Текст книги "Особая папка «Барбаросса»"

Автор книги: Лев Безыменский

сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 24 страниц)

Нет, в своем авантюристическом зуде Гитлер ни в коем случае не хотел ждать. Не мог ждать.

Проблема третья: если бы нападение на Польшу все таки совершилось, а Советский Союз остался бы, скажем, нейтральным, то что это означало бы?

Такая ситуация могла бы сложиться, если бы СССР ответил отказом на немецкое предложение, но и не заключил бы соглашение с Англией и Францией.

Конечно, развал Польши произошел бы в такие же «блиц-сроки». В конце сентября армия Гудериана была бы уже в 60 километрах от Минска. Правда, это не означало бы немедленного начала войны, но стратегическое положение СССР резко ухудшилось бы. В том числе и потому, что Германия не остановилась бы на больше.

Если взглянуть на директиву об операции «Вайс», то в ее 1-м пункте имеется такая строчка: «Позиция лимитрофов будет определяться исключительно военными требованиями Германии»[167]167
  „Hitlers Weisungen", S. 19.Cм. также «СССР в борьбе за мир...», стр. 327.


[Закрыть]. В беседе с генералами Гитлер более откровенно говорил о «необходимости решить прибалтийскую проблему»[168]168
  Н. А. Jасоbsen, ор. cit., S. 98.


[Закрыть]. В переводе на обычный язык это могло означать только захват Литвы, Эстонии и Латвии.

Чтобы перепроверить свое предположение, я обратился к свидетелям – лицам, занимавшим в конце 30х годов ведущее положение в трех прибалтийских республиках.

...Юозас Урбшис теперь занимается переводами с французского на литовский. Когда я приехал к нему в Каунас, то застал его за очередной работой – переводом роллановского «Кола Брюньона». Урбшис был так глубоко погружен в мир образов и мыслей великого француза, что ему казалось трудным мысленно перенестись в другую историческую эпоху. Медленно, как бы преодолевая внутреннюю инерцию, он начал свой рассказ о положении Литвы в конце 30-х годов.

Профессиональный дипломат, посол, а затем генеральный секретарь министерства иностранных дел Литвы, Урбшис в конце 1939 года стал министром иностранных дел этого государства. Именно Урбшису пришлось первым выслушать от Иоахима фон Риббентропа ультимативное требование отдать Германии Клайпедскую область. Он рассказывает:

– Да, это было 20 марта 1939 года в большом кабинете Риббентропа на Вилыельм-штрассе. Насколько помню, об этой встрече я попросил сам. К тому времени немецкие притязания на Клайпеду стали носить столь вызывающий характер, что я хотел предпринять какие-то меры, чтобы избежать вооруженного конфликта и получить заверения, что Германия не предпримет шагов, которые привели бы к нарушению территориальной целостности Литвы. Помню, я возвращался из Италии через Берлин. Мне сообщили, что Риббентроп 20 марта меня примет. Во время визита я начал излагать свои соображения. Однако Риббентроп грубо меня оборвал и предъявил ультиматум: Литва должна немедленно отдать Германии Клайпедскую область...

Было заметно, что Урбшису нелегко говорить об этом, как и вообще об отношениях между Германией и прибалтийскими республиками на пороге второй мировой войны:

– Конечно, отношения между Литвой и Германией имели особенность. Она заключалась в прямых территориальных притязаниях Германии. Если по отношению к Латвии и Эстонии Германия внешне придерживалась дипломатических норм, то к нам прямо предъявлялись претензии. Антилитовская линия проводилась и в веймарскую эпоху, но Гитлер, придя к власти, резко ее усилил. Стала активно действовать его агентура в Литве национал-социалистская партия в Клайпеде. Клайпедские нацисты, базируясь на Кёнигсберг и Тильзит, готовили акты саботажа и террора. Знаменитый процесс Неймана – Засса показал, как далеко зашли провокационные действия Германии. И все это завершилось ультиматумом Риббентропа...

– Какое впечатление произвел па вас Риббентроп? Мой вопрос, видимо, был сформулирован неудачно. Урбшис ответил контрвопросом:

– Какое может произвести на вас впечатление человек, который хочет напасть на вас и отнять что-либо?

