Текст книги "Особая папка «Барбаросса»"

Автор книги: Лев Безыменский

сообщить о нарушении

Текущая страница: 13 (всего у книги 24 страниц)

Коалиция агрессоров: алогизм и логика

Каждый раз, когда заканчивался очередной поход вермахта, берлинская кинокомпания «Уфа» поспешно создавала соответствующий документальный фильм. Польша и Франция, Норвегия и Греции должны были как бы во второй раз переживать свой позор, когда на экранс возникал хищный орел – эмблема кинокомпании. Многие кадры из этих фильмов стали «хроникальной классикой»: польские пограничные эмблемы, сброшенные на землю; Гитлер, пританцовывающий перед салон-вагоном в Компьене, где предстояло подписание французской капитуляции; немецкие солдаты, совершающие туристскую прогулку по афинскому Акрополю...

Поздней осенью 1941 года «Уфа» переживала большие затруднения. Уже пора было создавать очередной фильм – на сей раз о победе над Советским Союзом. Шел пятый месяц войны, и по всем расчетам Геббельса, лично опекавшего немецкую кинематографию, дивизии фельдмаршала фон Бока уже должны были войти в Москву – тем более что 2 октября началось наступление, которое считалось последним. Время для выпуска фильма, который должен был потрясти мир, явно созрело. Начиная с 22 июня 1941 года фронтовые операторы наснимали достаточное количество однообразных, но эффектных кадров. Не хватало лишь одного – финальной сцены. Фильм о походе против Польши завершался парадом в Варшаве, фильм «Победа на Западе» венчался маршем по Парижу, и само собой разумелось, что фильм «Поход на Восток» должен был бы завершаться парадом победоносных полков вермахта на Красной площади.

Но вот беда – именно эти кадры не были сняты. По простой причине: Москву не взяли. Что делать? Ведь фильм надо было выпускать. Выход был найден: решено было после кадров осеннего немецкого наступления вмонтировать сцену, равноценную, по мнению авторов фильма, захвату Москвы. Ею оказалась пятая годовщина «антикоминтерновского пакта», пышно отпразднованная в немецкой столице 25 ноября 1941 года. Зрителям, пришедшим в кино и ожидавшим видеть марш дивизии СС «Рейх» по улице Горького, пришлось удовлетвориться видом зала имперской канцелярии и постной физиономией Иоахима фон Риббентропа, приветствующего своих коллег, приглашенных в Берлин из всех стран гитлеровской военной коалиции.

Это была на редкость разношерстная компания. Под первыми номерами шли основатели «антикоминтерна» – Германия, Япония и Италия, подписавшие этот пакт 25 ноября 1936 года. За ними – Финляндия, Румыния и Венгрия. Следующую группу составляли марионеточные государства – Словакия, Хорватия, а дальше – государства, которые фактически не существовали, а числились: квислинговская Норвегия, нанкинский Китай, коллаборационистское «правительство» Дании. Все они 25 ноября 1941 года объявили о вступлении в «антикоминтерновский пакт». К ним примыкали франкистская Испания и, разумеется, профашистские элементы из всех стран Европы, призванные инсценировать «международный крестовый поход» против большевизма.

Как сложилась эта военная коалиция и как она функционировала? Уже после войны стали известны документы, говорящие о том, какие склоки происходили среди господ антикоминтерновцев, в первую очередь между нежно обожавшими (и искренне ненавидевшими) друг друга фюрером и дуче. Ведь это только в дурном фарсе можно вообразить себе двух союзников, которые скрывают друг от друга самые важные планы. А именно так и случилось: Муссолини готовил в секрете от Гитлера свое нападение на Албанию, а Гитлер сообщил дуче о сроках начала операции «Барбаросса» за один день до 22 июня 1941 года.

Очевидно, нужно быть по меньшей мере мастером комедии (или трагикомедии), чтобы написать драматическое произведение под названием «Гримасы коалиции». После окончания войны найдено много документов, которые свидетельствуют о том, что, немецкая сторона проявляла по отношению к своим союзникам недоверие высшей степени. В частности, когда летом 1965 года в чешском Черном озере были найдены документы VI управления Главного управления имперской безопасности СС, то значительная часть из них относилась к той разведывательной сети, которую организовали немцы на территории Италии. Объектами разведки были не просто итальянцы: нет, ими были высшие чины фашистской империи, за которыми тщательно следили немецкие агенты, информировавшие обо всем Берлин.

