной стране, но так, чтобы и не нести за эту теорию полной ответственности. Варга слишком теоретически грамотен, чтобы не понимать жалкой несостоятельности теории социализма в отдельной стране. В бытность мою в Берлине (весною 1926 года) Варга, в присутствии Лапинского и Крестинского, говорил мне буквально следующее:

"Разумеется, теория эта неверна, но она дает перспективу русскому рабочему и поддерживает его дух; если бы русский рабочий был настолько развит, чтобы вдохновляться международной перспективой, не было бы необходимости в теории социализма в отдельной стране".

Словом, поповская "ложь во спасение". Варга является в Коминтерне теоретическим Полонием (из "Гамлета"). Он готов представить теоретические доказательства тому, что облако на горизонте похоже на верблюда, впрочем, и на рыбу, а если принцу угодно (т. е дежурному вождю), то и на социализм в отдельной стране и на всякую вообще самобытную яичницу. При Коминтерне действует уже целый корпус таких Полониев разных родов оружия.

16. Тезисы констатируют "большевизацию и консолидацию" партий Коминтерна и "преодоление внутренней борьбы". Между тем съезд, даже пропущенный сквозь игольное ушко редакционной цензуры, дает картину прямо противоположного характера. Ожесточенная глухая борьба шла по всей линии. Фракционные группировки большей или меньшей оформленности обнаружили себя на Конгрессе в делегациях Германии, Англии, Польши, Соединенных Штатов, Румынии, Югославии и пр и пр. Делегация СССР, конечно, не составляла исключения, а, наоборот, сама вносила раскол в другие партии. В бесчисленных речах раздавались жалобы на ожесточенную фракционную борьбу, "не оправдываемую сколько нибудь крупными политическими разногласиями".

Никто не дал себе, однако, труда поставить вопрос, почему же фракционная борьба разъедает "внутренне консолидированный" Коминтерн. Ответ между тем ясен. Нынешний Коминтерн основан на блоке правоцентристской или прямо оппортунистической фракции с левоцентристской и неоформленно пролетарской. Положение в СССР и режим Коминтерна удерживают противоречия этих группировок в неразвитом, придушенном виде, между тем давление классовой борьбы делает блок тянущих в разные стороны сил совершенно невыносимым. Отсюда жестокая фракционная борьба при видимом отсутствии "крупных политических разногласий".

На Конгрессе не раз говорилось о сращивании социал-демократии с капиталистическим государством. Несомненно, что положение мелкобуржуазного средостения между империализмом и пролетариатом вынуждает социал-демократическую и профсоюзную бюрократию брать нa себя во все критические моменты по всем основным вопросам прямую ответственность за буржуазное государство. Но этим самым социал-демократическая бюрократия очищает место для нового мелкобуржуазного средостения. Это место занимает отчасти левая социал-демократия, в большей мере – правое крыло Коминтерна. В Китае и Англии это обнаружилось в классически законченной форме. Но те же тенденции имеются во всех странах. Основой же является ВКП.


    Ваша оценка произведения:

Популярные книги за неделю