– Вспоминая о тех годах, – продолжал Урбшис, – конечно, ретроспективно видишь, что прибалтийские республики относились к Германии с большой подозрительностью. Это, кстати, можно сказать не только про малые страны Европы. И, конечно, пример Клайпеды говорит о том, что Германия питала агрессивные намерения против трех наших маленьких стран. Литва была вынуждена капитулировать. 23 марта немецкие войска вступили в Клайпеду, а в Каунас для «юридического оформления» агрессии был прислан господин Ганс Глобке – да, тот самый Глобке...

Я спросил:

– Как вы считаете, в случае отсутствия пакта о ненападении между Германией и Советским Союзом Гитлер напал бы на прибалтийские республики?

Урбшис задумался.

– Да, пожалуй, они двинулись бы на нас. Или, может быть, решили бы немного подождать, сделать паузу и захватить наши республики, когда пошли бы на Советский Союз. Но если учесть, что тогда немцы находились в состоянии полного опьянения своими успехами, можно полагать, что они не стали бы дожидаться...

Такова была оценка с литовской стороны. Но Литва, как заметил Урбшис, представляла собой «особый случай». Поэтому я решил продолжить свои беседы на эту тему.

Другим моим собеседником оказался Артур Стегманис, некогда занимавший пост директора политического отдела министерства иностранных дел буржуазной Латвии. Стегманис был хорошо знаком с политикой германского правительства по отношению к прибалтийским странам, поскольку в течение двух лет являлся первым секретарем, а затем советником посольства Латвии в Берлине. В 1939 году ему снова пришлось заниматься Германией, так как он был назначен руководителем специального ведомства по выполнению латвийско-германского соглашения о репатриации немцев из Латвии. Стегманис сказал:

– Разумеется, в официальных заявлениях германского правительства после прихода Гитлера к власти всегда говорилось о стремлении установить дружественные отношения с прибалтийскими республиками. Такие заявления делали представители министерства иностранных дел и другие высокопоставленные чиновники. Но тот, кто внимательно изучал германскую прессу и высказывания германских лидеров, мог сразу заметить, что для внешнего употребления произносились одни слова, а для внутреннего – совсем другие.

Перед тем, как поехать в Берлин, я внимательно проштудировал книгу Гитлера «Майн кампф», которая преисполнена биологической злобы к прибалтийским народам и в которой прямо говорилось о необходимости возвращения Германии на берега Балтийского моря. Когда об этом мне приходилось заговаривать с немецкими дипломатами, они заверяли, что слова Гитлера имели только «теоретический характер». Но это было маскировкой...

У Стегманиса были основания для таких умозаключений. Стоило открыть книги, журналы, выходившие в Германии в те годы, как можно было обнаружить определенные свидетельства о тех намерениях, которые строили немецкие нацисты по поводу Прибалтики. На пропагандистском рынке котировались книги Эрнста Брунова «Прибалтийское пространство» и Августа Виннига «Тевтонский рыцарский орден и его замки», в которых описывались исторические права Германии на Прибалтику. Геополитик Пауль в своей книге «Расы и государства в северо-восточном районе» утверждал, что территория Германии должна быть расширена за счет земель бывшего тевтонского ордена. Газета Гиммлера «Дас шварце кор» опубликовала карту, на которой указывалось, что Латвия, Эстония и Литва принадлежали Германии еще в 1250 – 1400 годах.

Пангерманская пропаганда велась и в самой Латвии. Только в одной Риге в 1939 году действовало 66 различных немецких обществ, занимавшихся прогитлеровской пропагандой. Главным штабом пропаганды являлось так называемое «Германо-латвийское народное сообщество». Через это сообщество в Латвию в большом количестве присылались так называемые «паспорта предков» – они адресовались немцам, проживавшим за границей, для подтверждения их расовой принадлежности. Немцы не забывали напоминать правителям буржуазной Латвии, что именно германской интервенции те были обязаны сохранением капитализма в этой стране. Так, в начале 1939 года было торжественно отпраздновано двадцатилетие боев германского добровольческого корпуса за Ригу.