Несколько иначе обстояло дело в Испании, где методы действия немецких представителей находили форму, совсем абсурдную для представителей дружественной державы. Так, например, если проштудировать переписку между Вильгельмштрассе и немецкими дипломатическими представителями в Мадриде, то можно установить, что на определенном этапе развития испано-германских отношений – начиная примерно с конца 1942 года – в умах некоторых немецких дипломатов и политиков появилась «интересная» идея: им показалось, что упрямого Франко, который не спешил выполнять все указания из Берлина, можно заменить кем-нибудь другим. В частности, уже с декабря 1942 года немецкий представитель в Мадриде обратил особое внимание на генерала Аугустино Муньоса Грандеса – бывшего командира «Голубой дивизии», человека весьма близкого к Франко и известного своими прогерманскими симпатиями. 16 января 1943 года посланник Мольтке доносил в Берлин, что он имел длинный разговор с Муньосом Грандесом. Мольтке писал:

«О своих отношениях с каудильо генерал высказался в том смысле, что Франко относится к нему с ревностью, в том числе и потому, что глава государства думает, что он, Муньос Грандес, находится в особо интимном и доверительном отношении к фюреру».

Дальнейшие высказывания Муньоса Грандеса были настолько недружелюбными по отношению к каудильо, что Мольтке испугался и поспешил заверить генерала в своей лояльности к Франко. Однако этот разговор стал предметом оживленной переписки – тем более что в апреле 1943 года Муньос Грандес пригласил к себе немецкого военного атташе и заявил, что он хочет принять меры для улучшения германо-испанских отношений. Этот разговор вызвал новый поток переписки, в ходе которой высказывались самые откровенные предложения сделать ставку на Муньоса Грандеса – против Франко[206]206
  Архив автора.


[Закрыть].

Мы знаем, что все эти планы ни к чему не привели – развитие событий на Восточном фронте отбило у Берлина охоту заниматься всякого рода интригами в Испании. Но этот эпизод – один из многих в цепи «коалиционных нежностей», которыми обменивался Гитлер со своими союзниками. Своих союзников венгров фюрер считал никудышными вояками, хотя и добивался их посылки на фронт; о румынах говорил, что им нельзя доверять, а Финляндию, которой клялся в верности, втихомолку собирался включить в состав Великогерманской империи. Гитлеру платили той же монетой.

Союзы, построенные на дележе награбленного, никогда не бывают сердечными. Но почти всегда в них имеется некий «медовый месяц» – период, когда добычи еще нет, а она только предполагается. Шкура неубитого медведя имеет волшебное свойство: она неудержимо влечет к себе. Поэтому было бы вредной аберрацией видеть в истории антикоминтерновского блока только ссоры и дрязги.

При всем своем политическом цинизме (или, скорее, благодаря ему) Адольф Гитлер, его генеральный штаб и все, кто стоял за ними, понимали, что для успеха «Барбароссы» Германии нужны будут союзники. Андреас Хильгрубер не без иронии констатирует, что Германия начала свой «крестовый поход против большевизма» совсем не в той коалиции, которую собиралась создать. Во-первых, Гитлер не заполучил на свою сторону Англию, о союзе с которой мечтал с 1925 года. Польша, которую Геринг когда-то собирался с делать главной опорой антисоветской политики в Восточной Европе, оказалась не союзником, а первой жертвой агрессора. Тройку прибалтийских государств, режимы в которых мало чем отличались от нацистского, в 1940 году пришлось списать в счет «убытков» германской дипломатии. Швецию и Турцию не удалось вывести из нейтрального положения. ,Даже Франко, всем обязанный Гитлеру, не пошел на открытое вступление в войну, ограничившись поддержкой втихомолку...

Мы позволим себе вкратце определить состояние той коалиции, на которую могла опираться Германия, начиная войну против Советского Союза.

1. Италия.