– Отношения между Германией и буржуазной Латвией, – продолжал Стегманис, – были очень сложными, как и бывают отношения между двумя диктатурами. Как известно, в Латвии с 1934 года была установлена диктатура Ульманиса. Среди лидеров тогдашней Латвии было много тех, кто склонялся к сотрудничеству с Германией. Однако они упускали из виду тот факт, что фашистская Германия имела собственные планы касательно Прибалтики. Посещая по служебным делам Ригу, я не раз имел случай докладывать министру иностранных дел Мунтерсу о своих впечатлениях по поводу немецкой политики. За время пребывания в Берлине я понял смысл немецких претензий и видел, что немецкие политики рассматривают латвийский народ как народ неполноценный. Это было заметно даже во время официальных переговоров, которые мне приходилось вести с немецкими представителями. Так, во время переговоров об осуществлении репатриации немцев из Латвии немецкий делегат Дюльфер позволил себе такие грубости, что мне ничего не оставалось другого, как покинуть зал переговоров. Кстати, мне рассказывали, что Дюльфер впоследствии вернулся в Ригу уже в качестве оккупанта...

– Как вы считаете, – повторил я свой вопрос, – какова была бы линия Гитлера, если бы не существовало советско-германского соглашения?

– У меня нет никакого сомнения, – ответил Стегманис, – что Гитлер немедленно захватил бы все прибалтийские республики. Могут возразить, что существовал пакт между Германией и Латвией, между Германией и Эстонией о ненападении. Но разве для Гитлера пакты что-либо значили?

Удар по вражеским планам

Смысл событий 1939 года – как бы он ни фальсифицировался на Западе – все-таки становится ясным и представителям западной общественности. С этой точки зрения очень характерна книга «Германо-советские отношения 1917 – 1941 гг.», принадлежащая перу известного западногерманского общественного и политического деятеля, социал-демократа Дитера Поссера. Анализируя причины, приведшие к заключению советско-германского пакта, Поссер проводит коренное различие между побудительными мотивами нацистского правительства и причинами, заставившими Советский Союз пойти на этот шаг. Он пишет:

«Для Советского Союза были решающими другие соображения. Он был убежден, что Гитлер будет стремиться к созданию «нового порядка» в Европе любыми средствами и в том числе пойдет на риск войны. Достичь сотрудничества с западными державами оказалось невозможным – преимущественно из-за сопротивления со стороны Польши. Англия и Франция также не проявили действительного желания вступить в коалицию; хотя они и хотели ограничить дальнейшую немецкую экспансию, но в то же время они ни в коем случае не хотели укрепления Советского Союза. Кроме того, советские политики опасались того, что западные державы могут сговориться с Гитлером за счет России... Дальнейшим мотивом советских действий было также стремление избегнуть войны на два фронта, так как в то время происходил военный конфликт на Дальнем Востоке с Японией, а Япония согласно антикоминтерновскому пакту 1936 года являлась союзником Германии»[169]169
  D. Posser, Deutsch-sowjetische Beziehungen 1917 – 1941, Frank-furt am Main, 1963, S. 51 – 52.


[Закрыть].

Да, пакт был для нашей страны вынужденным шагом, вызванным всем комплексом политики мировых держав после Мюнхена.

«При создавшихся условиях, – пишут авторы «Истории внешней политики СССР», вышедшей под редакцией Б. Пономарева, А. Громыко и В. Хвостова, – Советское правительство не могло отклонить германское предложение, так как это значило подвергнуть страну смертельному риску.

Конечно, Советское правительство не рассчитывало и не могло рассчитывать на верность гитлеровцев своим обязательствам. Но было очевидным, что на ближайшее время гитлеровская Германия не нападет на СССР Раже временное продление мира было чрезвычайно важным для него, принимая во внимание крайне острую и неблагоприятную обстановку, сложившуюся летом 1939 г., когда война началась бы в самых невыгодных для СССР обстоятельствах – в состоянии изоляции, и сразу на двух фронтах: против Германии и против Японии»[170]170
  «История внешней политики СССР», ч. I, стр. 350


[Закрыть].

В этой развернутой интерпретации действий Советского правительства, основанной на марксистском анализе конкретной исторической ситуации, я хотел бы выделить один момент, который обычно выпадает из поля зрения западных аналитиков: вопрос об угрозе для СССР войны на два фронта. Его легко упустить из виду, когда смотришь на карту, скажем, из Кельна, но он был далеко не безразличен для Москвы – особенно в условиях, когда осенью 1939 года война на дальневосточном фронте уже была реальностью.

Напомним факты. Общее стратегическое положение СССР, который являлся и является как европейской, так и азиатской державой, определялось в то время фактом неприкрытой японской агрессии на азиатском континенте. Уже в июле 1938 года Япония предприняла вторжение на территорию СССР близ Владивостока (в районе озера Хасан), которое было ликвидировано Красной Армией в августе того же года. Но это была не последняя «локальная война» в данном районе. 11 мая 1939 года японские войска повторили свои агрессивные действиями этот раз в районе Халхин-Гола на монголо-китайской границе, – нацеливая удар на Транссибирскую железнодорожную магистраль. Здесь начались серьезные бои, в которых к августу участвовало с японской стороны до 75 тысяч человек, а с советской – до 100 тысяч человек. К этому времени советско-монгольские войска уже отбили два японских наступления и ожидали третьего (оно было назначено японским командованием на 24 августа). Таким образом, «первый фронт» на Дальнем Востоке уже существовал. А надо ли доказывать, что такое угроза войны на два фронта? Эта опасность была предотвращена.

Более того: после августа 1939 года образовалась достаточно серьезная трещина в «Антикоминтерновском пакте» – возникли трения между двумя главными империалистическими хищниками Германией и Японией. Подписанием пакта СССР расстроил планы той части японской военщины, которая связывала большие надежды с нападением Германии на нашу страну (а ведь в этом случае японские агрессоры могли бы рассчитывать на успех своих операций на наших восточных границах). Можно понять, с каким скрежетом зубовным было встречено сообщение о пакте в Токио. 24 августа 1939 года временный поверенный в делах СССР в Японии сообщал в Москву:

«Известие о заключении пакта о ненападении между СССР и Германией произвело здесь ошеломляющее впечатление, приведя в явную растерянность особенно военщину и фашистский лагерь. Вчера и сегодня происходил непрерывный обмен визитами, и этот факт оживленно обсуждался членами правительства, двора и тайного совета... Газеты начинают, пока осторожно, обсуждать возможность заключения такого же пакта Японии с СССР. В качестве подготовки к этому вчера и сегодня под большими заголовками помещались сообщения корреспондентов из Берлина, где говорится: «Похоже на то, что Германия после подписания этого пакта будет стараться, чтобы Япония заключила с СССР такой же пакт»; «Риббентроп перед отъездом в Москву убеждал в этом японского посла Осима». В высказываниях многих видных деятелей признается неизбежность коренного пересмотра внешней политики Японии, и в частности к СССР»[171]171
  «СССР в борьбе за мир...», стр. 637.


[Закрыть].

Действительно, в апреле 1941 года советской дипломатии удалось заключить договор о нейтралитете с Японией, что уменьшило для СССР угрозу войны на два фронта и укрепило безопасность наших дальневосточных границ.

Принимая свое решение, Советское правительство нанесло решительный удар по всем планам создания единого антисоветского фронта и в Европе: это решение срывало все замыслы европейских мюнхенцев, старавшихся объединить Германию, Англию и Францию в планах, направленных против Советского Союза. Если заглянуть в дневники некоторых главарей третьего рейха, например, Альфреда Розенберга, то там можно найти строки, пышащие гневом по поводу того, что был заключен пакт. Розенберг считал его чуть ли не «изменой» нацистским идеям.

...В конце 1970 года на западногерманском книжном рынке появился интересный документ – изданные мюнхенским Институтом современной истории дневники сотрудника абвера (управления разведки и контрразведки ОКВ) Гельмута Гроскурта. Дневники содержат много любопытных записей, касающихся кануна войны и отношения «высших кругов» третьего рейха к советско-германскому пакту. Так, Гроскурт прямо зафиксировал в своих записях сомнения, связанные с пактом («Не попались ли мы на удочку?»). «Японцы серьезно обеспокоены, – писал он в конце августа 1939 года. – Весь антикоминтерновский пакт зашатался»[172]172
  Н. Groβcurth, Tagebucher eines Abwehroffiziers 1939 – 1940, Stuttgart, 1970, S. 181.


[Закрыть]. Согласно записям Гроскурта, Гитлер в специальной речи 27 августа, произнесенной перед высшими чинами рейха, был вынужден оправдываться, говоря, что пакт «неправильно понят» в рядах нацистской партии[173]173
  Ibid., S. 187, 251.


[Закрыть].