Теоретической основой германо-итальянского блока был так называемый «Стальной пакт», заключенный в мае 1939 года и предусматривавший совместные военные действия двух государств Европы. Спустя некоторое время «Стальной пакт» был расширен: 27 сентября 1940 года было подписано военное соглашение в рамках антикоминтерновского блока (Италия, Германия, Япония).

Когда 31 января 1939 года японский посол генерал Осима посетил Гиммлера, то последний, излагая в своем дневнике содержание состоявшейся беседы, записал следующее: «Мы обсудили заключение договора, предназначенного для дальнейшей консолидации треугольника – Германия, Италия, Япония и придания ему законченной формы. Он также сказал мне, что вместе с германской контрразведкой проводит меры, рассчитанные на долгое время вперед. Цель этих мер – расчленение России, которое должно начаться с Кавказа и Украины. Однако эта система станет действенной только в случае войны»[207]207
  «Нюрнбергский gроцесс», М., 1958, т. II, cтp. 725.


[Закрыть].

И вот этот случай подходил, система «становилась действенной». Если перелистать переписку Муссолини с Гитлером, то можно установить, как систематически дуче подстрекал Гитлера к началу войны против Советского Союза. Даже в то время, когда Гитлер не был еще готов к этой самой главной своей операции, Муссолини советовал ему поскорее расправиться с большевизмом.

В принципе военное сотрудничество Германии и Италии было решенным делом. Однако немецкий генеральный штаб не возлагал на итальянцев слишком больших надежд. Сепаратные действия Италии на Балканском полуострове показали, что боевые качества итальянских дивизий весьма низки, а экономические возможности Италии незначительны. В тех же письмах Муссолини можно найти длинные списки товаров, которые дуче требовал от своего союзника для того, чтобы оснастить свою армию. В силу этих обстоятельств немецкий генералитет был осторожен в планировании итальянского участия в будущей восточной кампании. Соответственно Италии не было сделано определенных территориальных обещаний. Зато Муссолини, узнав о начале операции «Барбаросса», предложил фюреру итальянский экспедиционный корпус численностью в 40 тысяч человек. Но, как полагается подлинному цинику, он заметил своей жене:

– Дорогая Рахель, это значит, что война проиграна[208]208
  В. g’Agostino, Colloqui coo R. Mussolini, Кота, 1945; КТВ OKW, IV, S. 56.


[Закрыть].

2. Румыния

Едва в сентябре 1940 года в Румынии был совершен фашистский переворот, как началась систематическая подготовка к привлечению ее к участию в нападении на Советский Союз. В отличие от осторожности, проявленной к Италии, здесь для сомнений не было оставлено ме. ста: Гитлер определенно собирался заполучить румынские дивизии себе на подмогу. В ноябре 1940 года «кондукатор» Ион Антонеску прибыл в Берлин и имел длительные переговоры с руководителями фашистской Германии. В своих письменных показаниях, данных 6 января 1946 года, Антонеску откровенно признал, что переговоры, проходившие в ноябре 1940 года, можно рассматривать как «начало моего сговора с немцами в подготовке войны против Советского Союза»[209]209
  IMT, VII, S. 184.


[Закрыть].

В январе 941 года Антонеску снова направился в Германию для переговоров, в результате которых было условлено, что рейх получает право ввести в Румынию свои войска. Антонеску спросил Гитлера, следует ли это рассматривать как акт, враждебный Советскому Союзу. Гитлер подтвердил предположение «кондукатора», однако заявил ему, что тот не должен этого бояться, поскольку Германия всегда «защитит» Румынию[210]210
  IMT, VII, S. 184.


[Закрыть].

Третья встреча Гитлера с Антонеску состоялась в мае 1941 года, и здесь уже все карты были выложены на стол. Гитлер и Антонеску в открытую обсуждали планы совместных военных действий против Советского Союза. Параллельно шли переговоры между генеральными штабами и наносились взаимные визиты военных миссий.

Действия Гитлера не отличались особой замысловатостью. Он прямо сказал, что (цитирую показания Антонеску) «для возвращения Бессарабии и Северной Буковины она [Румыния) не имеет иного пути, кроме как только выступить на стороне Германии. При этом он указал, что за нашу помощь в войне Румыния сможет оккупировать и поставить под свой контроль также другие советские территории вплоть до Днепра»[211]211
  IMT, VII, S. 185.