Представляет большой интерес свидетельство Гроскурта о том, как были встречены события августа 1939 года в одной из «центральных лабораторий» нацистской агрессии – в абвере, возглавлявшемся адмиралом Вильгельмом Канарисом. Гроскурт указывает, что Канарис возлагал большие надежды на то, что удастся достичь какого-то соглашения между Англией и Германией. Заключение же пакта между СССР и Германией наносило удар по этим надеждам, и чины абвера были крайне встревожены данным обстоятельством. Не менее встревожены они были также тем воздействием, которое оказал пакт на союзников и сателлитов Германии. Так, 27 августа Гроскурт докладывал от имени абвера начальнику генерального штаба Гальдеру: «Пакт ухудшает положение, так как нам теперь никто не верит». Вслед за этим оп отмечал в дневнике: «Испания: неблагоприятное воздействие пакта»[174]174
  Ibid., S, 69 – 70.


[Закрыть].

В равной мере обеспокоены были и те германские военные круги, которые отнюдь не принадлежали к почитателям Гитлера. Так, уволенный в отставку с поста начальника генерального штаба генерал-полковник Людвиг Бек составил специальный меморандум под заголовком «Русский вопрос для Германии». В нем он резко осудил заключение пакта, считая, что тем самым совершился «возврат России в Европу» и после заключения пакта СССР будет «отягощать стратегическую свободу действий Германии». В частности Бек писал, что отныне «прибалтийские государства потеряны для Германии». Итак, налицо любопытное совпадение: как в «архинацистских» кругах, так и в кругах, оппозиционно настроенных по отношению к Гитлеру, заключение пакта считалось фактом неблагоприятным с точки зрения далеких перспектив империалистической Германии.

Что же касается абвера, то там возмущались еще и по другой причине: адмирал Канарис давно носился с идеей использования украинской националистической эмиграции в целях создания базы для отторжения Советской Украины. Десятки тысяч марок были потрачены на изменников, которым абвер отводил роль сатрапов сначала в Западной Украине (после разгрома Польши), а затем – во всей Украине.

Этот план давно вынашивался в берлинских кабинетах: пожалуй, еще со времени кайзеровской оккупации Украины. Еще тогда в Берлин был вывезен недоброй памяти гетман Скоропадский, который был посажен на официальную пенсию от военных властей. Не получив, однако, от банкрота Скоропадского реальной помощи в осуществлении своих планов, вермахт обратился к другим националистическим группкам и группам, среди которых особое место заняла пресловутая организация ОУН, возглавлявшаяся сначала полковником Коновальцем, а затем Л1ельником. ОУН превратилась в главное орудие абвера. Для нее были созданы в Германии специальные диверсионные школы, а «внешней базой» была избрана Польша, где оуновцы совершали террористические акты против советских дипломатов и польских демократов. В этих подлых делах особенно отличились такие будущие тузы немецкого оккупационного режима, как Степан Бандера и Ришард Яры.

Не случайно в начинавшейся войне на Востоке абвер отводил своей оуновской агентуре особое место. Так, 9 сентября 1939 года, то есть уже после начала войны с Польшей, генеральный штаб отдал распоряжение о том, что на польской территории должны быть созданы три административные единицы: «Познань, Варшава, Западная Украина»[175]175
  Ibid., S. 265.


[Закрыть]. Во исполнение этой директивы абвер срочно послал офицера из отдела диверсий и саботажа (абвер II) в штаб 14й немецкой армии «для отработки всех вопросов, связанных с Украиной». А 12 сентября на совещании в поезде Гитлера начальник отдела диверсий и саботажа Лахузен беседовал с Кейтелем и Риббентропом, обсуждая возможности действий украинских националистов в целях «образования самостоятельной польской и галицийской Украины»[176]176
  Ibid., S. 266.


[Закрыть]. Гроскурт занес в свой личный дневник, что немедленно установил контакты с Мельником и Яры, дабы ускорить их приготовления.

Но этим планам абвера не суждено было сбыться.

17 сентября, в условиях, когда развал польского государства стал фактом, Красная Армия выступила на защиту интересов народов Западной Украины и Западной Белоруссии.

«Партия и Советское правительство, – отмечается в «Истории КПСС», – учитывали, что нельзя полагаться на то, что гитлеровская Германия будет долго соблюдать свои обязательства по договору. В интересах обороны страны надо было остановить гитлеровские войска подальше от жизненных центров СССР, не позволить им вынести свои стратегические рубежи к советской границе. СССР не мог остаться равнодушным и к судьбам братского населения Западной Украины и Западной Белоруссии, не мог отдать его под фашистское иго. 17 сентября 1939 года Красная Армия перешла границу, в короткий срок заняла Западную Украину и Западную Белоруссию. Эти области воссоединились с Советской Украиной и Советской Белоруссией в единые государства украинского и белорусского народов»[177]177
  История Коммунистической партии Советского Союза», М., 1971, стр. 460.


[Закрыть].

Это обстоятельство вызвало в германских военных кругах большое недовольство. В вышеупомянутом дневнике Гроскурта отмечалось, что в верхушке рейха и вермахта царило подлинное возмущение по поводу того, что немцы дали «большевикам возможность беспрепятственно продвинуться вперед». Ришард Яры был, по словам Гроскурта, «вне себя от возмущения». А генерал Гальдер даже назвал 17 сентября днем «позора немецкого политического руководства»[178]178
  Н. Groβcurth, ор cit., S. 208.


[Закрыть]. Эти эмоции можно объяснить: в высшем руководстве вермахта были явно недовольны тем, что для будущего нападения на СССР ухудшаются исходные позиции.

События, развернувшиеся в Европе после августа 1939 года, показали, что решение Советского правительства помогло сорвать многие планы гитлеровской Германии. В частности были расстроены планы, касавшиеся Прибалтики, которую Альфред Розенберг однажды назвал «п вызванной стать областью немецкого поселения»[179]179
  А. Dallin, Deutsche Herrschaft in Кийдпд, Dusseldorf, 1958.


[Закрыть]. Из рассказов Урбшиса и Стегманиса мы знаем, как далеко заходили эти планы, предусматривавшие создание новой базы агрессоров близ советских границ н порабощение народов Прибалтики. Приведу еще один весьма характерный документ, касавшийся этой проблемы. 2 мая 1939 года сотрудник Риббентропа д-р Клейст излагал немецкие намерения следующим образом:

«В прибалтийских государствах мы хотим достичь такой же цели иным путем. Здесь не будет иметь места применение силы, оказание давления и угрозы (экономические переговоры с Литвой мы ведем, соблюдая в высшей степени лояльность и любезность). Таким способом мы достигнем нейтралитета прибалтийских государств, то есть решительного отхода их от Советского Союза. В случае войны нейтралитет прибалтийских стран для нас так же важен, как и нейтралитет Бельгии или Голландии; когда-то позже, если это нас устроит, мы нарушим этот нейтралитет, и тогда, в силу заключенных нами ранее пактов о ненападении, не будет иметь места механизм соглашений между прибалтийскими государствами и Советским Союзом, который ведет к автоматическому вмешательству СССР»[180]180
  «СССР в борьбе за мир...», стр. 365.


[Закрыть].

Итак, вот какой была цель: сначала обеспечить нейтралитет, то есть «отход» прибалтийских государств от СССР, а затем нарушить этот нейтралитет и захватить Эстонию, Литву и Латвию. Осуществление этого замысла стало невозможным после заключения советско-германского пакта, а дальнейшее развитие событий показало, какие важные последствия имело заключение пакта для судеб этого района Европы.

В сентябре – октябре 1939 года Советское правительство предложило Латвии, Литве и Эстонии заключить пакты о взаимопомощи. Правительства этих стран, оказавшись в положении внешнеполитической изоляции и испытывая сильное давление со стороны своих народов, вынуждены были принять это предложение. Эти договоры содержали обязательство договаривающихся сторон оказывать друг другу всяческую помощь, включая и военную, в случае прямого нападения или угрозы нападения со стороны любой европейской державы. Предусматривались создание на территории Латвии, Литвы и Эстонии военных баз и размещение на них небольшого числа советских воинских частей. Заключенные договоры обеспечивали национальную независимость этим странам, были направлены против превращения их в плацдармы для нападения на СССР.

В Латвии, Литве и Эстонии происходили быстрое полевение масс и изоляция правящих фашистских клик. Правители этих стран Прибалтики пытались приостановить нарастание революционного кризиса. Одновременно они, видя, что договоры с Советским Союзом изолируют их от международного империализма, начали, с одной стороны, всячески саботировать договоры, а с другой – устраивать провокации и сколачивать реакционные силы против Советского Союза. Так, в декабре 1939 года и в марте 1940 года в Таллине и Риге состоялись закрытые конференции, обсуждавшие вопрос об организации военного союза прибалтийских государств против СССР и о создании так называемой «Прибалтийской конфедерации». Все эти шаги предпринимались в развитие идей антисоветской Балтийской антанты, созданной еще в 1934 году. В это же время встретились командующие армиями трех стран, а генеральные штабы Латвии, Литвы и Эстонии разрабатывали планы совместных военных действий против Советского Союза. Правящие круги прибалтийских стран пытались заручиться поддержкой Германии. Шеф департамента политической полиции Литвы дважды – в ноябре 1939 года и в феврале 1940 года выезжал в Берлин с просьбой об установлении немецкого протектората над Литвой, а эстонский уполномоченный посещал с этой же целью Берлин в ноябре 1939 года. Резко участились и другие враждебные Советскому Союзу акты.