[Закрыть].

3. Венгрия

Начальник разведки венгерской армии Уйсаси в своих показаниях на Нюрнбергском процессе относил первые действия по привлечению Венгрии к операции «Барбаросса» к ноябрю 1940 года. В это время в Будапешт пришло письмо генерала Гальдера, который информировал начальника генерального штаба Венгрии генерала Верта о том, что венгерская армия «приглашается к участию в войне против Советского Союза». Верт в принципе не возражал, но заявил, что его армия еще не готова к войне, и запросил соответствующую помощь[212]212
  IMT, VII, S, 366.


[Закрыть].

Начиная с этого времени представители вооруженных сил обеих стран систематически встречались и вели переговоры, в ходе которых обсуждались подробности предстоящего военного сотрудничества. Со стороны Германии были сделаны соответствующие предложения: в качестве платы за предоставление 19 венгерских дивизий Венгрия должна была получить «земли в Югославии, а в России старое Галичское княжество, предгорье Карпат до Днестра»[213]213
  IMT, VII, S. 368.


[Закрыть].

Правда, здесь возникал один старый вопрос – вопрос о Трансильвании. Этот район являлся предметом давнего спора между Венгрией и Румынией. Так называемые венские арбитражи не удовлетворили ни ту, ни другую сторону, и поэтому Германия имела возможность вести циничную игру. В разговорах с венграми немцы намекали, что Трансильвания после войны будет передана венграм, а в разговорах с румынами заявляли противоположное.

В сентябре 1940 года венгерский посол в Берлине Стояи был на приеме у Гитлера, и тот намекнул, что можно будет рассмотреть вопрос о полном удовлетворении венгерских притязаний. А в ноябре 1940 года Гитлер пообещал Антонеску пересмотреть решение венского арбитража в пользу Румынии. Е ноябре 1941 года Гитлер подтвердил это обещание. Риббентроп же, отправившись в Будапешт, обещал то же самое венграм. Пожалуй, единственным откровенным человеком оказался Геринг. Однажды, беседуя с Антонеску по дороге в свое имение, он сказал ему без обиняков:

– В конце концов зачем вы ссоритесь с венграми из-за Трансильвании, которая по существу больше немецкая, чем румынская или венгерская?[214]214
  IMT, VII, S. 359.


[Закрыть]

Тем не менее Венгрия дала свое согласие на участие в военной авантюре Гитлера. Хорти был весьма обеспокоен тем, что в первом варианте «Барбароссы» в качестве союзников упоминались только Румыния и Финляндия. В Берлине послу Стояи прямо намекнули, что если Венгрия не предложит своих услуг, то ей не получить южной части Трансильвании. А прогитлеровски настроенный генерал Верт практически уже вел переговоры с ОКВ и ОКХ.

4. Финляндия

Хронологию контактов между Германией и Финляндией по поводу предстоявшего нападения на СССР можно начать с 18 августа 1940 года, когда из Берлина в Хельсинки приехал эмиссар Геринга полковник Велтьенс, по официальной версии, для того, чтобы выяснить у финского командования возможность «транзитных перевозок» немецких войск. В рекомендательном письме финского посланника в Берлине, имевшемся у Велтьенса, указывалось, что о согласии на планы, сообщаемые Велтьенсом, следует уведомить Берлин конспиративной телеграммой, содержащей лишь одно слово. Эта телеграмма вскоре пошла в Берлин. Уже 21 сентября в финском порту Вааза появились первые транспорты с немецкими войсками и вооружением. На следующий день Кивимяки оформил в Берлине окончательное «транзитное соглашение» между Финляндией и Германией.

«Если бы в самом деле речь шла только о транзитных перевозках через Финляндию и Норвегию, – писал по этому поводу О. В. Куусинен, – зачем потребовалась бы такая конспиративность настоящих заговорщиков? Б действительности, однако, речь шла о другом. Как германские, так и финские заправилы, стремящиеся к совместной агрессии против Советского Союза, хотели как можно скорее создать в Северной Финляндии операционную базу для немцев; но так как ясно было, что появление уже первых контингентов немецких войск на территории Финляндии не могло остаться незамеченным, то в целях маскировки их подлинного назначения был выдуман хитроумный предлог – их «транзитное» перемещение. «Транзитные» контингенты немцев по пути застряли в гостеприимной стране и прочно обосновались на железнодорожных узлах Северной Финляндии»[215]215
  0. В. Куусинен, Избранные произведения, М., 1966, стр. 362—363.


[Закрыть].

Когда в конце декабря 1940 года в генеральном штабе германских сухопутных сил состоялось совещание начальников штабов армий, обсуждавших план «Барбаросса», по некоему случайному совпадению в ставке Гальдера оказался и начальник генерального штаба финской армии генерал Геприкс. Он не принимал участия в совещании у Гальдера, но тем не менее сделал для высших немецких офицеров доклад о советско-финской войне 1939 года. Вслед за этим в его честь был дан ужин, на котором всячески восхвалялось «германо-финское братство по оружию».

Гитлер предпочел начать с военных контактов. Когда в феврале 1941 года в Хельсинки прибыл специальный представитель немецкого генерального штаба полковник Бушенхаген, то оказалось само собой разумеющимся, что оба генеральных штаба начали подготовку к совместным военным операциям.

Между Хельсинки и Берлином регулярно курсировали представители генеральных штабов, и они обо всем договорились. Как записал в своем дневнике Гальдер 7 июня 1941 года, «командование финской армии пошло на наши предложения и, видимо, на всех парусах стремится к выполнению задачи»[216]216
  КТВ Halder, Bd. II, S. 447.


[Закрыть]. Но дело не ограничивалось военной сферой. 20 мая Гитлер направил премьер-министру Рюти послание, в котором разъяснил свои планы. Рюти и Маннергейм заявили, что хотят располагать «свободой действий»[217]217
  С. Мannerheim, Erinnerungen, Zurich, 1952, S. 406.


[Закрыть]. На практике же 17 июня уже была объявлена мобилизация, и финские войска начали военные действия против СССР совместно с немецкими. Что касается «оплаты» их усилий, то Гитлер обещал финнам Ленинградскую область и Советскую Карелию.

Так в течение 1940 – 1941 годов Гитлер обеспечил себе непосредственную военную помощь со стороны четырех европейских государств. Хотел ли он большего? Безусловно. В частности, он оказывал значительное давление на Болгарию с целью получить и от нее военную помощь. Однако придворная клика Бориса, и без того непрочно сидевшего на троне, не рискнула пойти на это, боясь своего народа. 7 июня 1941 года Борис, будучи в гостях у Гитлера, прямо заявил, что болгарский народ не будет воевать против СССР[218]218
  А. Нillgruber, op. cit., S. 489.


[Закрыть].

Довольно скоро выяснилось, что Германия не сможет рассчитывать и на поддержку Югославии. Из этого были сделаны соответствующие выводы: весной 1941 года, после прихода в Югославии к власти антинемецкого руководства, Гитлер решил оккупировать эту страну.

Что касается Турции, то ей даже собирались пообещать весь Кавказ[219]219
  Ibid., S. 496.


[Закрыть] и одновременно запугивали ее «советской угрозой». 18 июня 1941 года был заключен германо-турецкий «договор о дружбе», но Турция дала понять, что вступит в войну лишь тогда, когда обозначится крах СССР.

От нейтральных стран Гитлер получил на первых порах немного. Участие Швейцарии в войне было исключено. Зато Швеции были сделаны авансы: ей были обещаны принадлежавшие Финляндии Аландские острова[220]220
  Ibid., S. 495.


[Закрыть]. Это несколько удивило Швецию, ибо она знала, что Гитлер хочет привлечь к военному сотрудничеству и Финляндию, следовательно, не заберет у нее Аландские острова. Уже в марте 1941 года Гитлер понял, что Швеция не примет участия в военных действиях, хотя и надеялся па то, что она будет пропускать войска из Норвегии в Финляндию[221]221
  Ibid., S. 495.


[Закрыть]. Швеция действительно пропустила 24 июня одну дивизию, но затем не повторила этого. От Швеции (равно как и от Швейцарии) Германия получала лишь определенную экономическую выгоду.