В этой обострившейся обстановке правительство СССР 14 и 16 июня 1940 года обратилось к правительствам Латвии, Литвы и Эстонии с нотами, продиктованными интересами как советского народа, так и народов Прибалтики. Правительство СССР, разоблачая антисоветские провокации, предлагало строго соблюдать договоры о взаимопомощи. Для предотвращения новых провокаций и обеспечения безопасности своих малочисленных гарнизонов в Прибалтике оно считало необходимым ввести на предоставленные ранее базы дополнительные воинские контингенты. Правительства Латвии, Литвы и Эстонии были вынуждены принять предложение Советского Союза.

Советская политика дала возможность трудящимся прибалтийских государств понять подлинный характер курса правящих клик, замышлявших втянуть свои народы в войну против СССР Это привело массы в движение. В «Истории Коммунистической партии Советского Союза» констатируется:

«В Латвии, Литве, Эстонии в первой половине 1940 года складывалась революционная ситуация, созревали все условия для свержения фашистских режимов. Прибалтийские страны оказались слабым звеном в цепи империализма. Классовые противоречия здесь достигли наивысшего предела. Создавалась обстановка, когда «низы» не хотели жить по-старому, а «верхи» не могли управлять по-старому. Это был общенациональный кризис, затрагивающий и эксплуатируемых и эксплуататоров. Вместе с тем конкретные исторические условия, в которых возникла революционная ситуация в Латвии, Литве, Эстонии, открывали для рабочего класса и его компартий пути мирного развития революции, без гражданской войны. Возможность такого исхода событий при определенных условиях предвидел В. И. Ленин. Еще в 1916 году он писал, что «в отдельных случаях», в виде исключения, например, в каком-нибудь маленьком государстве после того, как соседнее большое уже совершило социальную революцию, возможна мирная уступка власти буржуазией, если она убедится в безнадежности сопротивления и предпочтет сохранить свои головы»[181]181
  В.И. Ленин, Полн. собр. соч., т. 30, стр, 122.


[Закрыть].

Коммунистические партии Латвии, Литвы, Эстонии, руководствуясь марксистско-ленинским учением, повели народы своих стран к свержению полностью обанкротившихся фашистских режимов, к социалистической революции, восстановлению Советской власти»[182]182
  История Коммунистической партии Советского Союза», том V, кн. 1, стр. 91 – 92.


[Закрыть].

Как мы знаем, именно это и произошло летом 1940 года. В это же время совершилось воссоединение молдавского народа в единой советской республике и воссоединение Северной Буковины с Советской Украиной. Отторгнутые с помощью империалистов в годы гражданской войны и интервенции от Советской республики, они вернулись в семью народов, вместе с которыми боролись за революцию. Тем самым значительная территория – более 400 тысяч квадратных километров, на которой проживало более 20 миллионов человек, – выпала из системы империалистической политики, из системы империалистического военного планирования. Все эти действия СССР диктовались подлинными интересами противодействия агрессии, интересами социализма: от фашистского ига были спасены миллионы белорусов, украинцев, эстонцев, латышей, литовцев, а передний край будущей обороны был выдвинут далеко вперед.

Наконец, активная политика Советского правительства сорвала важный замысел международного империализма, состоявший в том, чтобы вовлечь нашу страну в войну в неблагоприятных для нее условиях. В «Истории внешней политики СССР» приводится высказывание И. В. Сталина, сделанное в беседе с югославским послом М. Гавриловичем. Поведение Англии и Франции, говорил И. В. Сталин, ясно показало Советскому правительству, что «всякое заключение пакта с союзниками привело бы к тому, что Советскому Союзу пришлось бы нести все бремя германского нападения в момент, когда Советский Союз не мог справиться с германским нападением»[183]183
  «История внешней политики СССР», ч. I, стр. 349.


[Закрыть].

Итак, этого удалось избежать осенью 1939 года. 1939 год стал для Советского Союза годом оттяжки надвигающейся опасности. Но опасность оставалась.