Итак, мы перечислили всех возможных союзников Гитлера в Европе? Нет, еще осталась франкистская Испания. Здесь, однако, складывалась парадоксальная ситуация.

Казалось бы, военное сотрудничество Испании и Германии в войне против СССР могло считаться обеспеченным. В пункте 1 секретного протокола, подписанного в Саламанке 20 марта 1937 года, предусматривались консультации «на случай защиты обеих стран от угрозы коммунизма». Такие фразы давно уже обозначали военный союз – не для защиты от коммунизма, а для нападения на него. Франко 16 августа 1940 года писал Муссолини о своем желании вступить в войну «при благоприятной возможности», а за несколько дней до этого – 8 августа – немецкий посол в Мадриде Шторер разъяснял в депеше на имя Риббентропа, что именно подразумевается под «благоприятными возможностями». Оказывается, Франко хотел получить за участие в войне солидное вознаграждение – Гибралтар, Французское Марокко, часть Алжира, владения у Гвинейского залива и, разумеется, значительную материальную помощь. Таким образом, «плата за страх» была обозначена, и Франко 23 октября 1940 года при встрече с Гитлером в Хендайе мог заявить о том, что в этой войне «Испания будет счастлива бороться на немецкой стороне»[222]222
  «Военно-исторический журнал, 1962, № 4.


[Закрыть].

Но выяснилось, что представления о «счастье» были у обоих диктаторов различными, поскольку, как достаточно наглядно показали германо-испанские отношения, основную черту гитлеровской коалиции составляли грубый эгоизм и желание наживы, в том числе за счет своего партнера. Гитлер, вынашивая свои европейские планы, не собирался отдавать Гибралтар Испании; в равной мере он не спешил обещать ей французские колонии, ибо те были нужны ему для того, чтобы держать в руках вишистскую Францию. В глубине души Гитлер не переносил Франко (как и Муссолини), видимо, считая, что миру достаточно одного фюрера. Со своей стороны Франко также вел двойную игру, стремясь под вексель участия в войне выторговать побольше. В качестве первого вклада он отправил на советско-германский фронт пресловутую «Голубую дивизию».

Поэтому, пожалуй, не так уж трудно понять, почему Гитлер 10 февраля 1945 года в разговоре с Мартином Борманом сказал:

– Я иногда себя спрашиваю, не совершили ли мы ошибку в 1940 году, когда не вовлекли Испанию в войну? Ведь почти ничего не надо было, чтобы ее толкнуть в войну, так как она сгорала от нетерпения присоединиться к клубу победителей... Но так как Испания не могла принести нам ничего существенного, то я считал это ее прямое вмешательство нежелательным... Короче, лучшую службу, которую Испания могла нам сослужить, она нам сослужила: сделала так, чтобы Иберийский полуостров оказался вне военного конфликта[223]223
  „Testament politique de Hitler", р. 75


[Закрыть].

В этом «откровении» проявилась определенная логика нацистской коалиции: коалиция никогда не была искренней. Даже когда Гитлер, Гиммлер и Геббельс развернули отчаянную пропаганду «крестового похода против коммунизма» и стали создавать во Франции, Бельгии, Голландии, Дании, Словакии так называемые «добровольческие легионы» СС, они цинично рассматривали вояк из этих легионов только как пушечное мясо. 16 июля 1941 года Гитлер в узком кругу своих сообщников вполне серьезно возмущался «бесстыдным выпадом одной вишийской газетки, заявившей, будто война против Советского Союза есть война всей Европы и ее, дескать, надо вести на пользу всей Европе. Очевидно, эта вишийская газета хочет подобными намеками добиться того, чтобы из этой войны извлекли пользу не только немцы, но и все европейские государства»[224]224
  IMT, XXXVIII, S. 86.


[Закрыть]. Как раз этого и не хотел допустить фюрер. Это была его война, война за его мировое господство, которым он ни с кем не хотел делиться.

В свете подобного категорического императива германской стратегии следует рассматривать и отношения рейха со своим азиатским союзником по оси – с Японией. Эта тема сама по себе заслуживает специального исследования – настолько она обширна и важна для понимания логики и алогизма агрессивных коалиций. Исследователи истории японо-германских отношений В. Л. Исраэлян и Л. Н. Кутаков в своей обширной работе «Дипломатия агрессоров» с полным правом констатируют:

«Германо-японские отношения накануне нападения Германии на Советский Союз проходили под знаком на устойчивых взаимных стремлений Берлина и Токио использовать своего партнера для осуществления собственных внешнеполитических целей. За показным единством взглядов и манифестацией дружбы и сотрудничества скрывались соперничество и глубокие противоречия, вытекавшие из хищнической, империалистической сущности внешней политики и дипломатии главных участников фашистского блока – Германии и Японии»[225]225
  В. Исраэлян, Л. Кутаков, Дипломатия агрессоров, М., 1968, стр. 180.


[Закрыть].

Для нас же важно установить лишь одно: как должны были выглядеть действия Японии в германских планах против СССР и насколько они вообще учитывались при разработке «Барбароссы»? Здесь мы можем увидеть ту же, на первый взгляд, алогичную, а в действительности логическую ситуацию, что и в отношениях между Гитлером и Франко, только мультиплицированную на тысячи километров, отделявших Японию от Германии, и на удельный вес этого империалистического государства в мировой политике.

Военное «содружество» Германии и Японии против СССР было закреплено специальным соглашением от 27 сентября 1940 года (тройственный блок), и с того времени обе страны поддерживали тесный контакт. По характеристике принца Коноэ сентябрьский пакт представлял собой «план превращения трехстороннего антикоминтерновского пакта, который был в то время в силе, в военный союз, направленный в основном против СССР». Разумеется, было вполне логичным, что Риббентроп в феврале 1941 года информировал японцев о предстоящем нападении на СССР, которое «приведет к гигантской победе немцев» и будет означать «конец советского режима»[226]226
  „Was wirklich geschah", S. 263.


[Закрыть].

Но когда дело стало ближе подходить к реализации «Барбароссы», Гитлер принял несколько неожиданное решение. 5 марта 1941 года была утверждена «Директива № 24. О сотрудничестве с Японией», В ней содержался весьма странный пункт 5-й:

«5) Японцам не следует делать никаких намеков касательно операции «Барбаросса».

В то же время пункт 1й «Директивы № 24» гласил: «1) Цель сотрудничества, основанного на тройственном пакте с Японией, – заставить Японию как можно скорее предпринять активные действия на дальнем Востоке. Таким путем английские силы будут связаны, а центр тяжести интересов США будет отвлечен на Тихий океан. Чем скорее это произойдет, тем больше шансов на успех будет иметь Япония, поскольку ее соперники все еще недостаточно подготовлены к войне. Операция «Барбаросса» создаст для этого особенно благоприятные политические и военные предпосылки»[227]227
  „Неrо Weisungen", S. 123, 121.


[Закрыть].

Итак, все-таки связь с «Барбароссой»? Конечно, ибо только наивный человек мог предполагать, что Япония не будет точно информирована о немецких намерениях. Она их знала и – с поразительным параллелизмом! – приняла решение о самостоятельных действиях, не связанных с действиями Германии. Это решение было принято 3 февраля 1941 года на одной из знаменитых «координационных конференций» высших руководителей Японии. Японцы, видимо, наученные опытом Хасана и Халхин-Гола, избрали для своей агрессии южное направление[228]228
  H. Liрke, Japans Ruβlandpolitik 1939 – 1941, Frankfurt am Main, 1962, S. 93.


[Закрыть].

Когда весной 1941 года министр иностранных дел Японии Мацуока отправился в Европу и посетил Берлин и Москву, он действовал в соответствии с этой директивой. Получив от Риббентропа достаточное количество намеков на предстоящее нападение на Советский Союз, Мацуока заключил в Москве пакт о ненападении, и Япония этим подчеркнула, что не собирается (во всяком случае, в первой фазе) таскать для Гитлера каштаны из огня войны с СССР[229]229
  Н. А. Jacobsen, ор. cit., S. 26.


[Закрыть]. Как отнесся к этому Берлин? По одной версии, Риббентроп был недоволен самовольными действиями Японии[230]230
  J. Ribbentrор, Zwischen London und Moskau, S. 241.


[Закрыть]. По другой версии (слова Гитлера, сказанные Редеру), Мацуока заключил договор «по его [Гитлера] совету»[231]231
  А. Нillgruber, ор. cit., S. 411.


[Закрыть].

В глубине души Гитлер действительно был удовлетворен японским решением, ибо оно освобождало его от необходимости делиться с Японией будущими трофеями в Азии. Недаром во время подробного разговора с Мацуокой 4 апреля 1941 года он ни словом не обмолвился о «Барбароссе», а предпочел общие рассуждения о дальневосточной ситуации, обещал Японии помощь в случае вступления Америки в войну, а затем перевел речь на Сингапур[232]232
  „Was wirklich geschah", S. 521.


[Закрыть]. На следующий день Риббентроп продолжил ту же линию, уверяя главу японского дипломатического ведомства, что «Германия уже выиграла войну», и снова повторив, что Германия и Италия должны действовать в Европе, а Япония – в Азии[233]233
  Ibid., S. 519.


[Закрыть].

Мацуока, конечно, со всем согласился. 16 апреля главное командование японской армии и главное командование японского флота отдали распоряжения об «энергичной активизации» подготовки к действиям в южном направлении[234]234
  Н. Lipke, ор. cit., S, 130.


[Закрыть]. Эти меры были полностью одобрены 2 июля 1941 года на очередной «координационной конференции», решения которой стали фундаментом японского военного планирования во второй мировой войне[235]235
  Ibid., S. 129.


[Закрыть]. Курс на Сингапур и Индокитай казался Японии более надежным. Лишь на «всякий случай» в июне 1942 года генеральный штаб разработал план выхода японской армии к Омску и оккупации Восточной Сибири – на узкой полосе вдоль Транссибирской магистрали[236]236
  А. Нillgruber, op. cit., S. 487.


[Закрыть]. Но, обжегшись в 1939 году, японские генералы предусматривали теперь эти действия только на тот случай, если СССР «развалится».

Повторяю: как это ни удивительно, решение «координационной конференции» (о котором Гитлер не знал) находилось в полном соответствии с его тайными пожеланиями.

15 июля 1941 года, в атмосфере опьянения первыми успехами на Востоке, Гитлер пригласил к себе японского посла и стал развивать идею совместных военных действий против СССР и Америки. «Мы должны совместно их уничтожить!» – воскликнул Гитлер и высказал мнение, что японцы должны «для ускорения» краха СССР вступить в войну и оккупировать советскую территорию до Омска, куда собираются выйти и немецкие войска[237]237
  „Staatsmanner und Diplomaten bei Hitler", hrsg. v. А. Hillgruber, Frankfurt am Main, 1967, S. 598.


[Закрыть]. Впрочем, это предложение не противоречило предыдущей схеме Гитлера, поскольку столь запоздалое вступление Японии в войну не давало бы ей прав на слишком большие притязания. Но японцы не спешили. Они предпочитали выжидать – пока не увидели, что Советский Союз устоял.

В конечном счете военноэкономический потенциал гитлеровской коалиции выглядел так[238]238
  ИВОВСС, т. I, стр. 377


[Закрыть].

Ресурсы собственно Германии:

Население: 70 млн. чел.

Промышленные рабочие: 10 млн. чел.

Добыча угля 257 млн. т

Добыча нефти 0,9 млн. т.

Выплавка стали 20,8 млн. т.

Ресурсы оккупированной и «союзной» Европы

Население: 220 млн. чел.

Промышленные рабочие: 18 млн. чел.

Добыча угля 143 млн. т

Добыча нефти 6,6 млн. т.

Выплавка стали 11 млн. т.

Как видим, участие сателлитов и экономика порабощенной Европы давали Гитлеру не так уж мало. В результате одному Советскому Союзу с его 180миллионным населением и производством 18 миллионов тонн стали, 165 миллионов тонн угля и 31 миллиона тонн нефти противостоял противник, который располагал экономическим потенциалом, превышавшим советский по важнейшим показателям (по углю более чем в два раза, по стали почти в два раза).